Morgenrot

Что со мной? Я еще жив? Сознание урывками возвращалось ко мне, чтобы посетить каким-то очередным странным видением или чем-то еще, что я изредка мог слышать. Это было похоже на какую-то телесную тюрьму, из которой я никак не мог вырваться. Голоса путались и сливались в один, тело не двигалось, и я ничего не видел. Только изредка что-то понимал и мог думать, но долго это не длилось и заканчивалось всегда одним и тем же. Я просто терял себя и свое сознание в некой бесцветной пустоте, и это действительно было страшно. Кажется, за это время я научился распознавать мелодии голоса лишь по отдельным нотам. То расплывчатое, что сейчас звучало - это говорила медсестра. А вот, появилась другая мелодия - это был доктор. Они сплетались в причудливом танце и тут же исчезали, когда кто-то уходил. А иногда звучали какие-то совершенно непохожие друг на друга голоса, словно механические. Я не понимал, что это, но поделать ничего не мог. Всего доля секунды, которую мне выделяло сознание, всегда заканчивалась слишком быстро. Было бы огромным подарком знать, сколько я уже так торчал на грани сознания. Что-то держало меня внутри этого большого непроницаемого куба, лишь иногда позволяя услышать или увидеть что-либо извне, и тогда это уже было большим достижением. Однако, если бы я мог наблюдать себя со стороны, было бы хуже. Безвольное, бессознательное тело.. Не хотел бы я подобного. Не хотел бы даже, чтобы меня таким кто-то видел. Единственное, что я тогда смог даже слишком хорошо прочувствовать на своей шкуре, так это то, что время располагает к мыслям. Собирая по крупицам расколотое сознание, я думал о шансе, который был мне предоставлен. Ведь если я был здесь и продолжал приходил в себя - не это ли было знаком судьбы, которая вдруг решила, что я еще что-то могу сделать в этой жизни? Знаком того, что стоит продолжать пытаться? Но это были довольно странные мысли, особенно если учесть мое положение. И настолько приевшиеся и привычные, что от них вскоре самому стало тошно. Они обрывались, уносились в даль вместе с моим сознанием, и так же внезапно возвращались, как бумеранг. Как будто я снова и снова умирал внутри себя, но кто-то крепко стискивал мое полумертвое тело и одним резким движением возвращал обратно к жизни. Я был рад, что не испытывал боли. Но и только. Все остальное сводило с ума. Проще было просто отключиться от всего. Ничего не чувствовать, ни о чем не думать. Просто перестать на что-то надеяться, в конце концов, и оставить свои бесплодные попытки. Больше не жить. Но была одна единственная мысль, которая заставляла меня не отпускать эту призрачную ниточку, еще связывающую меня с такой близкой и такой далекой реальностью. Не был бы это слишком простой финал для такой жизни как у меня? Как там говорилось?

Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить - не поле перейти.*

Верно. Так к чему весь этот фарс и столь неутешительные мысли? Умирать все равно когда-нибудь придется. Но именно сейчас... Я не хотел бы умереть из-за чистой случайности. И, думаю, никто не хотел бы. Это же так глупо, верно? И все в мире само по себе состоит из борьбы. Так почему бы не поднапрячься в последний раз? "И на моей улице будет праздник". Может, мои мысленные разговоры с самим собой были несколько глупы, уговоры невнятны и скомканы... И я бы точно не смог отговорить человека, решившего, что ему пора умереть, от этой странной мысли... Но мне, кажется, помогло. Если бы я мог, то наверняка почувствовал бы внутренний прилив силы и вечности. Это волшебное ощущение того, что ты бессмертен, когда все на самом деле не так. Такое обманчивое и сладкое чувство... Хотя, не нам об этом судить. Несмотря на все имеющие довольно большую силу для меня мысли, мучение не прекратилось. Я так и остался в своем подвешенном состоянии, не в силах что-либо изменить. А может, это просто была жестокая шутка, или же наказание за то, что я так долго медлил и почти вверил себя в холодные и страшные объятия смерти. Как бы то ни было, но когда я увидел до ужаса белый потолок, то ощутил прилив восторга в первую секунду. А потом.. - Босс, тебе очень больно? - сочувственно прошептал пересохшими губами паренек, у которого за плечами горел извечный огонь. Я