Лучше быть каракатицей

Утро не очень доброе. Он просыпается в одиночестве с гудящей головой и думает, что зря поставил на будильник журчание лесного ручья, потому что ему тоже срочно надо пожурчать, а туалет у Хьюги черт-те где. Лео с трудом садится на футоне, трет ладонями лицо, чувствуя колкую утреннюю щетину, и вспоминает, что забыл дома бритву. Ну да, он же трахаться ехал, а не бриться, хотя по факту получается наоборот. Он бредет по коридору, под босыми ступнями мягко пружинит лохматый ковролин, похожий на небрежно подстриженный газон – Джун вечно ругается, что приходится тратить кучу времени на его чистку. Когда родители выделили ему часть дома, чтобы у Джуна было отдельное жилье, он хотел перестелить полы, но Лео уговорил оставить, пушистое зеленое покрытие выглядело уютно и понравилось ему с первого взгляда. Дверь на кухню прикрыта, оттуда доносится голос Джуна – и что он такой бодрый, рань же несусветная! Лео притормаживает, утыкаясь лбом в стену, и дремлет под родной счастливый голос. Киеши молчит, видимо, у него тоже голова с утра трещит, все-таки вчера они перебрали. А Джун снова пустился в воспоминания о золотых деньках Сейрин. Это мило. Лео тоже с ностальгией думает о Ракузане, но в его мыслях нет такой всепоглощающей теплоты. Джун до сих пор считает себя обязанным наставлять на путь истинный "мелких", хотя тот же Кагами уже на голову его выше и в полтора раза тяжелее. Лео наконец-то отлепляется от стены, потому что отлить все-таки нужно, но вдруг слышит то, отчего шерстяная трава под ногами словно покрывается изморозью: – Хорошее было время. И так жаль, что сейчас ты не с нами, – говорит Айда Рико. После паузы Джун отвечает: – Я тоже очень сильно по тебе скучаю. Лео был уверен, что тот разговаривает с Киеши. А еще он понятия не имел, что Джун продолжает общаться с Айдой. И главным потрясением становится тоска, которая отчетливо слышится в его голосе: несмотря на то что она с ним сделала, Джун все еще ее любит. Он стоит, не в силах сдвинуться с места, игнорируя позывы мочевого пузыря, и слушает, как Джун рассказывает бросившей его девушке обо всем на свете, буквально разливается соловьем, затрагивая десятки тем, но ни словом не упоминает о нем, о Лео. Это будто оживший ночной кошмар. Айда смеется, подхватывает его воспоминания, сама что-то говорит о том, что завтра у них важная встреча с возможными спонсорами, ведь в Америке нельзя без спонсоров, и то, как Джун говорит ей: "Ты всего добьешься! Я верю в тебя", – бьет под дых. Они перебрасываются обрывками фраз, какими-то странными шутками, понятными лишь им двоим, и Лео чувствует себя рыбой, которую заживо потрошат тупым ножом. Знакомая горькая улыбка судорогой сводит губы, он успел отвыкнуть от этой боли, но еще не забыл ее. Вот только сейчас он может кое-что большее, чем молча отойти в сторону. Лео с силой тянет за ворот майки, сбрасывает лямку с плеча, приспускает штаны на грань допустимого и с улыбкой открывает дверь на кухню. Он идет, как по подиуму, двигаясь с расслабленной грацией, прикрыв глаза – это его моушн-инсталляция под названием "Твой поезд ушел, сучка". Подойдя к ошарашенно смотрящему на него Джунпею, Лео мягко обнимает его за шею: – Приветик! Как у вас водичка? – спрашивает он у Айды и приникает губами к макушке Джуна, интимно выдыхая: – Доброе утро. На секунду он краем глаза улавливает выражение шока на лице Айды, а потом Джунпей отталкивает его с такой силой, что едва не сворачивает монитор. – Что ты творишь?! – И тут же совсем другим тоном: – Рико, я попозже перезвоню, ладно? Отдыхай. Айда растерянно кивает, отключается, и Лео оказывается лицом к лицу с разъяренным Джунпеем. – Тебе, блядь, нечем заняться?! – орет тот, и он отступает на шаг. Джун совсем на себя не похож, он выглядит так, будто еле удерживается от удара. Внутри вскипает ответная