Не вариант

      Субботнее движение на Мурманском шоссе было плотным: нетерпеливые дачники уже устремились к своим шести соткам, хотя ни земля ещё не прогрелась, ни зелень не проклюнулась. Яркое весеннее солнце гнало людей из пыльного после зимы города. Иван с детства любил апрель — за обещание чуда. В этом году обещание почему-то превратилось в ожидание.       Саша, неисправимая сова, пытался доспать, но машина дёргалась в пробке, а кресло казалось неудобным. — Возьми сзади подушку. Саша перегнулся и вытащил из пакета свёрнутую надувную подушку: — Её надувать надо? У меня сил на это нет, — отшвырнул обратно в пакет и заметил термос: — А в термосе что? Кофе? Иван молчал. — Неужели не кофе? Саша открутил крышку и заулыбался, почувствовав запах. Отхлебнул горячего какао и пристроил термос в кармане своей двери: — А ты заботливый. Боюсь даже представить, почему, — с тех пор, как Иван открылся, Саша пытался робко шутить, нащупывая границы дозволенного на новой карте их дружеских отношений. Но Иван не повёлся на провокацию, и Саша начал рассказывать: — Шесть лет назад мы начинали вчетвером: мы с Диком, — я его давно знаю, ещё по прошлым проектам, — Князева и Соломин. Мы с Соломиным закупали, Князева на приёмке сидела, а Дик продавал груз папе и обеспечивал нам авансы. Потом уже базу построили, офис открыли. Сейчас вас четверо на закупке, но бывало и десять менеджеров. От ёмкости рынка зависит. Прошлой зимой я Кравчука взял, а потом он своего кореша Петренко подтянул. Братец мой — человек сложной судьбы. Бухал, потом зашился, играл одно время. С Любой связался. Мутная девица, но крепко Толика держит. Не понимаю, что она в нём нашла, звёзд с неба он не хватает. — Она твоя любовница? Саша повернулся к Ивану: — Ха, это она тебе сказала? Один раз по пьяни отсосала. Какой же я мудак! Они тогда ещё не жили с Толиком — я ж не знал, что она залетит и станет его женой. Но ладно, это проехали. Я не могу поверить, что Кравчук мутит с ценником. Я его с детства знаю, мы же ровесники, часто у бабушки жили всё лето. На великах гоняли, в индейцев играли. Это потом уже жизнь развела, а в детстве мы дружили. Он так благодарил меня за то, что я его на работу пристроил… — А Петренко? — Не знаю. Друган Толика. Работает и работает. Закупает немного, но проблем не создаёт. Соломину я верю, как самому себе. Тебе — тоже, хотя знаю полтора месяца. Я ещё тогда понял, что на тебя можно положиться. Пробка рассосалась: дачники посворачивали на свои участки. Солнце немилосердно било прямо в лобовое стекло, и Иван надел тёмные очки. Разумеется, на него можно положиться. Во всех смыслах. — Когда тогда? — Когда ты спас меня от двери. Выспаться дал... — Саша сполз по сиденью и повернулся к Ивану, — Всем плевать, а ты обо мне позаботился. Раньше никто обо мне не заботился, все почему-то от меня помощи ждут. Карма у меня такая, наверное. А ты с самого начала запал на меня, да? Разговор Ивану не нравился. Он не собирался исповедоваться перед объектом своего влечения, пусть даже оно перестало быть тайным: — Лучше расскажи план действий. — Сначала мы поедем в Ладынино к моему любимому поставщику под кодом сорок два. Он несколько лет возил к нам груз, а недавно пропал безо всяких объяснений. Это непохоже на него. Хочу докопаться до правды. Он мужик прямой, всё расскажет, но придётся в баню сходить и водки напиться. По-другому он с людьми разговаривать не умеет. Я уже года три обещаю ему приехать. — Я в баню не пойду. — Я тебя и не зову. И водку пить не будешь, ты за рулём. А вечером в Петровск поедем — там переночуем, гостиницу я забронировал. И я тебя прошу как товарища, ты присмотри за мной, если я совсем бухой буду. Вообще-то, я умею пить, но сорок второй — это зверь какой-то. Боюсь, он меня в дым накачает.       