***
Два часа в горячей воде пролетели незаметно. Я наконец-то смыла с себя грязь и усталость последних дней, но не беспокойство. Вопреки всему меня все еще тревожило, что сейчас происходит в селении. Меня наверняка признали пропавшей без вести вместе с другими членами группы. Будут ли нас искать? И что найдут? Оставалось надеяться, что уничтожение свитка и освобождение безумного духа остановят распространение этих ужасов по долине, и поисковые отряды вернутся домой. Заказчик же может удавиться от жадности, ни ему, ни его самураям больше не светят дармовое могущество и превращение в адских тварей! Выбравшись из ванной, я брезгливо подобрала грязное тряпье, которое еще вчера было формой АНБУ, и собралась было его натянуть, но потом откинула в сторону. Ну уж нет, лучше я пойду к Кабуто в одном полотенце, чем еще раз натяну на себя эту смердящую гарью, кровью и смертью одежду! Усевшись на кровать, я принялась рыться в рюкзаке в поисках нижнего белья и одежды. Напрасно, большая часть пожитков унесла с собой в могилу Черника, а оставшуюся часть я выбросила или порвала, когда бинтовала свои раны в крепости. На дне рюкзака нашлись только эластичные бинты и смена нижнего белья — это было приятно, значит, мне не придется идти к Кабуто только в одном полотенце. Среди прочих вещей валялась фляжка со спиртовой настойкой, которой я промывала раны. Судя по бульканью, внутри оставалось еще немного. Я успела отвинтить крышку и поднести фляжку к губам, прежде чем отказалась от этой идеи. На встречу с Кабуто нужно идти с ясной головой. С сожалением я убрала фляжку под подушку и быстро запаковала все в рюкзак, а потом подошла к большому шкафу, чтобы убрать вещи, но вместо этого замерла от удивления. Внутри висели новые вещи в цветах и стиле Отогакуре. Все, начиная от трусов и заканчивая странной форменной курткой сиреневого цвета, ждало свою хозяйку. Я в очередной раз почувствовала злость на саму себя. Значит, весь этот спектакль Кабуто разыграл специально, чтобы заставить меня понервничать перед встречей с Орочимару и показать свое превосходство. Хорошо, что я была настолько уставшей, что сил на злость не было. Натянув на себя шорты, майку, форменную куртку на радость Кабуто и свои собственные сапоги, я поплелась туда, откуда тянулся след чакры юного эскулапа.***
Кабуто встретил меня, уткнувшись носом в какие-то пробирки. Не дожидаясь приглашения, я рухнула на ближайший стул и принялась ждать, когда мной смогут заняться. В отличие от своего учителя, он не имитировал бурную деятельность, а действительно занимался какой-то малопонятной мне научной ерундой. — Извини, Карин, что заставил ждать. Безупречно вежливый Кабуто все же не сдержал злорадства, когда увидел надетую на мне одежду. Я же решила стойко игнорировать его подначки — обижаться, спорить и ругаться бессмысленно, а вот поблагодарить? Почему бы нет. — У тебя превосходный глазомер для мужчины, Кабуто, — сладко пропела я. — Все вещи сидят как влитые. Мой собеседник несколько скис и занялся ранениями. — Твоя регенерация просто удивительна! — возбужденно вещал он, заращивая дыру в боку. — Даже без учета кровотечения нормальный шиноби просто не смог бы двигаться с таким ранением, а ты смогла дойти сюда, и путешествие явно было не из простых. Было очевидно, что Кабуто жаждет услышать подробности о моей миссии, но я продолжила хранить молчание. — Ты же позволишь мне взять у тебя немного крови, Карин? — ни мало не смутился мой собеседник. Я понимала, что это была не просьба, но все же была благодарна Кабуто за то, что он хотя бы сохранял видимость приличий. Впрочем, когда он выкачал из меня шесть пробирок крови, я почувствовала, что вопреки всем особенностям Узумаки вот-вот банально хлопнусь в обморок. Но вливание медчакры взбодрило меня не хуже ударной дозы кофеина. — Кажется, я перестарался. Извини, Карин! — с улыбочкой маньяка заявил Кабуто, но