***
Следующий месяц превратился для меня в нескончаемый кошмар. Много раз я засыпала в своей кровати, обессиленная от рыданий. Теперь мне было понятно, почему юный Ямамото смотрел на меня с такой болью и жалостью в больнице. Пока будущие генины на занятиях изучали историю мира, щедро приправленную пропагандой о пользе шиноби, и учились метать кунаи, я тренировалась до кровавых мозолей в умении преодолевать любые препятствия без применения чакры. Мидори быстро объяснил мне, что одной из ценнейших черт хороших сенсоров было их умение полностью скрывать свою чакру. Такой шиноби становился абсолютно невидимым для других, но при этом не мог пользоваться никакими умениями, кроме врожденного сенсорного в ограниченном режиме. Богатые люди часто нанимали высококлассных шиноби, которые могли сравнять город с землей, но забывали о том, что дают навыки скрытного перемещения без чакры. После недолгой лекции он вручил мне кагинаву и объявил, что если я не хочу сдохнуть от голода и обезвоживания, то должна сама выбраться с полигона с помощью имеющегося снаряжения. Спустя три дня меня выпустили из больницы с почти сросшимся переломом лодыжки. Я рыдала, пыталась протестовать и даже угрожала проклясть учителя, если он не прекратит издеваться надо мной. Мидори остался равнодушным к моим угрозам и с удовольствием показал мне, почему из всех возможных орудий Трава специализировалась на луках. Мое потрепанное деревянное оружие выглядело скорее игрушкой, что нельзя было сказать о внушительном композитном луке, которым пользовался мой мучитель. Их возможности также разительно отличались: если я могла пронзить манекены лишь на глубину наконечника, то композитный лук пробивал стены. Привязанная к стреле веревка успешно заменяла прыжки шиноби, напалмовые стрелы взрывались и поджигали деревянные здания, а зазубренные наконечники превращали манекены в труху. Меня трясло от одной только мысли, что я смогу воткнуть кому-нибудь стрелу в глаз, как это не единожды делал мой учитель. Наши отношения с Мидори не ладились. В целом я понимала, что он действительно пытается мне помочь и делает как лучше с его точки зрения. Перспективы моего будущего открывались страшные. Но при этом я не хотела быть убийцей, меня тошнило от четких и подробных инструкций того, как пользоваться тем или иным оружием. И, самое главное, физические тренировки вызывали у меня отвращение! Я — ведьма, моя сила в знании и воле, а не в умении ловко карабкаться по канатам или стрелять из лука. Если я и стану шиноби, то предпочту пользоваться ниндзюцу, к которому у меня лежала душа. Мидори не желал меня слушать, я — бесилась. Он насильно заставлял меня ходить на тренировки, а я их саботировала. Он не воспринимал меня как взрослого человека, который сам может нести за себя ответственность, но при этом готовил меня к участи наемного убийцы. Я понимала, что он не сам вызвался тренировать малолетнюю идиотку, я осознавала, что по сути он ни в чем не виноват, и я не имею права давать ему сдачи, но мой темперамент с каждым днем становилось все тяжелее сдерживать. Через две недели мучений я превратилась в бешеную красноволосую фурию и по-женски вцепилась ему в лицо ногтями, проклиная, проклиная, проклиная… Очнулась я на знакомом полигоне. Рядом со мной лежал бледный до зеленоватого оттенка Мидори, на лице у него была запекшаяся кровь. К счастью, он был жив! Если меня спросят, как именно я его прокляла, то вряд ли я смогу ответить и, тем более, повторить опыт. Магия — это чудо, нечто невозможное, что приходит в наш мир, и не всегда это что-то поддается объяснению и контролю. Не всегда это что-то хорошее. Мои ярость и отчаяние превратились в нечто, что едва не убило невинного по сути человека. — Простите меня, простите, — шептала я, обнимая полуобморочного мужчину. — Что… ты сделала? — хриплым шепотом спросил он. — Я не знаю, — честно ответила я и разрыдалась. — Вы встать сможете? Я могу привести медиков или кого-то из ваших коллег. — Ничего не надо, — прохрипел он и сел, привалившись к стене. — Кто ты? — Что? — Я спросил, кто или что ты такое? — выдавил он