Андрей Михайлович действительно был здоровым. Голова, как у льва, руки — лопаты. Обрадовался приезду Гара, повёл показывать свой огромный дом на берегу Свири. Полчаса заняла экскурсия по дому, просторному двору и хозпостройкам. Приветливая хозяйка уже готовила стол на солнечной веранде. Баня пыхала в голубое небо сладким белым дымом. Несмотря на все ухищрения, Ивану не удалось избежать посещения бани. Спорить с Андреем Михайловичем не представлялось возможным. — Ты русский человек, Ваня? Из Архангельска? Вот видишь! Как без бани-то? Сам не пойдёшь — я тебя отнесу, и не обижайся. Все знают, что у меня по субботам баня и водка, и никаких отказов я не потерплю! Наверняка и Саша об этом знал, потому что откровенно улыбался, когда Ивана привели в баню и принудили раздеться. Парились долго, с вениками и залихватскими прыжками в ледяную ещё Свирь. Иван старался не смотреть на Сашу, хотя взгляд неумолимо прилипал то к поджарому животу, то к смуглым плечам. Саша, напротив, нахально разглядывал Ивана чёрными омутами глаз, словно вызывая на поединок. Иван не стеснялся своей крепости и стати, но полотенце на всякий случай повязывал туже, не собираясь ничем смущать своего директора. Прежде чем вступать в поединок, он желал знать правила — если те в принципе существуют. Бои без правил Ивана не возбуждали.       Обильный обед не обошёлся без обильных возлияний. Ивану повезло, его пить не заставляли. Андрей Михайлович вливал в себя водку из запотевшей бутылки как в бездонную бочку. И Саша наливался под завязку, не желая отставать от хозяина дома. Иван понял, что начался серьёзный разговор, когда Гар спросил: — А что ж ты, Андрюша, перестал свои машинки ко мне гонять? — Я так и знал, что ты из-за этого появился! Пока всё хорошо было, ты и не думал ко мне в гости приезжать... — Так ведь ты сам ко мне ездил. А что плохого-то случилось? Я тебя обидел чем-то? Андрей Михалыч наполнил рюмки и поднял тост: — За крепкую мужскую дружбу! Шумно выдохнул воздух и закусил холодцом. — Это я тебя обидел. Не приезжал, потому что стыдно было. — Да чем ты мог меня обидеть? — Эти твои гаврики... Толстый этот, Петренко. Он занижал мне цену, а разницу себе в карман клал. — Ну так, это Петренко меня обижал. И тебя, кстати, тоже. — А чего ты не спросишь, почему я соглашался? — И почему же? Он делился с тобой? Андрей Михайлович нехорошо побагровел, но взгляда не отвёл: — Нет, не делился. Хуже. Он мне в каждом акте лишнюю тонну-две приписывал. Так что я тоже тебя наёбывал. Саша весело присвистнул: — Это у меня на базе, получается, несуществующие тонны числятся? — Ага. Не знаю, сколько там у тебя этой хрени, но тонн на семьдесят я тебя наебал. Потом мне стало противно и я вообще перестал к тебе возить. Я на двадцать штук баксов тебя обидел, — Андрей Михайлович скривился от стыда, но продолжил: — Бес жадности попутал. Чтобы я из-за двадцати сраных тысяч в такое дерьмо вляпался! Я рад, что ты приехал. Меня попустило. Я верну деньги, Саш. — Андрюш, я ценю твою честность. Не надо денег. Привези мне три машины груза и сочтёмся. И не бросай меня, ты мой лучший поставщик! Я тебе хорошую цену буду давать. Видишь Ивана? Запомни, он моя правая рука. С сегодняшнего дня он — начальник отдела закупок, с ним договоришься по цене. У него там и премии за тоннаж, и прочие бонусы. Ну, что, согласен? У Андрея Михайловича подозрительно заблестели глаза: — Гар, сука, можно, я тебя обниму? И Ваню твоего тоже! А этого толстого Петренку гони нахрен, он же не одного меня обработал. Стопудово у тебя на базе недостача охеренная.

