♫ SixxA.M. — This Is Gonna Hurt
Луи опустил взгляд на ненавистный стол и шумно выдохнул, сжимая руки в кулаки сильнее. Его полуразмытое отражение из уставшего и разбитого горем человека постепенно превращалось в перекошенное яростью лицо. Чувство, которое заполнило его до краев буквально за две секунды, рвалось наружу, не оставляя здравому рассудку никакого шанса на победу. Можно смело сказать, что Луи сейчас был способен сделать абсолютно все, не давая себе в этом отчета. Ведь так это происходит — сначала тебя что-то не устраивает, и ты терпишь. Затем ты начинаешь конкретно раздражаться, но самоотверженно подавляешь это чувство в себе. На смену раздражению приходит злость, которую еще можно контролировать, правда, если запустить ситуацию, в какой-то момент неминуемо появятся гнев и ярость, которые контролировать уже никак нельзя. Именно в таком состоянии Луи вышел из квартиры, непозволительно громко даже для разъяренного человека хлопнув дверью, именно в таком состоянии сел за руль автомобиля и именно в таком состоянии поехал. Куда — он не думал об этом, просто ехал вперед, до побелевших костяшек пальцев сжимая руль и с остервенением вдавливая в пол педаль газа, обгоняя даже тех, кто ехал на скорости двести. Это состояние могло привести Луи к смерти, но судьба распорядилась иначе. Когда мужчина против воли представлял все новые и новые картины Элеанор с другим — он увеличивал скорость еще на десять километров в час, с силой сжимая зубы. Луи Томлинсон каждой клеточкой тела желал мести. Тогда он не понимал, насколько скоропостижным и необдуманным будет его поступок и насколько хуже он будет чувствовать себя после. Но сейчас он давил в звонок двери, сжав губы в тонкую линию, а ладони — в кулаки. Гарри открыл сразу, удивленно глядя на своего босса в джинсах, потертых Vans'ах и футболке, а, нужно заметить, на улице был конец ноября. — Оу, здравствуйте, мист... Юноша даже не успел договорить, как его грубо пихнули в квартиру, так что он отскочил на несколько метров. Мужчина холодным взглядом окинул его сверху донизу, и, помимо бесконечно безлюдных просторов Антарктиды, в голубых глазах зародилось еще что-то. Что-то похожее на страсть, похоть, что-то извращенное — так на мгновение показалось Гарри. А в следующее мистер Томлинсон спокойно развернулся и закрыл за собой дверь, щелкнув замком. Сделав несколько шагов к Гарри, он еле-еле ухмыльнулся, пихая того в сторону спальни. Сказать, что Гарри испугался, значит ничего не сказать. Его охватила настоящая паника. Если минуту назад Луи просто двигался в сторону кровати, то теперь он рывками сдергивал одежду с подчиненного. Сначала рубашку — пуговицы разлетелись по всей комнате, а Гарри взглянул на Луи умоляюще-испуганно-удивленно, не понимая совсем, что происходит. Когда Томлинсон расстегивал ремень его узких брюк, Гарри по-настоящему начал просить мистера Томлинсона остановиться, однако тот не обращал никакого внимания на его слова. Еще минута — и Стайлс был прижат к кровати; Луи смотрел на него сверху вниз, думая об Элеанор. Разбивали ли вам когда-нибудь сердце? Ему — да. Первое движение было самым ужасным, самым страшным и самым больным. Он не пытался сопротивляться, только стонал от боли и все еще просил Луи остановиться. Тот не слушал. Он еще яростнее вбивался в разодранное кольцо мышц, наполняя собой Гарри, и закидывал голову назад в физическом удовольствии. В порочном, неправильном удовольствии. Это не волновало Луи, когда он наотмашь хлестал Гарри ремнем по его спине и заднице, когда до синяков впивался пальцами в его бедра и до истерический, хриплых криков вдалбливался в него, оставляя унижение и кровь. Слабые попытки сопротивления в виде рывков туда-сюда были с ходу подавлены напряженными руками, на которых голубой сетью выделялись набухшие вены; Гарри не мог высказать сопротивление даже словами — теплая и влажная рука плотно прижималась к его рту, поглощая весь скулеж и все крики. Он яростно пытался дышать, но сердце безостановочно молотило в клетку из ребер, вырываясь наружу, и с каждым его вдохом член вновь вгоняли в него до основания, забирая еще один кусочек кислорода. Звуки