As the World Falls Down

      — Сара, пожалуйста, ещё раз. На этот раз я хочу от тебя больше непокорности, — выкрикнул Люк. — Ты злишься. Чудовище грозился убить твоего отца, а теперь он говорит тебе, что отпустит его. Ты пришла сюда зря. Тебя обманули.       Сара откинула волосы назад, закусив губу, чтобы удержаться от конфронтационной речи. Румянец на щеках выдавал её досаду на новую причину остановки. Патрик посмотрел на неё с тревогой. Она выглядела как на грани истерики: её ноздри раздувались от сдерживаемых вдохов, а зелёные глаза сверкали, глядя в пространство. Он невольно сделал шаг назад, выдвигаясь из предела её досягаемости на всякий случай, если её затаённое раздражение выльется на того, кто подвернётся под руку. Не то чтобы Сара когда-нибудь выступала в качестве своевольной примадонны, но сейчас она его пугала. Патрик сказал бы, что она обычно безошибочна в своей работе, постоянные же придирки Люка истощали запас её терпения. Они уже прошли сцену пять раз, а Люк находил недостаток в каждом прогоне. Патрик вот лично недостатков не видел.       Сара кивнула.       — Я отпущу его, — повторил Патрик рокочущим грудным голосом.       Сара долго хранила молчание. Встревоженный — забыла свои строчки? — он обернулся. Она взирала на него с выражением, коего он не мог описать — гнев, неверие, отчаяние... Оно застигло его на середине поворота и он замер, не в состоянии справиться с эмоциями, которые Сара выплеснула на него.       — Ты... ты отпустишь его? — вопросила она слабым голосом, делая шаткий шажок по направлению к Патрику. Вытянула руку. Сжала в кулак. — Ты отпустишь его? — повторила она громче. Её глаза вспыхнули.       — Тогда почему я здесь? — закричала она, вцепляясь себе в волосы, и упала на землю. Патрик сделал шаг, протянув руки, чтобы поймать её.       — Закончили. Мне жаль, Сара, но это не то.       Сара подняла взгляд из-под завесы волос. Актёрский состав столпился вокруг сцены, наблюдая, как Люк отыскивает ошибку за ошибкой у исполнительницы главной роли. Та поднялась на ноги. Она чувствовала взгляды актёров, сосредоточенные на её фигуре как лучи света, выталкивая её на первый план, слышала невысказанные комментарии, критику, которую они не осмеливались произнести.       Люк сидел в первом ряду со сценарием в руке и смотрел на Сару прямолинейными карими глазами. Грязно-карими глазами, подумала она жестоко.       — Тебе нужен перерыв? — спросил он доброжелательно.       Предназначалось доброжелательно, а воспринялось обидно. В тот момент его доброта взбесила её больше, чем могло бы всё остальное. Это напомнило ей о подростковых годах с отцом и мачехой, всегда таких практичных и логичных. Это заставляло её чувствовать себя неразумной и испорченной, даже если это было не так. Она предпочла бы, чтобы они орали друг на друга, как она и её мать, и забыли о споре через пять минут. «Перерыв?» — скептически подумала она.       — Нет, позволь мне попробовать ещё раз, — ответила она. Её зелёные глаза полыхали решимостью.       Режиссёр ничего не сказал, просто махнул всем продолжать и откинулся на спинку сиденья.       Схватив с пола лежащую там бутылку воды, Сара отпила и мысленно повторила свою реплику. Как ещё можно это сказать? «Ты должна найти свой собственный способ вжиться в роль, — поведал кто-то ей однажды. — Найти свой способ и придерживаться его». Но как это сделать? Закрывая бутылку, Сара глубоко вдохнула и закрыла глаза, пытаясь вспомнить, ощущала ли когда-нибудь то же неприятие, что Красавица чувствовала к Чудовищу. Почти самопроизвольные слова пришли ей на ум.       «Берегись, Сара. Я был великодушен. Но я могу быть и жесток. Я перевернул мир с ног на голову, и всё это я сделал ради тебя! Разве это не великодушие?»       Патрик непроизвольно сделал ещё один шаг от неё назад, когда она положила бутылку на пол и выпрямилась. Даже не оборачиваясь, она напугала его напряжённостью, читавшейся в линиях тела. Когда же она обернулась... его чуть не хватил инфаркт.       — Ты отпустишь его? — спросила она. Её голос был странным образом лишён всяких эмоций.       