Ложь и блуд до добра не доведут

      Зевран буквально был пригвождён к месту взглядом огромных зелёных глаз. Эльфийка глядела на Аранная, будто весь смысл жизни заключался для неё только в нём. Маленький свёрток в её руках шевелился и пищал. На свободу вырвалась маленькая смуглая ручонка и попыталась ухватить молодую мамашу за рыжую прядь волос, выбившуюся из-под капюшона.       - Мастер Араннай… Мастер Араннай, простите меня… Простите… - эльфийка бухнулась в ноги мужчине и в отчаянье схватила одну свободной рукой. – Я не должна была к вам приходить, не должна, но… Мой малыш… Он единственный… Живой…       Девушка разрыдалась, уткнувшись в колени эльфу. Зевран стоял, как громом поражённый, глядя только вниз, на рыжую макушку эльфийки. Он помнил её. В момент ужасного одиночества она оказалась рядом. Такая понимающая, такая кроткая и тихая. Она подливала ему вино в борделе, в который он зашёл не с мыслью разделить с кем-то постель, но тень этой мысли тогда посетила его при взгляде в зелёные глаза эльфийки. Ему безумно не хватало тепла, и прохладные ночи Антивы казались ему холоднее дней Ферелдена. А эта девушка, удивительно красивая для своей работы, показалось Зеврану именно той, кто сможет разделить его одиночество и утешить хотя бы на одну ночь. Он помнил её податливость, её ласку и нежность. Она отдавалась ему так, будто только в этом был смысл всей её жизни (хотя, разве это не так для шлюх?). Это не отталкивало Зеврана, привыкшего к более темпераментным и горячим любовницам (и любовникам), а привлекало. Он ощущал себя так, будто нашёл тихую гавань в этом мире, и что более ему ничего не нужно. Его даже посетила странная мысль о том, что нужно бросить всё, все эти интриги и заговоры, все заказы и прочую воронью рутину и умчаться куда-нибудь в тихую деревушку, чтобы жить с ней, с этой прекраснейшей девушкой, такой любящей и нежной. А Айдан… Мысль об Айдане тогда отрезвила Зеврана, и он, поднявшись с постели и одевшись, оставил девушке на столике пять золотых и ушёл, тихо выскользнув в окно. Идя по тёмным улицам Антивы, полными жизни, Араннай размышлял о том, что он сотворил, и злая сука совесть грызла его изнутри. Но ещё худшим зверем его души был страх. Эта тварь, ранее тихо сидевшая в цепях, вдруг зазвенела ими и зарычала, скребя лапами. «Он не должен узнать об этом», - подумал тогда Зевран и навсегда забыл дорогу к тому борделю, а на следующий день, быстро собрав вещи, сел на первый корабль, отправляющийся в Амарантайн.       Но всё открылось. Безумная девчонка примчалась к нему, Создатель знает как умудрившись пересечь море. Вот она, валяется у него в ногах и рыдает, а Зеврану Араннаю, Мастеру Воронов, даже глаза поднять страшно, ибо он чувствует, как горит затылок от чужого взгляда.       - Ты узнаёшь её? – тихо вопросил Кусланд.       - Да, - врать было бессмысленно, однако… - Но я не верю, что ребёнок мой.       Зевран поднял глаза, встретившись взглядом с Айданом.       - Она шлюха, и ребёнок может быть чей угодно.       Девушка завозилась, подняла своё зарёванное лицо и срывающимся голосом сказала:       - Но… его глазки… Посмотрите… Они такие же, как у вас…       Отодвинув край тряпья, она показало личико малыша. Ребёнок хныкал, махал ручками и кривил личико, однако было видно: его глаза такого же янтарного цвета, что и у Зеврана. Улыбнувшись сквозь слёзы, эльфийка убрала с лица малыша тонкую рыжую прядь.       - И я… Я после вас больше ни с кем не спала, - продолжала эльфийка. – Хозяйка выгнала меня спустя неделю, потому что я плохо работала. Я была слишком… тихой. Таких не любят.       Вот уж верно. В Антиве предпочитают горячих девушек, страстных и похотливых. Тихие мышки там обречены либо стать такими, либо умереть от голода в подворотне.       