***
Наступило шестое апреля. Мой день рождения. Сегодня мне исполняется… впрочем, какое это теперь имеет значения? Я уже успела забыть о разговоре в лесу и потому очень удивилась, обнаружив на своем столике в библиотеке две коробочки. В одной лежали серьги из резного красного нефрита, а в другой — футляр для свитков, на отсутствие которого я недавно жаловалась Кабуто. Значит, второй подарок от него, а первый, получается, от Саске? Мне оставалось только пораженно рассматривать это необычное украшение, которое хоть и было неуместно — уши у Карин проколоты не были, но шло ей чрезвычайно. Удивительный выбор для мальчика. И когда он только их купил? Я задумчиво прошествовала к зеркалу и приложила серьги к лицу. Они действительно шли Карин, вот только в тринадцать — да и в четырнадцать лет тоже носить подобное было все же рановато. Впрочем, и обидеть Саске своим невниманием к подарку тоже было нельзя. Что же мне делать? Постепенно до меня доходили многие приятные детали. Эта парочка не только купила мне подарки, но еще и смогла договориться между собой о вручении. Кабуто еще несколько дней назад отправился на встречу с информатором в Страну Молний и самолично поздравить меня не мог. Мысль о том, что они действовали сообща, порадовала меня больше, чем подарки. Именно к этому я и стремилась, об этом и мечтала. Совершенно счастливая я просидела в библиотеке над весьма путанным ученым трудом далекого предка Карин по фуиндзюцу до самого обеда, когда в наше убежище вернулись Саске с Орочимару со своей тренировки. Саннин напрямую не запрещал мне следить за ними, и потому первое время я отправляла за ними ворона, который появлялся теперь из ниоткуда и бесследно исчезал, стоило мне только утратить концентрацию. Впрочем, для постороннего их тренировки были красивым, но несколько однообразным зрелищем — Орочимару едва не облизывал Саске, но это не мешало ему всерьез учить того фехтованию. Академия Листа и здесь показала себя с худшей стороны — даже шаринган не всегда спасал Учиху от поражения. Орочимару был умнее, хитрее и не в пример спокойнее, а вот Саске в любой момент мог потерять голову и понестись на учителя, словно дикий, опасный, но абсолютно безмозглый зверь. Вот и в этот раз он вернулся грязным и помятым, с прошлогодней листвой в волосах. Я только рассмеялась и потрепала его по макушке. Мы чинно уселись обедать пойманными накануне кроликами, когда на краю моего зрения — если это можно так назвать — возникла чакра Кабуто. Он был чрезвычайно возбужден и, кажется, чем-то расстроен. Под удивленным взглядом осоловевшего от горячей еды Саске я расставила приборы на еще одну персону и успела поставить рагу на стол, прежде чем на пороге кухни замаячил Кабуто. Он жадно принюхался, тщательно вымыл руки и уселся за стол. — Фы не пфефтафляете какие нофости я пфинес! — невнятно начал он, но потом сделал над собой усилие и проглотил остатки пищи. Орочимару покосился на своего ученика, но ничего не сказал. Природная брезгливость удивительно сочеталась в нем с нарочито отвратительными техниками, которыми он щедро осыпал противника в бою. Покрытый слюной и слизью враг, после столкновения со змеиным саннином, чувствовал себя не только побежденным, но еще и несколько униженным. — Цунаде Сенджу взяла себе новую ученицу! — возвестил тем временем Кабуто. — И не просто ученицу, а ту бесталанную девчонку из твоей команды, Саске-кун. Вы представляете? Я могла только посочувствовать Кабуто. При всей своей слепой преданности учителю, он воспринимал Пятую Хокаге как своеобразный эталон, образец для подражания для всех шиноби-медиков, и выбор ученицы воспринял как личное оскорбление. Я об этой девочке — ее звали Сакура, знала только со слов Саске, и у меня сложилось впечатление, что она попала в ряды шиноби по чистой случайности. Вернее, бесклановую красотку могли поставить в команду к джинчуурики и последнему представителю великого клана только с одной целью — выдать лояльную деревне куноичи за кого-то из них замуж, чтобы через нее контролировать мужа. Саске тихо фыркнул, а вот Орочимару откровенно развеселился. — Цунаде решила в который раз оправдать свое звание великой неудачницы и вновь поставила на заведомо проигрышный вариант, — ухмыльнулся он. — Довольствуется объедками с чужого стола, до чего она докатилась! — В народе уже говорят о том, что великие саннины возрождают свою команду, набрав талантливых учеников, — слегка обиженно заметил Кабуто. — Узумаки — просто ничтожество, — процедил Саске. — Спасибо, милый, — мрачно ответила я. Саске передернул плечами и нацепил на себя самое равнодушное выражение лица. Впрочем, меня это совершенно не удивило. И не обидело.***
