Домашние животные бывают разные...

      Призрак примолк, ощущение его тела пропало.       Но Герберт не успел порадоваться, что так легко отделался. Мочалка, валяющаяся где-то в ногах, вместе с бутылочкой взвилась в воздух. Её шероховатая поверхность, размазывая вспенивающийся гель с ароматом манго — матушкин, прихваченный с собой впопыхах — прошлась по груди и животу. Рука легонько подтолкнула в спину, не то желая заключить в объятия, не то помогая выгоднее встать под текущей водой.       Выбор призрака был очевиден.       Отступать было некуда. Герберт же сам предложил искупать…       Воспитание, вдалбливаемое годами и годами нотаций, учило отвечать за свои слова. Маргарет могла гордиться таким сыном. Если бы не знала, конечно, в какой ситуации ему приходится не отступать от своих слов. Успокаивая себя, что ничего страшного нет, если над тобой орудует мочалкой бестелесный дух, Герберт постарался расслабиться и прекратить ждать от оного духа гадости. В отсутствие подвоха верилось слабо, но робкий росток надежды ещё пробивался.       Вот только удовольствие от помывки как-то не очень получалось…       Призрак, с присущей ему старательностью, орудовал мочалкой так, как было показано ранее. Не учитывая, что то, что спине приятно, остальным частям тело может принести только раздражение. Через пару размашистых интенсивных движений, Герберт, осознав, что это совершенно не походит на ласковые домогания и с трудом сдержав ругань, отпрянул, прикрывая враз раскрасневшуюся кожу.       — Полегче!..       — Извини?..       — Я не чугунок, чтобы драить меня с таким рвением.       — Покажи мне?..       Мочалка снова коснулась кожи. Просто коснулась, выжидающе.       Куснув внутреннюю поверхность губы, Герберт, посомневавшись ровно секунду, положил ладони поверх руки призрака. На подвох это не очень походило, скорее, нежило самолюбие: если призрак не имел ни малейшего понятия, как надо принимать душ, это значило, что раньше за купающимися он не подглядывал. Вот только парень не знал, стоит ли радоваться такой избранности или лучше воздержаться.       — Спину тереть сильно — это приятно. Остальное тело — не надо. Чуть сильнее, чем ты гладил в начале, но не так слабо…       Стараясь объяснить очевидные вещи, парень потянул мочалку, показывая, с какой силой желательно её ощущать. В районе шеи и плеч давление пришлось чуть усилить. Ровно настолько, чтобы эрогенные зоны не отзывались на прикосновения кого-то чужого.       Учеником призрак был вполне послушным. Вот только инициативным.       Когда на лёгкие касания второй ладони, проезжающейся по коже после мочалки, Герберт не отшатнулся, а словно бы подался к ним, призрак приободрился. Когда на осторожные касания губами, изредка прихватывающими влажную кожу, парень не сдержал прерывистый выдох, он вовсе испытал непонятное торжество.       Кожа, раздразнённая мочалкой, воспринимала осторожные касания ярче, чем хотелось бы. Дурную шутку сыграли закрытые глаза — темнота придавала происходящему флёр нереальности, так удачно накладывающийся на затопляющую тело негу, что противиться происходящему не было никакой возможности.       Так уж вышло, что закрытые глаза прочно ассоциируются у человека со снами.       А если сон приятен — кто станет ему сопротивляться?..       Его переживут с удовольствием, постараются запомнить и станут вспоминать с затаенной тоской в затуманенных негой глазах.       Пальцы легонько скребли чужую шею, путались в волосах, оглаживали столь реальное тело. Дыхание выбирало новый, рваный ритм, подчиненный прикосновениям, почти теряющимся в гуле воды. На коже то и дело вспыхивали колкие искры, вызывая мурашки и краткую дрожь, навстречу которой хотелось прогибаться.       Ощущения захватывали своей новизной, и очнулся Герберт лишь после того, как лопатки коснулись отрезвляющей прохлады плитки, украшавшей стену. Почему к этому времени поцелуи призрака успели переместиться в район бёдер, а в пальцах находились мокрые пряди волос, сжимаемые вовсе не с целью оттащить наглеца, осталось загадкой.       Герберт предпочёл об этом не задумываться.       Ноги держали плохо, и это были далеко не единственные проблемы.       — Я… — пробормотал он, силясь опереться о стеночку так, чтобы не сползать навстречу призраку, — …я не гей, слышишь?..       Ему не ответили. Более того, возмутившись подобной самостоятельности, ногу Герберта отвели в сторону, а там и приподняли, почти лишая опоры. Смущенная ругань застряла где-то на подходе, в глотке, выйдя сдавленным нецензурным бульканьем — не давая опомниться, впадинки у основания бедра мягко коснулись губы, дыхание, напрочь отбив способность сопротивляться. Сглотнув, Герберт тяжело опёрся о плитку. Его ресницы подрагивали в такт поцелуям, а в голове роились мысли, не менее обрывочные, чем дыхание. Дух беспол — это утверждение блекло, бледнело и, казалось, вот-вот рассыплется на тысячу осколков. Первый опыт он, как известно, идёт лейтмотивом через всю жизнь, а опыт с Рейчел являлся качественно другим.       