Айдан тяжело посмотрел на эльфийку, от чего та мгновенно замолкла, лишь продолжая судорожно всхлипывать. Кусланд пригвоздил её к одному месту, будто жаждал сжечь своими чёрными глазами. Но ещё он больше хотел убить кое-кого другого. За обманутое доверие. За ложь, такую гнусную и низкую. Признайся бы он, то… Нет, легче бы не было, но всё стало бы проще. И он простил бы за эту слабость. Со временем, но простил бы. А сейчас? Сейчас Айдан не знал, что делать. Эльфийка дрожала в ногах у Зеврана, прижимаясь к нему, словно побитая собака, словно только он был её последней надеждой на спасение.       Кусланд чувствовал, как гнев волнами поднимается в нём, и изо всех сил пытался подавить его. Если он сейчас вспылит, то наворотит немало дел. Чего доброго, ещё и убьёт всех. Нет, этого допустить нельзя. Потом. Со всем нужно будет разобраться потом. Когда утихнет злость, и когда он сможет усмирить свою ярость. Он позовёт к себе Зеврана и поговорит с ним. Пускай во время разговора он расколошматит всю свою комнату, сломает стол и стул, но тогда он хотя бы не сможет убить любовника. Во всяком случае Айдан надеялся на это.       - Накормите девчонку, - глухо приказал Командор. – Найдите ей комнату. Отмойте.       Солдатик, принёсший весть, удивлённо поглядел на Стража.       - ВЫПОЛНЯТЬ! – рявкнул Кусланд так, что чуть не сорвал голос. Солдат испуганно вздрогнул и выпучил глаза. Казалось, что его сейчас приступ от страха хватит, но он быстро пришёл в себя и побежал выполнять приказ.       - Айдан…       Кусланд сжал кулаки, стараясь сдержаться.       - Через час… У меня… - процедил он сквозь зубы, чувствуя, что теряет контроль. Тяжело шагая, он направился к себе, ощущая спиной чужие взгляды.       Шаг.       Шаг.       Сдержаться. Сдержаться.       Лестница. Бесконечная череда ступенек.       Шаг.       Шаг.       Дверь. Тяжёлая, дубовая, обитая железом. Но она отлетела от удара кулаком, словно пушинка, и оглушительно грохнула о стену так, словно полбашни обвалилось. Пнув её ногой, Кусланд закрыл свои покои. Он долгое время стоял посреди комнаты, ничего не видя сквозь пелену кровавого безумия. Ярость клокотала в нём, словно лава, вот-вот готовая плеснуть через край.       И плеснула.       С диким рёвом Кусланд обрушил кулаки на письменный стол, заваленный бумагой, и тот рухнул, словно сделанный из тростника. В воздух взвились листы, разлетаясь по комнате в страхе. Следом в стену полетел стул, разлетаясь в щепки. Одна из них больно впилась в руку Стражу, но он и не заметил этого, продолжая крушить всё вокруг. Тумбочка, стойка с оружием, с доспехами. Об пол громыхнуло сталью, меч улетел под кровать, обиженно звеня. Доспехи грудой металла упали под ноги, дребезжа, ругаясь. Кусланду в их звоне послышался крик обиды, и он нашёл в нём отголосок своей. Ему тоже обидно, тоже больно. За что? Чем он заслужил это предательство? Этот нож в сердце, воткнутый туда самой дорогой рукой? Рукой, которая принадлежит самому красивому, самому ублюдочному сукиному сыну, которого он знает.       Когда очередь дошла до кровати, Айдан замер. Перед глазами стало проясняться. Он увидел неубранные с утра простыни, смятые, скомканные, ещё хранящие воспоминания о ночи и об утре, когда ничего не предвещало беды, когда всё было просто. Всего пару часов назад, на этой самой кровати Айдан выцеловывал изящные ступни эльфа, скользя по ним губами, мягко пробираясь языком меж пальцев, забирая их в рот, посасывая. И Зевран соблазнительно улыбался ему, чувственно стонал, когда Айдан чуть прикусывал огрубевшую, но всё ещё чувствительную кожу. Он глядел на него янтарными глазами, и в них плескалось море чувств, словно антиванское бренди в стакане, оставшемся на подоконнике вчера, когда Кусланд прижал любовника к себе у окна, легко поцеловал его обнажённое плечо и прошептал: «Мой». Рухнув на постель, как подкошенный, Айдан прижался лицом к подушке. Она всё ещё хранила запахи моря и горячего песка, сопровождавших Зеврана даже в этой промозглой и холодной стране. Он всегда пах солнцем и сексом. Его невозможно было не желать. Его невозможно было не любить. И Кусланд любил. Грубо, по-своему, но любил. Доверял.       И получил нож в спину, остриё которого без труда добралось до самого сердца.

