На завтрак Саша не вышел. Помня о назначенных встречах с семьдесят седьмым и сто двенадцатым, Иван стучал в дверь Сашиного номера, пока тот не открыл. Заспанный, сразу ушёл в душ. Иван потоптался по комнате, постоял у окна, разглядывая бескрайнее петровское озеро. Сесть бы на ту белую яхту, что качается у главного причала, и уплыть в Белое море. Безусловно, Сашу с собой взять. Любить его под крики чаек и шум холодных голубых волн.
Саша вышел из ванной таким хмурым, что любить его не представлялось возможным. Сильно хотелось курить. Иван аккуратно поинтересовался:
— Всё хорошо?
— Не знаю, не разглядывал.
Иван и без того испытывал жгучее чувство вины, не стоило усугублять. Но Саша, подбрасывая в костёр вины толстое полено, раздражённо спросил:
— Когда я смогу пользоваться задницей по назначению?
Ну, можно подумать, что-то непоправимое случилось. Иван буркнул:
— Смотря какое у неё назначение.
— Сука. Я тебя вчера как человека попросил присмотреть за мной пьяным, а ты воспользовался моментом.
Значит, такова версия случившегося? Иван не собирался напоминать, что Саша сам пришёл и заполз под одеяло — был уверен, он и так всё отлично помнит. Но если ему хочется выглядеть невинной жертвой грязных домогательств — пусть. Поэтому Иван промолчал.
Оба поставщика быстро сознались в сговоре с менеджером. Зная механизм мошенничества, Саша блефовал, немного давил — и снова услышал фамилию Петренко. Семьдесят седьмой даже не изобразил раскаяния, свалил всё на менеджера:
— Это твой парень, ты за него отвечаешь. А я человек чужой, предложили денег — согласился.
И в чём-то был прав. Когда у тебя в доме жирный крот, нечего обижаться на пришлых крыс. Сто двенадцатый, совсем новенький поставщик, отговорился незнанием правил. Думал, так и надо, когда тебе снижают цену, а в акте рисуют лишнюю тонну. После эмоциональной лекции Гара о том, что выгоднее получать честную цену за честный тоннаж, клиент всё осознал и пообещал работать напрямую с начальником отдела закупок «Нордекса». То есть с Иваном. Утром Иван созванивался по делам с Князевой, она сказала, что приказ о его повышении ждёт визы. Быстрая карьера — можно сказать, через постель начальника. Память услужливо нарисовала начальника в постели. Так бы и любоваться им. Трахать его, заботиться о нём. На обратном пути в Питер Иван включил подогрев Сашиного сиденья. Тот подозрительно покосился, но смолчал. Пригрелся и заснул, свесив голову. Снова пришлось цеплять ему на шею надувную спасательную подушку.
В Петербурге шла погрузка материала на пароход. Закупки не производились, менеджеры получили отгулы на неделю. Саша не общался с Петренко, отложив разговор до окончания погрузки: нужно было узнать точную сумму ущерба. Иван, получивший внезапную свободу, планировал заняться обустройством квартиры: купить, наконец, бытовую технику и недостающую мебель. И он даже приобрёл массивный круглый стол для кухни, но на этом его покупательский энтузиазм иссяк. Иван приезжал в офис и погружался в новую работу, которую считал срочной и важной — анализ клиентов, сверка задолженностей.
Отношения с Сашей не изменились. Они не обсуждали тот случай и оба вели себя как ни в чём не бывало. Почти каждый день Саша приглашал Ивана пообедать в ресторан или в какое-нибудь неприметное подвальное заведение. Каждый раз в другое, будто хотел показать как можно больше интересных мест. Иногда к ним присоединялись Князева или Дик, или оба сразу, но чаще обедали вдвоём. Много разговаривали. Иван рассказывал об Архангельске и Белом море, Саша — о ремонте новой квартиры и Сан Саныче, который заканчивал первый класс и мечтал поехать в отпуск с отцом. Однажды Саша спросил:
— Что бы ты выбрал: любить самому или быть любимым?
— Любить самому, — без раздумий ответил Иван. — А ты?
— А я — быть любимым. Сан Саныч так любит меня, что я всё для него сделаю — лишь бы не потерять его любовь. Понимаешь?
— А самому любить не хочется?
— Не знаю. Я, наверное, не любил никогда. Мне очень нужно, чтобы меня любили — только тогда я что-то чувствую. Наташа меня раньше любила, и это делало мою жизнь… терпимой… А потом я стал для неё говнюком. Мне очень не хватает ощущения, что меня любят, что я кому-то нужен.
