Энгармония Ким Чонина

4. Цвет невинности (Ре-фа диез-ля-си диез) Кай (Ким Чонин)/Лэй (Чжан Исин)

Иногда Исин забывается и называет его по-китайски. А он не привык к звучанию на китайском, поэтому даже не замечает разницу и продолжает танцевать. А Исин смотрит и не пытается спрятать улыбку или иные эмоции, выплёскивающиеся на лицо. Исин в принципе не контролирует своё лицо, когда проводит время в танцзале вместе с Чонином. Незачем. Когда они втроём: Чонин, Исин и музыка, остаётся лишь искренность, имя которой "танец". Они танцуют по очереди, вместе и одновременно, партиями, перехватывая друг у друга движения. И Исин улыбается, когда Чонин вновь привычно уходит вперёд и смотрит не в зеркала, а в будущее, видя впереди следующий такт и новую связку, продумывает заранее грядущие шаги и забывает о прочем. Чонин привык указывать путь, привык подавать пример и ждать, что за ним всё повторят без ошибок и более или менее сносно. Исин улыбается, когда Чонин забывает о нём и танцует от начала и до конца трека, полностью окунувшись в музыку. Исину в такие минуты кажется, что Чонин занимается с музыкой любовью, а музыка в ответ преподносит Чонину их общее дитя ― танец. Это похоже на волшебство, и Исину тоже хочется уметь вот так. Чонин говорит, что Исин умеет. Чонин любит наблюдать, как Исин танцует. Это приятно, это льстит и согревает, но сколько бы Исин ни смотрел в зеркала, у него не получается так, как у Чонина. Это всегда по-другому. Они оба понимают, что так и должно быть, это нормально. И Исин не завидует, нет. Потому что незачем, потому что ему нравится, потому что... любит. Любит умение Чонина менять чувства в мгновение ока. Если поставить весёлую мелодию, Чонин смеётся танцем, если поставить грустную, он печален, если песня о любви, он влюблён, если песня озорная, он дерзкий и нахальный. Эти переходы так стремительны, что Исин считает их ещё одним волшебством. Иногда Исин думает о том, о чём думать бы не следовало. Но вряд ли кто-то заподозрил бы его в этом. Меньше всего ― Чонин. По крайней мере, тот удивился несказанно. Но они даже тогда оказались вновь втроём: Чонин, Исин и музыка. Одежда на полу, мелодия и тяжёлое дыхание, отражения в зеркалах, как танец. Они каждый раз как будто занимаются любовью друг с другом и с музыкой одновременно. Исин улыбается, когда ладонь Чонина закрывает ему лицо, прижимается к глазам, не позволяя смотреть в зеркала. Улыбается, когда его завлекают в поцелуй. Улыбается, ощущая пальцы Чонина на внутренней поверхности бедра, медленные поглаживания и дрожащее от сдерживаемой страсти тело, тесно прижатое к нему. Чонин, как всегда, стремительно переключается с одной волны эмоций на другую. Он горячий и быстрый, он хватается за Исина, словно за якорь, теряется в Исине и сам не замечает, как предлагает танец. Исин не хочет больше ничего ― только Чонина и танцевать вместе с ним, принимать множество эмоций, видеть их оттенки в смуглом лице напротив и в немного мечтательных тёмных глазах. Глаза Чонина совсем другие, когда его никто не видит, кроме Исина. Исин прячет счастье за маской из спокойствия на лице, потому что Чонин танцует для него. Иногда Исин забывается и называет его по-китайски, играя в слова и подразумевая значение "невинность". А Чонин ни черта в китайском не смыслит, не понимает слов Исина, безмятежно улыбается и продолжает танцевать, убивая сексуальностью наповал, что вроде бы противоречит невинности. Но Исин знает, о чём он говорит. И Исин знает, каков цвет невинности. Это цвет глаз человека, влюблённого в музыку и живущего танцем. Это цвет глаз Чонина.