По облакам

Дни тянулись долгими монотонными полосками, словно дожди, круглосуточно и щедро омывающие остров. Иккинг редко высыпался, вставал как можно раньше, запираясь в своей каморке в кузне и дорисовывая все самые мелкие детали хвоста Беззубика. Это стало ежедневной и необходимой задачей, хотя улетать с острова с каждым часом хотелось все меньше. Иккинг все также получал информацию от Рыбьенога, взамен рассказывая интересные истории о своих приключениях и драконах (коих он уместно именовал тварями), что повидал. Это была, кажется, будничная и обычная обстановка, не меняющаяся даже после тренировок. Все перемешивалось в зелёных глазах; лица викингов постепенно запоминались, и память периодически щедро выдавала их имена. Астрид редко, но соглашалась на тренировки. Она все ещё косилась на гостя, стараясь найти хоть какую-то мелкую деталь, которая могла его разоблачить и вывести на чистую воду, – она была единственной, кто ему не доверял – оставляя после себя мерзкое чувство вседозволенности. Чем ближе приходила осень, тем сильнее начинала злиться Хофферсон, считая дни и минуты до того момента, как огромный корабль, уплывший три дня назад, вернётся. Иккинг на острове чуть более двух недель, и за это время он получил все, что ему нужно, особенно признание в глазах недалеких и несообразительных жителей и, что ещё важнее, жены вождя. Беззубик фыркал и возмущался каждый раз, когда всадник приходил к ним с огромной корзиной рыбы. Он шутил, как-то даже насмехался, не давая драконам с самого начала съесть принесенное, и, что пугало обоих пленников оврага, все реже и реже понимал, что же существа пытаются до него донести. Кажется, этот период в чуть больше двух недель создал огромную пропасть между Иккингом и Беззубиком, ведь первый – брат для второго, выросший рядом и давший ему имя – перестал понимать ночную фурию. Сегодняшняя тренировка не представляла собой ничего интересного: несколько бессмысленных вопросов о том, что вы усвоили с последнего тренировочного боя и, по привычке, угадайка от Плеваки. Иккинг однажды спросил, почему тот не уплыл с вождем, без которого на острове стало непривычно тихо, на что ему в ответ все, как один, твердили: новички сами не обучатся, а он полезней здесь, чем на воде. Да и сами новички, по мнению Иккинга, были ещё теми странными личностям. Да даже брать близнецов: один задиристей другой, только мозгов у девчонки чуть побольше; тут, видимо, не лгали книжки о том, что девочки взрослеют раньше. Сморкала вовсе не видел дальше своего носа с его то небольшим ростом – огромное эго и чувство собственного превосходства. Рыбьеног был тихим, неприметным, но с ужасающей сердце жестокостью в душе. Наконец, оставалась Астрид, по сравнению с которой даже Плевака казался беззащитной девочкой – у Иккинга она упорно ассоциировалась с гордой Валькирией, настоящей фурией (благо, что не ночной), такой безобразно преданной делу и роду воительницей. В глубине души шатен честно признавался, что восхищается ею. Сегодня им дали в руки лук и стрелы. Сам Плевака мучился с этим довольно долго, стараясь натянуть тетиву и выстрелить так, чтобы в красный закрашенный кружок попала стрела. Иккинг, мало разбирающийся в оружии дальнего боя, даже не мог понять, как тетиву натягивать пальцами. Быстрее всех с этим управился Рыбьеног, но он порвал тонкую леску буквально за секунду до того, как выпустить стрелу; палочка со стальным наконечником звонко упала на камень, вызывая смешок у Сморкалы — Ну да, то-то у тебя все стрелы ломаются в руках, — хмыкает Забияка в ответ Сморкале и единственная из всех находящихся на арене умудряется выпустить стрелу. Не в яблочко, но она долетает до мишени и застревает в паре сантиметров от края. — Сестренка, да ты у нас лучник, — удивлённо проговаривает Задирака, опуская свой лук. — Научишь? — И меня? — тут же вставляет свой голос Иккинг. Забияка победно кивает, с усмешкой посмотрев на сломавшую от зависти свой лук Астрид. Иккинг все две недели наблюдал за Хофферсон, стараясь уловить все мелкие черты характера. Она гордая и независимая, сильная и бойкая, готовая прийти на помощь, чтобы показать, что она не маленькая и вообще достойная. Но с другой стороны, Астрид вредна и завистлива, резко и агрессивно реагирует, когда ей что-то не нравится. Иккингу даже немного все это нравится, но ровно до той степени, где она не перекидывает его через плечо и не придавливает измученную спину своим сапогом. Кузня захламлена всем, чем только можно, включая деревом для печи, кожей, бумагой, инструментами, оружием для переплавки и, самым мешающим элементом, Плевакой. Вояка спит здесь, кажется, те часы, когда ему не надо учить новобранцев. Шатен даже хмурится и иногда подкалывает островного мастера, вызывая бурю негодования и – совсем немного – похвалу за острый язык, который ему немного напоминал шутки Валки. Если уж