***
За дверью запах оказывается еще ужасней, чем там. Душный зал, за века пропитавшийся тяжелым духом умершей плоти. Гробница завалена грудами камней и разным хламом. Камни разделяют пространство горными хребтами, приходится идти и смотреть под ноги – тут если споткнешься – голову к черту.***
Если сильно зажмуриться и хорошенько сосредоточиться, Вилкас улавливает ее запах и даже здесь слышит стук сердца. Он садится на коровью шкуру, вдыхая пыльный воздух. - Трус, - усмехается, делать больше нечего. Относительно отправил последних дорогих людей на смерть, а сам остался тут. “- Огонь в твоем сердце силен, но ты не можешь его удержать. Когда-нибудь он разрастется в пожар и спалит тебя дотла, Вилкас”. Вот он и испугался сгореть. Вот и остался тут. Кодлак говорил это, таща на себя скорее полудохлого, чем полуживого, молодого идиота, всегда и всюду лезшего на рожон. “- Ты грозишь сгореть, Вилкас. Знаешь, чем мне нравится Ассаи? Она может гореть заживо и не сгорать”. У старика были большие надежды. Он смотрел на нее укоризненно, а она улыбалась, так, как никому, и у него в глазах, потускневших, загоралось то доброе, что было когда-то. У Кодлака была дочь: бесстрашная, сильная и горела она так же ярко, как Ассаи. И в итоге сгорела. Оказалась поглощена собственным пламенем, будучи не в силах его контролировать. А Ассаи не сгорала. Тогда не сгорала. “Она разрушала себя, она выжигала свою душу - она восстанавливалась”. Вилкас опирается локтями о колени и смотрит себе под ноги. Ассаи – потускневшая вспышка, растворяющаяся в холодном тумане радуга.***
Лезвие меча, срываясь вниз, издает звук, напоминающий Ассаи звук гильотины. Этот звук разбегается по залу, дотрагивается до влажных досок, пропахших кровью, гнилью и последними словами. Призракам знаком этот звук. Половина из них пала под него при жизни. И сейчас вынуждена пасть еще раз. Призрака невозможно убить, но Ассаи замахивается и бьет своим громоздким и неуклюжим молотом. Призрак падает на каменный пол и растворяется под ее ногами. Последний.***
“Откуда в тебе столько боли и как она в тебе помещается?” Не оттого ли она постоянно ходит с прямой спиной, ибо боится расплескать, уронить эту боль, которая проступает, как холодные капли пота через кожу. Вилкас хмыкает. Она сама – боль. Она дышит горестью и пеплом. Она скоро начнет этим пеплом осыпаться. Но осыплется только тогда, когда дойдет до конца.***
Фаркас хватает Ассаи за плечо и резко разворачивает к себе. Она почти бьется носом о его стальную броню и поднимает голову. Глаза у Фаркаса большие и по-детски напуганные. - Я не пойду дальше, - голос хриплый и дрожащий, тоже напуганный. Без слов, одними глазами: “А что такое?” - Я боюсь пауков, - взгляд при этом отводит. И когда решается посмотреть на нее, заглянуть в глаза, успокаивается. Ни капли осуждения, ничего подобного. Теплая улыбка и ладонь на его большом плече. - Иди, мы справимся, - улыбается, и Фаркас улыбается ей.***
Вилкас вздрагивает и подскакивает, шаги и запах. Фаркас. Один. Сердце тут же замирает. Фаркас появляется из мрака, всего пара царапин, ничего серьезного. Но один. - С ними все в порядке, они пошли дальше, - ответ на немой вопрос. – Пауки, там были пауки, Вилкас, большие и мерзкие пауки, - второй ответ на все тот же немой вопрос и Вилкас выдыхает и, громко вздыхая, падает на шкуру.***
Ассаи убивала. Десятки, сотни, тысячи раз. Жестоко и милосердно. Она видела, как душа убитого возносится, ниспадает, стирается, улетает. И каждый умирал по-разному. Кто-то был сожжен, кто-то лишался души, кто-то был скормлен даэдра, а кто-то без затей разбивался. Все умирали разнообразно. Но душу волка приходится добивать как получится. Она призрачна, но в тоже время материальна и урон получает маленький, куда ты не бей и как не старайся. Зубы у этой души острые, она впивается в руку, как настоящий голодный волк: Ассаи вырывает руку – кусок мяса летит в сторону, из руки сочится кровь. Очередной уродливый шрам для Ассаи не страшен. “А вот голова обратно не прирастет”. Три выстрела подряд в бочину – волк воет, останавливается, сверлит взглядом и нападает снова. Тут молотом сколько не бей, с первого раза череп не снести. И размахнуться он не дает. Молот летит в сторону, девица хватает его за пасть руками, не дает ее сомкнуть, не дает щелкнуть зубами. Эйла стреляет в загривок, волк воет и пошатывается. Девица достает клинок: наточенный, сверкающий в глазах волка. Он входит плавно, неторопливо и оказывается в пустоте. Волк перед Ассаи исчезает и она, потеряв опору, падает. Холодная, прозрачная ладонь касается щеки Ассаи. Она вздрагивает, перебарывает желание схватить её, прижать еще сильнее, чтобы и осталась так, пусть холодная только… только не уходи. - Совнгард ждет, - голос Кодлака такой же призрачный, как и он сам. – А тебя ждут они. Ты нужна им. Потому что ты теперь вместо меня, Ассаи. И ты должна вести их. - Знаешь, иногда кажется, что то, что ушло, уже никогда не возродится. Так кажется, или нет? С закрытыми глазами, обманывая себя, что Кодлак перед ней – совсем не прозрачный, а даже наоборот. Проводит по ее волосам своей ладонью, заботливо, по-отцовски, и она чувствует, как собираются веером морщины в уголках глаз, а на лице застывает теплая улыбка. - Из пепла можно раздуть огонь, Ассаи. И она жмурится, сильно, стискивает зубы, только чтобы не видеть, как он растворяется в воздухе. Она видела предостаточно смертей и иногда самой себе казалась полуразложившимся трупом. Однако сейчас ей хочется вдохнуть свежего воздуха полной грудью, сделать пару глотков меда и вернуться в Йоррваскр. Чтобы снова рушить, падать и смеяться. Чтобы снова гореть. Она поворачивается к Эйле, та молча кивает и улыбается. - Нас ждут, Предвестник. Гробница засыпает и пропитывается терпким и приятным запахом весенних цветов.