я только закатила на это глаза. — Не хочешь попробовать мое новое изобретение, кроветворные пилюли? — Хочу, — сказала я и, чувствуя себя Алисой из одноименной сказки, проглотила три шарика невнятного коричневого оттенка. Мне немедленно стало лучше, и я сердечно поблагодарила медика. Тот вполне искренне засиял. Какие же они здесь все… странные. — Я вижу, что ты знакома с нашим Саске-куном, Карин, — как бы невзначай начал разговор Кабуто. — Вы познакомились на экзамене? — В Лесу Смерти Саске спас меня от медведя. Кабуто кивнул каким-то своим мыслям и занялся содержимым пробирок с моей кровью. Уходить я не собиралась, если уж начали этот разговор, то неплохо было бы выяснить что-нибудь полезное. Вряд ли Саске делился подробностями своего знакомства со мной с Орочимару, но явная антипатия со стороны последнего говорила об обратном. — Кабуто, я не люблю ходить вокруг да около, поэтому прошу тебя задать свои вопросы прямо, — устало попросила я. Он поставил пробирки в подставку и развернулся на крутящемся табурете ко мне лицом, снял оправу и аккуратно протер ее, прежде чем обратно водрузить на нос. Собирался с мыслями. Я его понимаю, сама бы тянула и тянула время на его месте. — Тебе это, конечно, неизвестно, но Орочимару-сама первым из людей открыл секрет бессмертия, — медленно начал он. — Для того чтобы жить вечно, ему нужно всего лишь время от времени менять свое тело… — Как змея меняет шкуру, — восхищенно перебила его я. Интересно, Орочимару следует каким-то своим инстинктам или это чистая случайность, что он изобрел технику, которая вполне соответствует его внутреннему содержанию. Вот только бессмертие для такого существа — это просто нелепо! Он по определению практически бессмертен. Впрочем, мне следовало не отвлекаться на свои мысли, а слушать дальше Кабуто, который, кажется, был приятно удивлен моей реакцией на свой рассказ. — Видишь ли, Карин, его мечтой было заполучить шаринган, — внимательно глядя мне прямо в глаза, продолжил Кабуто. — Итачи-сан по ряду причин не подходит на эту роль, поэтому Орочимару-сама выбрал Саске. — И что же? — с огромным усилием заставив свой голос звучать ровно и спокойно, спросила я. — Поглощение должно было произойти сразу же после последнего этапа экзамена, но в дело вмешались досадные обстоятельства, которые помешали Саске-куну прибыть вовремя, и нам пришлось спешно искать замену. — Я полагаю, что вы ее нашли. — Ты совершенно права, Карин, замена была найдена в последнюю минуту, и Орочимару-сама сейчас чувствует себя хорошо, но печально то, что должно пройти три года, прежде чем он сможет применить эту технику еще раз. — И вот мы здесь, — нервно усмехнулась я. — Вот именно, теперь Саске-кун останется с нами на целых три года, — улыбнулся Кабуто, но во взгляде его промелькнул целый спектр эмоций, из которых я смогла разобрать только ревность и, кажется, зависть. — Но, видишь ли, это еще не все странности, которые произошли с нами в последнее время. Небесная печать, которую Орочимару-сама наложил на Саске-куна, оказалась изменена. И ты не поверишь, что сказал нам Саске-кун… Я напряглась, готовясь к удару. Сердце громко застучало, ладони вспотели. Кабуто это заметил и приготовился атаковать. Мы сидели друг напротив друга как два изваяния, готовые защищать наших близких. У меня не было оружия, но в таком узком пространстве Кабуто не сможет долго уклоняться от огненных ударов. На кончиках моих пальцев заиграли язычки пламени, в руке у медика засияло нечто вроде лезвия из чакры. Но потом я поймала его напряженный взгляд и рассмеялась. Кабуто недоуменно нахмурился. — Мы ведем себя как идиоты! Боги, Кабуто, я не пытаюсь убить твоего драгоценного учителя. Мне это невыгодно! — Месть? — Ты переобщался с Саске. — Задание? — Траве только на руку ослабление Конохи, а для двойной игры наша миссия в лесу — это немного чересчур, тебе так не кажется? Кабуто