Домашние животные бывают разные...

      Стряпня Маргарет всегда имела какой-то особый вкус. Женщиной она была эксцентричной, экспериментов не боялась, а в готовке руководствовалась принципом «были бы приправы, остальное приложится».       Желудок Герберта, впрочем, за столько-то лет совместного проживания успел привыкнуть к любым проявлениям кулинарного таланта Маргарет, каким бы смелым это проявление ни было. Но в этот раз она решила не отходить от классического рецепта. В мясном пироге не было найдено ни слив, ни потрохов (уже круто), а черничные оладьи так и манили ванильно-ягодным ароматом (вообще шикарно).       Видимо, она надеялась таким нехитрым способом заманить сына обратно.       Наблюдая, как в допотопной микроволновке рывками вертится кусок пирога и отстранённо принюхиваясь, Герберт размышлял. Упаковка с полуфабрикатным обедом, уже разогретая, лежала рядом с микроволновкой, остывая. Не привыкший питаться всякой гадостью, парень её банально перегрел и теперь надеялся, что содержимое не слишком сильно пострадало.       Одержав победу над призраком (но можно ли это назвать победой?), Герберт позорно сбежал из дома до ближайшего супермаркета, решив, что одними пирогами (которые и так были на ужин) сыт не будешь. Полуфабрикаты — это просто, экономично и, что главное, соответствовало заявлению матери о питании «всякой гадостью», что очень-очень грело душу. Определенно, чувствовать себя плохим парнем как-то возвышает в собственных глазах.       В открытое окно шаловливо задувал ветер, принося с собой запах соли и — совсем немного — автомагистрали. Крики чаек заглушали даже надсадное гудение бытовой техники. Интересно, какой идиот решил считать этих крикливых созданий романтичными и вообще чьими-то овеществленными душами? Если уж на то пошло, даже в Людвиге романтики больше, да и голос у него поприятнее их воплей. Душевнее.       Сексуальнее, чего уж там.       Поглядывая по сторонам, Герберт с удивлением отметил, что дух до сих пор не высовывался. Над ухом никто не сопел, возле люстры не шебуршал, да и из комнаты не доносился подозрительный скрип мебели. Значит, действительно обиделся? В каких-то вопросах этот двухметровый призрак вёл себя как сущий ребёнок.       — Ну вот и где ты есть? — философски вопросил Герберт у пустоты, открывая дверцу и тыкая в пирог пальцем. Микроволновка действительно оказалась очень старой — только у «пожилой» техники бывает такой скверный нрав, что при трёх минутах она пищу перегревает, а при пяти — недогревает.       Ответа не было. Лишь ветер, чайки и морской запах. В чём-то, конечно, приятно.       Но…       Герберт не привык быть один. Об одиночестве хорошо мечтается, когда за дверью топочет мать, одиночество воспринимается настоящим счастьем, когда родители куда-то уходят, и превращается в сущий кошмар, когда обнимает мягкими лапами внезапно и полноценно. Когда ты прекрасно понимаешь: за дверью никого нет. И не будет ближайшие несколько недель точно. Никто не придёт на помощь, никто не приготовит завтрак и уж тем более никто не пожелает спокойной ночи даже по скайпу.       Сглотнув, Герберт встряхнул головой и попытался улыбнуться.       — Я знаю, что ты где-то в квартире. Перестань прятаться и выйди как мужчина к мужчине.       Тишина и мурашки. Отчасти от страха — может, эти дни были всего лишь галлюцинацией? Немного иного страха — вдруг, действительно ушел? И по большей части — от этого самого одиночества, которого… оказалось слишком много.       — Слушай, если ты продолжишь молчать, то я подселю сюда девочку. Или мальчика. Или прямо сейчас позвоню маме, скажу, что я раскаялся и меня можно забирать обратно в родные пенаты.       Именно так выяснилось, что призраки не особенно-то и боятся угроз. А может, это касалось только конкретного призрака — не разобраться так сразу.       Интересно, а другие приведения есть?..       — Ну и пожалуйста, — показав пустоте язык, Герберт, отчаянно хорохорясь и думая о хорошем солнечном дне, достал тарелку и сел за стол, опасливо надрывая вилкой тонкую плёнку на готовом обеде.       Курица с рисом и зеленым горошком лукаво поблескивала жиром на фотографии, но верить упаковке не имело смысла. Внутри мог лежать кусок, максимально приближенный к оригиналу, а мог — сероватый и похожий на мясо, которое уже переварили. В этот раз — относительно повезло. Мясо это точно напоминало.       