Прошел еще месяц. Орочимару то внезапно исчезал, то запирался в своей лаборатории, Кабуто корпел над своими собственными опытами, а Саске усиленно тренировался и зачитывался Петраркой — его страсть к древней поэзии меня поражала, но судя по горящим глазам и задумчивому выражению лица, сонеты бессмертного итальянца перевернули его мир. — Почему он говорит о том, что прошлое нужно отпустить, если сам мучается от этого? — спросил он меня однажды. В этот день мы вместе пошли на охоту и выслеживали сейчас косулю, которой суждено было стать нашим обедом и ужином на целую неделю. Я сосредоточилась на добыче, выслав ворона на разведку, и вопрос Саске застал меня врасплох. — Зачем, зачем даешь себя увлечь Тому, что миновалось безвозвратно, Скорбящая душа? Ужель приятно Себя огнем воспоминаний жечь? Сонет, процитированный в такое неуместное время, грозил насмешить меня, но Саске было не до смеха. Он ждал моего ответа. — Потому что нельзя жить прошлым? — миролюбиво предложила я. — Нет, потом он говорит о том, что нужно жить «думою, влекущей к свету рая», — серьезно ответил он. — Сосредоточиться только на том, что побуждает к свету, дарит покой? — Саске, он говорит о любви, о своей потерянной возлюбленной, — попыталась объяснить я. — Итачи тоже любил меня, — невнятно пробормотал Саске. — И не только он. Мама… Я попыталась было подыскать какие-то слова утешения, помочь ему, но перед нами выскочила косуля, и мы бросились в погоню. Больше к этой теме Саске не возвращался до одного теплого майского вечера, когда мы возвращались с очередной охоты. На поясе у каждого из нас болталось сразу по несколько кроличьих тушек, а за спиной у Саске свисал мешок с пойманной речной рыбой. — Тебе снятся сны? — спросил он. — Всем снятся сны, в этом нет ничего необычного. — Не такие, — уклончиво сказал Саске и отвернулся. — А какие сны тебе снятся? Кошмары? — сердце тревожно забилось у меня в груди. — Можно и так сказать, — тихо ответил он. — Раньше мне каждую ночь снилась семья, счастливые моменты в основном, а теперь мне снится Наруто. Он зовет меня и просит вернуться. — Это неудивительно, ведь он твой друг, — я попыталась взять его за руку, но Саске не дался. — Почему это так тревожит тебя? — Это непростые сны, — твердо сказал он. — С ними что-то не так. Я думал, что ты знаешь. Несколько минут мы шли молча, а потом я решилась предложить ему кое-что. Разделить свой сон с другим человеком можно, но очень сложно, и неподготовленным людям в моем мире это ни за что бы не удалось. Но здесь, где волшебство имеет такую реальную, вполне осязаемую форму — почему бы и нет? Хуже точно не будет. — Если хочешь, то я могу посмотреть твой сон вместе с тобой. Саске недоуменно на меня уставился. С детства привычный к вполне материальным проявлениям искусства ниндзя, он был совершенно не подготовлен к магии как таковой. Все, что выходило за пределы его понимания, нервировало Саске. Так, например, он иногда брал в руки мои карты и пытался найти в них какой-то подвох. В правдивость моих предсказаний поверил даже более скептически настроенный Кабуто, но вот принять это невозможное оказалось для Саске сложнее всего. — И как ты это сделаешь? — Ничего особенного делать не придется, просто лягу с тобой в одну кровать и засну в твой сон, — отмахнулась я. — Согласен? Саске внезапно смутился. Кажется, предложение поспать вместе в одной кровати подстегнуло его и без того воспаленное подступающей гормональной бурей воображение, и в моем предложении он усмотрел какой-то коварный план. Или просто опыт общения с озабоченными девочками вроде бывшей однокомандницы вызвал у него вполне закономерные сомнения. Но все же он согласился. Тем же вечером я пришла к нему