замолчал. Он и сам должен был понимать, что настолько нелепых шпионов не бывает. Я уже два раза попадалась в его ловушку, а агенты не принесли ничего, кроме того, что я была средней руки сенсором и таким же лучником. Я была загадкой. — Я тебе не доверяю, — наконец, высказал основную мысль мой собеседник. Мне оставалось только пожать плечами. — Доверия иногда нужно добиваться годами, как и дружбы, — сказала я, поднимаясь со стула. — Придет время и, возможно, мы станем друзьями. Ты мне нравишься, Кабуто, как и твой учитель. Это странно, да? Не прощаясь, я вышла из лаборатории и побрела к себе в комнаты. Меня била дрожь. Какая же я дура! Какая беспечная идиотка! Так облажаться… так сильно облажаться, чем я только думала, когда посылала Саске к Орочимару? Змею требовался вовсе не талантливый ученик, ему нужна была новая шкурка! Саске спасла только случайность, а я… я послала его на смерть. И теперь мы в кольце врагов, а я связана тремя обещаниями, каждое из которых почти невозможно воплотить в жизнь. Еще одна такая ошибка, и мне некого будет защищать. Что же мне делать?***
Всю последующую неделю я была предоставлена сама себе. Проснувшись на следующее утро после заселения, я поняла, что Орочимару и Саске сбежали по каким-то своим делам, а Кабуто меня старательно избегает. Естественно, что сбежать от сенсора в закрытом помещении было невозможно, но наш юный натуралист прилагал к тому все усилия, запершись на нижних уровнях, куда мне совсем не хотелось спускаться. Намек был ясен. В убежище оказалась неплохая библиотека. Большую часть из нее составляли, конечно, разнообразные свитки и редкие издания по естественным наукам и медицине, в которых я понимала разве что предлоги и союзы. Но среди них попадались и художественные произведения, а в том числе первые издания романов Джирайи — все как один с автографами. Покрутив одну из книжек в руках, я вспомнила, что Орочимару и Цунаде Сенджу — так звали новую Хокаге — были с известным писателем в одной команде. Значит, наш драгоценный начальник был вовсе не таким черствым сукиным сыном, каким старательно пытался казаться. Посмеявшись над ностальгирующим по старым друзьям змеем, я поставила книгу на место. А потом заметила издание, о котором раньше никогда не слышала — это была «Повесть о непреклонном Ниндзя». К моему удивлению эта книга оказалась вполне приличным приключенческим романом. До уровня Джека Лондона или Марка Твена местному литературному гению еще расти и расти, конечно, но Саске эту книгу я обязательно дам почитать. На пятый день моего самовольного захвата библиотеки туда приполз Кабуто. Окинув сочувственным взглядом полумертвого исследователя, я пересела с дивана в кресло. Тот камнем рухнул на подушки и тупо уставился в потолок. — Ты что-нибудь ел вообще? — мрачно спросила я. Мне он действительно нравился не меньше своего учителя. Я видела в Кабуто пытливый ум и мучительную жажду признания. Он же во мне видел врага, и это нужно было исправить. Вряд ли нас с Саске отпустят до истечения этих трех лет, а жить в постоянном ожидании удара в спину было вредно даже для моей устойчивой к женским коллективам психике. — Сделаю тебе чай, — не дождавшись ответа, решила я. Кабуто проводил меня пустым взглядом и медленно сел на диване. Теперь он походил на слегка подпорченного зомби. Недолго думая, я вручила ему кружку со сладким черным чаем с лимоном. Чай нашелся в самом темном углу кладовой, а вот лимоны кто-то из местных жителей ел в больших количествах, судя по тому, что парочку слегка подгнивших фруктов я нашла даже в холодильнике с лекарствами. Спустя несколько глотков Кабуто начал ощутимо приходить в себя и уставился на меня вполне осмысленным и недоверчивым взглядом. — Благодарю, но к чему такая забота? — Если не ошибаюсь, то я — единственная женщина в вашем сугубо мужском коллективе, и вполне естественно, что хотя бы часть забот о