смотрел на него и мне казалось, что он и правда пылает за его плечами, колыхаясь от тихих порывов ветра. Я смотрел, у меня слезились глаза и казалось, что он был настолько ярким, что слепил меня. Между тем меня слепили остатки боли, поэтому ответом ему послужил тихий стон, когда я попытался сделать хоть какое-либо постороннее телодвижение. Оказывается, он заделался моей сиделкой и все это время сидел со мной, сколько мог. Я, конечно, ожидал чего-то подобного, даже в тайне надеялся на это, но получив в реальности, был порядком удивлен. Не понимал мотивов. У нас не было каких-либо заоблачных обещаний друг для друга, не было каких-то слишком тесных связей. Сугубо деловые отношения. И все же он был здесь, сидел напротив и таращился на меня своими зелеными глазищами, что, однако, не делало мне одолжения. Кажется, Марку стоило родиться чуть раньше и быть партизаном. Паренек старательно обходил упоминания работы, аварии и времени, и иногда даже делал вид, что не понимает моих вопросов, чем неимоверно меня бесил. Но кроме ощущения бессильной злобы и понимания того, что сделать я ничего не мог не оставалось ничего - меня старательно ограничивали в знаниях все, кто только могли. Как же я хотел бы посетовать на то, что дела компании остались без присмотра! Но призрачная надежда на то, что директора взяли все в свои руки, была еще где-то в глубине меня, из-за чего я не спешил с выводами. И из-за чего, казалось бы, весь сыр бор? Из-за того, что я провалялся тут в бессознанке где-то около месяца или больше? Это, конечно, много.. Но теплая мысль, вдруг посетившая душу, что, возможно, большинство моих сотрудников с сочувствием отнесется к данной проблеме, согрела мне душу. Сочувствие - шаг на пути к успеху. Однако, все равно мои мысли не были подтверждены, и это только сыпало соль на рану. - Босс, - протянул где-то со стороны ног Марк, уже несколько минут маяча из стороны в сторону. Оклики, слова и слабые попытки к действиям не давали результатов вообще. Он метался из стороны в сторону, словно раненая птица, и, очевидно, находился глубоко в своих мыслях. Подавляя желание запустить в него вазой, я осторожно сел в кровати, шумно выдохнув. Да, похоже, я здесь был уже не меньше месяца - тело периодически давало знать о перенесенных нагрузках, нога до сих пор была в гипсе и безвольно висела над кроватью. Но меня подлатали, я мог мало-мальски шевелиться, и это уже было хорошо. Как говорится, "стакан наполовину полон!". Даже странно, что после того, как меня так сильно сбили, я до сих пор тут. Чья-то шутка, не иначе. - Марк? Он вновь не среагировал, чем вызвал новый прилив моего раздражения. Кинув косой взгляд на вазу, еще несколько раз позвав его, но уже с более тихими интонациями, я медленно потянулся рукой к вазе с фруктами. Прости, малыш, ты не оставил мне выбора! Что больше любишь? Яблоки или апельсины? Впрочем, было все равно. За несколько дней "ничегонеделания" я так устал есть одно и то же, что готов был высыпать всю тарелку на него, ибо все было равноценно. - Твою мать, Марк. Неужели мне правда придется это сделать? - с какой-то неожиданной досадой в голосе, я одернул сам себя, сложив руки на колене, как примерный мальчик, коим никогда не был. Все это время я наивно полагал, что на меня обратят внимание, но никакой реакции не последовало, после чего пошел большой ворох обещаний никогда больше не думать. Со стороны это выглядит ужасно, а если еще и представить, что примерно то же самое происходит всякий раз, когда так делаешь ты... - Что? - он остановился, вскинув брови и задумчиво закусив губу. - Знаешь, Босс, кажется... - Да-а? - обрадовавшись столь внезапной перемене, я даже вытянулся по струнке, вздернув подбородок и сфокусировав все свое внимание на худосочном юноше. - Кажется, на Вас все же было совершено покушение, - нерешительно выдал он, все еще кусая губу и хмурясь, словно все еще думая над тем, стоило это вообще говорить или нет. - И об этом ты хотел мне сказать? - ответом послужил кивок, после чего я откинулся обратно на подушки, крепко сжав челюсти и скрестив руки на груди. - Твою мать, Марк! - мне кажется, или в моем голосе еще больше досады, чем было прежде? Но нельзя было не признать того, что заявление, сделанное