в пижаме, вместе со своими одеялом и подушкой, легла рядом и задремала. Саске долго ворочался, но потом уснул и он… Был конец лета. В селении Листа было так жарко, что казалось, будто вырезанные головы почивших правителей грозят растаять, рассыпаться в мелкую пыль под знойным летним солнцем. Я ступала босыми ногами по раскаленной мостовой, но камни под моими ногами казались прохладными — как нежная морская вода. Снаружи не было ни души — даже самые стойкие шиноби благоразумно попрятались в оснащенные кондиционерами помещения. Ноги сами вели меня прочь с оживленных улиц. Я пыталась вчитываться в вывески на кафе и магазинах, но как это всегда бывает во сне — надписи расплывались, не дав мне прочитать ни слова. — Тетенька, а вы такая огромная! Просто великан! — раздался позади меня звонкий детский голос. Я обернулась и увидела самого хорошенького ребенка на свете. Василькового цвета глаза сияли от счастья, на лице мальчика лет четырех застыла искренняя шаловливая улыбка, а волосы — волосы были похожи на цветущий одуванчик. Любая женщина мечтает о таком ангелочке. — Привет, — я дружелюбно помахала ему рукой, и тут взгляд мой упал на собственное отражение. Неудивительно, что он счел меня великаном — во сне я была в своем собственном теле и по меркам местного населения выглядела внушительно. Грация монументальная — звал меня бывший любовник, скульптор с въевшейся в руки мраморной пылью. — Как тебя зовут? — Если я вам скажу, как меня зовут, то вы сразу меня прогоните! Ответ ребенка меня несколько ошарашил. Время во сне текло странным образом, мысли в голове путались, но… кажется, я уже слышала что-то подобное. Только где и когда? — А меня зовут Петра, это имя означает «камень» или «скала», — представилась я. — А тебя я буду звать Одуванчиком, ты согласен? Мальчишка закивал, а потом внезапно осмелел и протянул ко мне ручки. Я с удовольствием взяла его на руки и пошла дальше по прохладным мостовым. Мы двигались неспешно, ребенок играл с моими волосами и прикладывал к своим, сравнивая оттенок. — У вас волосы почти такие же, как у меня. И глаза тоже голубые, — наконец, резюмировал он. — А вы не моя мама? — Нет, детка, я не твоя мама. — Вы такая высокая, что, кажется, я могу дотянуться руками до самого неба, — мальчик немедленно попытался продемонстрировать мне это и чуть не упал. Я едва успела прижать его к себе покрепче. — Вы поможете найти мне придурка-Саске? Я застыла, осознав, наконец, кого держу в руках. Джинчуурики Девятихвостого, родственник Карин и лучший друг моего подопечного. Наруто Узумаки. — А зачем нам его искать? — подавив радость открытия, спросила я. — Если кто-то не хочет быть найденным, то не лучше ли оставить его в покое? — Все так говорят! — Наруто вывернулся у меня из рук и соскочил на землю. — Но я знаю, что этот придурок сидит где-то совсем один и ему не с кем дружить. А вы такая же, как все! — Одуванчик, подожди, — позвала я его прежде, чем Наруто исчез. — Давай все же поищем его и спросим — так ли он одинок и хочет ли быть найденным. Можно даже поспорить, и тот, кто из нас окажется прав, получит награду. — Тройную порцию мисо-рамена со свининой в Ичираку! — поддержал меня Наруто. — Хотя мы ведь спим, да? Вы мне просто снитесь, такая же ненастоящая, как и все остальное здесь. Кроме Саске, конечно. Я неопределенно пожала плечами и покорно побежала следом за Наруто, который взял меня за руку и потащил куда-то мимо мурлыкающих себе под нос популярную песенку деревьев. Значит, он осознает, что это сон? Но понимает ли, что на самом деле приходит к Саске и терзает его? Или не терзает? — Он там сидит, — внезапно прервал мои вялые размышления Наруто. — Позовем его? Как это всегда бывает во сне, мы оказались совершенно в другом месте. Это был дом в традиционном стиле с большой верандой, под которой зияла тьма. Изнутри тянуло запахом горьких слез и прохладой лабораторий Орочимару. — Саске? — принялся звать Наруто. — Саске! Саске! САААСКЕ! Его крики слились в один пронзительный вой, от которого я и проснулась. Рядом со мной лежал, прижавшись всем телом, хозяин сновидения. Я отодвинулась, закуталась в одеяло поплотнее и уснула. На этот раз мне ничего не снилось.