Люк подался вперёд в своём кресле.       — Ты... ты отпустишь его, — повторила она, задумчиво смакуя каждое слово. Она горько усмехнулась. Это смех передал силу её отчаяния. Обняв себя, она смеялась и смеялась, пока Патрик не засомневался, не свёл ли Люк её с ума окончательно. Он мог только смотреть на Сару. Только тогда, когда она подняла к нему лицо, он понял, что она плачет, слёзы ярко блестели в свете рампы. Каждая капля сверкала как бриллианты, и он наконец понял, как в оригинальной сказке слёзы Красавицы стали бесценными алмазами. Ненависть была в глазах Сары, ненависть, замешательство, отчаяние и ярость. Ненависть прежде всего. Он не думал, что кто-то мог так ненавидеть. Патрик отпрянул, как будто она ударила его физически.       — Тогда что я здесь делаю? — воскликнула она, требовательно, навзрыд. — Зачем я пришла сюда, если не ради спасения моего отца?       Патрику захотелось обнять её, унять её плач, сказать, что всё будет хорошо. Вот только он был Чудовищем и не мог прикоснуться к рыдающей перед ним деве с его когтями. Он беспомощно развёл руками. «Мои лапы разорвут тебя в клочья». В любом случае, он бы лишь оттолкнул её, если бы попытался к ней прикоснуться.       — Если бы ты не пришла, понимание того, что ты не сделала ничего для спасения отца, разрушало бы твою семью, пока сам его вид не стал бы ненавистен, — ответил он. — Он стал бы ежедневным напоминанием твоей трусости. Это разбило бы твою семью.       — И что теперь? — возразила она. — Ты заставил моего отца поверить, что он трус, пожертвовать своей дочерью, чтобы он мог жить.       — Я обещал, что ты не пострадаешь... Ах, я понимаю. Слово Чудовища не имеет веса.       Она промолчала, отказываясь подтвердить или опровергнуть его слова, отвратив от него лицо. Её руки были до сих пор обёрнуты вокруг плеч, как будто она могла распасться на части. Она распадалась, падала, и мир падал с ней. Единственным её якорем была её ненависть.       — Что теперь? — безучастно спросила она. — Что станет со мной?       Патрик решился сделать шаг вперёд, только шаг. Он поклонился.       — Ты почётная гостья в моём замке. У тебя будет всё, что захочешь, — ответил он.       Тогда она бросила на него полный презрения взгляд. Его поклон дрогнул. Он чувствовал себя неуклюжим, грубым. Он чувствовал себя как Чудовище. Но ведь он им и являлся. Это был взгляд, который видел насквозь, минуя громкие слова и красивые жесты, зрел подспудную истину.       — Всё, кроме моей свободы, — сказала она холодно. — Я не гостья. Я твоя пленница. Благодарю за то, что напомнил.       Тишина гудела от отсутствия звука, который ждали, затаив дыхание, ждали чего-то. Пускового сигнала, знака, жеста или слова, возможно. И вдруг кто-то начал хлопать. Аплодисменты зазвучали в пустоте, и их звук разрушил чары. Хлопал Люк, по-прежнему наклоняясь вперёд в своём кресле, с усмешкой на губах. И околдованные зрители снова стали членами труппы, прижав руки к бешено бьющимся сердцам. Патрик испустил вздох облегчения.       — Это было чудесно, Сара. Именно так мне от тебя это и нужно на премьере, — сказал Люк.       Но Сара продолжала стоять в объятиях собственных рук, её длинные чёрные волосы скрывали лицо от обзора. Трудно было стать Сарой Уильямс снова, трудно отказаться от ненависти, которую она создала. Она и не знала, что могла так ненавидеть. Она не знала, могла ли так когда-то ненавидеть. Её дыхание стало надсадным, заметил Патрик, грудь вздымалась от каждого вдоха, как будто она старалась восстановить над собой контроль. Она издала слабый смешок, устало потирая лицо одной рукой.       — Прости, дашь мне минуту? — попросила Сара. — Я немного увлеклась.       Люк уже был на ногах.       — Да, разумеется...       Но Сара уже бежала со сцены за кулисы. Патрику попалась на глаза Амелия, что была одной наблюдающих. «Что это с ней?» — одними губами спросила она его. Тот пожал плечами. Провёл пальцем линию вниз по щеке. «Без понятия. Думаю, она плачет».       