состояли из стонов, рычания и низких подавленных воплей; каждая новая секунда уносила их дальше и дальше от адекватности, и в то время как Гарри отчаянно хватался за простыни в поисках спасения, Луи получал все больше преступного удовольствия от укрощения не такого уж слабого парня, с уголков глаз которого сейчас стекали слезы, падая на одеяло и впитываясь в ткань. Но даже самые сильные руки могут ослабнуть, и вот Гарри совсем обмяк в железной хватке мистера Томлинсона, позволяя ему забавляться с собственным телом, а себе — отдаться горьким и исступляющим ощущениям, которые были слишком широки по диапазону, чтобы называться наслаждением. Он никак не отреагировал, когда Луи случайно прошелся по бугорку простаты, но в следующее же мгновение новая гримаса на его лице частично иссушила слезы в сопровождении клацанья зубов; его мир вспыхнул огненно-красным, и все вокруг потеряло свой истинный цвет. Белая простынь, заляпанная кровью, стала беспросветно красной, пол с настилом рубашек и клочьев нижнего белья окрасился в бордовый, обезумевшее выражение лица мужчины над ним превратилось в сплошное алое пятно, и Гарри уже не отличал боль от чего-то другого, потому что всё для него теперь было боль. Замысловатый рисунок из ссадин, синяков, царапин по всему телу, горевшая огнем кожа спины и бедер, которая еще помнила «поцелуи» ремня, дорожки от мутных слез на лице, постоянно сдвинутые брови и периодически вырывающиеся наружу хрипы, обессиленные и сиплые; все смешалось в красную круговерть и неожиданно заполнило прежнюю пустоту до конца. Во всех смыслах этого слова. И Гарри был бы не против отдаться этому человеку, но сейчас все было слишком резко, слишком грубо, слишком больно. Луи вдалбливался в него со все нарастающей энергией, и когда похоть взыграла в нем с новой силой, делая из нормального человека абсолютного раба своих желаний, он дал Гарри свободу лишь на несколько секунд, прежде чем влажные от крови и постоянного облизования губы юноши не оказались на его члене. Луи хватал его за кудри и насаживал, до конца теряя голову и клочки разума. Желание мести, ярость, злость — такие чувства, которые не могут запылиться; если они долгое время копятся, рано или поздно они выйдут во всей своей красе. Луи Томлинсон не был из тех, у кого вспышки злости небольшие и кратковременные; он принадлежал к тем людям, из которых все негативное выходит за раз и в колоссальных размерах. И сейчас, когда Гарри чувствовал ржавый привкус собственной крови вместе с горьковатой спермой Луи на своих губах, ему казалось, что он оглох и ослеп, потому что он не слышал протяжного стона и звука бьющейся вазы, которую кто-то из них смахнул рукой, не видел написанное маслом выражение запретного блаженства на лице мужчины — он ощущал лишь только сумасшедшую, нечеловеческую боль на спине после нескольких ударов ремня по ней, будто кожу содрали вовсе и сейчас он представлялся миру в оголенной, незащищенной, униженной красоте. Луи упал на кровать рядом с Гарри, взглядом упираясь в потолок. Именно так выглядел мужчина сейчас — пустой и разбитый, ничего не значащий человек. Ему не стало легче после связи с Гарри, он не выпустил пар; наоборот — тихий скулеж рядом высекал в нем больший гнев, чем раньше, и все ужасные эмоции накладывались друг на друга, создавая ядовитую смесь. Еле сдерживая себя от очередного неправильного поступка, Луи встал с кровати и, накинув на себя какие-то вещи (он не помнил, были это его джинсы или Гарри), оставил Стайлса в полном одиночестве, наедине с болью и окончательно разбитым сознанием. На часах было около часа ночи, когда Луи покинул квартиру Гарри, накинув на плечи его пальто. Он шёл вдоль Темзы, выкуривая очередную сигарету — одну за другой, без остановки. Запах Гарри, который въелся в пальто также, как и в сознание (хоть сам он этого не понимал), замещался едким табачным дымом. Луи выпускал его из лёгких каждые пятнадцать секунд. Постепенно мистер Томлинсон начинал понимать, что сделала с ним неконтролируемая ярость и что он сделал с Гарри. Осознание пришло пару часов спустя, когда сигарета выпала из пальцев, свободным полетом