Струна моя лунный холод, Луна в глазах лошадиных. Луна, вошедшая в город, Луна над мертвой маслиной… Мой друг, я луною призван, Бьют землю лунные кони… Чужак, я луною призван, Нам не уйти от погони…
Если бы Вилкас мог предположить, что будет еще херовей, чем в тот день, когда ему пару раз проткнули бочину и чуть не оставили без руки, он бы, наверное, предпочел подохнуть там. Или, на край, все же лишиться руки, только чтобы этого избежать. Вилкас на секунду жмурится и глубоко вздыхает, пытаясь собрать спутанные мысли. Не привиделось ли ему?.. Нет, к сожалению, но нет. Старик Кодлак говорит, что “это их ноша”, что они – выстоят. И Вилкас начинает себя проклинать. И проклинать не только себя, но и старика, который продолжает отчитывать его, как незрелого щенка, перед девицей, возникшей на пороге. Нет, старика он уважает и всегда прислушивается к его словам, но почему бы ему не заткнуться на пару секунд? Почему бы этой девице не развернуться и не уйти отсюда, даедра ее возьми? Почему именно так и сейчас? Вилкас опускает голову, говорит, что “он с братом на его стороне, но насчет других сомневается”. Кодлак говорит, чтобы Вилкас просто успокоился и не лез дальше. И, наконец, переводит взгляд на девицу. - В нашем зале чужой. Вилкас кривится, Вилкаса выворачивает к чертям собачьим. Он ее не знает и пахнет она… чем-то слишком терпким и удушливым, заполняющим носоглотку. Так пахнут цветы весной. Ему кажется, что сейчас, здесь, в это время - пропитывается все ее запахом: стены, шкафы, комоды. Все. Абсолютно. От этого у него болит голова. Хотя, в последнее время у него она болит постоянно. И просто так не проходит. - Я хочу присоединиться к вам, - Вилкас усмехается про себя. "Шутишь, что ли?" А старик тут шутки не видит. - Дай-ка... взглянуть на тебя, - и смотрит на нее, внимательно, так, как только умеет: глаза прищурив, голову склонив немного на бок, словно на самом деле может разорвать эту оболочку хрупкой нордки и вытащить душу. А потом, если что, ее сожрать. – Хм… - и это “Хм” не нравится Вилкасу, но в то же время дает ему надежду, что он ее сейчас выставит за дверь, пинком, при этом пожелав легкой дороги и мягкой посадки. Но этому не дано произойти. - Твой дух силен, девочка. И тут Вилкаса перекашивает окончательно. - Господин, вы же не собираетесь… “Господин”, думай, что говоришь, увалень. Лучше закрой рот и молчи, молчи, прикусывай себе язык до крови, сжимай кулаки до побелевших костяшек, но только молчи, ради Исграмора, молчи. Сегодня явно не твой день. - Я никому не господин, Вилкас, – и потом говорит про огонь в сердце и, если он не запамятовал, что двери Йорвасскра для таких всегда открыты. - Простите меня, но, кажется, это не тот случай, - собственный голос он сейчас не узнает, да и вообще, он ему не нравится, слишком глубокий, а сейчас очень подавленный и жалкий. “Важно то, что в сердце”. “И постоять за себя она может, вы только на нее посмотрите”. - Вилкас, проверь ее. Вилкас думает, что Кодлак рехнулся на старости лет. Нет, определенно, человек в здравом уме такой глупости не совершит. Раньше он никогда не сомневался в его словах. Кодлак был непререкаемым авторитетом и образцом для подражания. Стиль, уверенность в себе, могущество, влиятельность, аура лидера – все это восхищало его и заставляло впитывать каждое слово, подражать и повиноваться, несмотря на то, что у Соратников – никто никому не господин. Теперь этот образ разлетается на куски. Но он встает, разминает плечи, бросает на эту девицу укоризненный взгляд, говорящий: “что все, крышка тебе, красавица, сейчас ты со свистом отсюда вылетишь”. Девица смотрит на него слишком спокойно, глазами говорит: “мол, ладно, давай я с тобой сражусь”. И это Вилкаса еще больше раздражает.***
- Ударь пару раз. Не бойся, я не сломаюсь, - девица предпочитает не заметить, что речь Соратника наполнена желчью и он, этот Соратник, ей сейчас грозит подавиться. Но - проблема-то его. Вилкас смотрит, как она неуклюже достает боевой молот и он ее, бедную, почти перевешивает. “Как же ты, милая моя, собираешься сражаться?” – хмыкает он про себя, в то время как девица хватает молот двумя руками, да покрепче. “Ну да, так, может быть, ветром не унесет”. Он до сих пор поверить не может, как такая худая и мелкая, да с таким оружием в руках. - Ну? Девица хорошенько размахивается, того гляди, сейчас все же молот ее перевесит и она рухнет назад. Что ж, было бы неплохо, так избавиться от нее, не особо и покалечив. А после последующего удара понимает, что если бы не среагировал вовремя – остался бы без головы. Или с головой, но явно в раздробленном виде. Тяжелая одышка, сердце колотится от неожиданности и пришедшего адреналина. А там, внутри, не так уж и далеко – оно воет и жаждет крови. Но это же, чтоб ее, всего лишь щенок, чего он тут расселся? Встает, щит теперь держит крепко и на ногах на этот раз – стоит твердо. Девица ударяет второй раз, уже не с такой силой, или, может, для него это было ожидаемо, но рука почему-то начинает ныть, как кстати, вот прямо вовремя! Вилкас краем глаза замечает Скьора, который давит из себя свою старую волчью ухмылку и смотрит на него, будто щенок тут он. На третий удар девица собирает всю свою силу, и он от этого удара пошатывается назад и понимает, что хватит с него и что он, да, на этот раз проиграл. Но это только начало. - Не плохо для юнца, но на многое не надейся. Вот тебе первое задание: отнеси мой меч Йорланду, пусть заточит. И аккуратней, он стоит дороже тебя. Девица молча пожимает плечами, приподнимает одну бровь и спокойно принимает меч. Скьор довольным взглядом провожает девицу и Вилкас клянется, что без умысла затащить ее в постель не обходится. Но и самого Вилкаса он без внимания не оставляет. Остается только сделать вид, что он этого не замечает, и пройти мимо. Сам же Скьор понимает - Вилкас даже догадывается, что он хотел ему сказать. Для Скьора Вилкас – сам еще щенок, несмотря на то, что тот довольно давно укрепил свое положение в кругу Соратников и уважение у новичков. Для Скьора Вилкас – юнец, он не видел того, что видел Скьор, он не был там, где был Скьор. Скьор намного старше и опытнее Вилкаса, поэтому он знает, чем закончится эти его огрызки с девицей.Луна моя – зимний пламень, Зима, звезда и тревога. Зима - и сердце как камень, Зима – в никуда дорога. Чужак, твоя кровь струится, И ты бледнее тумана. Чужак, твоя кровь струится… И мне закрыть эти раны.(с)Канцлер Ги.