И Саша вопросительно смотрел на Ивана, а тот опускал глаза и закрывался бокалом с водой. У него подрагивали руки, на языке крутилось признание, а Саша молчал и ждал, словно давая время сформулировать. Хотя что там формулировать? Я люблю тебя. Я люблю тебя от начала и до конца. Я хочу быть с тобой. Ты — лучшее, что есть в этом мире. Но Иван ничего не говорил — ему казалось, это будет жалко и неуместно. Хотелось получить хоть крошечное подтверждение, что Саша и сам заинтересован в нём — и не только как потребитель любви и восхищения. Заинтересован, как мужчина. Учитывая, что Саша не имел раньше однополых связей, Иван опасался, что никогда не получит такого подтверждения. Переспать с парнем, когда тебя в четвёртый раз бросила жена — это не значит стать геем, это значит упасть на дно отчаяния. Это протест против святости брачных уз, демонстрация личной свободы и весёлое балаганное шествие со связкой голубых шариков. Как бы там ни было, Иван не спешил объясняться в любви. Балаган — это без него.
За день до окончания погрузки Иван обнаружил, что сорок второму был выдан аванс в счёт будущих поставок. Саша разрешал выдавать клиентам небольшие краткосрочные авансы, и менеджеры этим пользовались. Проблема в том, что Иван точно знал: сорок второй не берёт деньги вперёд. Тут же набрал Андрея Михайловича, задал вопрос и получил ответ, в правдивости которого не сомневался:
— Ваня, конечно, я не брал! Я беру оплату только по факту. А что, кто-то повесил на меня аванс? Ты уж разберись там. У нас такая жара, плюс двадцать один сегодня. Приезжайте ко мне на майские, отдохнём, попаримся, водки выпьем.
Иван попрощался с гостеприимным поставщиком и задумался, сколько ещё приписок обнаружится в отчётах Петренко, если проверить их тщательно? Пошёл к Гару. Князева сказала, что тот, скорее всего, в бильярдном клубе на цокольном этаже. Спустился в клуб. Увидел Сашу, одиноко гоняющего шары по зелёному сукну.
— Саш, нужно поговорить.
— Конечно. Разве ж ты придёшь ко мне без дела?
Иван обошёл стол, чтобы видеть лицо Саши:
— Ты о чём?
— Бросил меня, забыл совсем.
Когда на Гара нападало такое настроение, проще было прямо спросить:
— Давай без всякого бреда. Чего ты хочешь?
— Хм, может быть, я хочу, чтобы ты… — Саша вздохнул и красноречиво повозил рукой по кию, лаская синюю наклейку на конце, — чтобы ты сделал мне…
И замолчал. Иван не любил двусмысленностей и пошлостей. И не любил, когда Гар принимался манипулировать им. А то, что происходило сейчас, очень смахивало на манипуляцию.
— С удовольствием сделаю. Но ты первый.
— Рехнулся?! Это же ты — гей.
— А ты типа нет? Кого я трахал в прошлую субботу?
— Да мне даже не понравилось!
— Да ты весь обкончался!
Саша заткнулся. Раздражённо провёл мелком по наклейке и резко двинул по шару. Тот позорно подпрыгнул, громко ударился о бортик и улетел куда-то за пределы освещённого круга. Саша выругался, а Иван вышел из бильярдной. Отправился рыться в отчётах менеджеров.
Ближе к вечеру позвонила Князева, сказала, что Гар ждёт в своём кабинете. Он и правда ждал, расслабленно восседая в кресле и покачивая бокал с коньяком:
— Закрой дверь на ключ и подойди ко мне.
Ну просто принц минета на троне. Иван возмутился:
— Да иди ты! — и попытался выйти из кабинета.
Гар подскочил и захлопнул дверь, проворачивая защёлку замка:
— Я же серьёзно. Я подумал над твоими словами. Ты прав.
— В чём я прав?
— Во всём ты прав, пойдём, позволь мне. Ты же хочешь? Скажи, что хочешь. Иначе какой во всём этом смысл?
Саша прислонил Ивана к краю стола, а сам плюхнулся в кресло и начал расстёгивать ремень. Иван не помогал — ему хотелось быть пассивным. Принимать неумелые, но не лишённые вдохновения ласки. Смотреть, как губы чересчур тщательно оберегают от зубов, хотя это и не нужно совсем. Чувствовать напряжение непривыкшего горла и опять наблюдать мокрые ресницы. И улетать от острого удовольствия и осознания того, что вот оно — подтверждение Сашиного интереса. Хотя бы сексуального. Иван вовремя предупредил, но Саша не отстранился — и переоценил свои возможности. Почувствовав во рту интенсивный чужой вкус, Саша скривился и сплюнул в недопитый бокал. Схватив бутылку и прополоскав рот тридцатилетним коньяком, сплюнул ещё раз. Выглядел озадаченным и виноватым одновременно. Наверное, был уверен, что сможет проглотить. Иван поинтересовался:
— Что, опять не понравилось?
