Фрекен Бок для малыша без Карлсона

Снова пиликание будильника и снова вынужденный подъем. Ночь была кошмарной: было нечеловечески душно, жарко, и я постоянно вставала, чтобы проверить, заперла ли я дверь. Во сне мне снились исключительно Рэсовы волосы - цвета темного золота, они оказывались то на голове у него самого, то ниспадали на спину Анники. Проснулась я в отвратительном настроении, чтобы испортить его еще сильнее – ладонь парня снова совершенно по-хозяйски возлежала на моем бедре. - Рэс, - позвала я, поворачиваясь к нему и приподнимаясь на локте. – Тебе не надоело? Не открывая глаз, он покачал головой и закинул руку мне на бок, но я тут же ее спихнула. - Исчезни. И если ты голый, я тебя уничтожу. - Значит, я останусь жить, - прошептал Рэс. – Я что-то не рискнул. Скромность. - Это не про тебя, наглец. Пробираться в чужую комнату это просто верх невоспитанности, - я вскочила, сгребая одеяло: он и вправду оказался одетым. – У-хо-ди. - Да, сейчас, - согласился он, переворачиваясь на спину и вольготно потягиваясь. – Пойди сюда, я скажу тебя кое-что. - Ну говори, - пожала я плечами. – Что мешает? - Большой секрет, нужно на ушко сказать. Иди сюда, не капризничай. - Рэс! - Астрид, сюда. Поближе. Я идиотка. Сколько раз я приходила к этому простому выводу, но потом сама опровергала их : у меня хорошие оценки, я читаю, я любознательна. На самом деле это все ерунда – я самая настоящая идиотка высшей категории. Я верю всем подряд и даже белобрысым бесхвостым проходимцам, которым вообще нет и не должно быть никакого доверия. Когда я подошла к нему и простодушно склонилась, чтобы выслушать его секрет, он сильно притянул меня, валяя на постель и снова целуя. Я, верно, оставила немало синяков на его теле, усиленно брыкаясь и лягаясь. Я даже пыталась укусить его за губу, но это не помогло ни на йоту, наоборот, мне показалось, что он сквозь поцелуй даже улыбнулся. Вдруг заглючивший и вновь зазвонивший будильник спас меня – Расмус отвлекся, и я, воспользовавшись его замешательством, влепила ему тяжелую пощечину. Он отшатнулся, и вторая оплеуха обрушилась на его лицо. - Черт, Астрид, - крикнул Рэс истошно, когда я вновь соскочила с кровати. – Ты не понимаешь ничего! - Я понимаю только одно - что если я сейчас пойду в комиссариат и заявлю о попытке изнасилования, папочка твоего дружка тебя вытащит! - Изнасилование… да ты просто не хочешь попробовать! Ты не хочешь ничего чувствовать! - Я чувствую, - отозвалась я. – То, что ты мне противен. Толкнув дверь в ванную, я закрылась и шлепнулась на пол, держась за ручку. Я чувствовала себя полностью истощенной, уставшей донельзя – я просто не знала, что он хочет от меня. Увлечение на одну ночь – я всегда презирала такие отношения, но сейчас уже была готова на это, лишь бы на утро он оставил меня в покое. И снова меня посетила мысль, что мне просто стоит бросить все и вернуться к своей обычной жизни, где нет этой сумасшедшей работы. Первое, что я услышала, выбравшись из ванной – визг сорвавшейся с места машины во дворе. Через открытое окно было замечательно видно как закрываются ворота во двор за черным джипом. Что ж, завтрак отменялся, и я вновь укорила себя за то, что уже отказалась от идеи уволиться. Мне предстояло вновь посетить торговый центр, и я составила список. В этот раз покупок планировалось гораздо меньше, но сделать их было необходимо. Собравшись было набрать Марит, я резонно подумала, что она, верно, на работе, и беспокоить ее не стала. В одиночку я управилась намного быстрее и с большими, но вполне подъемными пакетами направилась к выходу. Сегодня можно было обойтись без такси. Мой путь лежал мимо книжного магазина, который я обычно не могла проигнорировать, вот и сегодня, пройдя его, я остановилась и попятилась назад. На витрине красовалась реклама книги Патрика Зюскинда «Парфюмер», но меня заинтересовала приписка внизу рекламного баннера: «на языке оригинала». - Здравствуйте, - поздоровалась я, заходя в магазин и подходя к