из себя и снова зашелся в кашле. — Я вас не понимаю, — спокойно ответила я. — У тебя сейчас, считай, нулевой контроль чакры, ты не можешь применять дзюцу, — хмыкнул Мидори. — Но ты сделала со мной что-то, что-то похожее на гендзюцу. Поэтому, если ты, тварь, хочешь жить, то немедленно ответишь на мой вопрос. — Простите, но нет, — слабо улыбнулась я. — Вы же умный человек, да? Попробуйте сами догадаться. Я не успела ничего сделать, когда он вцепился руками меня в горло и начал душить. В глазах потемнело, я молотила руками по его плечами и стонала, но ничего не могла поделать. В конце концов, он меня просто отпустил. Я с хрипом упала на каменный пол и посмотрела на него полными ужаса глазами. Мидори молчал. Несколько минут мы лежали каждый в своем углу, обдумывая произошедшее. Мне было очень страшно, по-настоящему страшно. Горло болело, завтра на нем будут синяки — если оно вообще будет, это «завтра». Мидори смотрел на меня каким-то особенно тяжелым взглядом, видимо, принимал решение. — Ты молодец, — неожиданно сказал он. — Я все еще не знаю, что ты такое и не уверен, что хочу знать. Но теперь я точно знаю, что ты, погань, выживешь в любой ситуации. Значит, я не зря старался. Я потрясенно смотрела на него, искренне не понимая, почему он меня не добил, и что собирается предпринять дальше. — Была у меня баба, — продолжил он. — Вот точь-в-точь как ты, такие же волосы красные и взгляд такой же. Целый год я к ней ходил, даже выкупить думал, но не успел. Отрезали ей голову дурную за такие же вот точно фокусы, как твои. А ведь она… Мы снова помолчали, а потом я подползла к нему и, уткнувшись в плечо, заплакала. Я понимала, что мне повезло, по-настоящему повезло, ведь если бы Мидори захотел, то мог бы убить прямо сейчас и был бы в своем праве. Ему никто бы не поверил, что какая-то девчонка смогла его «проклясть», скорее посмеялись бы, но смерть для шиноби — это вполне обычное явление. Ушли двое, а вернулся один. Привычная ситуация. Но он сжалился, действительно сжалился надо мной, и я чувствовала невероятную благодарность к той несчастной женщине, что своей смертью купила мне право на жизнь.***
Дальнейшие тренировки проходили в таком же ожесточенном режиме, но я больше не сопротивлялась. Не чувствовала я и необходимости вкладываться, но из уважения к учителю больше не пыталась саботировать его работу. Мидори действительно старался научить меня выживать, приучал к физическим нагрузкам и постоянному преодолению страха. Но я не верила в себя и не представляла ситуации, когда мне придется испытать тот ад на земле, к которому меня готовил учитель. Другой проблемой была моя физическая форма и возможности. — Мышцы ты накачаешь, — говорил мне учитель. — Точность улучшишь, но ты, тупое создание, никак понять не можешь, почему я вообще в тебя так вкладываюсь. А ведь у тебя есть то, чего нет у других, то, что ты не ценишь и не понимаешь! — Что же это? — простонала я, зашипев от боли в стертой до крови руке, которой я натягивала тетиву. — Твоя регенерация, конечно, — жестко ответил Мидори. — Другой бы помер от чакроистощения, лежал бы безвылазно в больнице, но ты все еще ползаешь! И не понимаешь того, что многие действительно талантливые и старательные ученики отдали бы все, чтобы иметь твои способности. Но тебе ничего не надо! Ты ничего не хочешь, ты просто ничтожество, которое вообразило себя самой умной! Думаешь, что сможешь убегать от проблем вечно? Думаешь, что этих твоих… — он запнулся и еще сильнее помрачнел. — Будет достаточно, чтобы выжить? Ты не боец! Ты сдохнешь на первой же миссии, и никакие дзюцу тебе не помогут. Тебе ничего не поможет, пока ты не поймешь, что твоя жизнь в твоих руках. И только в твоих. — Я это понимаю, — в тысячный, наверное, раз огрызнулась я. — Ничего ты не понимаешь, — махнул он на меня рукой. — Тренировка окончена.***