***

      Как только покинули гостеприимного сорок второго, Саша тут же позвонил Князевой и приказал приостановить закупки до особого распоряжения. Затем попросил Дика организовать отправку груза в Голландию и зачистить базу под ноль, чтобы сверить учётные данные и реальное количество тонн. Только таким способом можно выявить недостачу. И Князева, и Дик попытались было выяснить, с чего такие резкие распоряжения, но скоро поняли, что Саша пьян и неспособен на вменяемый диалог. Сашу действительно капитально развезло. Он заснул на пути в Петровск и так неудобно пристраивал голову к стеклу, что Ивану пришлось остановиться и надуть подушку. Он подложил её под шею Саши, не без смущённого удовольствия прикасаясь к своему пьяному начальнику. С подушкой тот выглядел милее.       Саша проснулся через полтора часа. Висящее над горизонтом красное солнце теперь отражалось в зеркалах заднего вида, окрашивая нежным румянцем лицо водителя. До Петровска — пятьдесят километров. Саша напился остывшего какао, подёргал головой, разминая шейные позвонки, и спросил: — А ты актив или пассив? Машина чуть вильнула по дороге, а румянец пошёл пятнами. — Тебя это не касается. Саша зевнул и сложил расслабленные руки в неприлично-акцентирующую композицию. Что он там прикрывает?! Что за дрянь ему снилась? — Очень даже касается. — Прекрати. — Ты сказал, что хочешь меня. До тебя мне никто такого не говорил. Хорошо. Но как именно ты меня хочешь? Если бы ты был женщиной, то я бы знал, чего тебе нужно, но ты — мужчина. Насколько я в курсе, между мужчинами существует разница. Я смотрел видео. Мне просто интересно, ты актив или пассив? Это что, секретная информация? Об этом нельзя спрашивать? Сердце билось в горле. Иван съехал на обочину и вышел на воздух, подставляя лицо ветру. Жадно закурил, глотая тёплый дым и успокаиваясь от мерного шума пролетающих мимо грузовиков. Где-то сзади Саша сходил в кусты и вернулся в машину, дрожа от прохлады и похмелья. Потом уже, в гостиничном баре, спустя час насупленного молчания, Иван сдался и ответил: — Я тебя по-всякому хочу. И так, и так. Саша уронил с губ соломинку в бокал с апельсиновым соком и заинтригованно уставился на Ивана: — А это возможно? — А ты сомневаешься? Саша только хмыкнул.       В номере Иван тщательно помылся, почистил зубы и нервно сжевал половину упаковки Орбита. Спрятал в пределах досягаемости то необходимое, что нашлось в его дорожной сумке. Поклялся, что бросит курить, если оно пригодится. Нашёл в телевизоре какой-то ненавязчивый музыкальный канал, приглушил свет и сел в кресло ждать. Сердце билось так, что приходилось придерживать его руками. Каждый шаг за дверью отдавался грохотом крови в венах. С чего Иван взял, что Гар придёт? С чего решил, что пьяные расспросы — нечто большее, чем нескромное любопытство? Кто сказал, что дружеское поддразнивание таит в себе обещание, как цветок таит каплю нектара?       Но Саша пришёл. В большом белом халате, с мокрой головой и босиком. Прошёл мимо застывшего Ивана к кровати, сбросил халат и лёг под одеяло, натянув его до подбородка. Ивану показалось, что паркет под ногами тронулся и поплыл вниз, словно лифт. Он запер дверь и на несколько секунд прислонился к ней лбом, пережидая шум в ушах. Потом пересёк комнату и скользнул под одеяло в нагретое постельное нутро, неожиданно пахнущее горькой туалетной водой. Повернулся и спросил: — Саша, чего ты хочешь от меня? — Я хочу, чтобы ты закупал для меня материал по конкурентоспособной цене и никогда не обманывал. Поединок, в котором Иван не знал ни единого правила, начался. Иван понял, что проиграл ещё до начала боя: пустить Гара в свою постель — фатальная ошибка. — Я не об этом. — Ах, не об этом? А о чём? Я ничего от тебя не хочу. Это ты меня хочешь, забыл? — И ты пришёл, потому что я тебя хочу? — Бинго. Отложив решение этого ребуса на потом, Иван навис над Сашей, пытаясь поймать ускользающий взгляд. Потянулся поцеловать, но Саша отвернулся и губы Ивана проехались по горячей щеке. Лихорадочно соображая тем маленьким участком мозга, который не отключился от сумасводящей близости, Иван догадался, чего ждёт Саша. Того самого, о чём не скажет и не попросит.       