пареньком, было довольно серьезным и значило гораздо больше, чем я придал ему значения с самого начала. Я просто не хотел никого волновать. Покушение было сделано на меня? На меня. Значит, это мои проблемы и ничьи больше. Выжил? Выжил. Значит, повезло. Значит, могу наставить рога тем, кто что-то задумал против меня. Значит, рано меня еще списывать со счетов. Но только меня. Я буравил взглядом стену, понимая, что это осознание не даст мне житья в ближайшее время. Но так же понимал, что никто пока попыток больше не будет предпринимать. Слишком уж все явным станет тогда. А лишняя шумиха в верхах не нужна. Здесь все и всегда было завуалированно. Примерно так и проходили мои дни. Я думал, уговаривал себя, строил какие-то догадки и планы. Пытался делать вид, что все хорошо. Мои дни снова посерели, превратились в нечто вроде рутины и ничем друг от друга не отличались, поэтому я не видел особой разницы между тем, что было бы на работе, и тем, что есть сейчас в больнице. Я лежал, пялился в потолок, иногда в телевизор, и не оставлял попыток покорить стену Марка, который с непонятным мне упорством ограничивал меня от реального мира. Приходилось начинать с малого. "Марк, мне скучно". "Марк, принеси мне книжку". "Марк, в телевизоре только несколько каналов". "Ах, если бы здесь был мой ноутбук со всей документацией...". Разумеется, всю документацию я не получил, зато ноутбук, подключенный питанием к розетке, уже совсем скоро приветствовал меня своим голубым экраном, как старого друга. Марк получил долгожданный отдых от моих нападок, а я на некоторое время смог отвлечься. С нежностью проводя курсором по кнопочке удаленки, я вздыхал - локальная сеть не работала без интернета, а роутер Марк наотрез отказывался принести. Поэтому мне только и оставалось, что читать, раскладывать дурацкие пасьянсы и пытаться себя развлечь до выписки, ибо парнишка стал приходить все реже и сбегать все чаще, только замечая в моих глазах намек на немую просьбу. Но был так же один некий интересный факт, о котором я совсем забыл... Еще с того времени, как юноша случайно залез туда-куда-не-стоит-залезать, я больше не открывал заветную программу слежения. Нет, дело даже не в том, что я был в бессознательном состоянии - пока я работал, у меня было бы предостаточно времени, чтобы с удовольствием понаблюдать за чьей-то жизнью, если очень захотелось бы. Я просто напросто забыл о ней. А иконка, такая незаметная и содержащая такую опасную информацию, была практически в самом углу и терялась среди пестроты логотипов всех остальных программ. Да и работы было много... А теперь ее совсем нет.. Так, стоп. Быстро отвел мышку от иконки! Ты же взрослый мужчина, ну. Хватит играть в детские игры, пора бы уже сосредоточится на насущных проблемах. А ты только об этом и думаешь. Раздраженно выдохнув, играя желваками от досады, я быстро захлопнул рабочий ноутбук, уставившись ничего не выражающим взглядом в стену над работающим телевизором. Уже который раз я смотрел в одну точку и думал об одном и том же, уже который раз пропускал механические голоса мимо ушей. Уже который раз пытался отговорить себя от дурацких мыслей из морально-этических соображений.. Но все было тщетно. Мысли все равно возвращались к когда-то позабытой размазанной фигуре симпатичного юноши. Зато Марку было хорошо, я наконец-то прекратил его терроризировать и по-настоящему отвлекся. Иногда меня посещали мысли о том, что он все знает и все видел, просто не хотел говорить. Поэтому всякий раз, когда его огонь за плечами маячил где-то на горизонте, я обострял слух и пытался задавать компрометирующие вопросы, ненавязчиво наталкивая его мысли на тот случай. Но либо Марк - хороший партизан, либо у него действительно ничего не отображалось - так или иначе, я остался ни с чем. Лишь с такой притягательной иконкой и камерой... Быстро выбросил дурь из мыслей! У меня болела голова, ныл живот и давало знать о себе сердце, вкупе с притягательным голосом внутри, которые так и подбивали меня сделать то, чего я делать категорически не хотел. И дело было уже далеко не в том, что "это неправильно!", "это же чужое личное пространство!" и "подглядывать не хорошо!". Если бы все было так просто - я бы сейчас не трещал