О чём мы оба вскоре пожалеем...

«Есть нечто худшее, чем жизнь с тобой, ― это жизнь без тебя» Фредерик Бегбедер. «99 франков»

   Семь лет прошли мимо. О прожитом сроке говорили морщинки вокруг глаз родителей, обречённый грустью взгляд и лёгкая седина отца. Изо дня в день я, просыпаясь, шла в школу, а после вновь запиралась в своей комнате в ожидании следующего утра. Когда закончился этот мучительный ад, я сбежала в Порт-Анджелес, поступила в университет. Но даже эта жизнь не спасала меня. Временами мне снилась мама в объятиях того мужчины, а после картинка сменялась гематомами и царапинами от рук отца, фрагментами избиения, ругательств и ссор. Мама терпела. Терпела неоднократно. Она не сказала мне ни слова. Но впредь мы навек позабыли о Дне благодарения, о Рождестве, о зимней сказке и о последующим за этими праздниками дне рождения Митчелла. Он покинул нашу семью за день до того фатального происшествия. Женился. Это послужило первым толчком к разрушению.    В мой двадцать третий день рождения мне в университет пришло письмо от отца.    В конце весны шла череда выпускных экзаменов и зачётов. На пятом курсе об этом можно уже не волноваться, особенно если твоя успеваемость оценивается твёрдым «отлично». Но именно благодаря учёбе, книгам и зубрёжке я потихоньку переживала прошлое, воскрешала в себе девушку, хоть и весьма заурядную. Каждый день я посещала различные университетские кружки, в свободное время подтягивала неуспевающих и занималась благотворительной помощью. Моя жизнь не нуждалась в динамике. Я плыла по течению, сливаясь с привычным потоком. После университета меня ждала свадьба. Такая скорая и внезапная. Я решила взять пример с брата ― забыть обо всё путём замужества. Мой жених был хорошим мужчиной. Он не принуждал меня, не требовал чего-то из ряда вон. Долгое время мы просто общались, он помогал мне с точными науками, в некотором роде был наставником и…братом. Я свыклась с этой мыслью. Одним осенним вечером он сделал предложение. Я дала согласие. Большего и не требовалось.    В громкоговоритель ректор университета вызвал меня в свой кабинет. В самый разгар дня я сорвалась с занятий, рванула с первой встречной машиной в чуждую мне резервацию. Мозг отказывался верить. Он не давал чёткой картины происходящего, не воспроизводил ничего дельного, а только крутил в голове одну-единственную фразу ректора: «Хезер Вуд при смерти». Мама. Моя мамочка, мамуля. Она не выдержала, её сердце не выдержало.    Я в беспамятстве добралась до своего старого дома, в котором провела всё детство, в котором познала жестокую реальность, отделилась от семьи, стала чужой всем и, главное, самой себе. Здесь совершенно ничего не изменилось. Разве что местами облупилась и выгорела краска. Раньше отец каждое лето красил крыльцо в белый цвет, чтобы прекрасные яркие гортензии мамы могли выгодно выделяться на фоне белоснежного покрытия. Кусты прекрасных цветов давно перестали пылать той яркостью и жизнью, что прежде. Теперь они сливались с общей природой, лишь призрачно напоминая о былой значимости.    Отец проводил в спальню, которая некогда объединяла его с мамой, давала уединение, позволяла предаться любви. От резкого запаха лекарств меня пошатнуло в сторону. В воздухе висела смерть. Чёрная, безвылазная, гнилая, она стояла в углу, поджидая своего момента. Я не заметила, как за мной захлопнулась дверь, как отец оставил меня наедине с мамой.    ― Я не хотела, чтобы ты видела меня такой, ― прохрипела мать. С каждый словом из неё словно выходила секунда жизни, мгновение её молодости. ― Но мне стоит кое-что тебе рассказать, Рики. Выслушай и не перебивай.    Лицо матери не выражало эмоций. Когда я уезжала в университет, она провожала меня с тем же видом, но лишь с одним разительным отличием: она ещё была жива. По крайней мере, я так считала.    ― Почему?.. ― еле сдерживаясь, прошептала я. Хотелось спросить: «Почему ты сдалась? Почему бросаешь нас?», но слова комом застряли в горле.    Исхудавшая дрожащая рука матери легла мне на колено. Она всегда так делала, когда хотела открыть маленький жизненный секрет.    «― Рано или поздно любовь находит человека, ― говорила она, коснувшись тёплыми пальцами моей руки.    ― А как понять, что она тебя ищет?    Мама молчала».    Спустя некоторое время с высоты прожитых лет я с уверенностью буду рассказывать своим детям о бабушке: «Она была мудрейшей женщиной моей жизни».    ― В тот день я прощалась с ним раз и навсегда, ― просипела мама, ― молила забыть обо всём. Это было нечто большее, чем временная интрижка на стороне. Ты вряд ли поймёшь меня, но ты можешь постараться. ― Мать на несколько секунд зажмурилась и, сглотнув, продолжила притихшим голосом: ― Я не в силах рассказать тебе всё сама, не в силах ответить на твои вопросы. ― Глубокий прерывистый вдох. ― После того вечера я поклялась никогда не видеться с ним, поклялась забыть. Но однажды мне пришлось бы отвести душу. Поэтому я завела блокнот, где записала свои воспоминания, что касались наших встреч. Он в моём сундучке, а ключ от него я передаю тебе.    В мои руки лёг нагретый кусок железа. Мы всегда считали, что в своём сундучке мама хранит рецепты, которые в скором времени перейдут ко мне. Ни у кого даже желания не возникало заглянуть в него. Это было чем-то личным, интимным. Неприкосновенным.    ― Прочитай, а после сожги, ― наставляла мама.    Я взглянула в её затухавшие карие глаза. Они угасали также, как угасал озорной огонёк на спичке в руках у отца. Прекрасная роза погибала, проживала последние мгновения своей жизни. Брошенная, лишённая воды и тепла, одинокая, всеми забытая. Даже в тот день отец не решился подойти к матери. Не смог найти в себе сил коснуться её руки, последний раз посмотреть в глаза, сказать заветные «люблю, помню, дорожу» и отпустить. Он, понурившись, сидел в старом кресле, напротив которого раньше горела всеми мыслимыми и немыслимыми огнями ёлка. Напротив которого мы, будучи детьми, сломя голову бежали к подаркам и к празднику.