Сара таращилась на своё отражение, наблюдая, как вода, которую она плеснула на лицо, прокладывает кривые дорожки по щеке медленно нисходящими следами. Капли, задержавшиеся на ресницах, сверкали точно хрусталь. Слёзы потерялись среди капающей воды, замаскировались и спрятались. «Прямо как в той песне, которую папа любит играть, "Дождь и слёзы"», — подумала Сара, дотягиваясь прочертить пальцем водяные тропинки.       Она услышала, как позади хлопнула дверь, затем осторожный голос Амелии.       — Сара, ты в порядке?       Сара обернулась, широко распахнула глаза. Выражение их смягчилось при виде миниатюрной рыжей девушки, но это была секундная оплошность перед тем, как она успокоилась. Натянув обратно маску холодного равнодушия, хладнокровную и отчуждённую, она отвернулась к зеркалу:       — Да, всё хорошо, — произнесла она. — Обычная глупость, мне что-то попало в глаз.       У Амелии лопнуло терпение.       — Ты сама глупость, — сорвалась она. — Я тут пытаюсь быть милой и внимательной, а ты на меня просто забиваешь! Вообще не понимаю, чего ради я волнуюсь. Ты никогда не разговариваешь со мной, ты всегда говоришь «нет», когда я приглашаю тебя пойти с нами. Ты глупая, эгоистичная снобка!       Она была удивлена звуком Сариного смеха. Это было нечто между смехом и рыданием.       — Да, я знаю, — горько хмыкнула она. — Ты хороший человек, Амелия. Ты добрее, чем я того заслуживаю.       Амелия покинула дверной проём и подошла к ней. Сара не двинулась, чтобы уклониться.       — Тогда почему ты всегда такая? Как... как будто не хочешь с нами общаться? — спросила она.       — Это сложно, — пробормотала Сара, глядя на то, как в раковину сливается вода. Она выключила кран. Поток стал струйкой, закружившись в мини-водовороте вниз в канализацию. — Это всё пьеса. Я чувствую, что произойдет что-то ужасное, и если я расслаблюсь, если ослаблю оборону и начну получать от неё удовольствие, она меня поглотит. Я боюсь, что она... оживёт. Я должна установить границы. Это работа. Я не могу позволить ей стать частью моей жизни.       — Это же только понарошку, — сказала Амелия. Она задала себе вопрос, осмелится ли положить руку на плечо Сары. О том, чтобы обнять её, не было и речи. Вместо этого, она прислонилась к соседней раковине для того, чтобы посмотреть Саре в лицо. Выражение его было тщательно бессодержательным, ничего не отображая. С трудом верилось, что она плакала за пару минут до этого. — Но ведь ты позволяешь себе стать частью истории. Это не реально. Это просто история.       «История»... Сара выдавила слабую улыбку.       — Знаю. Я думаю, что всем, наверное, интересно, куда мы запропастились. Давай вернёмся.       Проблема Сары, размышляла позже Амелия, наблюдая как актриса-брюнетка проходит другую сцену — на этот раз с Кайлом, купцом, — в том, что у неё слишком живое воображение. Это же всего лишь игра. Всего лишь притворство.       «Да, но если ты веришь во что-то достаточно долго и достаточно сильно, то это зачастую сбывается», — шепнул ей внутренний голос.       — Что ты об этом думаешь? — поинтересовался Патрик, тронув щёку своей девушки поцелуем, и предложил свою бутылку с водой и шоколадный батончик, её криптонит и проклятие всей жизни.       Амелия улыбнулась ему. Он поцеловал её в губы.       — Ничего, — ответила она, разворачивая шоколадку и жадно откусывая. — Только то, что Сару не поймёшь. Она положительно лучшая актриса, какую я видела, но немного скованная. Если бы текст не был написан в сценарии, я бы решила, что для неё значимо каждое слово.       — Нет, — тихо сказал Патрик. — Я проходил сцену напротив неё, и могу сказать: для неё значимо всё, что она говорит. Меня это напугало.       Амелия скептически вскинула бровь, но её глаза были широко раскрыты, и она перевела взгляд со своего бойфренда на темноволосую девушку под огнями рампы — там Сара в мольбе протягивала пустые руки. Её зеленые глаза были полны печали, а также решимости.       — Я пойду, — говорила она твёрдо. — Это было моё глупое желание. Я должна встретиться с последствиями лицом к лицу.