падая в холодную воду и, издав короткий шепот, потухая. Руки запутались в волосах, оттягивая их в разные стороны и заставляя Луи захлебываться в собственной беспомощности. Он все больше осознавал, сколько боли принес человеку, который этого не заслуживал, и все больше его собственный поступок ранил самого Томлинсона. После того, как костер ярости был затушен необходимым снятием напряжения, после того, как холодный рассудок наконец вернулся к мужчине и поразил его пониманием в самое сердце, Гарри, лежащий на полу в обрамлении черепков вазы, клочьев одежды и постельного белья чувствовал, что его оставили догорать в пепле. Он тлел, как и жалкий окурок, выброшенный в темные воды Темзы. Гарри не знал, что на нем есть из одежды, не понимал, какое сейчас время дня и не испытывал ни малейшего желания открыть глаза и продолжать жить. Если час назад его мир был пропитанным красками и острыми ощущениями, сейчас, после взрыва, он был черным и глухим. Холодный воздух только дразнил, неосторожно касаясь свежих ран на спине Гарри, оставленных острыми осколками на полу. Когда боль на секунду затухала, оставляя хоть какое-то пространство в мозгу для мыслей о том, что только что сделал с ним почти любимый человек, ветер из окна вновь проходился по всему телу и выжимал из глаз соленые градины слез, забирая с ними все мысли. Он чувствовал себя осколком стекла бутылочного цвета, который волны размером с дом выбросили на сушу после шторма, и сейчас своим прозрачным телом он собирал все лучи, блистая на солнце. Гарри не дрожал, потому что даже это причиняло боль, сходную с переломом костей. Сейчас единственным его желанием было заснуть навечно.* * *
Бледно-желтые лучи проходили сквозь незанавешенное окно, слепя глаза и раздражая. Гарри перевернулся на другой бок, но тут же встретился взглядом с непонятной мешаниной на полу, оставленной вчерашними/или позавчерашними/или трехдневной давности (откровенно говоря, он даже не догадывался о дате) событиями. Панк тут же поежился, мгновенно ощутив нарастание чего-то внутри — скорее всего, отвращения — и попытался подняться на ноги. Теперь о себе заявило не только отвращение, но и нестерпимая боль по всему телу. Наконец у него появился простор для мыслей, и первая прокралась в мозг незамедлительно. Гарри почувствовал себя мальчиком для битья. Что, что могло побудить мистера Томлинсона совершить с ним подобное — унизить и морально, и физически, а потом попросту исчезнуть? Но, решив оставить выяснение причин на потом, Гарри сжал зубы и направился в ванную с безотлагательным желанием принять душ. Через минуту оттуда донесся крик — он увидел свое отражение. Омерзительно выглядящий мальчишка, чьи бывшие когда-то красивыми кудри свисали никчемными клоками на плечи, а все голое тело — абсолютно все — покрыто полным набором увечий. Как и тогда, когда его избили парни из собственной компании, только вот теперь его изнасиловал человек, от которого он ожидал этого менее всего. Гарри моментально почувствовал, как тьма подступает к нему со всех сторон, и, чтобы не потерять сознание снова, схватился рукой за бортик ванны, при этом опасно накренившись. Только вот, повернувшись к зеркалу спиной и увидев на ней следы от ударов ремня, он уже не смог удержаться и пошатнулся, скатившись по стенке ванны на пол. Гарри вмиг почувствовал то, чего не ощутил, когда проснулся. Ненависть к Томлинсону — она тонкой сетью окружила его и поймала в тиски. Гарри больше не пытался найти ему оправдания. Этот человек отныне был ему омерзителен.* * *
Хорошая память Гарри стала его же проклятием. Прошло уже бог знает сколько времени с того дня, об ужасных событиях напоминало только отсутствие вазы в комнате и любви в сердце, но он все никак не мог забыть. Когда парень вдруг переставал заполнять мысли чем попало, когда в них образовывалась пустоты — они мгновенно заполнялась кричаще-красным светом и взбешенным лицом Луи. Воспоминания не хотели его оставлять и по своей значимости они, к сожалению, перекрывали все, что было до. Гарри забыл, что Луи когда-то казался ему хорошим человеком, и грустная цена неконтролируемой ярости всегда именно такая.