***

      Через час, как и было сказано, в дверь постучали. Кусланд не оглянулся, безразлично глядя в окно на стремительно темнеющее небо. В голове было пусто. Он не знал, о чём говорить, не знал, что делать. Но отослать эльфа нельзя. Он ведь уйдёт.       - Входи, - бросил он через плечо негромко, зная, что с той стороны острые уши прислушиваются и без труда расслышат эти слова. Дверь тихо скрипнула и стукнула.       - На замок.       Послушно щёлкнул замок. Кусланд молчал. Не оборачивался. Не хотел.       В тишине он услышал, как Зевран сделал пару шагов и остановился. Под его ногами хрустели щепки. Одна из них всё ещё глубоко сидела в руке Кусланда, но ему было плевать и на кровь, впитавшуюся в рукав, и на боль. Она отвлекала. Мешала забыться. Держала в этом мире, словно якорь.       Скрипнул и повалился на пол один из обломков стула, потом ещё один. Хотя, вероятнее, стола. Шуршали листы. Зевран медленно подходил к Айдану. Звуки умолкли, когда эльф оказался в шаге от Кусланда. Мужчина чувствовал его взгляд, но оборачиваться и встречаться глазами с любовником всё ещё не спешил. Что он там увидит? Сожаление? Безразличие? Или они будут вовсе непроницаемы?       Локтя коснулись лёгкие пальцы и ненавязчиво потянули на себя. Кусланд не сопротивлялся. Когда пальцы добрались до щепки, Айдан даже не вздрогнул от резко стрельнувшей боли. Опустив взгляд, он видел, как Зевран осторожно схватил щепку и потянул на себя, вынимая из раны. Кровь потекла ещё сильнее, пачкая смуглую руку, обильно капая на пол, на некстати подвернувшиеся листы отчётов.       Рука исчезла и появился с другой стороны, забирая с подоконника чудом уцелевший стакан с бренди. Ещё шаги. Непонятное шуршание и резкий треск ткани. «Простынь», - понял Кусланд, всё ещё стоя каменным изваянием. Дальнейшие звуки Кусланд не разобрал. В поле зрения вновь появилась рука с тряпкой, обильно смоченной в чём-то. Почувствовался запах алкоголя. Опасливо взяв руку Кусланда, эльф промокнул рану. Айдан зашипел от неожиданной боли, но тут же прикусил губу, терпя. Тряпка вскоре насквозь пропиталась кровью, но Араннай лишь вновь смочил её в остатках бренди и вновь принялся за старое. Когда кровь немного остановилась, эльф снова отошёл к кровати и надорвал простынь. Вернувшись, он умело обмотал ладонь Кусланда, напоследок завязав крепкий узел.       Айдан думал, что Араннай уберёт руку и попросит его обернутся или же вовсе уйдёт. Но Зев оставил руку на перевязке, не отходя ни на шаг.       Чего он ждал?       Чего ждал сам Айдан?       Ночь вступила в свои права. В комнате стало темно, лишь звёзды да надкусанная луна скудно освещали её. Кусланда темнота устраивала. Зеврана тоже. Эльф продолжил стоять сзади, держа ладонь на перевязанной ране. Им было, что сказать друг другу, но ни один из них не хотел делать этого. В тишине было тяжело, но это лучше громких слов, злых обвинений и ложных оправданий. Что они изменят? Что произошло, то произошло. Разве извинения смогут так же, как кусок простыни, перевязать рану на сердце?       Кусланд почувствовал, как эльф лбом коснулся его спины. Сквозь ткань он почувствовал его дыхание, неровное, сбивчивое. Кусланд недоумённо нахмурил брови, пытаясь понять, что эльф творит там, за его спиной. А потом ощутил на коже нечто странно горячее и… мокрое?       - Обернись… прошу, - тихо сказал Зевран. Голос его подрагивал. Айдан молчал и продолжал стоять, не шелохнувшись. Он поражённо глядел в ночь, понимая, что там, за его спинной, происходит нечто страшное.       - Пожалуйста, - чужая рука вцепила в одежду, сминая. Этот шёпот Айдан скорее почувствовал, нежели услышал.       - Мне убить их? – вопрошал Зев, дрожа всем телом. – Я могу принести тебе их головы, если хочешь.       Кусланд молчал. Не нужны были ему смерть девчонки и мальца, виновного лишь в том, что его папаша не удержал свой хуй в штанах, а мамаша только и умела ноги раздвигать за пару золотых. Ребёнок не виноват. И мать не виновата, коли уж быть честным с самим собой. Виноват только Зевран. А, может, не только он?       - Я убью их… И её, и мелкого ублюдка.       «Хочешь уничтожить свой позор? Избавиться от доказательств своей измены? Но разве ОНИ виноваты, что ТЫ оказался слаб?»       - Я не знаю, что ещё сделать, чтобы ты простил меня…       «Прощения просят не так. Я не знаю, как точно, но не так. Ты сам ушёл от меня, Зев, ни слова ни сказав, ни написав ни строки. Я не знал, вернёшься ли ты, но ждал, как последний придурок ждал тебя. Вся ситуация зависела только от тебя. И ты же допустил ошибку. Прощу ли я?»       Не было гнева, не было ярости, лишь грусть и понимание, что ошибки уже допущены и исправить их нельзя. Сейчас всё зависело от Айдана. Он мог приказать Зеврану убить эльфийку и младенца, и тот бы беспрекословно подчинился. Однако станет ли Кусланду легче после их смерти? Он мог прогнать эльфа, выкинуть в ночь вместе с девкой и сыном. Но сможет ли он также изгнать их из своей памяти? Можно убить ублюдка, достать кинжал с пояса и вонзить в живот, глядя, как в янтарных глазах затухает жизнь, как пухлые губы подрагивают от несказанных слов. Но после подобного Кусланд не был уверен, что сможет дальше жить.       Заставить отказаться от Воронов и привязать к себе? Покорный Зевран, послушный, который никуда не уйдёт и будет верно ждать, прикованный цепями к кровати. Он будет облизывать пальцы, заглядывать в глаза, как пёс, валяться в ногах, надеясь на ласку. Его можно даже заставить лаять на чужаков, бить плетью, рассекая смуглую кожу до мяса, хлестать по щекам. Но нужен ли будет самому Айдану такой Зев? Сломленный, покорённый, бессловесный. Кусланд чувствовал, что если он надавит и выставит любые условия, Зевран примет их, лишь бы добиться прощения. Чтобы вернуть всё так, как было. Но это невозможно. Нужно либо выбросить прошлое прочь, либо жить с таким, какое оно есть.       - Сукин ты сын, Зев, - выдохнул Айдан, оборачиваясь и принимая в объятья вздрагивающего эльфа. Тот приник к нему, пряча лицо на груди любовника. Айдан понимал, что эльф стыдится всей это ситуации и особенно своих слёз. А ещё Зевран понимал, что виноват только он и никто больше.

***

      Всю ночь они молчали, лёжа на кровати в объятиях друг друга. Лишь когда в проёме окна небо стало светлеть, Зевран глухо спросил хриплым голосом:       - Что дальше?       Кусланд, уставившись в окно, долго молчал, действительно раздумывая: что? Эльфийка и её ребёнок никуда не делись, а деть их куда-то надо. Отправить в Антиву? Вряд ли девчонка доберётся живой обратно, а уж ребёнок и подавно. Услать в Амарантайн или того дальше – в Денерим? Но кому они там нужны? Девчонка снова попадёт в бордель (с её мордашкой туда вход свободный), а ребёнок обретёт покой в канаве, если местные псы не найдут его. Можно, конечно, пристроить её во дворце Денерима, однако вряд ли король оценит подобный жест: уж слишком ситуация с этим ребёнком походила на его. Смолчать не выйдет, новость уже наверняка разлетелась по башне. Оставить тут? И пригляд за ребёнком и девчонкой будет. Как ни крути, она мать ребёнка Зеврана. Может, и из неё толк выйдет, и из дитя, как подрастёт. Разве что солдатню надо будет от девки отгонять. И за Зевраном смотреть.       - Думаю, девчонке найдётся место на кухне, - после долгих раздумий и взвешиваний «за» и «против» сказал Айдан.       - Кухня? – удивлённо спросил Зевран, поднимая голову.       - А куда мне её? – ответно удивился Кусланд.       - Я думал… Неважно.       Но мужчина всё понял без слов.       - Она мать твоего ребёнка. Ты отдал в мои руки их судьбы, и я сказал: место девчонки на кухне Башни. С мальцом разберёмся, когда подрастёт.       В молчании Кусланд добавил:       - Цени то, что имеешь. У меня никогда не будет детей.       - У Стражей могут быть дети. И Морриган же говорила…       - У меня не будет детей потому, что я выбрал тебя, - прервал Зеврана Айдан. Эльф замолк, а потом вновь уткнулся в грудь любовника. Кусланду не надо было видеть его лица, чтобы понять: антиванец улыбается. И ему не нужно было иметь магические способности, чтобы знать, что в душе у эльфа тяжким грузом лежит вина.