Ну, относительно.       — Я бы не стал, — мрачно буркнуло пространство, когда Герберт полностью содрал пленку с пластикового лотка и уже нацелился вилкой. — Выглядит малосъедобно.       — Ты же не ешь, откуда тебе знать, — чуть более обрадованно, чем надо было, отозвался парень.       — Я многого не делаю, — последовал ещё более мрачный ответ. — Но это не значит, что не хотел бы.       — Ии-и?..       — Так вот, это я пробовать не хочу.       — А чего ты хочешь?       — Возможно, чего не знаю.       — Ты меня запутал, — хихикнув, Герберт временно отложил вилку, с интересом оглядываясь и пытаясь понять, где именно сейчас дух. — Но хорошо. Чего ты не знаешь?       — Не пылесос ли я?..       Воцарилось молчание. Растерянно послушав чаек, Герберт сдавленно хрюкнул, искренне стараясь не рассмеяться.       — Чего это ты внезапно?..       — Ты говорил, прежде тебя засасывали, и это было неприятно. Мои поцелуи могут быть столь же отталкивающими, — в голосе Людвига наметилось напряжение. Он точно заметил, что Герберт старался не смеяться. — Очевидно, что мне не хотелось бы этого.       — Поверь, если ты — не Рейчел, то никаких проблем не будет, — заверил Герберт, все еще меленько подрагивая плечами. Смех упрямо хотел вырваться. — К тому же, действуешь ты весьма профессионально.       — Значит, Рейчел? Впрочем… неважно. Важно, что мы так и не пробовали толком.       — Всё остальное получается ведь. Не думаю, что это будет хуже. Так что не напрашивайся на комплименты.       — Ты не можешь знать наверняка. К тому же… — Поддразнивая, Людвиг склонился к мочке уха и легонько прихватил её губами в невесомом поцелуе. То ли из-за того, что теперь ему приходилось говорить гораздо тише, то ли из-за смысла слов, но шепот получился вкрадчивым. — Хочу — и напрашиваюсь. А ещё хочу попробовать.       — Ты на меня еще обижаешься. Не забыл?       — Я готов сделать исключение.       — Мой желудок не готов. Я хочу есть.       — Он поймёт ситуацию и будет не против, — упорствовал призрак, не отвлекаясь. Мягкие прикосновения горячили кожу, а дыхание создавало волнующий контраст.       — Поесть мне не дадут, — Герберт чуть улыбнулся, позволяя эту малость. Он слишком боялся, что Людвиг решит вдруг снова исчезнуть. — Верно?..       — Поцелуй меня.       — Ты упрям, как… как…       — Зато мы узнаем.       Новый вздох показал полную капитуляцию. Отодвинув от себя тарелки, Герберт поднялся.       — Я не вижу тебя… Ты ведь помнишь?       — Закрой глаза. Так тебе легче, верно?..       Людвиг не угадал. Он просто знал, будучи весьма наблюдательным духом. Для него не составило труда понять, что, когда Герберт не видит — закрывает глаза, или стоит спиной — он становится куда отзывчивее к невидимым ласкам, покорнее. То ли не воспринимает все реальностью, то ли воспринимает как должное.       — Верно…       За шею Людвига пришлось уцепиться обеими руками, для надежности. И, чего уж там скрывать, от нервов. Герберт нервничал даже не столько от поцелуя с невидимой, сколько от того факта, что он собирается полноценно целовать мужчину. Не шутливо, не дурачась — искренне. С толикой любопытства даже — а ну как, может, и правда, он всё-таки гей? Потому-то и с Рейчел не срослось…       Как и в прошлый раз, губы у призрака оказались сухими. Мягкие поглаживания самым кончиком языка Герберту тоже были знакомы, как и нежные неоформленные укусы. Вместе с тем, казались совершенно иными. Не бывает двух одинаковых поцелуев, даже если целуются одни и те же люди. Терял голову, впрочем, Герберт точно так же, как и обычно. Медленно, мгновение за мгновением, наваливаясь на призрака более явно, по мере усиления слабости в коленях.       Разум включился лишь когда теплый язык раздвинул губы.       Дрогнув, парень нерешительно приоткрыл рот и постарался оный разум заглушить, чтобы не думать о постороннем. Например, о том, как он сейчас смотрится со стороны. Или о том, что джинсы становятся теснее. Или о том, что…       Мысли мешали. Отвлекали, и тогда Герберт сбивался. Людвиг не корил его за укусы или слабые попытки вырваться, он продолжал. Верная тактика быстро давала плоды, закручивая в водоворот ощущений. Тот самый, когда знаешь, что надо делать, интуитивно, а если случайно столкнешься зубами или прикусишь сильнее, чем положено, так это списывается на неоформленную страсть.       