Something Like Home (Что-то вроде дома)

Шепард обожала поговорки. Идиомы, цитаты, пословицы: казалось, у нее их просто неограниченный запас. На каждый случай. Зачастую Гаррус вообще не понимал, о чем она говорит. Переводчик силился обеспечить контекст, но даже он оказывался в тупике, когда она звала Гарруса водителем с заднего сиденья* (это было в Мако, он сидел рядом с ней на переднем сиденье, и если он и пытался давать ей указания, то только потому, что боялся за свою жизнь), или когда она впервые воскликнула, что отдала бы за что-то ногу и руку (он искренне обеспокоился относительно человеческих практик бартера, пока она со смехом не разъяснила.) Но, кажется, он знал, какие мудрые слова она произнесла бы в этой ситуации. Изречение, с которым он был знаком. Ты не можешь вернуться домой**. Но черт бы его побрал, если он не попытается. Когда Шепард отправилась на родную планету человечества — он старался не представлять ее взятой под стражу, запертой, загнанной в ловушку; он надеялся, что ее, Спасительницу Цитадели, не оскорбят наручниками или комбинезоном заключенного — с ее словами, его непроизнесенным обещанием, звенящими в голове, Гаррус забронировал билет до Палавена. Домой. Что-то вроде дома, по крайней мере. # Сообщение отправлено: 1 МАЯ 86 Шепард, на видео и в экстранете тишина, но я слышал от друга друга из СБЦ, что Альянс посадил тебя под замок. На Земле? До окончания следствия? Тебе позволяют проверять сообщения? ГВ # Если бы Гаррус был на Нормандии, он нашел бы окно — на мостике, если бы смог вынести подколки Джокера; на обзорной палубе; или даже в каюте Шепард — чтобы наблюдать за приземлением на Палавен. В турианском транспорте, на котором он летел, иллюминаторов не было, и потому, зажатый между семьей, возвращавшейся с путешествия на Цитадель, и каким-то бизнесменом или дипломатом, не поднимающем головы от стопки датападов, Гаррус пытался вспомнить, как выглядела планета, когда он покидал ее так много лет назад. По правде говоря, он тогда был слишком взволнован отлетом, чтобы особо обращать внимание. Вместо того, чтобы думать, как прекрасна его родная планета, он повернулся к ней спиной, глядя вперед, за Менае, в будущее, далекое от традиций и ограничений Палавена. Еще труднее было вспомнить мальчишку, которым он тогда был — готового занять свое место в СБЦ, готового показать отцу, чего он может достичь, готового превзойти ожидания. Назло по большей части. Гаррус не желал вернуть его назад, но часть его оплакивала этого нахального юношу, со всей его надеждой, со всей его дерзостью. Он еще не знал о бесконечной бюрократии, что отделяет преступника от правосудия. Ничего не знал о коллекционерах и Жнецах или о том, как смотреть сквозь прицел на гибель галактики. Он еще не терял ничего важного, не был предан, не был оставлен позади. Дважды. Он был так молод. Гаррус отбросил эти мысли и сконцентрировался взамен на легком ощущении движения корабля. Окон не было, но он почувствовал, когда они начали снижаться, почувствовал толчок, когда они вошли в атмосферу. Низкий гул двигателей смолк, посадка завершилась, и пути назад не было. Палавен ждал его за еще закрытым люком. Палавен, и его обещание Шепард, и, где-то там, его семья. Он не был уверен, что намеревался со всем этим делать. Гаррус подождал, пока бизнесмен — не отрывавшийся от чтения — поднялся на ноги и начал пробираться к выходу. Он позволил семье, в которой мать пыталась успокоить троих детей, пока отец разбирается с багажом, выйти перед ним. Затем, когда транспорт опустел, он забрал собственную сумку, кейс с оружием, который ему не разрешили носить на борту, и вышел. Он кивнул пилоту. Пилот не ответил на жест. На мгновение — мгновение, которого он никогда не признает — Гаррус заскучал по Джокеру. Как только он вышел из шлюза в центральный космопорт Сипритина, Гарруса захватили одновременно ощущение знакомого и ужасно, ужасно непривычного. Запахи, виды, звуки – он все их помнил, но как-то странно, словно это происходило с кем-то другим, а воспоминания просто передались ему. Все было совершенно не похоже на Цитадель. Даже на турианские сектора Цитадели. Все двигались с точностью. Целеустремленностью. Словно танец, в котором статус и положение каждого сразу определяются, и роль принимается без слов. Он больше не знал, где именно его здесь место. Охрана, как заметил Гаррус, носила более новое оружие и броню, но цвета формы остались теми же, что он помнил, и внимательные взгляды не упускали ничего. Это он тоже помнил. Интересно, как много здесь еще безопасников, скрытых от глаз. У него промелькнула мысль, не воспримут ли они его как потенциальную угрозу. Он скосил взгляд на дыру в броне, которую он все еще носил — носил с самой Омеги — и подумал, что, возможно, пора ее заменить. Ничто так не вызывает подозрение, как турианец в заметно поврежденной броне. Несущий кейс со снайперской винтовкой. С израненным лицом. Никто из охраны даже не задерживал на нем взгляд. Он видел пару азари в толпе, сильно выделявшихся благодаря их синей коже, но все остальные были турианцами. И все же, он чувствовал себя чужаком. Он сделал еще пару шагов, прежде его остановил выкрик его собственного имени. Он никому не говорил, что возвращается. Наклонив голову, он попытался проследить направление звука. Может, что-то в его виде все-таки привлекло внимание охраны. — Духи, Гаррус, что случилось с твоим лицом? Прежде, чем он смог ответить, едва ли не раньше, чем он узнал голос собственной сестры, Солана возникла из толпы и обвила его руками. Забавно, подумал он, что практически каждая раса, имеющая руки, имеет в обиходе некую версию объятий. Он задумался, обнимаются ли кроганы. Или переплетают ли ханары свои длинные конечности. Затем, он решил, что не хочет этого знать. Мимолетное воспоминание о мягкости обвивающих его рук Шепард вспыхнуло в сознании, прежде чем он решил, что об этом он тоже не хочет думать. Он поднял руки, чтобы ответить на жест сестры, когда она внезапно отстранилась и сильно ударила его. Он передернулся, но не потому, что почувствовал боль через всю его броню, а потому, что удар должен был повредить ей руку. Но если ей и было больно, она никак этого не показала, а в ее янтарных глазах пылала ярость. Она указала на его поврежденную щеку. — И? Ты по этой причине не включал гребанный видео чат? Думаешь, мне просто хотелось посмотреть на твою симпатичную мордашку? И почему ты носишь дырявое снаряжение? Серьезно. Броня полезна, только пока сохраняет структурную целостность. Ты это знаешь. Сюдя по твоему виду, ты явно получил нехилый урок по части эффективности брони, — она наклонила голову, уставившись на шрамы, так что Гаррусу захотелось заерзать под ее взглядом. Или, возможно, убежать назад на корабль, с которого он только что высадился. Затем ее выражение смягчилось, и она провела пальцами по рубцам под его глазом, где его метки разорвала шрапнель. — Летун, — сказал он. — Я победил. В основном. — Похоже, эту историю я соглашусь слушать только после бутылки чего-нибудь крепкого и сшибающего с ног, как удар крогана. — По крайней мере, у нее счастливый конец. — В основном, — откликнулась она. Затем, опустив руку, она сказала: — Не могу поверить, что ты здесь. Я тоже, подумал он, но не сказал. Он как-то сомневался, что это то, что она хочет услышать. Вместо этого, он махнул рукой, охватывая порт. — Как ты…? - Ох, пожалуйста, - ответила она, дернув мандибулами в чем-то, похожем на веселье. Если веселье может сопровождаться пристальным пронизывающим взглядом. – Неважно, насколько мал был транспорт. Неужели ты думаешь, что как только имя Гаррус Вакариан появится в списках прибывающих пассажиров, папа не узнает об этом в тот же миг? Теряешь хватку с годами? Гаррус напрягся и осмотрелся, ища знакомые черты отцовского лица – и, без сомнения, знакомое разочарование в его глазах. Солана вздохнула. - Он… собирался прийти. Правда. Но… сегодня