хозяйстве лягут на меня. — Куноичи редко занимаются домашним хозяйством, — возразил Кабуто, отставляя кружку в сторону. — Тем хуже для них! Устроившись посудомойкой или горничной, можно выведать больше, чем простой слежкой. — Сомневаюсь, что кто-то из знакомых мне шиноби согласится работать горничной даже ради миссии, — покачал головой Кабуто. — Но ведь я сижу прямо перед тобой! Неожиданно мы разговорились. Вернее, со стороны Кабуто это было скорее допросом — он старательно выпытывал у меня все подробности, но про себя ничего не говорил. Я же старалась быть откровенной и выбирать самый забавные случаи из своего небогатого опыта. — И вот тогда этот напыщенный индюк роняет свой веер с шифровкой прямо к ногам Начальника службы внутренних расследований. Ты бы видел, какое у него в тот момент было лицо! Мой слушатель не выдержал и все-таки заржал, а потом рассказал мне историю о карточках, которые использовались для передачи информации своим связным. — К слову, я их использовал и на экзаменах в качестве иллюстраций способностей всех присутствующих шиноби. На основе общеизвестных данных, конечно. Ты пропустила прекрасное зрелище: эти детишки почти подрались из-за каких-то бумажек. — Значит, их можно использовать не только как средство связи, но и как хранилище данных? — заинтересовалась я. — Не совсем, Карин. Суть этой техники в том, что ты обращаешься к увиденным когда-то образам или к своему воображению, и пускаешь чакру по карточке. После чего изображение появляется уже на бумаге. — Кабуто, а ты можешь сделать семьдесят восемь таких карточек для меня? — Я могу их даже просто дать тебе, вопрос только в том, что ты будешь с ними делать? — напрягся он. — Это будет проще показать, чем объяснить. Природное любопытство взяло вверх, и вскоре Кабуто вернулся с вожделенными бумажками. Отдав мне всю колоду, он с интересом принялся наблюдать, как я пробую будущие карты в руке. Не самый мой любимый формат, напоминает узкие и тонкие колоды Lo Scarabeo. Значит, так тому и быть! Под восхищенным взглядом Кабуто я один за другим оживляла арканы Таро Русалок. В этом наполненном магией мире карты двигались и, казалось, нашептывали что-то. Влюбленные сплелись в танце на 2 кубков, в разные стороны летели брызги под копытами Рыцаря жезлов, а Колесо ни на секунду не прекращало свое движение. — Что это? — зачарованно наблюдая за бушующей стихией на Тузе мечей, спросил Кабуто. — Сама не знаю, у меня получилось не совсем то, что хотелось. И это была чистая правда. Сама того не заметив, я исчерпала на колоду весь свой немаленький резерв, а об этом меня не предупреждали. Но важно было даже не это, а то, что вернуть карточкам прежний вид теперь было нельзя. Я пыталась. Попытался, хотя и без особого энтузиазма, сам Кабуто. Русалки игнорировали наши манипуляции с чакрой и продолжали заниматься своими делами. — Не переживай, Карин, так часто бывает! Хочешь одно, а получаешь совсем другое, еще лучше прежнего, — решил утешить меня Кабуто. Как бы то ни было, но этот случай неожиданно сблизил нас. Сложно продолжать относиться к человеку по-прежнему, после того как вы совместно совершили маленькое чудо. А то, что нам с Кабуто удалось создать вполне приличный артефакт, подтвердил даже вернувшийся из путешествия Орочимару. — Красиво, но бесполезно, — резюмировало начальство, когда русалка с 3 жезлов показала ему язык. — Тогда я забираю их себе! — обрадовалась я и немедленно убрала колоду в подсумок, пока никто не передумал. Сидящий в углу Саске поморщился, но вслух ничего не сказал. Это было на редкость мудро с его стороны. Мне не терпелось остаться с ним наедине, чтобы высказать все, что я думаю о неумении держать язык за зубами. И, конечно же, отдать книгу. Словно услышав мои мысли, Кабуто подсунул учителю под нос какие-то расчеты, и они, переругиваясь, ушли в лабораторию. — Рассказывай, — велела я Саске, когда мы остались