по швам от злости. Просто этот незнакомый юноша, а вернее, его фигура, и мысли о нем попросту мешали мне заняться чем-то другим. Например, все же придумать что-то на будущее, чтобы не попасть впросак. Или добить Марка и докторов. Или еще что-нибудь такое. Да хоть сбежать отсюда! Кажется, я был прочно привязан к больничной койке проводом от блока питания и раздражающим голубым экраном. Но я не сдержался... Это не было поражением, и я не считал, что чувства и эмоции взяли вверх над разумом. Я просто в бессильной злобе обводил взглядом экран, понимая, что все равно ничего не могу поделать ни с положением дел, ни с тем, что заняться-то мне, в принципе, нечем. И, затаив дыхание, прекратив уже мучить себя и играть в дурацкие игры, двойным щелчком открыл программу. Ничего же не случилось? По дисплею лениво прошаркала ссутулившаяся фигура без футболки. Он занимался своими обычными делами, удовлетворял физиологические потребности и не мог знать, что за ним кто-то наблюдает. Он был чист и прост, и в этой своей простоте великолепен. Пока юноша что-то читал или писал, повернувшись к камере спиной, я любопытным взглядом оглядывал смутные очертания его фигуры, и, кажется, даже чувствовал и слышал его дыхание. Но когда я только поймал себя на мысли о том, что уделяю этому слишком много внимания - рабочий ноутбук был безжалостно захлопнут и откинут на ближайшее кресло, провожаемый испепеляющим взглядом. Я ненавидел себя и не мог побороть любопытство. Я, который, в конце концов, просто забыл о нем и благополучно не вспоминал до этого момента! И ума не мог приложить, что мне теперь с этим делать. Но этой страной болезни не было конца. Я снова и снова возвращался к началу, открывал несчастную технику и вновь был поглощен зрелищем на экране. Выключился свет. Доктора оставили больным указания для следующего дня и покинули место, порой поражающее своей стерильностью и настойчивым запахом хлорки и медикаментов. Дежурные медсестры устали ходить по коридорам и удобно расположились в своих креслах, забываясь в мечтах. Больные прекратили стонать и копошиться, блуждая в беспокойных снах. А я лежал один в своей палате на удобном матрасе. А я... Мне стало жарко. Этот жар был не похож ни на что другое, но в тоже время был таким до боли знакомым, что вначале я не поверил собственным ощущениям. Он подкатил откуда-то изнутри, заполняя меня целиком и стараясь вырваться наружу. Он сковывал, сбивал дыхание. Фигурка на экране застыла в стыдливо-пошлой позе... Жар прокатился по всему моему телу, подобно большой удушливо-сладкой волне, и сосредоточился в паху, заставляя крепко сжать холодные пальцы на руках. Это был апофеоз. Пленка кончилась, на экране высветилась надпись, оповещающая о том, что не хватало памяти для дальнейшей записи чужой жизни. А я уже всецело был погружен в свои фантазии, додумывая только что увиденную картину и представляя, что будет дальше. Я представлял каждый изгиб его тела, каждое нарочито медленное движение, и пальцами так же медленно, с каким-то садистским удовольствием, проходился по стволу собственного члена. Движения ускорялись, бледные ноги бесстыдно раскинулись на постели. Тело блестит в капельках пота, оповещающих об удовольствии хозяина. Его бьет неясная дрожь, а контраст холодных пальцев по разгоряченному органу только добавляет желания. Ощущения смешались, сбились, превращаясь в один сплошной ком где-то внутри, заставляя сосредоточиться только на ощущениях внизу. Я прекратил понимать, где реальность, а где - вымысел. Пальцы согрелись, но не останавливали своих движений, сомкнувшись плотным кольцом вокруг члена. Вверх, резко вниз, снова вверх. Движения бедрами. Сдавленный рык... Капельки пота были не только на его теле. Не только неясная фигурка с экрана получила удовольствие. Не только тонкие ноги бесстыдно подтягивались ближе к груди, сгибаясь в коленях... Я ощутил внезапный приступ безразличия, нахлынувший второй волной после только что ушедшей эйфории. Последствия, стекающие по бедрам, уже не могли удивить меня. И ничто не могло. Реальность, пришедшая на смену фантазиям, осознанием навалилась на меня, заставляя отклониться на подушки и безразличным взглядом оглядывать потолок. Это апофеоз. Да. Совершенно верно.