был плохой день, Гаррус. - Плохой… Она покачала головой, опустив взгляд в пол. Толпа вокруг суетилась, но никто не подходил слишком близко. Между ними и всеми остальными словно возник небольшой буфер пространства. Он задумался, что в их виде было такого, что кричало личный момент, держитесь подальше. Но, должно быть, это было чертовски очевидно. Никто не вторгался. - Он не оставляет ее, когда у нее плохие дни. Даже ради тебя. Прошло много времени с тех пор, как он жил среди других турианцев, и потому он не сразу распознал утомление. У турианцев усталость проявляется не так, как у людей, а Гаррус уже привык искать признаки скрываемого напряжения на упрямом человеческом лице. Но Солана, очевидно, была измучена. Крайне. Возможно, у нее под глазами не было человеческих темных кругов, но пластины за яркими синими метками были тусклыми, а движения были немного вялыми, немного медлительными. Всего чуть-чуть, но достаточно, чтобы это стало причиной смерти на поле боя, а турианца надо чертовски загнать для такой степени изнурения. - Сол… Как хорошая турианка, она распрямила плечи и вскинула подбородок в том же вызывающем жесте, что он так привык видеть у Шепард. Он позволил себе задуматься, всего на мгновение, выказывает ли она этот вызов сейчас, где бы она ни была. Он надеялся, что да. Не важно, какие у нее мотивы, она чертова героиня и не заслуживает, чтобы ее запихивали в какой-то альянсовский карцер и обращались как с преступницей. Он отправил сообщение. Первые несколько дней он проверял омни-тул каждые пятнадцать минут, ожидая хоть какого-нибудь ответа. И ничего. Где бы она ни была, что бы Альянс с ней ни сделал, она либо не могла ответить, либо просто не собиралась. А у него здесь есть задание. Он не может искать ее руководства. Не в этот раз. - Увидишь сам, - сказала Солана, возвращая Гарруса назад на Палавен, в настоящее. К его сестре. К ее устало опущенным плечам и горестным интонациям ее голоса. – Уже скоро. Прости. Я бы хотела, чтобы у меня были новости получше, поверь. Просто… Гаррус непонимающе на нее уставился. - Но я думал… что насчет саларианцев? Экспериментальное лечение? Мандибулы Соланы дернулись, прежде чем плотно прижаться к лицу. Не важно, как давно он не общался близко с представителями своей расы: Гаррус мог узнать крайнее отчаянье, когда его видел. - Да. Это… не вышло. Гаррус протянул руку, но его сестра одернулась, избегая попытки утешения. Он едва ли мог ее винить, хотя ее отторжение ранило. Если все уже так плохо… если… он просто не думал, что они уже подошли к черте. Думал, до этого еще далеко. При всех этих разговорах о лечении, тестах и экспериментах. Это все были слова, дающие надежду. Поза Соланы была лишена надежды. - Я просто… я думал… я слышал, что она попадает под эту программу. Солана смерила его изучающим взглядом, и ему тут же припомнилось их детство. Он мог обмануть кого угодно, но только не Солану. Она всегда видела его насквозь. Чаще всего, она была непосредственной участницей всех мелких шалостей и дурацких шуток, в которые он был вовлечен, но иногда именно она его сдавала. И всегда говорила, что это для его же блага. Именно это выражение сейчас было на ее лице, и он знал, что ничего не сможет от нее укрыть. — Ты слышал, да? Забавно. Не от меня и не от папы. Гаррус попытался изобразить беззаботность, и был вполне уверен, что провалился. — Я работал в СБЦ. У меня есть источники. — Источники в СБЦ, что пойдут против папы? Я так не думаю, братишка. Я больше не твой доверчивый хвостик. Не знаю, откуда ты добыл эту информацию, но точно не через каналы СБЦ, — она вздохнула, и он заметил, как она потрясла рукой, которой до этого его ударила, и снова сжала ее в кулак. — Едва ли это сейчас имеет значение, ведь так? Мы были уже готовы отправляться — взволнованные и полные надежды, и все такое — и за день до предполагаемого отлета у нее… случился приступ. Действительно, действительно тяжелый приступ. И вот мы здесь. Просто… ждем. В этот раз уже Солана потянулась к нему, разжав свои пальцы, чтобы положить ладонь на его локоть. От нежности прикосновения у него скрутило желудок. — Слушай, Гаррус. Я… я должна тебя предупредить. Она не узнает тебя. Особенно в плохой день. Не пойми неправильно. И ты должен оставаться спокойным. Настолько спокойным, насколько сможешь. Она реагирует стрессом на чужой стресс, так что старайся ей его не показывать. Каждая мелочь может вывести ее из равновесия, а каждое расстройство ухудшает ее состояние. Мы… мы уже прошли предполагаемые сроки, как сказали доктора. Так что мы не хотим ускорять процесс. — Сол… — повторил он, хватаясь за ее имя, потому что понятия не имел, что сказать. Она покачала головой. — У нас было время привыкнуть. Для тебя это будет… прости. Это будет шоком, и я даже не знаю, как тебя подготовить. Он тупо кивнул, понятия не имея, как самому себя подготовить. — Тогда нам надо идти. Нет… нет смысла стоять тут, посреди порта. Он увидел проблеск маленькой сестренки, которую он помнил, когда она наклонила голову и одарила его недолгой улыбкой. И все же, выражение исчезло, едва он успел его распознать. — И, Гаррус… одни Духи знают, в каком состоянии будет отец. Он переносит это намного тяжелее, чем кто-либо из нас, понимаешь? Постарайся помнить об этом. Я не знаю, как это все выглядит для тебя, но… слушай, ничто не может быть как раньше. Не рядом с мамой. Не сейчас. Он вспомнил короткий разговор по коммуникатору на Омеге, звонок, который, как он считал, будет последним, папин голос в ухе, ободряющий его, когда ему больше всего это было нужно. Неважно, как безнадежно твое положение, пока у тебя остается хотя бы одна пуля, ты все еще можешь завершить работу. Ясно? Тогда он увидел через прицел знак N7, чувствуя уверенность, что это Шепард, хотя все рациональные мысли кричали, что это невозможно. Тогда он сказал, что вернется домой, чтобы помочь со всем разобраться. Я буду дома, как только смогу. И затем… он не вернулся. Он получил ракету в лицо. Он подписался на суицидальную миссию Шепард, даже не подумав о том, что он оставляет позади, о словах, что остались несказанными. Он последовал бы за ней в любой ад, кроме того, в который она его не пустила, и теперь он здесь. С опозданием. И вовсе не с однозначным мотивом для возвращения. — Не волнуйся, Солана, — сказал он. — Я способен себя контролировать. Я взрослый. — Действительно? — вернула она, с таким звонким неодобрением в субгармониках, что он тут же опешил. — Прости, Гаррус. Я… я не имела этого в виду. Но именно это она в виду и имела. Он могла забрать свои слова назад, но интонации ее голоса раскрывали правду. И глядя на ее устало согнутую спину, когда она развернулась и повела его через толпу, он почти понимал, почему. # Сообщение отправлено: 6 МАЯ 86 Эй, Шепард. Притворюсь Чамберс. У тебя есть сообщения на личном терминале. Иди и прочитай их. А затем нажми "ответить". ГВ # Все было так же. Все было по-другому. Как и при прибытии на Палавен, Гарруса мгновенно переполнили эмоции, когда он переступил порог дома их семьи. Его дома, на самом деле, хотя прошло уже много времени с тех пор, когда он в последний раз думал об этом месте, как о доме. Домом на время была его квартира на Цитадели. Позже, им была его база на Омеге. Черт, домом была Нормандия. А это было зданием, в котором он когда-то жил. И все же, в воздухе витал какой-то не поддающийся определению запах — не еды, не парфюма, не чего-то одного — что напоминал о его детстве, даже более раннем, чем воспоминания юности, когда он отчаянно стремился покинуть это место. Это были игры с сестрой, и мамины руки, и даже обучение — такое разочаровывающее — заботе об оружии по точным отцовским стандартам. Он не понимал, как ему не хватало этого запаха, пока не почувствовал его сейчас, теплого и знакомого, словно нежные объятия. Он приостановился в дверном проеме, медленно вдыхая и выдыхая, пока Солана не послала через плечо