В волосах листва, и руки красны

      Время неумолимо бежало вперед, и прошел почти год, прежде чем я снова встретилась с Орочимару и Саске. Я послушно прекратила слежку за своим подопечным и с нетерпением ждала возможности увидеть и оценить его состояние собственными глазами.       Остальные тюремщики готовились к приезду начальства, но я не разделяла их рвения. Мне было все равно. За несколько месяцев постоянного пребывания в сенсорном аду я научилась выделять конкретную чакру и следовать за ней как собака по следу. В этом мои способности превосходили бьякуган. Я все еще не могла видеть на сотни километров, как сильнейшие из клана Хьюга, но в преследовании могла поспорить с ними. И, что еще важнее, теперь мне по колебаниям чакры было понятно, когда человек лжет и какие эмоции он испытывает в целом, как бы он ни старался скрыть свои намерения. После многочисленных проверок все признали, что я стала живым детектором лжи. Боевых способностей мне это не прибавило, но такой навык мог быть полезен и делал меня еще более опасной в глазах остальных тюремщиков и заключенных. Последние слагали о моих способностях и жестокости настоящие легенды, имевшие с правдой весьма мало общего.       Почувствовав общее волнение, один из наших заключенных в очередной раз сошел с ума. Тюрьма сотрясалась от ударов, когда он во второй форме своей печати колотил бронированным хвостом по бетону и кричал о том, что порвет всех на куски и сожрет меня. Я знала, что стены удержат Джуго — так его звали — от убийства, но все равно боялась. Это создание давно действовало мне на нервы, воплощая собой очередную загадку местной магии. Орочимару создал проклятую печать на основе способностей Джуго — по словам местных, он обладал уникальным даром собирать и концентрировать природную энергию для превращений. Слишком сложное объяснение весьма простому явлению: Джуго был оборотнем. Он не только был способен призывать своего внутреннего Зверя и черпать от него силу как древние берсерки, но и прекрасно чувствовал магию. Джуго был вторым после Орочимару существом, кто видел мой призыв, и каким-то образом умел с ним взаимодействовать. Вороны откликались на его зов и покорно садились на руки. Такая же проблема была и с прочими призывными животными. Это в будущем могло грозить мне большими проблемами, и я была счастлива, когда узнала, что Орочимару переводит его в другую тюрьму.       Две фигуры в плащах казались призраками среди ненастья. Дождь заливал очки, мне пришлось снять их и полагаться исключительно на сенсорное восприятие. Мои «коллеги» все как один вытянулись в струнку и дрожащими голосами приветствовали своих хозяина и молодого господина. Орочимару выглядел неважно, но старался скрыть это. Кабуто был прав — времени осталось совсем мало, человеческая оболочка отторгает духа, и, если я хочу выполнить свое обещание, нужно торопиться.       Я была так увлечена рассматриванием Орочимару, что сначала и не обратила внимания на вторую фигуру в плаще. Саске поспешил перевести внимание на себя и крепко ухватил меня под руку. Под капюшоном я не различала черт его лица, но он стал чуть выше и заметно окреп в плечах. — Давно не виделись, — ласково улыбнулась я и потянулась было стянуть с его головы капюшон, но Саске отшатнулся и пошел к входу.       Вокруг раздались злорадные вспышки чакры. Тюремщики, по неизвестной мне причине, сочли, что я безнадежно влюблена в молодого господина, а тот не отвечает на мои чувства. Некоторые были настолько наглыми, что даже распускали слухи о том, что я пыталась его соблазнить и предлагала свою девственность для усиления шарингана с помощью запретных техник, но Саске отверг меня. Фантазии местного населения поражали воображение многочисленными подробностями, но сюжет почти во всех историях был одинаковым и заканчивался постелью. Бороться с ними я не видела смысла и потому повела Орочимару на инспекцию.       Змеиный саннин едва держался на ногах, но все же заставил меня показать ему все камеры, приказал подготовить Джуго к перевозке и только потом ушел вглубь тюрьмы, где располагались исследовательские лаборатории. Я устала и мечтала только об одном — выпить чая и увидеть Саске. Последний к моему изумлению и восторгу местных сплетников нашелся в моей комнате. — Это крайне невежливо — заходить в чужой дом без разрешения его владельца, Саске, — заметила я, закрывая за собой дверь и активируя печать от прослушивания на стенах. — Это мой дом, вернее будет моим в самое ближайшее время, Карин, — отрезал Саске низким, совершенно неузнаваемым голосом.       Я подошла к нему и села рядом, вглядываясь в повзрослевшее лицо. Ему было почти пятнадцать и медленно, но верно черты его лица утрачивали детскую округлость, а над верхней губой начинал пробиваться пушок. Саске превращался в удивительной красоты юношу и был точной копией матери. Женщины будут сходить от него с ума.       Я нежно провела рукой по его все еще гладкой щеке и довольно улыбнулась, а потом сдавленно охнула. Саске обрушился на меня с жестким, агрессивным, но крайне неумелым поцелуем. Хлопнув его по плечу и отодвинувшись, я пыталась держать себя в руках и не начать ругаться. — Это что было? — чуть более раздосадовано, чем мне бы того хотелось, спросила я.       Саске угрюмо посмотрел на меня из-под челки и промолчал. Если бы он был постарше, я бы сказала, что такое представление было устроено с одной лишь целью — отвлечь меня от действительно важных тем, но что творилось в голове у переполненного гормонами подростка, мне было сложно сказать. — Ладно, оставим эту тему на другой раз, — я поднялась со своего места и принялась расхаживать по комнате. — Что ты предполагаешь делать дальше, Саске? — Ты прекрасно знаешь, что я должен убить Итачи, — все тем же незнакомым, потребуется время, чтобы привыкнуть, голосом ответил мне Саске. — А перед этим освобожу своего старого учителя от страданий.       Он улыбнулся, но глаза его остались темными омутами, не позволяя заглянуть в душу. — Мне нельзя было уходить, нельзя было! — пробормотала я. — Ты бы ничего не изменила, Карин. — Хорошо, допустим. А что ты планируешь делать после того как убьешь Итачи?       Омуты глаз распахнулись передо мной, обнажая свое страшное чрево. Вместо юноши на меня смотрело мертвое существо, и в его глазах не было ни боли, ни отчаяния, ни страха. Саске уже похоронил себя. — Ты правда думаешь, что я выживу после той битвы? — спросил он. — Мои родные ждут меня, Карин, они уже много лет ждут меня там, и совсем скоро я воссоединюсь с ними.       Я поняла, какую ошибку совершила и теперь бросилась к нему, обнимая, прижимая к груди и целуя в висок. Саске в тот вечер больше не проронил ни слова.

