Безумие

7. Линдси. Фрэнк не знал, отчего мне плохо. Фрэнк не видел, что она уже здесь. Бабочка прилетела. Я откинулась на подушку, вытирая рот от синей слизи. Такой же синей, как крылья бабочки. Я слышу – это стрекотание, о которого сводит желудок и барабанные перепонки едва не лопаются. Она здесь. Я поворачивая голову и вижу Бабочку. Большую бабочку около полтора метра в высоту с огромными крыльями, двумя усиками, которые сейчас трутся друг о дружку. Голова, полностью покрытая волосяным покровом, и огромные черные, как тьма, глаза. Казалось, тело покрыто тысячами игл, но это лишь шкура. И кто сказал, что бабочки красивые? Ни хрена подобного! Вблизи они напоминают какого-то мутанта из фильма ужаса. Пусть лучше радуют глаз со стороны. Это стрекотание… она пытается что-то сказать. Я понимаю только несколько «слов»: жизнь, спасти, побег, ты. На протяжении двух недель я слушаю это. И с каждым днем ее говор воспринимается все хуже и хуже для меня. Мало того, что время от времен изо рта отхаркивается синяя слизь, желудок скручивается до невыносимости, совсем недавно появилась дрожь во всем теле, так еще я не могу связно говорить. Только обрывки, фразы. Доктора думают, что я отстала в развитие. По их мнению, мой психологический возраст – приблизительно шесть лет. Но это не так! Даже перестав разговаривать вовсе, они исключают, что я могла онеметь. А Бабочка все стрекотала… Я свернулась в калачик, зажимая уши. Меня всю трясло, изо рта стекала синяя струйка. Сглатываю. На вкус это очень напоминает барбарис, такой же кислый. Я поморщилась. Кажется, тошнота опять подкатывает. Живот будто бы разрезают пополам – невыносимо. Я впиваюсь ногтями в коленку, оставляя ухо незащищенным, и резко провожу по коже вверх, к ягодицам, оставляя красные царапины. Обычно, такая «легкая боль» отвлекает от другой, более значительной. Но не в этот раз. Сейчас мне вдвойне хуже – с расцарапанной-то коленкой. - Прекрати! – я собрала все силы, чтобы закричать, но выдавила звук, похожий на жалостливый скрип металла, чем на грубый приказ. - Запомни, он нас убьет. – раздается голос в моей голове. О, отлично, она все-таки нашла способ вести переговоры. «Что? Кто убьет? Кого убьет? - Запомни, он нас убьет. –я не могу сказать, что слышу убаюкивающее лелеянье. Это больше похоже на звуковой эффект, который используют в боевиках, искажая голос, делают его очень низким, басистым, мужским. Живот по-прежнему крутило, а в черепной коробке грохотал голос. Еще чуть-чуть, и я снова потеряю сознание. - Он нас убьет. – да что ей от меня надо!? Ну, запомнила я, и что? Я уже начала обратный отсчет до обморока. Десять… - Он нас убьет, запомни. –она показывает свои познания в лексике, переставляя слова из начала в конец, недурно. Восемь… - Запомни. – с каждым словом меня трясет все больше. Пять… Я пытаюсь выдавить из себя «Да, я поняла», но ничего не выходит. Губы открываются, но вместо тягучих слов льется тягучая слизь. «Да где эти чертовы врачи?!» Три… - Он убьет нас. Два… - Запомни. Один.. - Да. – наконец, шепчу я, надеявшись, что она меня услышит. Стрекотание прекращается. Тело отпускает. Бабочка широко взмахивает крыльями, оставляя в воздухе синюю пыльцу, и исчезает. Я вздыхаю синюю пыль. Вся палата искрится синим, как что-то волшебное. Пыльца оседает на пол, на кровать, на меня. Теперь я чувствую себя хорошо. Глаза слипаются, увлекая в сновидения. На душе спокойно. Боже, мне никогда не было так спокойно. Я слышу, как открывается дверь. - Кровь! Она опять блевала кровью! Сестра, немедленно убрать! – кто-то кричит у входа в палату. Какая к черту кровь? Кровь красного цвета, а не синего! Я чувствую, что кто-то поднимает меня на руках и выносит в коридор. А дальше… меня накрывают сны. Синие сны о бабочках.