подозрительный взгляд, словно подвергала сомнению его здравый рассудок. Когда он сделал еще шаг, дверь со свистом закрылась за ним, и ему пришлось побороть неуместное ощущение, что он оказался пойман в ловушку. Солана скрестила рука без особого интереса. — Тебе нужно просигналить, чтобы ты сдвинул свою задницу, Гаррус? — спросила она. - Потому что я могу это устроить. Папина охранная система много чего в себя включает. Он не мог подобрать подходящих слов, чтобы объяснить свое поведение, так что он помотал головой и молча последовал за сестрой. Вызванная запахом ностальгия несколько приглушилась, когда он начал внимательней осматриваться вокруг. Многое оставалось, как он помнил — но очень многое и изменилось. Он невольно поддался старым инстинктам детектива, позволив наблюдению взять верх над эмоциями. От увиденного становилось горько. Несколько предметов мебели — старых и бесценных, хранившихся в семье поколениями, если верить отцу — отсутствовало. Гаррус всегда считал их отвратительно старомодными, но их отсутствие на положенных местах все равно вызывало шок. Знамена и штандарты, отображающие военный статус семьи все еще висели на стенах, но были передвинуты так, чтобы скрывать пустые места на стенах, где, как он помнил, висело несколько картин. Тоже старых. Тоже бесценных. По факту, почти все избыточное или декоративное отсутствовало. Вакарианы были старой семьей. Они успели накопить большое количество невозместимых артефактов и реликвий. Даже коллекции древних клинков отца — источника его особой гордости и радости — не было, их место на стене занимал гобелен, который выглядел так, словно висел там изначально, но более пристальный взгляд раскрывал, что он был новым и едва ли не поддельным. Все поместье имело ауру заброшенности, потери, при попытках сохранить иллюзию былого богатства. Сделано это было мастерски, стоило признать; он заметил изменения лишь потому, что знал, на что смотреть, и потому, что смотрел. И потому что это место раньше было его домом. Все вещи, из-за которых он в свое время получал нагоняй от родителей за то, что трогал, играл или едва не сломал их, исчезли, словно их никогда и не было. — Солана, — сказал он, стараясь не пропустить в тон ни капли обвинения. — Я не… — Представлял? — перебила она с еще большей горечью. Желчь была такой же чуждой, как гобелен на месте отцовских клинков или пустота на месте мебели. Его сестра никогда не была желчной. Она была упрямой, и милой, и озорной, хотя в последнем ее редко кто подозревал. Он не находил ничего от девочки, которую помнил, в огрубевших чертах этой женщины или во взгляде, который она ему посылала. — Да откуда тебе было представлять, Гаррус? О, я понимаю, что ты был очень занят на всех этих важных сверхсекретных миссиях, о которых ты не можешь рассказать, и даже едва не умер, если я правильно понимаю твои броню и лицо, но нет, ты не можешь представлять, что здесь происходило. Потому что ты никогда не спрашивал. И даже в тех редких случаях, когда мне удавалось с тобой связаться, ты, очевидно, никогда на самом деле не слушал. — У меня были причины… — начал он, невольно уходя в защиту. Он хотел использовать их как оружие: Сарен, Омега, коллекционеры, Жнецы. Но не мог. Перед Омегой-4, когда он думал, что почти наверняка умрет, он посчитал более важным выследить Сидониса, чем в последний раз вернуться домой. Шепард пошла бы навстречу, если бы он попросил. Криос разыскал своего сына. Лоусон — сестру. Тейлор, бедняга, узнал правду о своем отце, и не то чтобы Гаррус ему завидовал. Самара завершила многовековую охоту за своей обреченной дочерью. Обычные семейные воссоединения в стиле Нормандии, дополненные празднованиями совершеннолетия крогана, просто обычными вечеринками (целью самой роскошной было добыть серый ящик мертвого возлюбленного), и никак не похожим на вечеринку едва-не-изгнанием бедной Тали, которая в процессе почти потеряла последнюю связь с семьей. Даже чертов гет хотел вернуть своих собратьев-еретиков назад, спасти их от Старых Машин. А Гаррус выбрал месть (неудавшуюся месть) даже не задумываясь. Они были почти семьей. Преданные одним из своих. И я должен был защитить их. У них был я. Во мне они искали поддержку. Под резким, пронзительным взглядом сестры он не смог ничего произнести вслух. Она тоже когда-то искала в нем поддержку. Теперь уже нет. Черт. Только он и Массани. Наемники ставят месть превыше всего. Не удивительно, что Шепард не хотела, чтобы он выстрелил. Не удивительно, что она подставила затылок между его винтовкой и Сидонисом. Просто невероятно, что он осознал это только сейчас. Слишком, мать твою, поздно. — Мне жаль, Сол. Мне жаль, Шепард. — Конечно, тебе жаль. И конечно у тебя были причины. У тебя всегда есть причины. Ты всегда очень хорошо умел находить оправдания своим поступкам. Лучше всех, кого я знаю. Но пока ты был где-то там, занимаясь тем, чем хотел — как и всегда — я была здесь и играла ответственную дочь, пока мои собственные амбиции и надежды таяли. О, и я наблюдала, как мама умирает. Медленно. День за днем. Так что прости, что мне плевать на все твои драгоценные причины. При всех обстоятельствах? Не думаю, что они могут оказаться такими уж важными. Столкнувшись с ее яростью, он сам невольно ощерился в ответ. Может, пока на кону турианские жизни еще не стояли, но он все равно не мог забыть ту девушку в капсуле на корабле коллекционеров, распавшуюся в жидкую массу. Остановить это было чертовски важно, так как он сомневался, что когда Жнецы пройдут через ретрансляторы, они возьмутся только за людей. — Если бы ты сказала, как все серьезно, я бы сделал что-нибудь. Помогал бы больше. Выслал бы денег. Ее смех был отрывистым, низким и циничным. — Верно. Ведь состояние твоей брони говорит, как много ты мог выделить. Если тебя беспокоит, что недостаток заботы о маме сокращает твою долю наследства… — Солана! — Этот крик, почти рык заставил его сестру, наконец, замолчать. На ее лице проскользнуло сожаление, и она опустила голову, пряча его. — Прости, — сказала она. — Я… Гаррус… это само вырвалось. Прости. Правда. Он знал, что она извинялась искренне. Он слышал это по ее голосу. Он еще недостаточно доверял своему собственному, чтобы ответить. Солана уставилась на него. Ее руки все еще были сложены на груди, но уже не столько как жест осуждения, сколько как способ собраться с силами. — Ты покинул СБЦ несколько лет назад. Уволился. Дважды. Ты должен понимать, что папа тоже получал те отчеты. Думаю, Паллин как минимум хотел позлорадствовать. Где ты был, Гаррус? Сарен, Омега, коллекционеры, Жнецы. Шепард. Он отпустил остатки своей злости вместе с усталым вздохом. — Обещаю, что расскажу тебе всю эту чертову историю, Сол. И тебе, и папе. Я сейчас здесь и в ближайшее время никуда не собираюсь. И я просто… — Да, — сказала Солана. — Тебе нужно увидеть ее. Я знаю. Я… Я не собиралась копаться во всем этом сейчас. Просто, все это было тяжело. Действительно тяжело. Он почувствовал изменения прежде на запах, чем на вид. Воздух утратил тот теплый, знакомый аромат, взамен наполнившись горечью антисептиков и медикаментов. И болезни. Не гноя, не гниения, не крови — не боевых ран. Ничего настолько простого. Эта болезнь была глубже, коварней. Но пахла хуже. Неправильно. Достаточно неправильно, чтобы ему не хотелось открывать дверь. Солана сделала это за него, но он видел, что даже она колебалась, а она знала, что увидит. Когда-то эта комната принадлежала обоим его родителям, но сейчас очевидно служила только потребностям мамы. Гаррус не видел ничего знакомого. Старая мебель была убрана — продана? — чтобы освободить место для медицинского оборудования. К дальней стене была приставлена койка, почти невидимая за серебристыми и белыми приборами. Она была заправлена с армейской аккуратностью. Сердцем комнаты была кровать: холодная, металлическая, привязанная к десятку приборов проводами, на которой сидела его