***

      — Всем спасибо. На сегодня всё, — объявил Люк в конце дня. — Увидимся в понедельник. Сара, можешь остаться на несколько минут? Я хочу поговорить с тобой.       Зеленоглазая девушка остановилась на середине процесса закидывания на себя сумки, потом пожала плечами. Она улыбнулась актёрам, которые хлопнули её по руке, желая спокойной ночи. Амелия и Патрик задержались у двери, миниатюрная ирландка поинтересовалась у Сары, не составит ли та им компанию, но она лишь покачала головой. Парочка ушла, оставив Люка и Сару в театре одних.       — Присядь, — попросил он, указывая на кресло. Она мотнула головой. Режиссёр вздохнул, опускаясь в кресло, которое предлагал и предусматривал для неё.       Она была холодной и отстранённой, как и всегда. Он задавался вопросом, как молодая девушка, которой только двадцать два года, может быть такой сдержанной и бесстрастной. Её длинные чёрные волосы были убраны с лица заколкой, резко контрастируя с нежной бледностью кожи. Сара смотрела на него бесстрашно и выжидательно. Он задумался, смотрела ли она хоть на кого-нибудь с мягкостью в этих зелёных очах.       — Сара, ты в порядке? — сказал он наконец.       — Да, конечно, — ответила она, удивлённая. — Почему бы мне не быть?       Она казалась искренней. Но, с другой стороны, Люк никогда не мог быть уверен насчёт Сары. Она была слишком хорошей актрисой, чтобы верить ей на слово.       — Ты выглядела… встревоженной сегодня утром, во время той сцены, — деликатно сказал он.       Сара моргнула, а затем начала смеяться.       — Ах, это, — она отмахнулась рукой. — Я не выспалась прошлой ночью, и после того, как заставила себя заплакать, не смогла остановиться. Я на самом деле плоха в слезах, как ты мог заметить.       — Понятно, — медленно сказал Люк. Вообще-то он не заметил, но не был уверен, что хочет обращать внимание на то, что ей удались бы её реплики без слёз перед бегством со сцены. — Ладно, обещай мне, что ты по крайней мере хорошо выспишься перед премьерой. Мы не можем позволить тебе прерываться между сценами во время представления.       — Конечно, сэр, — произнесла она. — Просто это был очень уж странный сон. Ручаюсь, это больше не повторится.       — Странный сон?       Сара оторвалась от складывания сумки.       — Наверное, у меня просто разыгрывается воображение, — сказала она. — Помнишь, я говорила, что люблю сказки? Мне приснилось, что я спала в замке, увитом терниями.       Люк совершенно застыл.       — И больше ничего? — спросил он.       Сара на мгновение задумалась.       — Думаю, что так. Я проснулась во сне, и там был кто-то... кто-то знакомый... — Она покачала головой. — Не могу вспомнить. Сон ускользает.       — Ясно. Увы, это неправильная сказка. Доброй ночи, Сара.       — Спокойной ночи, Люк. Приятных выходных.       Он смотрел ей вслед. Было ли совпадением, что им приснился один и тот же сон? Тем не менее, во сне он не добрался до спящей принцессы. Он бродил по пустым коридорам и залам, ища и ища... Наконец, он пришёл к двери в конце длинного коридора, к последней двери. Когда он открыл её, то проснулся в своей постели у себя дома.       Правда, она проснулась во сне. В чьём?       — Прекрати, Люк, — резко приказал он себе. — Ты ведёшь себя как влюблённая девчонка. Это наверняка даже не тот же сон.       Это был самый лучший совет. И всё же он поймал себя на том, что лезет в карман и вынимает оттуда хрустальный шар. Он ждал, когда появится таинственный незнакомец и потребует обратно свою собственность. «Но прошёл только день, — сказал он себе. — Почему он дал мне это?»       Ему почудилось, что он увидел принцессу, стоящую на башне, глядя оттуда на своё королевство. К ней безмолвно подкрался принц с любовью на устах. Но когда Люк присмотрелся внимательнее, они исчезли.