***

      Орочимару с Саске ушли, а вслед за ними перевезли в другое убежище Джуго. Я надеялась больше никогда не встретиться с ним. Мне было жалко этого мальчика, заключенного в цепи собственной ярости, но куда больше я жалела свои собственные нервы. Все равно помочь ему было не в моих силах.       Едва проводив Саске, я отправила Кабуто письмо с предложением встречи. Пока Орочимару путешествует, а тюремщики заняты обмыванием успешной инспекции, у нас была возможность встретиться, не привлекая внимания.       Встреча была назначена в прибрежном трактире, где подавали суп из выловленных сегодня же даров моря. Кабуто уже ждал меня в одежде бродячего торговца, и никто не удивился, когда к симпатичному молодому человеку подлетела девушка легкого поведения и повела на второй этаж. Лишь компания пьяных матросов присвистнула, провожая нас глазами. — Ты вырос, совсем взрослый стал, — я ласково отвела со лба теперь уже молодого мужчины отросшую челку и обняла его. — Ты тоже изменилась, — Кабуто ответил на объятие со всей возможной нежностью. — Слышала уже, что Акацки похитили Казекаге? Ученица Цунаде и одна из старейшин остановили их и вернули в Суну их драгоценного лидера, но один из Акацки убит. Он был напарником Орочимару-сама. — И теперь он почувствовал, что смерть следует за ним по пятам? — Совершенно верно, — серьезно кивнул Кабуто. — Я не знаю, что мне делать, я просто не знаю. После того как ты ушла все стало только хуже. — Я понимаю.       Мне хотелось успокоить его, и я принялась нежно укачивать Кабуто в своих объятиях, как маленького ребенка. Он выглядел таким же опустошенным, как и Саске, как и главный виновник наших с ним общих тревог. — Орочимару-сама не выдержит долго, Карин, он может со дня на день умереть, но и слышать не хочет о новом теле. Я предлагал ему свое…       Я зашипела, разъяренная подобной перспективой. — Он отказался. Саске-кун планирует его убить, я знаю это и спать не могу в ожидании развязки, — Кабуто был близок к полному отчаянию. — Не хочу терять их обоих. Что мне делать? — За этим я тебя сюда и позвала, — положив руки ему на плечи и глядя прямо в глаза, сказала я. — Ты должен довериться мне, Кабуто и тогда твой учитель… твой отец, будет жить. — Что ты предлагаешь? — Много ли ты знаешь о том, что такое человеческая душа, Кабуто? — спросила я. — Человек — это не тело, обладающее душой, а душа в смертной оболочке. Если у человека украсть часть души, то он почти сразу же погибнет, превратится в живую куклу. — Но ведь Шинигами забрал часть души Орочимару-сама, а он… — Когда-то по этому миру ходили боги и духи, они и сейчас есть, но вы их не видите, — продолжила я обрушивать на него все больше и больше информации. — Сейчас мир разделен, и эти две части почти не соприкасаются друг с другом. Я не знаю, что именно произошло, но с приходом Рикудо мир изменился, и вы, люди, обрели огромное могущество, а боги были забыты. Духи же прячутся. Некоторые из них даже не знают о том, что или кто они такие на самом деле. — Ты хочешь сказать… — Орочимару — дух, вернее полукровка. Его нельзя убить, по крайней мере, не обычными способами, и у него нельзя забрать душу, потому что у него ее нет. Шинигами украл часть его силы, но это только ослабило твоего учителя. Орочимару бессмертен, а та форма в виде Белого Змея, которую вы с ним считаете результатом экспериментов — это просто ипостась. Он ослабляет себя тем, что считает ключом к бессмертию, и единственный способ вернуть ему силу — это заставить восстановиться, перелинять, если хочешь, в своем истинном обличии. — Но это его убьет, он не может жить без тела… — Змеи каждый год скидывают старую шкуру, Кабуто, и под ней всегда оказывается новая. — Карин… сестра, я не хочу сказать, что я не доверяю тебе, но такой уж я человек, что мне во всем нужны доказательства. Я просто не могу поверить на слово и рискнуть жизнью Орочимару-сама. Прости, но я правда не могу. — Понимаю, — согласно кивнула я. — И поэтому предлагаю тебе проверить все самому. Ты ведь владеешь техникой воскрешения, Кабуто? Подними его мать из могилы и допроси как следует. Если я ошибаюсь, то мы придумаем что-нибудь другое, а если я права, то нам потребуются печати, способные удержать духа и не навредить ему.       Кабуто внимательно на меня посмотрел, словно ожидал, что я все же рассмеюсь и скажу, что все сказанное до этого было розыгрышем. Но я не смеялась и не отводила взгляд. Он вздохнул и принялся копаться в своей сумке. Наконец, на свет был извлечен небольшой свиток с изображением змеи. — Это свиток обратного призыва, Карин, — объяснил он, протянув мне вещь. — Змея зашевелится, когда я захочу с тобой пообщаться. После этого ты должна открыть свиток и совершить призыв. Появившаяся следом змея проглотит тебя и перенесет ко мне.       Я поморщилась, в красках представив себе, как гигантская гадюка будет меня глотать, но спорить не стала. Зная Кабуто, следующий вариант переноса будет еще более омерзительным. Орочимару воспитал достойного преемника. — Извини, сестренка, но больше я здесь оставаться не могу, — улыбнулся Кабуто и, поцеловав меня в лоб, развернулся к двери. — Мне предстоит проверить твои гипотезы. — Удачи тебе! — крикнула я ему вслед.