злость. – Что я такого сделал? – сощурившись, уточняет он. – Устроил… – Джун глотает ругательство, – …показательное выступление. Что это сейчас было, Лео? – Я мог бы тебя спросить о том же самом. Вы так мило общались с Рико, что я даже, представляешь, ощутил себя лишним на этом празднике жизни. Она о нас не знала, так? А почему? Тебе было стыдно? Джун теряется, бормочет: – Я хотел ее подготовить, нельзя же просто так вываливать… – Подготовить к чему? – невесело хмыкает Лео. – К тому, что ты теперь… м-м… грязный педик? Или к тому, что ее ненаглядный образ слегка потускнел в твоем сердце? Хотя, знаешь, я уже не уверен в этом. Ты вообще собирался ей сказать, что мы вместе? – Собирался. – Отлично. Я очень за тебя рад. То-то ты отскочил от меня, как ошпаренный, хотя я всего-навсего тебя обнял, Джун. Я же не анаконда какая-нибудь, это не смертельно. – Ты это специально сделал, чтоб она видела, – говорит тот. – Да, – тихо отвечает Лео. – Я несколько лет об этом мечтал. И я в лепешку расшибусь, лишь бы ты забыл ее, но ничего не выйдет, если ты сам этого не захочешь. Впервые после того вечера, когда Джун поцеловал его, он вслух упоминает об Айде, раньше Лео старался избегать этой сложной и болезненной для них обоих темы. – Лео… – Не трогай меня сейчас, ладно? – он отступает в коридор. Только бы не сорваться на обвинения. – Мне на работу пора. Он моется чисто механически, привычно приводит волосы в порядок, сбрызгивается парфюмом, одевается, расправляет складки на рубашке, уже обуваясь, сталкивается с заспанным Киеши и быстро уходит, прежде чем тот успеет что-то заметить. Киеши проницателен, а Лео сейчас меньше всего нужна жалость. На летучке кто-то из коллег отмечает его усталый вид, слышатся понимающие беззлобные смешки, и Лео улыбается в ответ, пытаясь выглядеть естественно. Пусть думают, что он витает в облаках, пусть думают что хотят. "Кенго Кума" заключила контракт с властями Такасаки на постройку небольшого аэропорта, вообще-то этим занимается не их отдел, но шеф выбил специально для Лео оформление зала ожидания, о чем ему радостно сообщает после общей разнарядки. От благодарности перехватывает горло, и Лео молча, но очень энергично кивает на нарочито строгие наставления. Как ему было это нужно! Работы предстоит много, а на нем еще висят два проекта помельче, один из которых находится в стадии начальной разработки, но Лео уверен, что справится. Наконец он все-таки находит слова, чтобы заверить в этом шефа, прижимает руки к груди, кланяется и быстрым шагом направляется к себе, задвигая подальше горькие мысли о Джуне. Нет ничего лучше работы, особенно с высоким градусом ответственности, чтобы отвлечься от личных неприятностей. Он просматривает графическую концепцию будущего здания и делает несколько набросков. Несущие конструкции получаются чересчур громоздкими, как и всегда, когда на душе тяжело, и Лео вынужденно откладывает их до тех пор, пока успокоится. Можно сто раз повторить себе, что просто так сильные чувства не проходят, но наглядное доказательство того, что Джун все еще любит Айду, ранит слишком глубоко. С каким лицом он орал, еще б немного – и с кулаками бы бросился. Лео прячет лицо в ладонях. Так глупо… Он сам себя уговаривает перестать психовать; Айда – неизбежное зло, Джун не мог просто так вычеркнуть из своей жизни девушку, которую любил еще со школы, рано или поздно они все равно восстановили бы контакт, но обида гложет. О ней Джун подумал, а о нем – нет. Ему не пришло в голову, что Лео может быть неприятно, все, о чем он пекся – как бы его ненаглядная Рико не получила моральную травму, глядя, как он обжимается с каким-то мужиком. А она получила. При воспоминании о том, насколько ошарашенной выглядела Айда, становится легче. Может, злорадство – не самое достойное чувство, но Лео плевать. Вдохнув поглубже, он пинает ножку