мать. Он знал, что это его мама, потому что Солана рассказала ему, подготовила его. Если бы он увидел ее где-то еще — безымянное лицо в больничной палате — он не узнал бы ее. Он мог бы пройти мимо, лишь пожалев семью, которой приходится иметь дело с такой уродливой болезнью. Эта мысль бросила его в такой озноб, какого не вызвали даже медицинское оборудование и вонь болезни. Затем Гаррус увидел своего отца, который сидел у кровати и одной рукой заботливо держал слишком тонкие пальцы скелета, привязанного к приборам. Изменения в его виде были почти такими же обескураживающими, потому что были менее явными. Он все еще был крупным, высоким. Гаррус не сомневался, что если он встанет в полный рост, то будет все таким же внушительным, способным одним видом мгновенно заставить замолчать всех присутствующих. Но года оставили на нем отпечаток, и печаль. Он выглядел так, словно растерял все желание бороться. Каиус Вакариан, побежден злом, которое не смог исправить, преступником, которого не смог задержать. Гаррус слышал, как у него самого перехватило дыхание, и это разрушило неподвижность картины. Отец поднял взгляд, а мама повернула голову (медленно, слишком медленно, словно это требовало непомерных усилий). Ее мандибулы дрогнули, и ее глаза, янтарные, как у Соланы, зафиксировались на нем. — Гаррус, мой милый мальчик, — сказала она. Ее голос тоже был почти неузнаваем. Тепло и жизнь были высосаны из него, оставляя лишь сухой скрежет и почти неразличимые субгармоники. — Я ждала твоего прихода вечность. Но что ты сотворил со своим лицом? Он почувствовал, как Солана рядом резко напряглась. Словно ее поразила внезапная пуля. Она не издала ни звука. Она лишь развернулась и вышла обратно, свирепость ее движений выдавал лишь мягкий шелест одежды. Взгляд мамы не дрогнул. Если она и заметила внезапный уход Соланы, то ничего не сказала, только похлопала ладонью по месту на кровати около себя. Силы ее пальцев не хватило даже чтобы помять ткань. Гаррус оглянулся через плечо в сторону, куда ушла его сестра. — Пусть идет, — сказал отец мягко. Его тон поразил Гаррус больше, чем слова. Голос звучал старым, и субгармоники были пропитаны глубокой скорбью. Слишком глубокой, чтобы ее скрыть, чтобы ее спрятать. А Гаррус знал, что такие эмоции отец обычно прятал. От него точно. И ото всех других. — Ей понадобится время. Прежде чем Гаррус успел ответить, мама вздохнула. — Ты тоже, Каиус. Ты только будешь нависать. Гаррус не упустил того, как лицо отца просветлело от того, что она назвала его имя, но он все равно запротестовал: — Нива… Она была слаба, и она увядала, но взгляд, который она послала в сторону отца, был нежным. И знакомым. Достаточно знакомым, чтобы Гаррус не мог притвориться, что женщина в этой переделанной под больничную палату комнате была кем-либо кроме его мамы. — Дай мне побыть немного с моим давно утерянным сыном. Я обещаю, что буду тут. Иди за той женщиной. Она казалась озабоченной. Надеюсь, не из-за меня. Я себя сегодня чувствую довольно хорошо, учитывая обстоятельства. — Той женщиной? — отозвался Гаррус, не успев подумать. — Это была Солана, мам. Гаррус слишком поздно увидел предостережение в глазах отца. Но мама только спокойно покачала головой и сказала: — О, нет, милый. Сол на работе. Жалко только, что она работает так далеко. Моя маленькая изобретательница. Всегда была такой умной. Он был не настолько глуп, чтобы, несмотря на угрозу вызвать гнев отца, задавать вопросы, которые назрели и молили быть озвученными. Так что он подошел к кровати, сел на стул, который с неохотой освободил отец, и взял ее руку, прежде чем тепло отца успеет ее покинуть. — Изобретатель и следователь, — сказала она. — Какая из вас двоих выходит пара. — Она подождала, пока дверь закроется, оставляя их наедине, и затем добавила: — Хотя, исходя из тех обрывков, что я смогла подслушать, ты больше не расследуешь, дорогой. Так же, как Солана не работает в какой-то лаборатории, создавая чудесные изобретения, подумал он. — Не в СБЦ, — сказал он. — Я работал со спектром. Человеческим спектром. Она слегка сжала его руку. — Человеческим спектром, говорит он, словно это обычное дело. Ох, в каком бешенстве был твой отец, когда услышал. — Озадаченное выражение омрачило ее лицо. — Хотя я думала… — Да, — сказал Гаррус. — Слухи о ее кончине были… ну. Верны. Но не долговременны. Она кивнула, словно это имело смысл. — И какая она, твой человеческий спектр? — Она… — Бесстрашная, но не глупая. Смелая, но не безрассудная. Сострадательная, но не слепая. Пылкая. Вдохновляющая. Веселая. Черт, она лучшая из всех, кого я когда-либо встречал. — Она Шепард. — Ах. Понимаю. Он подумал, что, может, она действительно понимала. Мгновение спустя ее свободная рука медленно потянулась к рукоятке с прикрепленной к ней кнопкой. Она закрыла глаза и нажала на нее. — Обезболивающее? — спросил он. — Я могу что-нибудь сделать? — Нет, нет, — сказала она, не открывая глаз, дыхание стало сбивчивым и немного поверхностным. — Сейчас начнет работать. Но начнет пропадать ясность рассудка. Прости за это. Поговори со мной, дорогой, пока я еще знаю, кто ты. Ты не ответил на мой вопрос. — О Шепард? Она выдала хриплый смешок. — Нет, хотя возможно эти рассказы связаны. Ты не сказал мне, что случилось с твоим лицом. Он поднял свободную руку, слегка коснувшись пальцами шрамов. Последним, что сделала Чаквас перед тем, как он сошел (и после того как она залатала руку, поврежденную при его сражении со стеной) было снятие бандажа. Он даже не взглянул в зеркало с тех пор. — Ввязался в некоторые неприятности. Она улыбнулась ему, хотя он уже видел, как медикаменты начинали работать. Ее взгляд становился уже не таким ясным, расфокусированным. — Что еще нового? Он рассмеялся, потому что знал, что она этого хотела, но грудь сдавило. Он чувствовал, будто какой-то невидимый противник схватил его в удушающий захват, и он понятия не имел, как вырваться. — Шепард вытащила меня. Ну, большую часть меня, — он опустил голову. — Тебе бы она понравилась. Папе — нет. Печально наклонив голову, она сказала: — Твой отец вовсе не так упрям, как ты думаешь, Гаррус. Его почти всегда можно убедить. — Почти всегда. — Тебе никогда не удастся уверить его, что фрукты велара могут хоть как-то входить в его рацион. Все остальное обсуждаемо. — Верно. То есть, он смирится с тем, что я погубил свою карьеру, чтобы последовать за спектром. Человеческим спектром. Тем самым человеческим спектром, из-за которой, как ты сказала, он уже приходил в бешенство. Приятно слышать. Она внимательно посмотрела на него, не мигая. После долгой паузы, она сказала: — Это важно? То, что ты делаешь. Это жизненно необходимо? Тебе не нужно отвечать. Я ясно вижу ответ на твоем лице. Он поймет рано или поздно. Я знаю его дольше и лучше, чем ты. Ты должен в этом мне доверять. Гаррус поморщился. — Он не тот, кем был раньше, также как и ты. — Может, ты права. Она высвободила свои пальцы, чтобы слегка шлепнуть его по тыльной стороне ладони. — Не так. Конечно, я права. Я твоя мать. Я всегда права. — Ага. Всегда права. Как в тот раз, когда ты отравила Адриана Виктуса, потому что не знала, что у него аллергия на скоту? Или как когда ты отвезла нас с Сол в лагерь на неделю раньше и оставила одних на шесть часов посреди дикой местности, пока не осознала, что произошло? Или, о, тот раз, когда ты подорвала свой кабинет. Это была замечательная история. Мы еще несколько месяцев потом находили осколки шрапнели, что были твоим рабочим терминалом. — Гаррус Вакариан, этого достаточно, — и все же, она улыбалась. И этого было достаточно. Сейчас этого было достаточно. Он вновь взял ее ладонь и поднес ее к щеке, потершись о нее легко, нежно. Ее кости казались слишком хрупкими, словно любое хоть сколько-нибудь сильное давление могло их сломать. Его недавно травмированная рука сочувственно заныла. — Я рада, что ты пришел, Гаррус, — сказала его мама, слова звучали