***

      Прошло почти две недели, прежде чем змея на свитке зашевелилась. Был поздний вечер, я лежала на кушетке в своей комнате и вяло перелистывала трактат по медицинскому фуиндзюцу.       Свиток закачался и рухнул на пол. Я поплотнее запахнулась в свой халат, надела туфли и совершила призыв. Огромной змее не хватало места, и она злобно зашипела, потуже сворачивая свои кольца. Зубастая пасть гостеприимно распахнулась, обдав меня тяжелым запахом крови и яда. — Предупреждаю сразу, что если ты постараешься проглотить меня, то я воспламенюсь как факел, и на выходе Кабуто будет ждать змеиный шашлычок, фаршированный куноичи.       Не дождавшись никакого ответа, я сделала глубокий вдох и шагнула в разверзнутую змеиную пасть. Позади раздался шлепок — это сомкнулась челюсть. И следом нас со змеей перенесло в неизвестность. Чувство было такое, словно под нами разверзлась земля, и мы рухнули вниз, а потом почему-то влево и вверх. Наконец движение прекратилось, и змея выплюнула меня. — О, Господи, мой прекрасный халат, мой халат! — завопила я, утираясь от слюны. — Чем я только думала, когда не стала переодеваться?       Впрочем, увидев лицо Кабуто, мне сразу расхотелось жаловаться на всякую ерунду. Он смотрел на меня с лицом священника, который достоверно узнал, что Бога нет. — Я все знаю, теперь я все знаю, — сказал он. — Они ведь лгали ему все это время, как лгали мне. Это проклятое селение просто стоит на лжи! — Кабуто, что случилось? — Орочимару-сама говорил, что его семья погибла во время второй мировой войны. Так ему говорил его учитель и воспитатели в приюте. На самом деле это не так. Его мать зарезал собственный муж, на куски ее покромсал, когда она родила ему змееныша. И знаешь, это не фигура речи. — Я догадалась. — Мне пришлось воскресить соседку, чтобы узнать эту захватывающую историю до конца. И ты не поверишь, сестра, что она мне рассказала! Его отец сошел с ума в одну ночь, взбесился, заколол жену и едва не убил новорожденного сына, а потом ушел на войну и подорвался на взрывной печати. Вот такая вот героическая смерть, Карин! Все ложь, мы живем во лжи! И ты лгала мне! — Я не лгала, — спокойно ответила я. — Просто есть вещи, которые нельзя просто понять и принять, пока не убедишься в их существовании собственными глазами, ты и сам знаешь это. — Наверное, ты права, — горько усмехнулся Кабуто. — Но разве это что-то меняет. В любом случае, я верю тебе и готов… попробовать последовать твоему плану. Что от меня требуется? — Многое, Кабуто, нам предстоит придумать способ, как сделать так, чтобы Орочимару-сама скинул свою шкурку и не заполз в новую. Ты справишься? Мы справимся? — А у нас есть выбор?