Саша посжимал губы, проверяя их невредимость, и отрицательно покачал головой. Выглядел сногсшибательно. Иван вытащил его из кресла, хотел поцеловать, но Саша снова повторил гадкий трюк с отворачиванием. Как будто поцелуй интимнее секса. В этот раз Иван не позволил увернуться: ухватил за затылок, властно притянул к себе. Целовал долго и жадно, не жалея растерзанные губы и не в силах оторваться. Первый поцелуй. Саша уже и не протестовал, прильнул жарко. Только требовательно давил на плечи. Иван медлил и дразнил, наказывая за отрицательное качание головой. За наглую ложь. Если бы не понравилось — не красовался бы такой очевидный бугор в штанах. И только когда Саша простонал: «Ну, Ва-а-аня», Иван опустился на колено и отсосал так нежно и сладко, будто от этого его жизнь зависела.
***
Назавтра Гар исчез. Даже трезвый с утра Дик сидел в офисе и ждал, пока погрузят последний материал, а Саши всё не было. К полудню, когда погрузка завершилась, пароход отчалил, а база была зачищена под ноль, Иван начал нервничать. Директор обязан был сегодня присутствовать, но у него даже телефон отключён. Дик на всякий случай позвонил Наташе Гар, но она ответила, что не видела Сашу четыре дня. Пытаясь заняться чем-то полезным, Иван сверил количество отгруженных тонн и данные склада: недостача — семьсот тонн. Около двухсот тысяч долларов.
— Это больно, — прокомментировал Дик и пошёл искать обезболивающее.
Иван узнал у Князевой адрес и поехал на новую квартиру Саши. Он раньше не бывал здесь: Саша не приглашал до окончания ремонта. Дверь открыл пожилой бородатый плиточник в бандане и сообщил, что хозяина утром не видел. Хотя обычно по утрам пересекались. Но сегодня — нет, Саша рано ушёл. Или да, совсем не ночевал. Иван заглянул в спальню и обнаружил в шкафу вчерашний костюм — значит, с работы точно приходил. Потом догадался спуститься к консьержу, который сказал, что Саша около девяти утра вышел из дома. Необычно ранний выход для такой совы, как Гар.
На этом ниточка обрывалась. Если бы не день окончания погрузки, Иван не волновался бы. У Гара много внеофисных встреч, да и вообще он не каждый день появлялся, но сегодня у Ивана было тревожно на душе. Набирал Сашин номер — «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия…» Чтобы Саша телефон отключил — такого Иван припомнить не мог. Помогла кассирша. Вышла в столовую выпить послеобеденную чашку чая и случайно услышала, что Сашу ищут. Поделилась, что видела его рано утром. Он заезжал в офис за деньгами для клиента, взял подготовленный конверт и уехал.
— Какой клиент? Так Саша на встречу поехал?
— Ну да, деньги повёз, клиент срочно требовал — девяносто первый.
Иван кинулся звонить девяносто первому. Тот сказал:
— Всё верно, вы мне денег должны за одну машину, но я потом заберу, я сейчас зуб лечу.
— Так ты не звонил утром, не требовал срочно деньги тебе отдать?
— Да я еле разговариваю! У меня зуб! Ничего я не требовал, у меня пол-лица разнесло и температура.
— А с кем из наших ты работаешь?
— С Кравчуком чаще всего. С Петренко.
Пытаясь понять, что происходит, Иван ввалился в кабинет к Дику:
— Дик, Саша повёз деньги девяносто первому и пропал, а клиент говорит, что не просил денег и не ездил на встречу.
Голландец, уже под градусом, быстро сконцентрировался:
— Кто другой звонить вместо он, да?
— Да!
— Окей, окей… Кто знать про девяносто первый? Что мы должен ему?
— Те, кто имеют доступ в базу данных. Саша, ты, я, бухгалтер, кассир и трое менеджеров.
— Позвонить все трое!
Иван несколько раз набирал номера Кравчука, Петренко и Соломина — никто не отвечал. Они находились в отгулах, но Иван впал в бешенство. Вытащил Дика из-за стола, бросил:
— Поедем. Сначала к Кравчуку.
Однако Кравчуков не было дома. Иван вспомнил, что давно уже не видел Любу, хотя раньше она постоянно мелькала на горизонте. И Толика не видел — ни его самого, ни старый опель на стоянке у дома. Иван застонал от бессилия, а Дик спокойно сказал:
— Надо сосед спросить.