тяжело и несли в себе больше смысла, чем им было положено. — В конце концов, время почти пришло. — Мам… — Мне нужно отдыхать. Твой отец будет волноваться, — ее смех был почти шепотом. — В этом он всегда был хорош. Хотя он любит скрывать свои чувства под грубостью. В этом он тоже хорош. — Я… прости. За то, что не… Ее мандибулы весело дернулись. Это была та самая тень улыбки, которой она всегда улыбалась, когда он был маленьким и глупым и попадался за тем, чем ему было заниматься не положено, и ее это забавляло, но она знала, что не должна этого показывать. — Ты жил своей жизнью, а не его. Это все, чего я когда-либо от тебя хотела, мой милый мальчик. Не извиняйся за это. Я рада. Я скучала по тебе, но я рада, — она вздохнула и закрыла глаза. Затем ее рука снова сомкнулась на кнопке, вызывая еще одну дозу обезболивающих. — Постарайся запомнить это на случай, если я не буду знать, кто ты, в следующий раз, когда тебя увижу. Эмоция, что держала его в захвате, бросила его, швырнула на пол, и выбила дух. Мама лишь снова сжала его пальцы, ее ладонь казалась слишком холодной. — Все приходит и уходит. Я понимаю это сейчас, даже если не понимала тогда. Будь смелым, дорогой. Будь сильным. Им ты будешь нужен больше, чем мне. Помни это, хорошо? Она откинулась назад на белую, белую подушку, и уснула раньше, чем он смог найти в себе силы ответить. # Сообщение отправлено: 8 МАЯ 86 Если вы, уроды, читаете ее почту, то вам следует помнить, что она чертова героиня. Вам лучше относиться к ней соответственно. Она сделала для галактики больше, чем вы все вместе взятые. Вы не видели, что творили те монстры. Я видел. Она пытается спасти ваши шкуры. Прислушайтесь к ней. Вы ей это задолжали. Шепард, если ты это читаешь, не бери в голову. Не ты ли всегда пыталась сказать мне, что самонадеянность не привлекательна? (Ты ошибаешься. Взгляни на меня). Ответь на сообщения. Расскажи мне, какова на вкус тюремная еда. Наверняка все равно лучше, чем у Гарднера. ГВ # Некоторые вещи никогда не меняются. Он обнаружил Солану в закрытом саду. Одну. Сгорбившуюся на скамейке, полускрытой под свисавшим пологом благоухающих цветов, что обвивали накренившуюся решетку, слишком хрупкую, чтобы их выдержать. Сад никогда не был особенно ухоженным, но за его отсутствие стал еще более диким и заброшенным. Наверняка по большей части из-за болезни мамы. Она всегда любила возиться с садом; говорила, что лучшие идеи приходили к ней в голову, когда она выдергивала сорняки. Теперь это был истинный уголок джунглей. Защитный купол сверху порождал жуткий неестественный золотистый свет. Солана, согнувшись и вжав голову в плечи, уставилась на землю под своими ногами, словно та ее чем-то обидела. — Я в порядке, па, — сказала она, не поднимая глаз. — Я не хочу разговаривать. — Это я, — сказал Гаррус. — И ты не в порядке. И если ты не хочешь, чтобы тебя нашли, то не стоит прятаться там, где любой, кто тебя знает, будет искать в первую очередь. — Я не всегда… — она замолчала на середине предложения и помотала головой, все еще не глядя на него. — Как так вышло, что именно ты единственный, кто это понял? Папа всегда идет к мастерской. Мама смотрела на кухне. Словно я когда-либо по своей воле туда отправлюсь. Он пожал плечами и сделал к ней шаг. Только один. Затем подождал. После очень долгой паузы она подняла руку и похлопала по скамейке рядом с собой. — Ты был бы на заднем дворе, возился бы с каким-нибудь найденным тобой безнадежно сломанным средством передвижения. — Ты знаешь, что я люблю безнадежные дела. — Выбирай. У нас их сейчас большой ассортимент. Больше, чем ты думаешь, подумал он, устраиваясь рядом с ней и упираясь локтями в колени. Скрип брони заставил ее оглянуться на него, и на мгновение, встретившись с ней взглядом, он понял малую долю испытываемой ей боли. — Иногда она смотрит прямо на меня и спрашивает, где Солана. Иногда она даже говорит, что я напоминаю ей дочь. Но не так умна. Всегда не так умна, — Солана апатично сорвала цветок, свисавший с арки, и разорвала лепестки на кусочки. — Никто не сравнится умом с Соланой, что живет в ее голове. Она не узнавала меня два месяца. Ни разу. Даже в хорошие дни. — Она отбросила мертвый цветок и потянулась за другим. Этот она поднесла к носу. — А ты заявляешься после многолетнего отсутствия, и тебя тут же узнают и говорят "Гаррус, мой милый мальчик"? — она вздохнула и выпрямилась. — Я много месяцев не видела ее такой живой и счастливой, так что я даже злиться не могу. — Ты можешь немного разозлиться. Если хочешь. Я потерплю. Даже смех ее звучал устало, но все же это был смех. — Ладно. Это чертовски эгоистично, но я немного зла, — вместо того, чтобы ударить его, она придвинулась ближе, сократив остаток расстояния между ними, облокотившись о его бок. — Не думай, что это значит, что я меньше на тебя злюсь, но я скучала. Он обнял ее рукой за плечи и почувствовал облегчение оттого, что в этот раз она не одернулась. — Я тоже по тебе скучал, Сол. — Достаточно, чтобы рассказать мне, из-за чего была вся та секретность во время последнего разговора по чату? Он был весьма тяжелым. Даже для тебя. Я почти думала… ну. Скажем просто, что папа — не единственный, кто был рад увидеть твое имя в списках прибывающих пассажиров. Гаррус думал уйти от ответа, солгать. Но не стал. Это они уже проходили. Скрывать сейчас информацию было все равно, что подписывать смертный приговор посредством Жнецов. Чего он ни с кем делать не собирался. Тем более с его маленькой сестренкой. — Я прошел через ретранслятор Омега-4 в составе спонсируемой Цербером операции, чтобы подорвать базу коллекционеров. Солана гневно фыркнула. Он подозревал, что если бы не броня, то она сильно врезала бы ему локтем в наказание. — Не нужно быть такой задницей. Просто скажи, что не хочешь рассказывать. Вздохнув, он сказал: — Если ты мне не веришь, то мне будет чертовски непросто убедить Иерархию, что им нужно готовиться к войне. — С… коллекционерами? — Солана уставилась на него, на ее лице отображалось полное неверие. — Коллекционеры — это страшилка, которую мамы рассказывают детишкам, чтобы те хорошо себя вели, Гаррус. Как наша мама рассказывала нам. Не то чтобы мы после этого начинали себя хорошо вести. Они не настоящие. — Они настоящие, — сказал Гаррус, сильнее сжав ее плечи, словно мог этим защитить ее от ужасов, что он видел. Паралич. Капсулы. Масса. — И они не главная угроза. Они пешки Жнецов, а Жнецы приближаются. Она ничего не сказала. Не пошевелилась. Гаррус решил, что это можно назвать в некотором роде победой, раз она не вскочила тут же и не выбежала с криками из сада. Наконец, она заговорила: — Как сильно тот летун повредил тебе голову? В смысле, помимо очевидного внешнего ущерба. — Я не сумасшедший, Солана. — На ее лице было написано, что она с этим не согласна. — Ты знаешь, что я был в составе экипажа, выследившего Сарена Артериуса. Сарен тоже был пешкой. Могущественной, но под контролем… — Гетов, — перебила Солана. — Это Палавен, Гаррус, а не какое-то захолустье на границе Терминуса. Мы смотрим новости. В них без конца кричали о гетах и том их огромном корабле. — Верно. А в новостях всегда говорят абсолютную истину. Этим огромным кораблем был Жнец по имени Властелин, — продолжал убеждать Гаррус. — И он был авангардом Жнецов. Один из многих, ждущих возвращения из Темного Космоса, чтобы осуществить жатву. Собрать все органическую жизнь. Это их миссия. Они делают это каждые пятьдесят тысяч лет. Они собрали протеан; они придут и за нами. Черт, я не знаю, может ли что-нибудь их остановить, но за нами выбор, застанут ли они нас врасплох, или мы встретим их ответным огнем. Солана покачала головой, высвободилась из-под его руки и прошагала в другой конец маленького сада. Шаркнув ногой по гравию, она послала брызги мелких камешков на покров цветов, слишком нежных, чтобы выстоять под такой атакой. — Черт побери, Гаррус. Звучит слишком бредово, чтобы