Домашние животные бывают разные...

      Как и ожидалось, сбежать не получилось.       Герберт вообще не был уверен, что от призрака можно скрыться на его территории. Это не мешало продолжать пытаться, но вера в какой-либо иной исход постепенно ослабевала       Ладонь коснулась оголившихся ягодиц, стоило только парню наклониться снять бельё. Тёплая, излишне сухая, она так собственнически сжала пальцы, что Герберт с совершенно немужественным визгом заскочил в кабинку, едва не запутавшись в трусах. Грохотнула задвижная дверца, едва не вылетев из пазов, из ниоткуда хохотнуло.       Пока он пытался отдышаться, привалившись к холодной плитке и чутко следя за окружающим пространством, в голове роились самые разнообразные мысли. Такие мысли, за которые в иной стране с культурным уровнем ниже, чем в славном городе Нью-Йорке, могли без разговоров пойти и набить морду.       Или сдать в дурдом.       Технически, можно ли было считать призрака гомосексуалистом?       Как вообще различать привидения по полу?.. Призрак, он и есть призрак, сущность, а обладает ли она при этом членом или пятым размером бюста — это уже нюансы, которые должны остаться на совести прежней жизни. Смерть ведь подводит черту под прошлыми грехами, верно? Душа — она безгрешна.       И беспола.       Если беспола — то и не гомосексуальна…       А если призрака нельзя считать гомосексуалистом, не стоит ли рассматривать это как просто интригующий и необычный сексуальный опыт? Такой, из разряда одного на миллион, вроде «я трахнулся с козой, но никому из вас это знать необязательно».       То, что опыт при этом окажется первым и, возможно, единственным, Герберт предпочитал не думать. На своей личной жизни он поставил крест, когда Рейчел его бросила, и несколько раз обвёл жирным маркером после неудачных попыток закадрить кого-нибудь в колледже и находящейся неподалеку пиццерии. К двадцати одному году по-прежнему не иметь секса — прерогатива набожных девиц и тех, у кого стойкие личные принципы.       Набожным Герберт не был, не говоря уже о том, что не был девицей.       Стойкие личные принципы не видели ничего плохого в домогательствах привидения. Личные принципы поверх этих неуверенно вякали об этичности и затыкались.       Поймав себя на том, что как дурак стоит в душевой кабинке вот уже больше пяти минут, Герберт тряхнул головой, вздохнул и потянулся к вентилям. Обжёгшая поначалу, вскоре вода стала тёплой. Она мягко обняла его плечи, стекая по телу вниз, и он закрыл глаза. Всё-таки душ имел восхитительное свойство — вместе с грязью и утренней сонливостью в сток уносились гадкие мысли, и на какое-то время всё становилось проще, понятнее и терпимее.       В коконе из жидкости Герберт расслабился быстро, едва ли не замурлыкав под нос незатейливую песенку. Раздражительность, обуревавшая с самого утра, растворялась, и, пускай даже вода касалась непривычно голых ног, вскоре он пришёл к выводу, что всё не так уж плохо.       Понимание, что вода не может мягко разминать плечи, поглаживать спину и целовать шею, которую, к собственному возмущению, он успел изогнуть так, чтобы касания чувствовались лучше, накрыло неожиданно.       Судя по всему, из-за когнитивного диссонанса в голове Герберт стал заторможен.       — Эй!.. — возмутился он, затрепыхавшись в нежных руках.       С тихим смехом ощущение прикосновений пропало. Обернувшись, парень ничего не увидел — даже вода эту мистическую сволочь не проявляла. Понять, находится ли призрак всё ещё в душевой кабинке, оказалось невозможным.       — Мерзавец, — побурчав, Герберт взял мочалку и выдавил на неё немного геля. По коже пошла пена, причем тереть он старался те места, где к нему прикасались. — Извращенец чёртов…       Послышал смешок, и бутылочка с гелем упала на пол душевой. За ней — и шампунь, на всякий случай. И мыло, чтобы уж наверняка.       Как только мочалку не отнял?..       