продавцу. – У вас правда есть Зюскинд на немецком? Девушка-консультант удивленно приподняла брови и скосила взгляд на витрину, что я только что разглядывала. - Ну…реклама же висит. Да. - Скажите, где, - взмолилась я. – Умоляю. Она объяснила, и я наперевес с покупками рванула к стеллажам, где целую полку занимал восхитительный и любимый «Парфюмер», которого я так страстно желала прочесть на оригинальном языке. Восславив Зюскинда, владельцев этого замечательного магазина и всех его продавцов, я рванула обратно к кассе, но остановилась, с сожалением вспоминая о просьбе герра Франнсона подтянуть Рэсов немецкий. Конечно, по сути он меня не просил, а лишь намекнул, я могла бы наплевать на парня и отказаться его учить, особенно после его поведения, но опять совершенно по-идиотски поплелась в раздел языкознания, чтобы подобрать пособие. Поиски заняли добрых полчаса, но я осталась довольна, отыскав учебник, по которому когда-то учила сама. Я добавила к нему сборник легких текстов на немецком и внушительный словарь, и, наконец, решила, что этого будет вполне достаточно, но мой рывок к кассе снова был остановлен возле стойки с мемуарами. Я заметила знакомое имя на корешке книги – Бригитта Франнсон. Я вытянула с полки томик, рассматривая светло-сиреневую обложку с вытесненным на ней сердцем с слегка скошенным краем. Сверху изящным шрифтом название - «Желанный», а на обратной стороне фотография, на которой с трудом узнается фру Франнсон – еще молодая, с короткими пышными, похожими на Рэсовы, волосами без знакомых кудряшек. А руках у нее симпатичный малыш, в котором Рэса не узнать совершенно – пухлый, правда, уже блондинистый, с удлиненными узковатыми глазами, какие, впрочем, у всех маленьких детей, когда они смеются. Это было неожиданно – Бригитта вовсе не производила впечатление человека, который может написать книгу. Легкомысленная, даже, пожалуй, недалекая, с поразительной наивностью она боролась с осознанием того, что вырос сын, а тут целая книжка, очень странно. Я пробила свои покупки, проведя их по двум разным карточкам - я была в состоянии заплатить за «свое», нужды вешать все свои расходы на хозяев не было. По пути обратно, сидя в автобусе, я с восторгом листала Зюскинда, предвкушая, как я, расположившись на кровати, буду читать о сумасшедшем, но от этого не менее восхитительном Гренуе на том самом языке, что писал автор. Рэс не вернулся. Я приехала в пустой дом, и, даже слегка поежившись от неприятных мыслей, проследовала на кухню. Придет, ничего с ним не случится. Водит он отлично, и, надеюсь, не напьется – может, все же сказал правду. Разобрав покупки и поставив готовиться обед, я села за книгу, но не за «Парфюмер», как собиралась, а за «Желанного». « Мне было двадцать семь лет», - писала фру Франнсон в прологе своей книги.- « Тринадцатого августа девяносто четвертого года, когда мне сообщили «Поздравляем, у вас будет ребенок». Спустя пять месяцев я услышала - «Мальчик не выживет. Порок сердца. Нам очень жаль» и назначили дату искусственных родов…». Я уронила книжку на стол, от ужаса не в состоянии проронить ни звука. Что может быть хуже того, что болен твой ребенок? Я видела глаза Ингрид – она, кажется, с радостью променяла бы обе своих ноги на то, чтобы Анника была здорова. Это нормально для матери – отдать все для того, чтобы ее малыш выжил. Я бы, без сомнений, поступила также. Но хуже всего другое – у Рэса больное сердце. А я все эти дни даже не пыталась о нем заботиться. « ..