ты мог это выдумать. — Ты и половины всего не знаешь, Сол. Бредовость не делает это менее правдивым. — Но… коллекционеры? Жнецы? — Она развернулась к нему лицом, и он увидел в ее глазах слабую искорку веры. — Ты действительно работал с Цербером? — Да, — признал Гаррус. — И нет. Я работал с Шепард. А Шепард работала с Цербером. В основном против своей воли. Определенно против своих принципов. Но на кону были жизни, а Цербер был единственной организацией, готовой предоставить необходимые ей для их спасения ресурсы. — Шепард. Человеческий спектр Шепард? Не говори мне, что об этом новости тоже врали? Я думала, она… — Типичное для спектра поведение, — пробормотал новый голос, и Гаррус, развернувшись, увидел своего отца, стоящего, облокотившись о стену и сложив руки на груди. Да, подумал он, все так же внушителен. Неясно, как давно он там стоял, но если судить по каменному выражению лица, достаточно давно. — Цель оправдывает любые средства, даже если придется сотрудничать с террористами. После фальсификации собственной смерти. Гаррус подчеркнуто развернулся обратно к сестре и ответил: — Спектр Шепард, да. То, что она человек, не было — и не должно быть — существенным моментом. Ты знаешь, что я работал с ней прежде. Она уверила меня, что не примкнула террористам, и я ей поверил. Плюс, она вытащила мою задницу из-под крайне тяжелого огня. Я у нее в долгу. Мама всегда учила нас отдавать долги. Если отец и услышал укол, то не отреагировал. — Конечно, то, что она человек, существенно, сын. Цербер печется о человеческих интересах, и их не волнует, кого еще они задевают на своем пути. Они не стали бы спонсировать турианского спектра. Потребовалось приложить усилия, чтобы заставить себя медленно вдохнуть и выдохнуть — достаточно медленно, чтобы отгородиться от части раздражения — прежде чем ответить: — Турианец-оружейник. Саларианский врач. Юстицар азари. Кроган. Дрелл. Может, у нас не было пилота-элкора или повара-ханара, но Шепард включила как можно больше инопланетян в экипаж Цербера. И она никогда не давала Призраку ничего из того, что он хотел. — Так говоришь ты, — сказал отец. Горечь все еще явно резонировала в его субгармониках, но теперь была смешана со спокойствием. И некоторым сожалением. Гаррус, ждавший злости или раздражения в отражение своих собственных эмоций, только напрягся, дернув мандибулами в замешательстве. — Но такие, как церберовский Призрак, всегда найдут способ получить то, что им не дают. Так они и поднимаются. Я не стал бы списывать его со счетов. Возможно, вы предоставили ему больше, чем думаете. Хуже всего, Гаррус был уверен, что его отец прав. Так много подстроенных ловушек и так называемых совпадений. И Призрак знал, на что подписывался, когда воскрешал Шепард — Шепард, которая никогда не проявляла ни капли симпатии Церберу. Ни разу. Она была не самым лучшим кандидатом в рекруты, будь она хоть тысячу раз человеческим спектром. Зная ее — а он должен был ее знать, учитывая проект Лазарь — как много ее шагов Призрак предсказывал заранее? Как много он смог использовать к своей выгоде? Гаррус поежился, и не потому, что в саду было хоть сколько-нибудь холодно. Солана нарушила тишину, сделав пару шагов к двери. — Я пойду. У нее может случиться приступ. — Приступ? — спросил Гаррус. — Она спала, когда я уходил. Отец отошел от стены и махнул Солане. — Я присмотрю за ней. Ее нельзя оставлять одну. А вам двоим бесспорно есть, что обсудить. — Пап… — начал Гаррус. — Позже, сын. На все это еще будет время. Не произнеся больше ни слова, он снова исчез в доме. Гаррус посмотрел на сестру. Солана пожала плечами. — Сол? — спросил он. — Почему она думает, что ты какой-то выдающийся изобретатель? Ее плечи опустились и она вздохнула. — Я и была, какое-то время. Или собиралась стать. Прежде, чем ее состояние стало действительно тяжелым. Я была… многое изменилось. Думаю, она — что бы болезнь с ней не сотворила — не может уследить за событиями, — она скривилась. — Не смотри на меня так, Гаррус Вакариан. Мне твоя жалость нужна, как пыжаку крылья. Он фыркнул в смехе. — Вообще-то, думаю, пыжаки обрадовались бы крыльям. Представь, чего бы они тогда сумели натворить. — Заткнись. Это поговорка. — Это дурацкая поговорка. Думаю, ты ее только что придумала. — Я… ты прав. Я ее только что придумала. И она дурацкая. Сегодня был тяжелый день. — Черт, Сол. Еще даже не вечер. Она уставилась на него. — Разве я не сказала тебе заткнуться? Гаррус капитулирующе вскинул руки. — Итак, — сказала она, мягко толкнув его ногой и протянув руку, чтобы помочь ему подняться. — Как насчет опустошить бутылку чего-нибудь сладкого, крепкого, и сбивающего с ног, как удар крогана? Ты мне расскажешь о том летуне, а я тебе о работе мечты, с которой у меня не сложилось. — Может понадобиться больше одной бутылки. — К счастью, я знаю, где папа хранит хорошие напитки. — Она сделала паузу. — Я должна спросить. У тебя с собой действительно M-29 Клык? — Гаррус ухмыльнулся, и Солана впечатленно загудела. — Черт. Я читала о них. Но ни разу не видела. — Тебе стоит посмотреть на моды, которые у меня к ней есть. Хотя я не слишком люблю очереди по три выстрела. Пустая трата термозарядов, если ты достаточно умел, чтобы попасть в голову с первого. Жаль, что Шепард не позволяла мне прикасаться к своей Вдове… — Что? У твоей спекторши была M-98? К черту летуны, ты должен рассказать мне об этой винтовке. — Девочки и их игрушки, — протянул Гаррус, увернувшись от несильного подзатыльника сестры. — Если будешь хорошо себя вести, я может даже покажу тебе, как обращаться с Клыком. Она фыркнула. — Я всегда хорошо себя веду. Некоторые вещи никогда не меняются. Мир мог вывернуться на изнанку во многих других направлениях, но хотя бы это осталось на месте. # Сообщение отправлено: 10 МАЯ 86 Я не понимаю, почему нет никакой информации. У меня есть доступ к ресурсам, но поиски не дали ничего. В отношении тебя только информационная пустота. Дай мне знать, что с тобой все хорошо, Шепард. Ты знаешь, что я не люблю тишину в эфире. ("Ага," — слышу я, как ты говоришь этим своим тоном. Ты знаешь, каким. — "Вот почему ты никогда не затыкаешься во время перестрелок. Мы все поняли, Гаррус. Ты взял на прицел, ты снял. А теперь позволь остальным из нас отстрелять этих хасков в тишине".) ГВ. Сообщение получено: 10 МАЯ 86 В первом Вы правы, офицер Вакариан. Она ничего не получает, и ничего не может передать. Как бы то ни было, я — урод, который читает ее почту. И присматривает за ней. Она неугомонна и разочарована, а начальство не слушает. Хуже. Они продолжают обещать, что выслушают, хотя никаких шагов не предпринимают. Батарианская Гегемония не перестает на них давить, а они пытаются не дать делу зайти дальше. Политика. Вы знаете, как это происходит. Понятия не имею, сколько они будут это тянуть. Если то, что говорит Шепард — правда, а я в этом не сомневаюсь, не думаю, что у нас есть время ходить вокруг да около, ведь так? Дэвид Андерсон. Сообщение отправлено: 10 МАЯ 86 При всем уважении, сэр, политика может — говоря словами Шепард — катиться. ГВ Сообщение получено: 11 МАЯ 86 Поддерживаю, Вакариан. Хотя, думаю, я бы подобрал слова покрепче. Включил бы ненормативную лексику. Возможно, в большом количестве. Осматривал сегодня корабль. Он в хорошем состоянии. Похоже, его создатели не скупились. Так что, естественно, командование намеренно разобрать ее на кусочки и собрать по нашим нормативам. ДА Сообщение отправлено: 11 МАЯ 86 Не позволяйте им притрагиваться к Таниксу. Вы не представляете, сколько сил и времени я вложил в его калибровку. Сообщение получено: 11 МАЯ 86 Боюсь, слишком поздно. ДА Сообщение отправлено: 11 МАЯ 86 Ублюдки. ГВ Сообщение получено: 12 МАЯ 86 Я передам им Ваши чувства. ДА Сообщение отправлено: 12 МАЯ 86 Не стесняйтесь использовать ненормативную лексику, которую упомянули ранее, сэр. ГВ # Гаррус любил рутину. Ценил ее. Он признавал — но только про