говорить про жену вождя, то она и сама иногда заходила к кузнецу, вежливо интересуясь о проходящей работе, о состоянии всего оборудования и, как о самом волнующем элементе, об Иккинге. Валка наблюдала за прибывшим часами, словно выискивая в нем какую-то деталь, но каждый раз, стоило женщине за неё ухватиться, она в тот же момент ускользала из её рук. Их беседы с шатеном были спокойные, без привычных замашек о важности устранения драконьей угрозы, как обычно происходило, если в разговор вмешивался Стоик. И, признаться, юноша вправду находил мысли и сказки той крайне занимательными, интересуясь, не пыталась ли она как-нибудь их записать, оставляя на память будущим поколениям. С каждым новым разговором, который они проводили, границы знакомства двух недель падали, словно Иккинг знал эту женщину с самого детства. Он все ещё слышал знакомые ласковые нотки в её голосе, бывало подслушивал тихое пение, когда она что-то шила, помогал готовить – ну, если это так можно было назвать. Две недели жизнь проходила так, как если бы он жил здесь с самого рождения. Это не нравилось драконам. Беззубик, не желая того признавать, ревновал и излишне опекал своего брата, все порываясь улететь. Но не мог. Иккинг как-то предложил Грозокрылу просто подхватить его и исчезнуть из оврага, словно их троих здесь никогда и не было, но понимание того, что после дракон взлететь больше не сможет, останавливало. Две недели, что Иккинг искал своё место на острове, тренировался и посещал своих крылатых друзей, оказались неправильными, но он этого ещё не осознавал. Утром парня нагнали близнецы, повиснув на шатене. В руках Забияка несла лук, который забрала и теперь упорно тренировалась в свободное время. Смотря на стрелы, которые были в колчане, – его работа – Иккинг понимал, что и их надо сделать покрепче и, что важнее, увеличить в количестве: тонкие и некрепкие палки ломались, наконечники затуплялись, а оперение так и вовсе выпадало. Правда, ещё стоило понять, как именно улучшать этот предмет. — Мальчики, вы, вроде, научиться стрелять хотели? — Забияка улыбается, как сравнивает Иккинг, совсем не так, как это делает Астрид, но последняя и улыбается то редко. — Сегодня тренировки нет, но если хотите чему-то научиться... — ...то надо это делать самим, — закатил глаза Задирака, очевидно, слушавший тираду довольной близняшки весь день. Наблюдать за взаимодействием драчливых брата и сестры, что вступали в бой едва кому-то из них что-то не нравилось, было также интересно и, одновременно, утомительно, как и учиться стрелять из лука. Леска резала пальцы, стрелы выпадали из рук, Иккинг все время чертыхался, поднимая предмет и стараясь запустить его в полет снова и снова. Учился, собственно, он один, поскольку младший из близнецов нашёл себе занятие поинтереснее: бить по бочкам булавой. Забияка была, все же, спокойнее, чем Астрид, и заломить руки шатена за спину не пыталась. Она все с интересом разглядывала его, иногда давала какие-то комментарии, в конце приходя к выводу, что тонкие женские руки все равно управятся с таким видом оружия быстрее. Тем не менее, в голове юного изобретателя уже появилась мысль о том, как лук можно улучшить. Если он когда-то это сделает, то подкинет чудной предмет, который в его голове даже названия ещё не приобрёл, Забияке. Их импровизированная тренировка продлилась недолго; Задираке надоело бессмысленно колотить бочки, а Иккинг не хотел становиться подушкой для биения. Сославшись на неотложные дела в помощниках Плеваки, что было наполовину правдой, он убежал с арены по привычной дороге. Все тот же обросший мхом мост, опасно шатающиеся доски, мокрые камни, на которых легко поскользнуться – как ежедневный ритуал, остающийся в голове раз и навсегда, чтобы помнить обо всех нюансах и эпизодах, которые могут случайно сыграть против тебя. Иккинг не боец, он стратег, предпочитающий четко обдумываться каждый свой шаг. Хотя, конечно, ему было бы значительно проще, если бы он умел убедительно лгать. Он думал о многом, пока шёл к центру деревни. Олух был необычным, новым и ужасно загадочным. И жители, люди, которые стали играть непривычно важную роль в жизни, очень много думают о том, о чем, по сути дела, им думать не стоило. Валка, Рыбьеног, Астрид, пару раз такие вопросы задавали близнецы, старушка Готи, которую он видел всего несколько раз – они были теми, кто задавали вопросы о том, каким бы их мир был без войны с драконами. Иккинг, зная ответ, не решался его рассказать, потому что по глазам видел, что они все колеблются. В глазах Рыбьенога читается сказочное желание отомстить рептилиям, едва он видит их на арене; близнецы сами по себе глупые, им интересно убить их первого дракона как собственный трофей; Астрид так и вовсе продолжала обучаться на настоящего убийцу драконов, словно того разговора и не было. Всадник не был одинок на этом острове в