Откинул одеяло и впервые разглядел ладное худощавое тело. Тёмные соски, напрягшиеся от внезапной прохлады. И член — совсем не напрягшийся. Иван мог бы проявить чудеса стойкости и сказать: «Саша, не надо, ты потом пожалеешь, ты утром меня возненавидишь, давай оставим всё как есть», но говорить такое было уже поздно. Когда человек перешагнул через бог знает сколько запретов, чтобы лечь в твою постель, сказать такие слова — значит больно ударить по гордости. Иван наклонился и поцеловал грудь, по которой тут же побежали заметные мурашки. Волоски по всему телу приподнялись дыбом. Поцелуй в живот заставил Сашу вздрогнуть и скорчиться. А когда Иван потрогал языком пупок, Саша нервозно хихикнул, дёргаясь всем корпусом: — Эй, мне щекотно! Иван погибал от желания. У него несколько месяцев никого не было. Лизнул на пробу головку и, не заметив лишних щекоточных трепыханий, быстро и умело возбудил Сашу. Такого на удивление отзывчивого. Достал приготовленное — понадобилось, теперь придётся бросить курить, — и, обмирая от нереальности происходящего, раздвинул ноги и тронул внизу влажным. — Вот только не надо никаких пальцев всовывать. Это нечестно. Что за идиотское правило! Понимает ли Саша, о чём просит? Иван полежал лицом на смуглом бедре, пока злая досада не отступила, и выпрямился. Хорошо, пусть будет так, как хочет Гар. Он имеет право выбирать — у него дебют. Иван зашуршал обёрткой, но Саша не проявил интереса. Лежал с закрытыми глазами, и только сильнее зажмурился и сжался от первого толчка. Так никуда не пойдёт. Тремя грязными словами Иван подсказал действенный способ расслабиться, и Саша последовал его совету. Пошло легче. Иван видел, как покраснело тонкое лицо и каким затруднённым сделалось дыхание. Ресницы намокли и слиплись, а на висках блестели мокрые дорожки слёз. Борясь с эгоистичным желанием слепо и яростно вдолбиться в беззащитную тесноту, Иван внимательно наблюдал за Сашей, теряющим возбуждение. — Саш, открой глаза. Посмотри на меня. Саша сделал, что просили, и сфокусировал зрение на Иване. Даже улыбнулся: — И в чём удовольствие? В чём твоя правда, друг? Нервы Ивана не выдержали. Не об этом он мечтал. Не это представлял по утрам в душе. Да, он по-всякому хотел Сашу — но не так же? В его фантазиях Саша выгибался, пошло стонал и раскладывал ноги в шпагат. Но только не плакал от боли. — Всё, хватит. Попробовали и ладно. Цепкие пальцы сжали его зад: — Нет, продолжай. Не бросай меня. Покажи мне… И столько тихой мольбы было в этих словах, что Иван переступил через жалость, досаду и личные потребности и принялся трахать так, чтобы показать. Сложил гибкое тело в правильную позу и накрыл рукой наливающийся член. Превратился в нежный, чуткий и высокоточный инструмент для чужого наслаждения, отменяя свой собственный оргазм старым проверенным способом. Саша глухо застонал от особо чувствительного удара. — Теперь понимаешь, в чём удовольствие? Саша посмотрел, но, кажется, не услышал. Ему требовалось ещё. На его груди собирались капли пота, а под коленями было совсем мокро. Он сорванно дышал, кусал губы и комкал простыню, но ему требовалось ещё. И ещё. Иван, совсем не марафонец, толкнул, наконец, Сашу на финишную ленточку. Поймал на себя его подкинувшиеся бёдра и ощутил под пальцами толчки, синхронно отдающиеся внутри. Вышел и скользкими запачканными руками довёл себя до разрядки, смешивая свои капли с теми, что уже белели на вздрагивающем животе. Бой без правил закончился со счётом 1:1.       Саша собрался с силами и сел, кряхтя и морщась. Поковырял подсохшие пятна и с чувством произнёс: — Вот дурдом! Иван не смог уловить, что это за чувство. Восхищение? Омерзение? Саша наклонился за своим халатом и так пошатнулся, что едва не впилился в стойку телевизора. С трудом восстановив равновесие, нетвёрдой походкой направился к двери. Иван кинулся к нему, помогая запахнуть халат на груди: — Саш, ты в порядке? — Аб-со-лют-но. Пьяный только. — Как пьяный?! — В хлам. Нет, не 1:1. Полный провал.