себя — что это была одна из черт, унаследованных им от отца. Ему нравилось наводить порядок из хаоса. Шепард дразнила его за бесконечные калибровки, но есть свои плюсы, когда ты разбираешься в чем-то настолько хорошо, чтобы можешь выжать из этого больше пользы, чем кто-то может предположить. Конечно, иногда он мог обойти правила (или, ладно, нарушить их, если необходимо), но только потому, что в точности знал эти правила. Он был не из тех, кто станет действовать вслепую, по крайней мере, если может это исправить. Преступать через порядок вещей можно, только когда этот порядок разделен черное и белое, и только при четком осознании последствий действий. Когда он впервые встретил Шепард, он меньше волновался о том, кто может попасть под перекрестный огонь — даже сейчас он помнил осуждение в ее тоне в их вторую встречу, когда она отчитывала его за выстрел, ставивший под угрозу жизнь заложника. Служба с Шепард научила его многому относительно возможных последствий действий. Омега научила еще большему. Но рутина была невозможна, когда все крутилось вокруг беспрерывно меняющегося состояния мамы. Дни, недели, месяц пролетел, пока они ждали — как сказала бы Шепард — когда упадет второй ботинок***. ("Откуда? — спросил он у Шепард. — Понятия не имею, — ответила она, — но там нет ничего хорошего. Никто не любит, когда падают вторые ботинки.") Даже когда он выучивал медицинскую терминологию и начинал разбираться в приборах, к которым была привязана мама, все менялось. Черное становилось белым. Белое смещалось к серому. То, что было серым днем ранее, за ночь вновь окрашивалось в черный. И белело к утру. Как только он понимал какую-то одну проблему, ее место занимала другая, почти всегда полностью обессмысливающая все, что он понимал до этого момента. У синдрома корпалиса не было рутины. Не было последовательных этапов. Он был зверски непредсказуем во всем, кроме того факта, что всегда вызывал страдания. Гаррусу это знание далось непросто, он оказался в ситуации, где ковыляние вслепую — единственный доступный вариант. Одно дело читать о развитии болезни, а он читал, конечно, он читал. Когда Солана впервые ему сказала, он исследовал все отвратительные клинические детали синдрома, описанные языком, абсолютно исключающим личностный аспект. Совсем другое, наблюдать это своими глазами и видеть, как болезнь разрушает его мать. Его сильную, смелую, добрую маму, которая когда-то была даже лучшим снайпером, чем его отец. Которая была известна темпераментом, из-за которого никто не хотел бы ее разозлить, потому что ее злость проявлялась только при действительно серьезных обстоятельствах. Которая научила его всему, что он знает о взломе компьютерных систем. Которая, поймав его на том, что он разбирал технику, вместо наказания терпеливо показывала ему, как сделать это правильно, и как потом ловко собрать обратно. Обычно с улучшениями и модификациями. Его умная, твердая, решительная мать. Это было так дьявольски несправедливо, что разрывало на куски. Она больше не узнавала его. Какой бы барьер его прибытие не сломало, он был выстроен вновь к моменту, когда он пришел навестить ее на следующий день. Иногда она думала, что он доктор, иногда, что друг ее мужа. Иногда она пораженно смотрела на его лицо и закрывала глаза, не открывая их, пока он не уходил. Иногда — в худшие моменты — она упиралась взглядом в одну точку, не мигая и не осознавая происходящего, ее мандибулы висели неестественно вяло, и она не узнавала никого и ничего. Каждый раз, входя в комнату мамы, он встречал новую женщину, и ни одна из не была знакомой, ни одна не имела ничего общего с той, которую он помнил. Иногда она была злой; часто она была печальной. Иногда эти эмоции смешивались, и результатом была истерика, или приступ ярости, или, однажды вспышка смеха, такого надломленного и далекого от радости, что Гаррусу пришлось покинуть комнату, чтобы сбежать от этой жуткой неправильности. Он узнал, что она была прикована к кровати, потому что неврологическая дегенерация пожрала нервы и оставила за собой разрушение, лишив ее подвижности. Иногда, в моменты замешательства она пыталась подняться с кровати и выла от беспомощной злости, когда ее останавливали и привязывали к месту. Гаррус наблюдал, онемевший от ужаса, как она шипела, плевалась и ругалась, пока его отец молча переходил в наступление, сковывая руки своей жены, чтобы она не причинила себе больше вреда. После одного из таких эпизодов, когда маму усыпили, и Солана осталась с ней в комнате, Гаррус нашел отца в его кабинете, стоящего у стола, словно он хотел сесть, но не мог придумать для этого подходящей причины. Как Солана пряталась в саду, Гаррус знал, папа погружался в работу. Но работы не было, и он выглядел потерянным. Поверженным. — Она бы сделала для меня то же самое, если бы мы поменялись ролями, — сказал отец тихо. Дрожь его субгармоник и одеревенелость плеч противоречили твердости его слов. Гаррус не мог притвориться, что не видит боли в глазах отца. И безысходности. Безысходность была хуже. — Болезнь повредила ее нервы, но это… это не единственная причина. Она ударилась головой. Вот почему пришлось ее привязывать. Вот почему мы не оставляем ее теперь одну. Она упала, пытаясь подняться, ударилась головой о стол, и Сол нашла ее в луже крови. Мы подумали, что повреждения поверхностны. Но тогда ей сделали последнее сканирование. Прямо перед тем, как мы должны были отправиться к саларианцам. У нее возникло множество аневризм, каждая, как бомба замедленного действия. Гаррус покачал головой, слыша слова, но отказываясь понимать их. Они не были черными, белыми или даже серыми. Они были синими как кровь, и не относились к тому, что он читал. — Это… это не симптом. — Не симптом корпалиса, нет. Их лучшая догадка — догадки, это все, что они могут дать — что последний курс лечения дал негативный побочный эффект, ослабив стенки артерии. Возможно, этот курс не сочетался с каким-то из предыдущих. Теперь у нее под черепом сеть взрывоопасных мин, и они ничего не могут сделать. — Должен быть хирургический способ лечения. Позволь мне связаться кое с кем. Я знаю… — Даже если она переживет анестезию, все их удалить не получится. Они могут убрать одну или две, но это запустит цепную реакцию. Я кричал. Я ругался. Я угрожал. Федориан послал собственных гребаных врачей. Целую группу. И если медики примарха говорят, что ничего нельзя сделать? Никакими криками этого не изменить. Гаррус притворился, что не заметил, как тряслись руки отца, когда тот крепко вцепился в спинку стула. Словно папа хотел врезать кулаком в стену. Или всадить пулю в… во что-нибудь. Может, это он тоже унаследовал. — Малейший перепад давления может запустить реакцию. Если она не может покинуть кровать, то она не может покинуть планету. Так что мы ждем. — Он прорычал последнее слово, словно ругательство, после чего снова поднял взгляд на Гарруса, и его взгляд был пустым. Загнанным. — "Мы больше ничего не можем сделать. Обеспечьте ей комфортные условия". Что можно сделать после таких слов? Прежде, чем Гаррус успел сказать что-нибудь — а что он мог сказать? Он прекрасно знал, что здесь нечего говорить — его отец придвинул стул к столу и выпрямился. Движение было отрывистым, словно его дернули за невидимые нити, но Гаррус четко понял сообщение: разговор окончен, про этот момент уязвимости нужно забыть. Даже не думать упоминать об этом позже. Все же, когда папа повернулся к нему спиной и вышел из комнаты, Гаррус желал, чтобы он мог найти слова. Правильные слова. Такие слова, которые сделали бы лучше, а не хуже. Но это была не его стихия, и он это знал. Никакие шутки и подколки не смогут облегчить боль матери — жены — умирающей от неизлечимой болезни, попытки вылечить которую лишь приблизили неизбежное. Хуже. Они исключили шанс на восстановление. Так что, как и у отца, у Гаррус осталось лишь с желание ударить кулаком о стену, и необходимость