одни. Саске молчал. И тогда рассказывать принялась я, а он внимательно слушал и даже не возражал, когда я ругала его за излишнюю болтливость или просила прощения за свое недомыслие. Постепенно он расслаблялся. — Прости меня за то, что не была рядом, — тихо закончила я свой рассказ. — Тебе не за что извиняться. Спрашивать его сейчас о том, что произошло в эти месяцы, было не только бесполезно, но и попросту опасно. Какие демоны терзали его, мне было неведомо, но сейчас они отступили и нужно воспользоваться моментом. — Это тебе, — я протянула ему «Повесть». Саске удивленно на меня посмотрел, но книгу все-таки принял. Умилившись такой покладистости, я пошла к себе. Но я тогда и подумать не могла, что книга придется моему подопечному совсем не по вкусу…***
— Ты издеваешься?! Разбуженная криком, я едва успела увернуться от книги, которой в меня запустили. С жалобным хрустом библиографическая редкость сползла по стене. Тем временем Саске молниеносно преодолел расстояние от входной двери и навалился на меня. — Между прочим, эта книга из коллекции нашего любимого руководителя, Саске! А он очень бережно к ней относится, — заметила я. — Как ты узнала? — прошипел Саске. — Героя этой проклятой книги зовут Наруто! — И? Саске навис надо мной, пристально вглядываясь активированным шаринганом, но не нашел признаков понимания его проблемы. — Его зовут Наруто, — сдавленным голосом сказал он. — Я… так и не смог убить его. Аккуратно взяв Саске за плечи, я отстранила его от себя и посадила рядом. Он выглядел обессиленным. Шаринган погас. — Саске, — позвала я погрузившегося в себя подростка. — Кого ты не смог убить? — Своего лучшего друга, — еле слышно ответил он. — Итачи сказал, что я обрету силу его глаз, если убью своего лучшего друга. Но я не смог, я слишком слаб… Не выдержав трагизма момента, я дернула Саске за нос. Он удивленно моргнул и воззрился на меня с таким видом, словно в первый раз увидел. — Саске, голова тебе на что дана? — возмутилась я. — Чтобы в нее есть? Твой ненормальный братец вырезал весь клан, и ты действительно считаешь, что к его советам стоит прислушиваться? Мы помолчали. — Ладно, возвращаясь к книге, неужели это такое редкое имя? — Я знаю только одного Наруто, — мрачно ответил Саске. — Наруто Узумаки, он сирота и крестник Джирайи. Автора этой книги. — А его родители, что ты знаешь о них? — Ничего. — Это все очень странно, — я поднялась с постели и принялась ходить по комнате. — Если он крестник Джирайи, то и назвать его могли в честь героя этой книги. Но кто были его родители, если так близко знали одного из сильнейших шиноби на всем континенте? И почему никто не слышал о семье Узумаки, которая жила в вашем селении… — А почему кто-то должен знать о каких-то Узумаки? — проворчал Саске. — Что значит о каких-то?! — немедленно вызверилась я. — Если ты Учиха, то это еще не повод пренебрежительно относиться и к моему, между прочим, клану. Настала моя очередь всматриваться в полное непонимания лицо собеседника. Но ведь Саске не был заядлым прогульщиком в Академии, неужели в Конохе так плохо учили истории? — Саске, ты же не хочешь сказать, что ничего не знаешь о клане, чей символ нашит на форме ваших шиноби? Мы снова помолчали. — Чем дальнее, тем страньше, — пробормотала я. — Узумаки были в близких родственных связях с Сенджу, жена вашего первого Хокаге и первая джинчуурики была как раз из моего клана. Задолго до моего рождения наша деревня и почти все ее жители были уничтожены, а Коноха… — Не пришла на помощь, — закончил за меня Саске. — Все сходится, тем более, что Наруто… джинчуурики. Но кто тогда его родители? — Могу поспорить, что это был кто-то приближенный к Хокаге, если не сам Хокаге, ведь мало того, что этот ваш совершенно обычный сирота — Узумаки, так он еще и джинчуурики с крестным в виде Жабьего отшельника. Повезло засранцу. Саске покачал головой и отвернулся. Могу лишь представить себе, что это могло значить. Каждый раз, когда мне кажется, что ниже падать уже некуда, Коноха показывает мне все более уродливый лик. А ведь это — единственное великое селение, в чьи дела я невольно посвящена, причем оно считается одним из самых мирных. Что же, в таком случае, творится в других? Пока я размышляла о личности этого загадочного Узумаки, Саске неслышно поднялся с кровати, взял помятую книгу и ушел, задвинув за собой дверь. Нужно в обязательном порядке заняться его образованием, ведь Орочимару это совершенно невыгодно.***