Когда спустя месяц мне позволили наконец-то пользоваться чакрой, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Атмосфера в школе разительно отличалась от того, что делал со мной Мидори. Простенькие дзюцу давались мне легко, я быстро освоила все необходимые для сдачи экзамена техники класса D и дальше тренировалась в контроле. Одноклассники быстро заметили то, какой измученной и покрытой синяками я возвращалась с тренировок со своим персональным учителем. Мнения разделились: кто-то считал, что им повезло оказаться не на моем месте, а кто-то считал меня законченной неумехой, которая по собственной глупости не может нормально воспользоваться шансом, который уж они бы не упустили. По мнению моего учителя, вторая группа была ближе к истине, но делиться с детишками этим я не хотела. Зато они считали, что попробовать повторить мой подвиг месячной давности однозначно стоит, и всеми правдами и неправдами пытались выпытать меня, что же я такого сделала, чтобы привлечь внимание взрослых. Представив себе ровную вереницу не то маленьких гробиков, не то коматозных больных, я наотрез отказалась делиться с детьми любыми подробностями своих магических экспериментов. Точно так же я отмалчивалась насчет своих тренировок. Любой ребенок на моем месте непременно похвалился бы своими успехами и даже приукрасил бы их, но мне было так тошно от одних только мыслей, что кто-то такой маленький, как моя Карин, или эти малыши могут страдать от постоянной боли и психологического прессинга, что я старалась об этом даже не думать. В отместку дети стали дразнить меня зазнайкой. Мне было уже настолько все равно, что я перестала даже огрызаться. Хуже всего было то, что постоянные физические тренировки отнимали у меня все время. Я не успевала читать и набираться знаний, я голодала без печатного текста, но к вечеру не могла даже помедитировать нормально, чтобы не уснуть от усталости. Впрочем, для шиноби это было вполне нормально: детей в школе тоже не учили думать, в основном они тренировали мускулы, а не мозги. История мира, точные науки и теория местной магии давалась в таком сжатом виде, что будущий шиноби просто не успевал ей заинтересоваться. Своими мыслями я поделилась с Мидори. — Ты должна думать о том, чтобы обрести силу! — возмутился он. — Больше тренируйся, больше упражняйся в контроле чакры, и ты станешь сильнейшим шиноби. А что тебе даст сидение за пыльными свитками? — Знание — сила! — возразила я, забираясь с помощью кагинавы по отвесной скале. Вниз я старалась не смотреть. — Тот, кто владеет информацией — владеет всем миром. — Знаю я одного мужика, который так же как ты говорит, — покачал головой мой учитель. За полтора месяца у нас постепенно сложились приятельские отношения, он больше не смотрел на меня как на маленькую девочку. — Хорошо, что знаю не слишком близко, потому что живым от него, говорят, мало кто уходит. Тоже любитель знаний всяческих, в особенности запретных. — Наш человек, — пыхтя, я заползла на склон и легла отдышаться. — Орочимару его зовут, змеиный саннин, из коноховских, — последнее слово Мидори всегда произносил как ругательство. — Про него такие слухи ходят, что даже у меня волосы дыбом во всех местах стоят. Но главное, что его из деревеньки той поганой выгнали, когда выяснилось, что он местных чунинов препарировать начал. А до этого хотели сделать Хокаге. Теперь он на вольных хлебах, организовал нечто вроде своей деревни в стране Рисовых Полей. Я удивленно посмотрела на мужчину, который присел рядом со мной. Никогда он не был разговорчивым, а сейчас вдруг разоткровенничался. Проверяет? Или решил дать мне инструкцию к спасению? — Достойных шиноби растит великое селение Листа, — цинично отметила я вслух. — Да от них даже основатель сбежал, — отмахнулся учитель. Историю про основателей новой системы скрытых деревень шиноби я прекрасно знала, как и про то, что в один момент Учиха Мадара решил покинуть деревню, им же самим созданную. О причинах его ухода исторические хроники умалчивали, видимо, конфликт был очень и очень непростым. Впрочем, Мадара оказался дальновидным человеком! Сначала его самого убил второй основатель, а несколько лет назад весь клан вырезал якобы наследник главы, сошедший с ума. Теперь в Конохе остался последний Учиха — маленький мальчик, младший брат того самого сумасшедшего. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понимать: что-то с той резней было нечисто. Слухи среди шиноби ходили самые страшные, но мои познания в истории подсказывали мне, что без большой политики там не обошлось. — О чем задумалась? — прервал мои размышления учитель. — Об Учихах, — брякнула я, не подумав. — Дура! — вызверился Мидори. — Даже не пытайся лезть в то дело, вообще в коноховские дела лучше не лезь. Никогда. Поганое это место, поганые люди и поганые кланы. Держись от них подальше и дольше проживешь. Я согласно закивала. — Завтра тренировки не будет, — уже спокойно продолжил Мидори. — Я ухожу на миссию, увидимся теперь только на чунинском экзамене. И попробуй только опозорить меня там! — Меня отправят в команду к генинам? — обрадованно спросила я. До чунинского экзамена оставалось три месяца, а потом мне в любом случае придется вступить в АНБУ. Работу в команде с другими генинами я воспринимала теперь как отпуск! Возможности всех выпускников были известны, и никто из них не дотягивал до уровня, при котором наш джонин-учитель решил бы дать нам по-настоящему тяжелые миссии или убийственные тренировки. — Ну-ну, — покачал головой учитель.***
Несмотря на два месяца страданий под руководством члена АНБУ, я несильно выделялась среди остальных учеников. Мне не хватало мотивации, да и навыки в тайдзюцу оставляли желать лучшего. Учебные поединки я в основном проигрывала, ведь приемы нечестного боя, которым меня учил Мидори, для боя с детьми не подходили. Душить ребенка тетивой? Втыкать стрелы в глаза? Бить кагинавой по лицу и другим чувствительным точкам? Поджигать противника напалмовой стрелой? Такому генинов на их счастье не учили. Да и я сама не понимала: был ли краткий курс юного садиста приказом старосты деревни, или Мидори сам, оценив мою психику, решил предложить ведение боя такими методами? Вряд ли ребенок мог так же спокойно воспринять все то, чему меня учили. Или на это и был расчет — вырастить бойца со сломанной психикой, которому даже пытки были нипочем? Более того, в честном бою с какими-нибудь талантливыми в области ниндзюцу врагами я вряд ли смогу сделать что-нибудь, кроме как убежать. Меня затачивали как специалиста для конкретных задач, в обычном бою сенсор всегда держится позади ударной группы. Даже стрелять из лука с одновременным использованием техники Кагура Шинган было невозможно. Этой технике с замечательным названием «Духовный глаз божьей радости» научил меня все тот же Мидори. По его словам это был рис, соль и даже саке для всех сенсоров без додзюцу. Она не использовала печати, не была чакрозатратной и в целом напоминала скорее форму медитации для усиления природных способностей. Чем больше ты тренируешься и чем сильнее концентрируешься, тем более тонким становится твое восприятие. Некоторые сенсоры достигали таких высот, что могли по одним лишь колебаниям чакры понять — лжет человек или нет. Другие могли «видеть» на многие километры. Третьи были способны чувствовать даже самых опытных, самых скрытных шиноби. Карин обладала природным даром, ее сенсорные способности уже сейчас превосходили многих чунинов, а в будущем могли позволить овладеть всеми тремя гранями мастерства. Но на все это требовалось время. Я не могла стать великим сенсором за пару месяцев, как не могла стать и взрослой женщиной. Пройдут годы, прежде чем я смогу полностью раскрыть потенциал, заложенный в Карин. Но некоторые изменения были видны уже сейчас. Мое тело покрывали новые шрамы, мускулы стали более ярко выраженными и, судя по всему, пройдет совсем немного времени, прежде чем из девочки я стану девушкой. Впрочем, никакие мои промахи и недостатки не послужили поводом для провала экзамена на звание генина. В какой-то момент я даже решила постараться и не сделать несчастное хенге, но угрожающий взгляд одного из экзаменаторов подсказал, что лучше мне играть по правилам. И в итоге, пройдя три этапа, я получила протектор со знаком Травы. Теперь мне предстояло знакомство со своими командой и джонином-учителем. Оставалось надеяться, что за несколько месяцев нас научат хотя бы нескольким стихийным техникам…***