сдержаться и этого не сделать. Слабое утешение, как ни крути. # Сообщение отправлено: 01 ИЮН 86 Скажите мне, что Совет не рассматривает серьезно требования Гегемонии. По видео передают странные вещи. Ее ни разу не упоминают по имени, но я знаю, из-за чего батарианцы так бесятся. Вы сообщите мне, если нужно будет организовать спасение, ведь так? ГВ Сообщение получено: 01 ИЮН 86 Совет делает то, что у Совета выходит лучше всего. Понимайте это как хотите. ДА Сообщение отправлено: 01 ИЮН 86 Ох, пожалуйста, скажите, что кто-то сделал воздушные кавычки. ГВ Сообщение получено: 01 ИЮН 86 Лучше. Они переложили всю ответственность. Оставили это Альянсу. Который сформировал комитет. ДА Сообщение отправлено: 02 ИЮН 86 Значит, спасение все же может понадобиться. Уверен, мы с Вами оба знаем, в каком темпе действуют правительственные комитеты. Мы все будем собраны жатвой за пятьдесят лет до того, как они решат, как действовать. ГВ Сообщение получено: 02 ИЮН 86 Это резковато. Я бы поставил на двадцать пять. ДА # — Знаешь, кто я? Гаррус удивленно оторвался от датапада. Он думал, что она спала. Но янтарные глаза мамы были зафиксированы на нем, и хотя голос был слаб, в нем безошибочно читалось искреннее замешательство. Слова прозвучали несколько невнятно. Он хотел бы обвинить утомление, но так как все эти дни она только и делала, что спала, он опасался, что это еще один жестокий симптом, еще одно смещение от белого к черному. Еще одна вещь, которой он не мог предвидеть, не мог изменить, не мог исправить. — Ты Нива Вакариан. После короткой задумчивости, ее мандибулы дернулись в мимолетной улыбке. — Ну конечно же. Как я могла забыть. Должно быть из-за того удара головой. Налет. Из всего возможного. Но что ты здесь делаешь, Каиус? Ты должен быть на работе. Я говорила тебе не прилетать. Это был просто несчастный случай. Мои кости скоро будут как новые. Медицина в наши дни творит чудеса. Ответ застрял у Гарруса на языке, и что-то, должно быть, отразилось на его лице, потому что мама сочувственно наклонила голову и сказала: — Не то чтобы я не рада тебя видеть, любимый. — Я… я тоже рад тебя видеть, — пробормотал он, вставая со стула и намереваясь найти отца. Ему нужно было отвлечься от воспоминания, от чувства беспомощности, что тогда породили слова с твоей матерью произошел несчастный случай. Слова почти настолько же плохие, как когда Солана сказала Гаррус, у меня плохие новости насчет мамы. — Я… просто… я сейчас вернусь. Он почти дошел до двери, когда ее голос, удивительно резкий, остановил его. — Гаррус, — сказала она. — Я знаю это лицо. Такое бывает у твоего отца, когда он думает, что я не вижу. Мой милый мальчик. Что ты видел, что сделало тебя таким печальным, таким жестким, таким сломленным? Что ты потерял, что заставило тебя так бояться? — Мама, — прошептал он, развернувшись назад. Но она не смотрела на него. Ее взгляд был зафиксирован на воображаемой точке посреди комнаты. — Забавная штука — любовь, — продолжила она. — Самый умелый партизан. Всегда выскакивает из засады, когда ты меньше всего этого ожидаешь, — она подняла руку к своей щеке и закрыла глаза, прижимаясь к ладони, словно представляла что-то или кого-то еще. — Я ненавидела Каиуса, как впервые его встретила. Думала, он холодный. Такой чопорный. Вообще без чувства юмора. Я не представляла, что он просто боялся. Не бойся, дорогой. Любовь стоит того, чтобы быть смелым. Я провалилась в твоем воспитании, если не смогла тебя этому научить. — Мам… Она моргнула и опустила руку, и от пустоты в ее глазах его бросило в озноб. — Ты знаешь, кто я? У него скрутило живот, и в этот раз, когда он заговорил, ему не удалось сдержать низкой ноты скорби из своих субгармоник. — Ты Нива Вакариан. — Нет, — сказала она мягко после неестественно долгой паузы, — ты, должно быть, ошибаешься. Нива Вакариан умерла несколько лет назад. — Ее глаза метнулись к нему, уже не пустые, а наполненные яростью, и потребовалось немало усилий, чтобы не содрогнуться. — Выметайся! Я не знаю тебя! Выметайся из моего дома! Живо! Я убью тебя! Не думай, что я не смогу! Она оцарапала его, когда он впрыснул в ее организм снотворное. И даже пока она погружалась в сон, осуждение не покинуло ее взгляда. # Сообщение получено: 16 ИЮН 86 Мне не нравится видеть ее такой. Она во многом хороша, но не в сидении ровно без пользы, когда столько нужно сделать. ДА Сообщение отправлено: 16 ИЮН 86 Ей позволены книги? ГВ Сообщение получено: 16 ИЮН 86 Бумажные, да. ДА Сообщение отправлено: 17 ИЮН 86 Найдите ей экземпляр… подождите, я посмотрю. Одиссея. Так она называется. Найдите ей экземпляр Одиссеи. ГВ Сообщение получено: 18 ИЮН 86 Вызвало первую улыбку за последний месяц, сынок. ДА # Гаррусу снился сон. Он и Шепард одни на миссии — странно само по себе. Он ожидал обнаружить сбоку Тали, или Джек, или Тейна, но, оборачиваясь, не находил никого. Он понятия не имел, какая у них цель. Он хотел спросить, но по какой-то причине знал, что тишину нельзя нарушать. Металлические стены и гул двигателей сообщили ему, что это какой-то корабль, но запутанный лабиринт его коридоров был бессмысленным и не соответствовал спецификациям ни одного судна, на котором ему приходилось бывать. Мир вокруг был окрашен в красные тона, лампы откидывали оранжевый свет. Рыжий, как волосы Шепард. На ней не было шлема. Она никогда не надевала чертов шлем, если у нее была возможность. Так что он видел ее макушку, как яркий проблеск цвета, всегда слишком далеко впереди, всегда вне досягаемости, почти теряющийся в странном свете корабля. Он хотел попросить ее остановиться, замедлить бег, но не мог найти голос. Мы идем в тишине, подумал он. Нельзя ставить миссию под угрозу. Именно потому, что Шепард бежала впереди, он понял, что это сон. В реальной схватке она либо держалась вместе с ним позади со снайперкой, либо держала с ним контакт по коммуникатору, чтобы он мог прикрыть ее, когда ее тактическая маскировка спадет. Ты знаешь, что случается, когда ты уходишь вперед одна, мысленно сказал он ей. Может, будешь давать указания, когда сам будешь командиром, представил он, как она сварливо фыркнула в ответ. Я пытался, сказал бы он. Ты провалился, ответила бы она. Вот только это было неправильно. Он не мог представить, чтобы подобные слова сорвались с губ Шепард. Но в то же время, он также не мог бы представить ее бегущей впереди него. Оставляющей его позади. Может, это он представить мог. Воздух завибрировал от низкого пронзительного звука — звука, который он скорее почувствовал, чем услышал. От него кости под броней заныли. Шепард исчезла за очередным поворотом, и в этот раз, когда он повернул за угол вслед за ней, то не увидел выделяющихся ярких волос. Он пытался звать ее по имени, наплевав на секретность миссии, но ничего не вышло. Не смей, Шепард. Не смей делать этого снова. Годы тренировок — сперва в армии, затем в СБЦ — сделали сон Гарруса чутким. Он проснулся в то же мгновение, когда рука коснулась его плеча, и потянулся к оружию, прежде чем понял, что рядом стояла Солана, а не Шепард. — Нет, — сказал он. Уже поняв. Хотя не хотел понимать. — Ее нет, — скорбь исказила голос его сестры, и она крепко обняла себя руками. Низкая нота отчаянья не затихала и гудела в ее груди, даже когда слова уже упали в тишину. — Ее просто… не стало. Гаррус поднялся в одно мгновение, но затем остановился, в груди ныло, хотелось занять руки хоть чем-нибудь, любой работой. Но такой возможности не было. Ее не стало. Не стало. — Нет, — повторил он, хотя сознание предательски шептало ты уже знаешь, что это правда. Он просто не хотел в это верить. # Сообщение: 1 ИЮЛ 86 Моя мама сегодня умерла, Шепард. Я даже не рассказывал тебе, что она была больна. Не знаю, почему. Теперь она мертва. Как может наука возвращать назад мертвых, но не знать, как вылечить болезнь, о существовании которой известно дольше, чем все мы живем? Сообщение не отправлено. Удалить это сообщение?