Вскоре связно думать стало невозможно.       Герберт, впрочем, уже не пытался.       Нехватка дыхания казалась бредом. Чужие ладони на ягодицах — гармоничными касаниями, призванными не столько домогаться, сколько поддерживать, не позволяя потерять шаткое равновесие. Приличия и неприличности отошли на второй план. На пылесос, как в случае с Рейчел, это совершенно не походило.       Скорее, это было что-то совершенно естественное.       Как дыхание.       Вместо дыхания — просто потому что это было куда приятнее, чем просто дышать.       Когда Людвиг все-таки отстранился, прощально нежа отзывчивые губы, Герберт уже сам не хотел его отпускать. Сжимая в пальцах волосы, он упрямо притянул голову призрака обратно, но до поцелуя не дошел. Лёгкие, почувствовав драгоценный огрызок воздуха, засаднили.       Пришлось дышать.       В губы. Чувствуя на губах дыхание Людвига.       Призрак — дышит, вполне материально?.. Кажется, этим вопросом Герберт уже пытался задаться. Было совершенно не до того — как и сейчас. Возможно, вопрос отвлек бы Людвига от объятий, от легких соприкосновений кончиками носов, от невесомых кратких поцелуев между вдохами и выдохами — но хотел ли Герберт отвлекать?..       Определенно, нет.       И столь же определенно у курицы не было шансов. По крайней мере, до тех пор, когда невозможно станет оставаться на поцелуйном этапе — удивительно коротком, что и говорить. Оказывается, в замкнутом пространстве одной квартиры отношения развиваются очень быстро…       — Я собирался есть, — хрипло напомнил Герберт, едва почувствовав под своей задницей прохладу обеденного стола. Глаз он по-прежнему не открывал, да и в этом не было нужды. По полу зазвенела вилка, сброшенная слишком резким движением бедра. Как ещё тарелку не опрокинули… — Ты что собрался делать?..       — Я… Я не знаю, — шепнул Людвиг. Совершенно правдиво, склонившись над льнущим к нему юношей, не в силах не касаться гладкой кожи губами. — Или знаю?.. Скорее, чувствую.       Призрак догадывался. Интернет подсказал, да и — чего скрывать? — был у старика один фильм на кассете… В коробке из-под «Русалочки», тщательно оберегаемый как от жены, так и от самого себя. Включал его дядя Джоуи исключительно по праздникам, обычно после рюмочки хорошего коньяка.       Наверное, вспоминал несуществующую молодость.       — Ты слишком материален для мёртвого, — подтверждение своих слов Герберт чувствовал почти всем телом. Особенно — бёдрами, успев приобнять Людвига ногами. — Не смей заваливать меня на обеденном столе. Я голоден.       — Эту метафору я понял.       — Тогда пусти меня?       — Я не хочу.       — Но я правда голоден, — мягко, как ребенку, ответил Герберт, легко погладив плечи мужчины. Щеки пылали, а ситуация все еще не уложилась в голове окончательно. — К тому же, я не могу сидеть тут вечность. Я жив, у меня попа затечет.       Воздух лизнул слегка влажные губы, когда призрак вздохнул, с неохотой признавая правоту парня. Людвиг не отстранился и отпустил его, но убрал одну руку, давая возможность хотя бы бочком выскользнуть из объятий на свободу. Распахнув глаза и чуть виновато посмотрев в пустоту напротив себя, Герберт сполз на пол, чуть пошатнувшись от слабости в коленях. Спешно, рискуя упасть.       Потому что в противном случае мог передумать.       — Дай мне чистую вилку? Раз уж ту мне свалил, — его голос старался звучать расслабленно-шутливо, но глаза выдавали легкое напряжение. В очередной раз Герберт не знал, как именно лучше поступить. Общество диктовало свои устои и мораль. Согласно им, в данный момент следовало бежать прочь с воплями ужаса от осознания своей ориентации. Но ничего отрицательного Герберт не чувствовал. — Пожалуйста.       Вилку Людвиг действительно достал. Не сразу, правда — ему тоже было нужно успокоиться. Да и Герберту он её отдавать не спешил — почему-то она надолго зависла напротив чуть удивленного лица, не двигаясь, словно призрак размышлял о чём-то.       Так оно и было. Людвиг в очередной раз убедился, что Герберт может принадлежать ему лишь в те моменты, когда не видит, только не знал пока, являются ли глаза единственным препятствием.       В противном случае уже, наверное, ослепил бы.       Этой самой вилкой.