Женский голос отозвался только из одной квартиры, остальных соседей дома не было. Повезло, что женщина знала Ивана в лицо. Открыла с зарёванным малышом на руках. На вопрос о Кравчуках ответила:
— Съехали они, несколько дней назад.
— А куда, не знаете?
— Люба как-то обмолвилась… Какая-то деревня с рыбным названием.
— С рыбным?!
— Сейчас. Окунь… Окунёвка. Или Акуловка? Что-то такое.
— А адрес?
— Адреса не знаю. Но Люба фотографии на телефоне показывала — большой такой дом. Двухэтажный, прямо на берегу реки, но не новый. Первый этаж из оранжевого кирпича, а второй — деревянный… Она сказала, что хочет в том доме родить. Ну, её дело, хотя я не понимаю все эти домашние роды. Это же опасно, а вдруг обвитие или ножками вперёд? — женщина прижалась щекой к ребёнку, который снова собирался зареветь.
Ножками вперёд. Закололо в сердце.
***
К удивлению Ивана Акуловка существовала на карте — небольшой посёлок на Неве. Через полтора часа Иван с Диком были уже там. Несколько многоэтажек из белого кирпича и частный сектор вдоль реки. Во дворах уже проросла свежая трава, а деревья стояли в прозрачной зелёной дымке. Ещё три тёплых дня — и всё зазеленеет. Нужный дом нашли не сразу, долго подбирались к жилой линии у самой воды. И нашли даже не дом, а просто Любу увидели во дворе. Сидела на высоком крыльце и курила. Огромный живот натягивал платье, лицо опухшее — то ли от беременности, то ли от слёз. Увидела Ивана с Диком, шмыгнула в дом, но они вломились следом. Ивана так трясло, что Дик не позволил ему разговаривать с Любой, вытолкал в другую комнату. Иван выкрутил и изломал все пальцы, пока дождался вестей. Дик появился с бледным до синевы лицом:
— Они выбросить Сашу на трассе. Деньги забрать.
— Кто? Где?!
— Толик. Он в запой. Там лежать.
Иван кинулся в указанном направлении, нашёл невменяемого Кравчука на веранде — лежал на полу в луже и храпел. Иван начал трясти его, хлестать по щекам. Люба стояла в дверях и подвывала, зажимая рот руками. Когда Иван чувствительно приложил Кравчука головой об пол, заорала:
— Отстань от него, не видишь, он пьяный! Он два года не пил, а сегодня сорвался! Из-за грёбаного Гара! Вся жизнь наперекосяк из-за грёбаного Гара!
— Где Саша?!
Иван стремительно метнулся к Любе, но попал в ловушку неожиданно сильных рук.
— Где Саша?! Где Саша?!
— В Павловском карьере твой Саша, пидор ебучий! Это ты виноват! Пока ты не появился, всё нормально было!
— Где Павловский карьер, дрянь?!
Он выдирался, стараясь достать до мерзкого опухшего лица, но Дик вцепился в него намертво, тихо сказал:
— Я знать карьер. Я сесть за руль. Я протрезвовал...
Ивана трясло крупной дрожью. Судорожно нашарил в бардачке пачку сигарет, вдавил зажигалку в гнездо. Он не курил с тех пор, как Саша пришёл в его номер — держал зарок. Но сейчас казалось, только сигарета способна выключить в мозгу страшные до припадка картины. Зажигалка нагрелась, и Иван уже почти выцарапал из пачки сигарету, как ему почудился голос Саши: «Не бросай меня». Глаза защипало, и мир расплылся акварельными пятнами. Он хотел закрыть лицо руками — обжёгся чем-то. Открыл окно и выпустил из рук и пачку, и раскалённый железный цилиндр, а Дик молча положил ему на колени упаковку бумажных платочков:
— Всё будет хорошо.
Иван словно провалился в дыру во времени, вдруг увидев пьяного Дика, подпевающего Верке Сердючке, весёлого жениха Толика и Сашу. Сашу. Можно я пересплю с тобой? Что за бред, он не так спросил! Можно я посплю у тебя? Спи, моя радость, я буду охранять твой сон.
Ничего хорошо не было. Он лежал на склоне, ведущем к карьеру — с дороги не видно, в зарослях черёмухи. Листочки уже развернулись и даже кисти налились — готовы к майскому цветению. Иван бежал к нему, слепой от страха и закатного солнца. Упал на колени и бережно перевернул на спину. Тёплый, дышит трудно. Всё лицо в засохшей крови, и руки, и рубашка. Только ресницы чистые. Господи, спаси его. Где-то сзади Дик почти без акцента диктовал адрес диспетчеру скорой помощи.