Боязливо прижав её к себе, Герберт посмотрел на «дезертиров» так, что даже у заядлой сволочи могла проснуться совесть. Но, увы, предметы сволочами не были, а у мерзавцев был иммунитет.       Быть может, врождённый.       — Как старомодно. Даже не рассчитывай, — буркнул парень, ткнув мочалкой за спину. — Я на это не куплюсь. Лучше спинку потри.       Несколько секунд ожидания, смешок — и мочалку забрали, заодно погладив пальцы. Прикосновение к спине было осторожным до нежности, и на «потереть» совершенно не походило. Герберт, сложив руки на груди, решил не уступать и, дернув плечом, немного подался спиной назад, чтобы касание стало сильнее. Снова помедлив, будто бы в недоумении, призрак всё-таки надавил мочалкой и провел по коже. Раз, другой, третий, постепенно становясь увереннее в движениях. Вероятно, он просто не умел мыть…       — И откуда ты такой дикий взялся? — задумался Герберт, всё-таки расслабляясь, прикрывая глаза. В самом деле, это же призрак. Что он может сделать?..       — Я не помню. Ни своей жизни, ни смерти. А может, я и не умирал и просто такой есть, — ответила пустота. — Когда я очнулся — я мог говорить, и только. Остальное — уже приобретенное.       — Люстра в том числе?       — Ну… А ты не будешь сердиться?       — Нет, наверное.       — Это была галлюцинация.       — В смысле?       — Я внушил тебе, что люстра упала.       — То есть ты хочешь сказать, что мне всё это привиделось?       — Именно так.       — Ну и нафига ты тогда это сделал? — только и смог сказать Герберт, вздыхая. В самом деле, не сердиться же на этого призрака за такую малость.       — Мне была нужна энергия. А ещё я знакомился.       — Ор-ригинальные методы знакомства.       — Наиболее действенные. Вы странные, грохот и отпечатки воспринимаете лучше всего.       — А что, ты пробовал иные методы? — иронично уточнил Герберт, поводя плечом.       — Конечно, пробовал. Сначала — просто поговорить, — плечу уделили самое пристальное внимание. Сначала губкой потерли, затем — поцеловали, слегка стянули кожу зубами и прикусили, и даже лизнули напоследок. — Потом — другие…       Или, быть может, Герберту это всё почудилось. Совсем как с люстрой. Да и к тому же — зачем призраку всё это делать? Не съесть же он его хочет!       С другой стороны, откуда у призрака зубы?..       — И какие это методы? — уточнил он, предпочитая пытаться отвлечься разговором. Идея позволить себя мыть уже не казалась такой соблазнительной. — И что ты пытался сделать?       — Потом я начал копировать все эти фильмы, которые они смотрели… Как раз тогда священника и вызывали. Было забавно его гонять, но потом их пришла целая компания. Тогда я предпочел затаиться, но семья всё равно съехала, и какое-то время квартира стояла пустой. Вторая семья… Женщина со мной разговаривала, потом её забрали. Сейчас я думаю, что в психиатрическую лечебницу. Потом снова был священник, но эта семья уезжать не стала. Потом семья разъехалась, остался один парень, возмужал, завел семью... Я совсем перестал давать о себе знать, чтобы не мешать им. Потом умерла его жена, уехали дети. Он остался один.       — Это… печально, — устыдившись своих расспросов, Герберт обнял себя за плечи. Эту странную невидимую сущность ему было жаль. Впрочем, не настолько жаль: — Убери руки с моей задницы. А почему он остался один?       — Я же сказал, — руки не сдвинулись ни на йоту, словно испытывая терпение Герберта, — у них была своя жизнь, они завели свои семьи.       — И он стал просто никому не нужен. А потом еще говорят — заводите детей, они ваше будущее…       — Он хотел забрать к себе внуков — ему отказали, потом, наоборот, к детям попросился. Про меня вспомнил на старости лет, начал говорить про проклятую квартиру... Никто не стал его отсюда забирать. Я же — не трогал. Но всё равно слышал голоса, видел что-то, чего не мог увидеть даже я.       — Почему?       — Старость.       — Понятно… Ну правда, перестань, — поежившись, Герберт попытался отстраниться от рук, плавно очерчивающих его талию. — Почему ты ко мне пристаешь? О какой энергии ты говорил, кстати? С люстрой которая…       — Мне нравится тебя касаться.       Мочалка упала на пол. Руки, ставшие теплыми, наверное, от воды, сильнее прижали… И Герберт, наконец, ощутил больше, чем точечные касания, которые возникали словно из ниоткуда и больше походили на плод воображения, чем на чьи-то реальные действия. Спиной он почувствовал человеческое тело, и вполне мужское. Твёрдую грудь, не только ладони, но и руки вообще, в которых так легко и уютно оказалось его собственному телу. По шее скользнули губы, скулы щекотнула влажная прядь волос, и с закрытыми глазами можно было легко представить, что стоишь в душе с обычным человеком.       Человеком мужского пола. Об этом весьма говоряще сообщало ощущение в районе нижней части тела.       — Так что там с люстрой?..       — Я долго спал.       — А-ага…       — Мне нужен был толчок, эмоции, которые я мог бы поглотить.       — Страх?       — И он тоже. Потом уже испугался я, что ты сбежишь.       — Я? Сбегу? Отсюда? Да щаз, моя квартира, — Герберт не удержал кратенького смешка. Немного нервного, всё же, даже в общей душевой никогда прежде он не испытывал столь… интимной близости с чужим мужским телом. — Ты просто не знаком с моей матерью. Уж поверь — выбирая меж ней и какой-то невидимой еб… странной хре… эм, странной сущностью, я выберу сущность.       — Чем так страшна твоя мать? — Руки скользнули по животу, поглаживая, а губы — по челюсти, выписывая поцелуями пунктирную линию. Несмотря на тёплую воду, кожу Герберта тотчас покрыли мурашки. Всё-таки была огромная разница между домоганиями воздуха и домоганиями вполне себе осязаемого, пусть и невидимого существа. Мужчины. — Она ведь должна быть обычной женщиной, верно?       — Она чудовище, — искренне пробормотал Герберт, сглатывая. Его ресницы подрагивали, но открывать глаза он не спешил, как, впрочем, и выталкивать внезапно ставшего осязаемым мужика из ванны. — Иногда мне кажется, что она сам Дьявол во плоти, только на шпильках. Или дракон. Как минимум.       — Ты её любишь, — это не было вопросом. Призрак был полностью уверен в своей правоте.       — Люблю. Но ещё больше буду любить на расстоянии. В идеале — чтобы мы вовсе жили в разных городах, но это уже сложнее реализуемо.       — Вот как… — Теплые пальцы снова погладили живот, с осторожностью и невероятной деликатностью опустившись немного ниже, до линии роста волос. Да и губы прижались к шее крепче. Призрак откровенно выцеловывал мокрую кожу, категорически не позволяя перевести дух и определиться, что же возмущает сильнее: сами действия или наглость, с которой их совершают.       Дыхание Герберта окончательно сбилось, став сиплым и тяжёлым. Разум, впрочем, ещё не был замутнён всколыхнувшимися гормонами: он анализировал, пытаясь понять, почему же эти прикосновения не вызывают отторжения, какого должны. Быть может, всё дело было в новизне и категорическом недотрахе.       Рейчел не была щедра на подобные ласки. Если подумать, на все поползновения к своей большегрудой особе, подкреплённые порножурналами, видео-камасутрой и просто порнофильмами, она лежала. Да-да, как то самое бревно из анекдотов. Или псевдо-сладко стонала, порой забавно дрыгая конечностями, что совершенно не вязалось с романтичными настроями. Секса с ней так и не случилось, полноценного. Максимум — попытки со стороны Герберта, провальные.       Как-то раз разве что она сама потянулась страстно поцеловать.       Это едва не подарило Герберту новую фобию. На вакуумные поцелуи, пытающиеся вытянуть все внутренности через рот. Быть может, цвети любовь настолько, что всё удовольствие отдавать только ей не считалось бы зазорным, а в чём-то даже почётным, что-нибудь у них да вышло… Чего не было, того не было.       