Но на следующее утро меня занимали уже совсем другие проблемы. Я, наконец, поняла, почему при всей своей антипатии Орочимару решил оставить меня в убежище. В отличие от Саске он знал обо всех особенностях Узумаки, и змеиным чутьем распознал сокрытую во мне магию. Именно поэтому меня вызвали в лабораторию, где Орочимару поставил передо мной шкатулку с узнаваемым плетением печатей. Нечто похоже было вырезано на сейфе деда Момиджи. — Красиво, — заметила я и провела пальцами по резной крышке. Охранные чары грозно вспыхнули и погасли. — Мне нужно, чтобы ты ее открыла, Карин-чан, — ласково попросил меня Орочимару. — Не разочаруй меня. Сухие мозолистые пальцы прошли по спине и погладили позвонок, выпиравший на шее. В этом жесте было какое-то смертельное очарование, словно змеиный саннин раздумывал — не свернуть ли мне шею. — Это зависит от того, что находится в этой шкатулке, — осторожно сказала я. Орочимару нагнулся ко мне, черная прядь ласково скользнула по щеке. От него пахло замшей, абрикосовыми косточками, мускусом и почему-то ирисами. Теплое дыхание защекотало мне ухо. — В ней находится величайшее сокровище, Карин-чан, — прошептал он. — Дневники первой джинчуурики, твоей дальней родственницы. Мито Узумаки. — Нет. Я отодвинулась от него и села, закинув ногу на ногу. Орочимару насмешливо на меня смотрел, не понимая причину такой смены настроения. — Какое трепетное уважение к клановым секретам, но ты, кажется, не совсем понимаешь… — Дело не в них, — перебила я его. — Это женские дневники, Орочимару-сама, и я не считаю возможным, чтобы посторонний мужчина их читал. Орочимару захихикал. — Какая глупость! Мито-сама была величайшей куноичи, носительницей бесчисленных секретов своего клана, кто поверит, что она стала бы записывать какие-то бессмысленные личные тайны и хранить их в таком надежном месте. Там, дорогая моя, должно быть наследие твоего клана. — Хорошо, я вас поняла! — я подняла руки в знак поражения и подвинула шкатулку к себе. — Если там будут техники, то я незамедлительно отдаю эти дневники вам, но если… — Ты испытываешь мое терпение, Карин-чан. Я открыла было рот, чтобы высказать ему все, что я думаю о торопливых змеях, которые сами даже шкатулку открыть не могут, но тот час же его закрыла. Орочимару все еще пугал меня до дрожи, хотя нельзя сказать, что меня к нему не тянуло… Уколов палец о металлическую иглу и пустив по желобкам кровь, я окончательно разбудила печати. Шкатулка загудела как рассерженный шмель. Орочимару отодвинулся. Видимо, они с Кабуто уже пытались использовать мою кровь для того, чтобы взломать печати. Естественно, что это не сработало. Шкатулка была запечатана женскими устами, и содержание предназначалось лишь для женских глаз. Мито не слишком скрывала свою принадлежность к Ремеслу. Усмехнувшись, я взяла шкатулку в ладони и поднесла ко рту. — Откройся, — прошептала я, выдохнув прямо на замок. Внутри что-то щелкнуло, и крышка распахнулась, обнажив лежащие внутри листки бумаги, какие-то безделушки и серебряный медальон. Прежде чем я успела прикоснуться к документам, Орочимару удлинившейся рукой схватил листки и принялся жадно их рассматривать. — Орочимару-сама! — возмутилась я. Но его и без меня постигло жестокое разочарование. Он перебирал листки, пытаясь найти в них хоть что-нибудь полезное, и морщился с