это было убийством, а позволить убить своего ребенка я не могла. Добравшись до дома, я собрала самые необходимые вещи и оставила мужу записку « Я в Мальмё. Здесь малыша убьют». Первым же поездом я уехала из Стокгольма, на следующее утро приехал муж. Со столицей мы порвали навсегда. Первое, что я сказала врачу в новой больнице - «Не говорите мне ничего. Если ребенок умрет, я умру вместе с ним». Он понял, и четыре месяца я существовала под его монотонный голос «Все хорошо». Я просыпалась каждое утро и тут же прислушивалась – шевелится, значит, живой…». Новые и новые страницы ужасов, которые пришлось пережить беременной женщине, чтобы просто спасти своего ребенка. Все капельницы и витамины, все едкие замечания знакомых - «зачем вам такой? Он же ненормальный, а у вас еще есть время, родите здорового», все слезы бабушек – я удивлялась, как они оба вообще выжили в такой обстановке. «Я стояла за стеклянной стеной реанимации, где в жуткой камере лежал мой малыш, мой Расмус. В отделении он был не один – крошечная, совершенно синенькая недоношенная девочка в инкубаторе лежала рядом. Смотря на них обоих, я думала о том, как странно распоряжается жизнь: такой тщедушный, несчастный, но совершено здоровый комочек и мой крепкий идеальный красавец-сын, сердце которого может остановиться в любую минуту. Как, оказывается, бывает обманчива внешность. Рядом со мной постоянно была мама этой девочки, совсем еще молоденькая девушка. Она обычно молчала, просто смотря на дочь, но вдруг однажды сказала - «Наши дети обязательно будут счастливы. Им должна судьба». Я не знаю имени этой девушки и не догадалась спросить, но я отчетливо, будто наяву вижу ее лицо. Я никогда ее не забуду…» Любимое утверждение моей мамы. Всегда, кто бы и чем не болел, гриппом и чем-то страшным, она всегда убеждала больного - «болезнь – долг судьбе, она все возвращает счастьем». Она подвернула ногу на восьмом месяце беременности, спеша с целым пакетом лекарств к заболевшей подруге, и родилась я – полуживое недоразумение, провалявшееся на доращивании еще с полмесяца. Я считаю себя бесспорно счастливым человеком, и мама того же мнения, искренне верящая, что мне воздалось за те страдания и несправедливость. - Мы горим… - раздавшийся голос Рэса вдруг оборвался, когда я подняла на него глаза. – Ты чего ревешь? - Я? – пискнула я, только сейчас чувствуя слезы на щеках. – Нет-нет, все…ооо! Я вскочила, стаскивая совершенно выкипевшую кастрюлю и растерянно осматривая то, что должно было быть нашим обедом, а теперь превратилось в угли. Уткнувшись в книгу, я забыла обо всем на свете. - У входа воняло горелым, не знаю, как ты не почувствовала, - проговорил Расмус, присаживаясь за стол и переворачивая книжку. – Аааа. Теперь понятно. - Рэс, я не знала…. - Ну и отлично. Зачем тебе это знать? Ты не доктор. - Я же ведь даже не прочла то, что мне герр Франнсон дал, - повинилась я. – Там, наверное, какие-то поручения. - Нет там ничего, то, что нужно они тебе сказали. А там так, - Расмус поморщился. – Общие факты. Биография. - Но тебе лекарства нужно принимать. - Я принимаю. Меня не надо из-под палки загонять. - Но диета… - Что? Еще не хватало. Ем, что хочу. Вздохнув, я сползла на стул напротив. - Рэс, ведь тебе тогда плохо было, правда? - Чуть переутомился, - безразлично пожал плечами он и, оценив мой вид, закатил глаза. – Фрекен, я не подыхаю. - Поэтому ты остался с Анникой. - Пусть так, я знаю, что такое не видеть ничего, кроме больниц, иголок и врачей. Это паршиво, особенно в ее возрасте. - Рэс… - Поехали. – он потянулся ко мне, беря за руку и встал. – Погуляем. - Ты же не завтракал и не обедал. - Перехватим что-нибудь по дороге. Поедем, хочу показать тебе кое-что. Рэс потащил меня к выходу, правда, притормозив, чтобы стащить передник. Снова «мерседес», дорога, и, наконец, он припарковался у обочины и вышел. - «Турнинг Торсо»? – уточнила я, окидывая взглядом самое высокое жилое здание Скандинавии, настоящую достопримечательность Мальмё. – Ты хотел это мне показать? - Да, это, или почти, - он снова протянул руку. - Пошли - Куда? - Туда. - Рэс поднял глаза к верху. На крыше гулял ветер даже когда внизу вроде бы было совершенно тихо. Раньше я никогда не была здесь и сейчас всерьез опасалась, что меня снесет. - Весь город видно, - проговорил Расмус, осматриваясь. – Круто, правда? - Да, наверное, - кивнула я, цепляясь за ограждение. – Тем, кто высоты не боится. - А ты боишься? Да ты трусишка! - И не скрываю этого. - Ну тогда садись, - засмеялся Рэс, кивая на неизвестно откуда взявшийся здесь ящик.