плане мышления и точки зрения, но и вновь оставался в последних рядах без возможности найти единомышленников. Кузница встретила тишиной и покоем, Плеваки здесь не было, а значит он наконец мог заняться последней важной деталью в первой части его плана. Изрисованные листы бумаги, попрятанные по углам и сложенные в самые незамысловатые фигурки (чтобы никто и не догадался ни о чем), теперь были расправлены на полу, создавая нарисованный закрылок Беззубика в том размере, в котором он должен был получиться в итоге. У Иккинга были все материалы, даже драконья кожа, которую ему отдали буквально пару дней назад, а значит оставалось сойтись в размерах и можно начать кропотливую и мелкую работу. Сжимая бумагу, которая обещала порваться под таким напором, парень вышел из помещения и поспешил к выходу из леса, по привычке оглянувшись и убедившись, что слежки за ним никакой нет. Лес встретил его привычной тишиной, освещаемый фиолетово-жёлтыми закатными лучами, отчего все мошки и комары были видны, и Иккинг не забывал от них отмахиваться. Пару раз последние солнечные лучи падали на змей, юрко исчезающих у корней деревьев, под ногами пробегали мыши, на ветвях иногда замечались первые совы, что этих самых мышей и высматривали. Лес Олуха описан в легендах, он таит в себе столько противоречий, что нельзя быть уверенным, что вчера туманные и серые деревья завтра не будут блестеть на солнце, внося краски в серую и хмурую жизнь викингов. Дорогу до оврага юноша знал наизусть, мог пройти с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться, обойти каждый камень и мелкую ложу, остающуюся после утренних дождей. Да и камни, что вели к озеру в овраге, уже высохли, потому он спокойно спустился вниз и, отогнав черного приятеля от единственного входа, спрыгнул на землю. — Ну, дружище, как ты тут? — он потрепал дракона и положил бумагу на траву. — Знаете, я нашёл выход из всей ситуации и, если дадите мне ещё немного времени, — хотя куда они денутся, подумал всадник, предусмотрительно это не произнося, — мы отсюда улетим и будем вновь искать способ справиться с Алой Смертью. Если честно, то у шатена уже было несколько идей, как можно справиться с этой тварью, но у них не было возможности их опробовать на практике. Все, что они могли делать, так это рассуждать, как оно сработает и искать планы отступления, если ничего не получится. Попытаться атаковать дракона в его гнезде – глупость, вытащить оттуда и подавно безумство. Конечно, можно попробовать и через Смутьяна воздействовать на одну из главных драконьих проблем, но тот старался держаться от дома этой королевы подальше. Отважным друзьям, братьям по душе и сознанию оставалось самим придумывать способы избавиться от общего врага. У них все получится, уверены Беззубик и Иккинг, даже не зная, какой ценой эта уверенность им обойдётся позже. — Ик-кинг? — шатен дергается и оборачивается, отчего вырезанный закрылок, что до этого он приставлял к хвосту ночной фурии, чтобы уточнить размеры, выпал. Дракон зарычал, заметив незнакомую фигуру, а Грозокрыл, до этого спящий под деревом, опасно раскрыл все четыре крыла. — Когда я думал о том, что кто-то узнает о них, — он немного виновато отводит глаза, — я никогда не полагал, что первой будете Вы, Валка. Валка смотрит на парня и на драконов, а потом, прикрывая лицо ладонью, начинает плакать и, к удивлению как драконов, так и всадника, спускается к ним, не боясь рептилий. Мерзкие книжные твари, которых боятся все на свете, удивлённо осматривают женщину, принюхиваются и, кажется, что-то начинают понимать, поскольку послушно садятся рядом и впредь своих клыков не показывают. — Я знала, что мир между людьми и драконами возможен, — утерев слезы, она протянула руку в шторморезу, и тот, сначала обнюхав её, прикоснулся. — Они... Тебя сюда привезли? — Нет, мы попали в шторм, — честно признается парень и садится на землю. — Меня выбросило на землю, а их, кажется, сюда. Валка посмотрела на крышу оврага, уже заново зарастающую, но с порванными корнями, говорящими о том, что драконы именно упали сюда. Она понимающе кивнула, осторожно поинтересовавшись, что же он намерен делать дальше. Валка осознавала, почему он не рассказал никому о драконах и, более того, почему так спокойно доверил эту тайну ей. Смотря на него, стоящего спиной к ней на камне, женщина видела в нем потерянного принца, ищущего свой путь. У камня лежал Беззубик, дёргая ушами и иногда оглядываясь к старшему дракону, но Грозокрыл вновь сидел под деревом, иногда поглядывая на неожиданно вписавшуюся в их жизнь и так похожую на Иккинга женщину. Валка поняла, кто он такой, кем представляется Иккинг, но теперь и понятия не имела, как сказать ему правду. Поняли эту правду и драконы, что было видно по тому, как они переглядываются. Но, конечно же, никто так скоро эту правду потерянному наследнику Олуха не расскажет.