Вдохновленный отсутствием сопротивления, не иначе, дух царапнул кожу ногтями, вынуждая машинально поджать и без того худой живот, и повел рукой ниже, невольно вырывая из ступора. Вздрогнув, встрепенувшись, словно вырываясь из забытья, Герберт неуверенно накрыл руки своими ладонями, останавливая поползновение, и вздрогнул снова, почувствовав мокрую кожу. Тёплую, шероховатую, даже волоски чувствовались.       — Ты же дух, — растерянно пробормотал парень, сжимая предплечья чужих рук и внутренне удивляясь их размеру. Мышцы брауни легко прощупывались под кожей. — Невидимый. Бесплотный. Как ты можешь быть мокрым?..       — Я не знаю. — Призрак расслабил руки, не настаивая на продолжении. Он уже понял, что спугнуть Герберта очень легко.       — По дому ты тоже голышом разгуливаешь?..       — Особого выбора у меня нет.       — Эксгибиционист… — растерянно пробормотал Герберт, чуть сжимая пальцы.       А после — осторожно, словно не до конца веря, что он действительно это делает, извернулся в руках, всё ещё не открывая глаз. И в этот раз он не пытался получить свободу.       Руки призрака отпустили. Кончики пальцев осторожно коснулись тела, поползли вверх, ощупывая кожу и мышцы. Ключицы, сухожилия шеи, легко надавливая подушечками пальцев, робко дотрагиваясь до линии челюсти. Чувствуя себя слепцом, но мысленно стараясь «увидеть» своего соседа хотя бы теми органами чувств, что были доступны.       Под этими прикосновениями призрак замер. Лежащие теперь уже на спине Герберта ладони задрожали — едва-едва, но это чувствовалось. Значит, он тоже всё-таки нервничал, хотя бы немного? Это можно было понять: если все эти годы его боялись, а сам Герберт упрямо отталкивал, то сразу поверить в то, что теперь его добровольно касаются, очень сложно. И не так застынешь, чтобы не спугнуть…       Брауни действительно оказался высоким — столь же высоким был тренер в старшей школе. Рядом с ним, почти двухметровым, мальчишки из футбольной команды смотрелись жалко, чего уж говорить о таком заморыше как Герберт. Теперь, конечно, он немного подрос, метр шестьдесят — всего пять сантиметров не хватало до нормального среднего роста подростка в этом возрасте. Но Рейчел была его выше, да и мать далеко не низкой, а статистику он смотрел на не ранящих его самолюбие сайтах…       Длинная шея и твёрдая челюсть. Подбородок довольно волевой, но аккуратный и без ямок, губы — скорее тонкие. Нос длинноватый и прямой, без героических горбинок. Скулы выделялись, очерчивать их пальцами было приятно. Густые щеточки ресниц пощекотали кончики пальцев, и призрак улыбнулся Герберту в ладонь. Как ни странно, волосы тоже удалось почувствовать, пропустить сквозь пальцы и проследить до самых лопаток.       Они были мокрыми. Понять, прямые, вьющиеся или еще какие-то, не удавалось.       — Ты точно не домовой…       — Видимо, так, — согласился призрак, поглаживая обнаженную спину. Снова поцеловал, мягко, но уже не столь невинно — прихватил губами нижнюю. Легкое касание к ней языком, им же — по линии сомкнутых губ, без капли настойчивости, просто пробуя. — Дашь мне имя?       — Эксгибиционист, — повторил Герберт, краснея и отшатываясь. — Я бы дал, если бы ты был пакостливым полтергейстом. А ты — здоровый мужик. Хорошо хоть не афро, а то бы это совсем нездорово смотрелось… Пусти.       — Зачем? — Призрак чуть крепче сжал парня, заставляя его упереться в грудь ладонями, подобно напакостившему коту, не желающему идти на руки к хозяину.       — Потому что!       — Это не ответ.       — Потому что я хочу домыться и девственник! — не выдержал Герберт, пихаясь старательнее. — А ты меня склоняешь ко всяким непотребствам. Лучше бы помыл, если руки убирать не собираешься.       Лишь спустя секунду Герберт во всей красе осознал, что именно он предложил озабоченному призраку.       Но отступать было уже поздно. Слова были услышаны и, что более важно, приняты к сведению.