- Мне прямо интересно, где же ты все-таки книжку откопала? - В книжном. Заметила фамилию, мне стало интересно… - Зачем ты оправдываешься? Мой диагноз не секрет, я не боюсь в нем признаваться. Кажется, матери всех моих знакомых перечитали эту книжку от корки до корки сотни раз. - Проблем из-за этого не было? – осторожно поинтересовалась я. – С друзьями. - С чего бы, я же классный. Какое им дело до моих внутренних дефектов? - Подростки бывают жестокими. - Значит, мне повезло, - повел парень плечами. – Мне никогда не кричали - «эй, ты, с дурацким сердцем, уродец». Хотя иногда я сам себя таким чувствовал, когда все гоняли в футбол, а сидел на скамейке. - Но ты же играл в баскетбол! - И это огромный секрет. Не знаю как мне, но маме точно станет плохо. Много неожиданного за один день. Буквально свалившиеся на меня новости должны были сильно изменить отношение, но я была уверена - стоит мне показать свою жалость и он точно выставит меня вон. Может, стоит позвонить его родителям и посоветоваться, или своей маме – она хоть и не врач, но за больными ухаживает очень хорошо. Она точно поможет. - Хуже с мамой, - продолжил Рэс, прохаживаясь по крыше. - Видимо, она тогда так сильно в себя загнала все свои страхи, что… ну не знаю это нельзя назвать помешательством. Ей все кажется, что я маленький, что мне угрожает опасность. Папа купил мне машину, и она его едва не удушила - была уверена, что мне станет плохо за рулем и я разобьюсь. Про спорт вообще лучше было не заикаться, особенно потом, когда футболист в Испании умер, потом хоккеист, и оба молодые еще… она совершенно двинулась. Добилась проверки во всех спортивных школах, чтобы таких детей найти. Вообще она со своим фондом носится как курица с яйцами. - Фонд? - переспросила я. – Благотворительный? - Ага. Как и книжка – «Желанный». - Очень тебя хотели? - Да. И плюс «эразмиос» - любимый и желанный. - Ооо, ну все понятно. Рэс, - как я ненавидела такие вопросы. Лезть людям в душу – совершенно не мое. – А почему операцию не сделали? - Делали, временную пластику, - отозвался он, присаживаясь на парапет. - А вот так чтобы насовсем не хотят. Говорят, случай тяжелый, высок риск. Ты не представляешь, где я только не был – и в Штатах, и в Германии, и Израиле. Как-то не хочется им брать на себя такое. - И что, ничего нельзя сделать? - Как оказалось, можно. Папа в Москве был, ну по делам каким-то, и ему там сказали о местном центре. Он меня сразу вызвал, отволок к врачу, а он уже пожилой такой, - Расмус улыбнулся. – Посмотрел все снимки, меня тоже посмотрел, потом попросил руки показать. Я думал он с меня голову снимет, а он только посмотрел татуировки, кивнул и сказал, что берется. Только позже – у меня, как он сказал, все не критично, а есть люди которым операция нужна срочно. - Рэс, ну это же здорово. - Даа, - протянул он и быстро запрыгнул на ограждение, балансируя над пустотой. Завопив, я бросилась к нему, но он остановил меня. – Кстати, если я сорвусь, то на землю шлепнусь уже мертвым, представляешь как удобно? - Ужасно. Спустись, пожалуйста. - Хочешь со мной постоять? - Ни за что! Рэс, прошу тебя. Ты оступишься и упадешь. - Вряд ли, я тут всю жизнь торчу. – Расмус вздохнул, но все же спрыгнул. – Хотя мне нравится, что ты беспокоишься. - Конечно, твои родители грохнут меня, если я вместо сына предоставлю им блин. Мне не понравилось то, как он смотрел на меня, и уже приготовилась к тому, что он сейчас опять меня схватит. Вдруг меня осенило: я его колотила все это время. Лягалась, била в грудь парня с больным сердцем, живущего на лекарствах, ужас какой. Нет уж, больше не шевельнусь, пусть делает, что хочет, может после этого потеряет интерес. - Мне что-то захотелось фаст-фуда, - произнес Рэс. – Поехали, найдем какую-нибудь забегаловку. - Жаренное? - Да, фрекен. Жареное, жирное и острое. Очень острое. Он исполнил свое обещание, скупив все, что от обилия холестерина и здорового-то человека