Думать о том, что один раз за что-либо серьезное не считается, не в пример легче.       К тому же, не насиловать же его призрак собрался, верно?..       Герберту хотелось верить, что так далеко ничего не зайдет.       Первый раз в душе — это заманчиво, но…       На этом способности к логическому мышлению кончились. С фарфоровым хрустом первой и самой крепкой преграды-отрицания возможности интима с призраком вообще, остальные выглядели не лучше натянутых салфеток. Рвались от первого же прикосновения, не выдерживали проверки мягкими касаниями языка. Если бы Герберт ещё мог стыдиться, ему бы было неловко. Возбуждение, до того хоть как-то скрытое ввиду своей легкости, дало о себе знать гордым скачком вверх.       Призрак аж отшатнулся. От неожиданности.       Это было воспринято едва ли не как оскорбление. Но неуверенность призрака уравняла его с Гербертом — сомневаться вместе, оно как-то сближает. И придаёт сил. Призрака за волосы притянули обратно, сжав шикарные жесткие пряди в горсти.       — Ты сам знал, на что идёшь, — тихо выдохнул Герберт. — Только попробуй смыться…       Дух, вернувшийся на исходную позицию и коснувшийся губами нежной кожи, не мог не согласиться. Он знал.       Наверное…       На самом деле, ничего он не знал. Просто делал то, что хочется до необъяснимого зуда с тех самых пор, как он увидел парня. И чем всё обернётся, и каковы причины такой тяги — всё это было странной тайной подсознания, которой оно делиться категорически отказывалось. Из-за вполне логичных опасений не получить в конечном итоге ничего.       Призраку приходилось придумывать логичные причины. Про энергию, которая ему требуется и которую дает не только страх, например. Ведь придумывать причины желаниям — это ведь нормально, даже если неубедительно?       Признаваться в этом судорожно хватанувшему воздух Герберту он не собирался.       Как и признавать, что интуиция почему-то решила примолкнуть. Вынуждая самому соображать, где поцеловать, где провести языком, а где и легонько прикусить так, чтобы Герберт выгнулся, зажимая себе рот ладонью.       В своих реакциях парень не умел сдерживаться, не было поводов научиться.       Он не притворялся и не переигрывал. Редко прорывающиеся стоны мешались с шумом воды. Хребет изгибался инстинктивно, в той древней жажде удовольствия, которая была доступна мало каким разумным существам. Пальцы, сжимающие такие ненастоящие и такие реальные пряди, иногда дёргали слишком сильно.       Но мириться с этим было можно.       Откровенно говоря, призраку вообще было немного не до этого.       Для него чувства оказались столь же осязаемы, как и тело парня. Они искрились, густым туманом затопляя комнату, отчего призраку едва не начинало казаться, что вода слишком горячая и от неё идёт пар. Если бы клубы тумана-пара не были особенными, он бы был в этом совершенно уверен. Безумно красивые, дымчатые, они наполняли душевую кабину, танцуя в электрическом свете.       Капли падающей воды казались драгоценными камнями, шаловливой рукой разбросанными по коже, искрящимися в воздухе, прихотливо взбивающими многоцветные облака.       Но самым странным было то, что пар концентрировался в том месте, где находился призрак. Он наполнял его, словно желая придать какую-то форму, дать какой-то толчок, которого так не хватало.       Вместе с этим дымом призрак познавал…       Насколько новыми могут быть чужие эмоции, бьющиеся в бестелесной сущности, которые эта сущность дарит: губами, пальцами и даже дыханием.       Как может не хватать воздуха от ласки.       Как горячо может становиться под кожей       Как может биться пульс, сорвавшийся в дикую барабанную дробь.       Как ощущения захватывают с головой, словно разом вынимая из тела все кости.       Герберт кончил тихо.       Со сдавленным всхлипом и подкосившимися коленями, спустя вечность сползая вниз. Грудь тяжело вздымалась, а в открывшихся янтарных глазах царила муть. К сожалению, увидеть что-либо ему так и не удалось.       Душевая кабина казалась пустой. Только чувствовались тяжесть чужой головы на животе, да дыхание на коже. Снова закрыв глаза, Герберт коснулся волос, легко вплетая в них пальцы. На фоне общей расслабленности ноты смущения были совсем незаметны и пока что сознанием подавлялись.       — Я не гей?.. — задумчиво пробормотал Герберт, легко пожимая пряди. Голос оказался сиплым. Призрак только рассмеялся в ответ, тихо и довольно.       — Людвиг, — неожиданно произнес он, перебирая пальцами по боку парня.       — Что?..       — Имя.       После непродолжительного раздумья, единственно верный вывод напросился сам:       — Ну… тогда, приятно познакомиться.