каждой новой страничкой. В конце концов, он поднес один листок к лампе и неверяще уставился на разводы, украшавшие страницу. — Она что… плакала над ними? Не выдержав, я вырвала у него листки и положила их обратно в шкатулку. — Я же вам говорила! Орочимару сокрушенно вздохнул. Не знаю уж, какие секреты он надеялся выведать из дневников Мито, но результат превзошел все его ожидания. Абсолютно бесполезно! — Может, это какой-то шифр? — подал голос Кабуто. Я покачала головой и показала на запечатанное письмо, которое лежало на вершине стопки документов до тех пор, пока Орочимару не смешал листки. — Подписано «для моей милой Кушины», — задумчиво прочитала я. — Кто такая Кушина? — Вторая джинчуурики, — нетерпеливо ответил Орочимару и небрежно показал на мои волосы. — Такая же. Откинувшись на спинку стула, я начала внимательно читать письмо. В нем Мито говорила о том, что эти записи не должны попасть в чужие руки, хотя и не запрещала этого напрямую. Так же она писала о том, что хочет, чтобы Кушина прочла их, не осуждая и не виня «эту старую женщину», а так же задумалась и о своей собственной судьбе. Когда я дочитала письмо, Орочимару окончательно утратил интерес и выглядел теперь каким-то уставшим, даже постаревшим. Он тихо сел на стул, немного съехал по нему и сгорбился. Потом медленно провел руками по лицу и устало сказал: — Сколько надежд, сколько предположений и вариантов... И все коту под хвост... Дневники, ну надо же!.. Я накрыла его руку своей ладонью и сочувственно улыбнулась. — Я прочитаю дневники Мито-сама, если вы не против, — предложила я. — И если мне попадется что-то стоящее, то я вам обязательно расскажу. Орочимару смотрел на меня удивленно, видимо, не мог понять причины такой искренней симпатии. А ведь я не врала.***
Забрав шкатулку в свои комнаты, я принялась читать дневниковые записи Мито. Про техники там не было ни слова, как и про секреты ее клана или обеих деревень. Но вместе с тем количество грязных тайн, которые подробно расписывала в своем дневнике эта женщина, просто поражало. Эти записи были ее отдушиной многие годы, в них они писала обо всем, что ее беспокоило, и что она ненавидела. Я читала и просто поверить не могла в то, что все это — правда. Пусть эмоционально окрашенная, да и рассказчицу нельзя было назвать беспристрастной, но в этих дневниках было столько боли, что я ловила себя на том, что плачу вместе с ней над очередной трагедией. Наконец, я дочитала последний абзац и прилегла на подушки, пытаясь избавиться от страшного одиночества, боли и невыносимой женской мудрости, которые пропитывали эти страницы. Мне захотелось издать ее дневник, но можно ли это сделать? Захотела бы она, чтобы ненавистная ей система деревень прогнулась под весом тайн, на которых была построена? Я не была уверена и положила все документы обратно в шкатулку, а потом взяла медальон и открыла его. Внутри был локон седых волос. Все, что оставил ей на память о себе Тобирама Сенджу — ее любовник на протяжении тридцати лет, который раз за разом разбивал Мито сердце, чтобы она склеивала его по кусочкам и верила новым обещаниям. Но в итоге ей остался лишь локон его волос, статус вдовы брата и четверо общих детей, которые даже не догадывались о том, что человек, которого они считали строгим дядюшкой, был на самом деле их отцом. Мито унесла эту тайну с собой в могилу, пережив своего мужа, любовника, врагов, детей и даже внуков. Страшная участь женщин из клана Узумаки, о которой меня предупреждал Момиджи, теперь казалась как нельзя более реальной. Я чувствовала себя настолько истерзанной, что закрыла глаза и уснула. Во сне мне виделась присевшая на край кровати женщина с кроваво-красными волосами, собранными в два пучка, украшенными золотым гребнем и бумажными талисманами. У нее было гордое лицо и большие темные глаза. Она тихо плакала, сжимая в ладонях знакомый медальон. Это была Мито.***