смогло бы довести до сердечного приступа. Мы вернулись домой и расположились в гостиной, совершенно не думая какими силами потом будем отчищать жирные пятна. - А вообще если уметь, то болезнями можно замечательно пользоваться, - констатировал Расмус, возлежа на диване и жуя картошку-фри. - Выклянчить можно все что угодно. - На своем опыте знаешь? - Нет, у меня бы все было, даже если бы я был здоров, как бык. Я и сейчас-то получаю гораздо больше, чем хочу. - Например? – поинтересовалась я, макая крылышко в соус. - Да хоть машина. Для меня не принципиален вопрос джипа и «мерседеса» - я бы без проблем ездил на чем-то, что не нужно заправлять каждый день. - Поддержи короля Саудовской Аравии и эмира Кувейта, купи себе внедорожник. - Классный слоган. И все же я надеюсь, что мы на норвежской нефти. А где твои родители? - А здесь, в Мальмё. - Ты у них одна? - Ага, - кивнула я. – Меня им хватило. - Меня тоже хватило. Наверное, даже перебор.- Рэс поморщился и бросил недоеденное тако на тарелку. – Все, наелся, - признался он, вытирая руки. – Могу протянуть ноги. - Ага, хватит придуриваться, - буркнула я, облизывая пальцы. Он, накрыв голову подушкой, не шевелился. – Рээс, хватит. Никакой реакции, мне показалось, что даже грудь у него не вздымается. Руки, прижимавшие думку к лицу, были расслаблены и просто лежали сверху. - Рэс! – вдруг испугалась я и вскочила, перепрыгивая низенький журнальный столик и бросаясь к нему. – Рэс, не смей! Я рванула подушку на себя и покачнулась под силой его рук, потянувших меня вниз. Практически рухнув на него, я сжалась и зажмурилась, готовая к тому, что, несомненно, должно было произойти. Но ничего не случилось. - Не бойся, фрекен, - произнес его голос. – Не трону. Спасибо за хороший день. Отпустив меня, Расмус встал и бегом поднялся по лестнице. Мне предстояло придти в себя и убрать все следы нашего маленького пиршества. На кухне все еще неприятно пахло подгоревшей едой, и я со вздохом распахнула окно и включила вытяжку. Мое внимание снова привлекла книжка – мне оставалось прочесть всего несколько страниц, и я вновь села за чтение. «..сегодня моему «неправильному» мальчику исполняется шестнадцать лет. Он красавец, с железным характером, намного тверже моего и таким же твердым желанием жить. Он не боится ничего и никого, он, кажется, способен завоевать мир, если захочет, только потому, что он такой какой есть – увлекающийся, обаятельный, целеустремленный. И я никогда не поменяла бы его на другого, тысячу раз здорового ребенка, ведь не важно какое сердце у вашего малыша, сколько у него хромосом и какой его внешний вид. Одно имеет смысл - обнимая его, вы чувствуете, как он дышит, он улыбается вам. Все остальное - пустяки и слабость, на которую не имеет права ни одна женщина, носящая гордое звание – «мама»». Вот и все. Вот такая вроде бы простая на первый взгляд история женщины, половину своей жизни просыпающейся с мыслью о том, жив ли ее ребенок. А сколько таких матерей на белом свете… Захватив книжку, я направилась в комнату. Положив ее на стол, я включила компьютер с твердым намерением найти хоть какую-то информацию о диагнозе Рэса. Ноутбук загрузился, и я мысленно выругалась, вспоминая, что не знаю конкретного названия того порока. Возможно, он написан в той бумаге, что дал мне герр Франнсон, но она до сих пор валялась где-то на кухне, и мне пришлось, захватив комп, пойти туда. Повезло, он действительно написал его, и я, не берясь повторить его по памяти, принялась по буквам вбивать название в поисковик. Экран заполнился кучей ссылок и страниц, и я нажала на самую первую. Я увлеченно читала сложные медицинские термины, смысл половины из которых я не понимала, и лишь краем глаза заметила, когда за мой спиной прошел Расмус. Он налил себе стакан воды и подошел ко мне, и, пригнувшись, лишь секунду почитал статью. Один щелчок по клавиатуре - и окно закрылось. - Не надо, - попросил он, касаясь моей щеки своей, такой, как и обычно, мягкой. – Я еще поживу.