стола и выпрямляется. К черту Айду, у него работы по горло. В конце концов, сейчас именно он встречается с Джуном. Это самое главное. За день он успевает существенно продвинуться вперед и почти закончить один из мелких проектов. Лео захлопывает ноут, только сейчас понимая, что под ложечкой сосет от голода, и проверяет личную почту. От Джуна ничего нет, от Ханамии тоже, и Лео чувствует легкий укол совести, что за весь день ни разу не вспомнил о друге, поэтому на ужин покупает то, что нравится Ханамии, хотя за его любимым маринованным лососем приходится сделать порядочный крюк. Лео терпеть не может рыбу в кленовом соусе, даже сейчас, когда он зверски голоден, запах не вызывает в нем ничего, кроме отвращения, да и стоит эта дрянь слишком дорого, но он не знает другого способа побаловать Ханамию, никого не искалечив. Лео перестает жалеть его через пять минут после того, как заходит домой. Ханамия как-то считывает с его лица все их проблемы с Джуном, поэтому спрашивает, когда он выкладывает покупки на стол: – Похолодание в раю? Хьюга все-таки понял, что подставить тебе задницу – не мечта всей его жизни? Лео сладко улыбается, доставая последний сверток, а потом подходит к Ханамии и кладет руку ему на плечо. На больное плечо. – Как ты себя чувствуешь? – склонив голову набок, внимательно спрашивает он. Живя с Ханамией, можно многому научиться. Если тот сейчас скажет еще что-нибудь, Лео сожмет пальцы. Ханамии хочется съязвить в ответ, это видно невооруженным глазом, но каким-то чудом сдерживается. Было бы неплохо, сделай он это из дружеских чувств, но Лео давным-давно не обманывается на этот счет: если Ханамия может ударить, он бьет. Видимо, рука у него до сих пор болит, раз смолчал. Ужинают они в мирной обстановке. Насытившийся Лео рассказывает о новом проекте, отщипывая по кусочку от земляничного дайфуку, и улавливает в глазах Ханамии проблески интереса. Ему бы тоже пошло на пользу какое-нибудь занятие, у него слишком деятельный разум, чтобы надолго зацикливаться на одной задаче, но Лео не говорит этого вслух. Ни о Киеши, ни о Джуне больше никто не упоминает. Лео собирается еще поработать, но после еды клонит в сон, и он неожиданно засыпает на диване под мерное жужжание загружающегося ноутбука. Просыпается среди ночи, бодрым и отдохнувшим, рисует еще два эскиза, потом принимает душ, смотрит на второй посвежевшим во всех отношениях взглядом и понимает, что да, плясать он будет от этой версии. И он не думает о Джуне. Ну, почти. Вечером Ханамии нет дома. Это может быть как хорошим, так и плохим знаком. Лео надеется, что они все-таки помирились с Киеши, потому что тот больше переживал об их будущем, чем конкретно о самой ссоре – передергивает при одной мысли, что кто-то может считать такой тип отношений приемлемым, но вмешиваться он не собирается, тут бы со своими проблемами разобраться. С тоской посмотрев на телефон, Лео все-таки откладывает его в сторону. Он не станет навязываться, хотя успел соскучиться и простить. Ему нужен Джун, но пришедший добровольно, а не притянутый на веревке. Лео работает до поздней ночи, тщательно отрисовывая колонны – в этот раз архитектура мягче, и он с удовольствием заменяет плавными изгибами привычную строгую геометрию. Было бы замечательно, если б его проект утвердили в полном объеме, без правок. Уже когда он лежит в постели, вдруг накатывает иррациональный страх. Лео берет телефон, открывает список контактов и долго смотрит на фото Джуна. Хочется позвонить, просто чтобы убедиться, что между ними все по-прежнему, что та размолвка ни на что не повлияла, но он боится услышать что-то совсем другое. Сколько бы мостиков он не натягивал, их отношения все равно остаются чересчур хрупкими. Экран гаснет, а Лео все сидит и задается вопросом: сможет ли он остаться с Джуном, если для того Айда всегда будет на первом месте?