***

      Сара пришла домой и обнаружила неприлично огромный букет красных роз, ждущий её на пороге. Длинные стебли перевиты чёрной лентой, багровые лепестки цвета страсти и сердечной раны. Они были прекрасны, благоухая диким, глубоким и тяжёлым ароматом, который окутывал её подобно невидимым объятиям. Карточка гласила: «Красавице». Имени не значилось. Она рассеянно пошла за вазой, задумавшись, как поступить с розами. В конце концов Сара расставила их по всей квартире, и запах разлился в воздухе.       Розу самого насыщенного оттенка она поставила возле своей кровати, рядом с фотографией себя с братом. Цветок сонно кивнул, как будто стоя на страже над спящим силуэтом. Один лепесток упал.

***

      В ту ночь ей снилось, что она стоит на вершине самой высокой башни замка. Розы буйно разрослись над каменным парапетом, их глубокий таинственный аромат был столь реален, что практически ощущался на вкус. Земля раскинулась внизу, тёмная и загадочная в свете звёзд на небосводе, звёзд, незнакомых Саре. Они блистали столь же ослепительно, как бриллианты. Как и полагается во сне, она всё ещё была в ночной рубашке. И мир распростёрся у её ног.       — Как тебе нравится пейзаж? — мягко спросил из-за спины глубокий голос.       Она обернулась и обнаружила, что позади в нескольких шагах стоит Король Гоблинов, элегантно одетый в красную блузу, чёрный жилет и чёрные бриджи, заправленные в чёрные сапоги, начищенные до такого блеска, что отражали звёзды в небе. Красный шёлк его рубашки переливался, как кровь в лунном свете.       — Красиво, — отозвалась она, вновь оглядываясь за парапет. — Даже в свете луны всё выглядит... безмятежным. Я никогда не думала, что он может выглядеть так идиллически.       — Видимо, ты решила, что всё в моём королевстве не очень-то.       Он был у неё за спиной. Она чувствовала его, её чувства трепетали от осознания его присутствия, такого властного, такого несравненного и такого неукротимого. И такого близкого к ней. Всё его существо излучало могущество, угрожая завладеть ею. Она взглянула на него, на его профиль, холодный и невозмутимый в ущербном свете. Он мог быть с тем же успехом выточен из мрамора, столь неподвижен и столь красив он был на вид. А мог быть и изо льда. Почувствовав её взгляд, он оглянулся, приподняв одну бровь в изящном скептицизме.       — Ты дал мне мало оснований полагать иначе, — ответила она спокойно.       — Полагаю, что так, — признал Король Гоблинов. — Как тебе мой Лабиринт теперь, когда ты вольна любоваться им, не отвлекаясь?       Она окинула взглядом мир. Там были парки из живых изгородей во всём их безукоризненном великолепии, испещрённые фонтанами серебряной воды. Леса причудливых деревьев множества цветов, мерцающих живыми огоньками в тусклом свете луны. Даже коварное болото лежало спокойно и обманчиво красиво, опровергая свою зловонную природу. С другой стороны были никогда не хоженые ею сады, заросшие цветами, что сияли даже ночью. Искрилось озеро, его тихая гладь серебряным зеркалом отражала звёздную ночь. Слышалось чьё-то пение, дивный глас пронзал ночь будто золотой стрелой. Где-то в этой стране чудес её друзья спали и видели сны.       — Очень даже, — ответила она честно и чуть мечтательно. — Это почва для грёз. Нет, мне даже не начать мечтать о подобных вещах!       Король придвинулся поближе, и кровь Сары загудела сильнее, словно ощущая его своим током под кожей. Он стоял рядом с ней, небрежно опираясь на парапет. Было что-то шальное в его запахе, от чего пробирало дрожью вдоль позвоночника.       — Но ты можешь, — прошептал он. Когда она не ответила, он обошёл её и улыбнулся. Всё такой же невыносимо высокий. — Я рад, что тебе всё-таки нравится.       — Что ты имеешь в виду под «я могу»? — осведомилась она вместо этого, с редким для сна прозрением. Она отступила от парапета.       Король Гоблинов посмотрел на неё умоляюще.       — Мы не можем просто наслаждаться видом? — попросил он.       — Нет. Что ты имеешь в виду под «я могу»? Почему я здесь? — Сара слышала лишь собственное требование. Видимо, её сон сам знал то, чего не знала она. — Я думала, что оставила всё это в прошлом. Я тебя победила.       Что-то — гнев? Раздражение? — мелькнуло в его тёмных глазах, но он поборол это.       — Мы это уже прошли, — мягко напомнил он ей.       — Тогда почему ты привёл меня сюда? Разве ты... — Она запнулась на слове. — Разве ты не должен меня ненавидеть? То, как я поступила с тобой...       — Да, ты унизила меня. Я ненавидел тебя тогда, но трудно ненавидеть того, в ком нуждаешься, и, к сожалению, я нуждаюсь в тебе, — с горечью признался он. — Иди сюда, Сара. Взгляни.       Он указал на пейзаж под парапетом башни.       — Всё это, всё, что ты видишь, — это часть твоего воображения. Каждой детали моего Лабиринта, каждому существу, обитающему в его стенах, послужили причиной игрушки и книги из твоей комнаты. Ты пробудила к жизни даже меня. Это сила твоих грёз, Сара. Они оказались настолько сильны, что вырвали меня из моего сна, навязали эту форму мне и этому миру. Этот Подземный мир — твой мир.       — Мой мир? — повторила она, глядя на простирающийся под ней пейзаж.       Да... когда-то у неё была мягкая игрушка, которая выглядела в точности как сэр Дидимус. Она давным-давно отдала её Тоби, но карлик-книгодержатель остался, сторожа книги в её квартире. Головокружительный плакат Эшера рядом с кроватью — точное изображение замка Короля Гоблинов — остался в отцовском доме. Теперь она знала, почему больше не выносила смотреть на него, но не могла выбросить. Даже нежный рыжий монстр, Людо, был вдохновлён книгами, которые она дала Тоби.       Золотисто-серебристая голова наклонилась близко к ней.       — Твой, — шепнул он.       Потянувшись перед Сарой, Король Гоблинов сорвал розовый бутон с багровыми лепестками и преподнёс ей. Лепестки влажно блеснули в лунном свете, точно сгустки крови. Он очарованно смотрел на то, как её ресницы задели щёку, когда она моргнула. Пьянящий аромат её парфюма, мощнее даже аромата роз, бросил его в дрожь желания.       — И всё в нём, в том числе и я. Всё в этом мире твоё. Если ты захочешь.       «Если ты захочешь меня...»       — А что будет, если я откажусь? — спросила она, оборачиваясь к нему лицом.       Как он близко! Ей бы хотелось, чтобы он не смотрел на неё таким особенным образом, очами, которые были одновременно такими знакомыми и такими чужими. Трудно было описать выражение его лица, такое устремлённое и пронзительное. Словно бы, глядя на неё, он больше никого и ничего не видел. Мир сузился для него лишь до пределов башни и двух находящихся на ней лиц. Как будто она была центром его вселенной. Она не знала, как реагировать.       Его брови сошлись, и он отступил, как будто её слова рассекли то, что удерживало их друг возле друга. Его рука сжалась в кулак, давя бутон и осыпая розовые лепестки. В темноте они казались каплями его крови. Раскрыв руку, он пустил их по ветру.       — Ничего, — ответствовал он коротко. — Ты перестанешь видеть свои странные сны, а в Подземье всё будет идти своим чередом, так же, как это было на протяжении последних семи лет без тебя. Но оно будет беднее без твоих грёз, поддерживающих его. Хоть я не настолько жесток, чтобы пожелать такой судьбы этому миру, Сара, но я могу быть жесток.       Тишина тяжело зависла в воздухе, исполненная невысказанных чувств. Они давили на Сару, отягощая надеждами и желаниями прошедших семи лет. Может быть, ей мерещится выражение, написанное на красивом лице короля? Может, ей померещилось предыдущее выражение? Поднялся ветер, порывом бросив волосы ей в лицо и взметнув его волосы золотым нимбом. Лик Короля Гоблинов вновь был бесстрастен и непроницаем.       — Ночью в Подземье холодно, — сказал он лишённым эмоций голосом. — Тебе следует вернуться.       — Я думаю, что могу делать в моём мире всё, что хочу, — отрезала Сара, рассердившись на его снисходительный тон. Она выпрямилась и каким-то образом умудрилась выглядеть достойно даже в ночной рубашке, что мало защищала от холода ночного воздуха и буравящего взора смотрящего на неё человека. Тот лишь приподнял бровь, скривив губы. Сара не стала краснеть.       — Ты останешься здесь со мной? Наедине? — небрежно вопросил он.       Когда она не выразила протеста, он вздохнул. Несколько шагов, и вот он рядом с ней, опуская на её плечи тяжёлый плащ темнее самой ночи. Его руки, казалось, задержались на какой-то миг на плечах Сары, когда он пробормотал ей на ухо:       — Считай себя предупреждённой.       Они стояли бок о бок у парапета, пока не пробил тринадцатый час.       Она проснулась в своей комнате в Надземье; солнечный свет скакал по потолку и стенам спальни знакомыми узорами. Всепроникающий запах роз донёсся от поникшей розы у кровати. Пробудил Сару звук отчаянного царапания по ковру. Мерлин. Чувствуя, что его хозяйка встала, пёс вспрыгнул на кровать и уселся там, высунув язык. Аккуратно отпихнув Мерлина в сторону, Сара закрыла лицо рукой.       — Это был сон, — бормотала она сама себе. — Это был сон, это был сон...       Необычайно яркий сон, допустила она позже, ставя собачью миску перед воодушевлённым и голодным Мерлином — порой она недоумевала, как существо его размера может съедать так много. Но сон вертелся на краю сознания. Чрезвычайно подробный и удивительно связный для сна. Она вспомнила грёзы подобно этой в бытность свою ребёнком, когда фантазировала и играла с самодельными костюмами и игрушками, воспроизводя сцены из любимой книги «Лабиринт» — грёзы столь живые, что при пробуждении мир казался серым по контрасту. Грёзы, в которых небо было розовым, а ветер напоён песнями цветов. Некто собирал звёзды с фиолетового ночного неба, и они становились алмазами в его мешке.       Ей даже однажды приснился «Лабиринт», сложная путаница переходов, что прятала замок Короля Гоблинов. Она вспомнила, как заплакала, очнувшись от этого сна, вспомнила страшное чувство потери, когда открыла глаза и увидела стены скучного дома, вспомнила ощущение, что часть жизни закончилась навсегда.       Толчок по ноге вернул Сару в бренный мир. Мерлин моляще смотрел на неё, наклонив голову с таким видом, перед которым хозяйка не могла устоять, и пёс знал это. «Гулять?» Сара потрясла головой, отшвыривая прочь томительные мысли, и потрепала Мерлина по шерсти.       — Ты ведь сегодня не просто такой очаровашка? — спросила она. Собачий хвост яростно завилял вперёд-назад. — Ну, иди за своим поводком, Мерлин. Поводок.       Позже тем же днём, накормив и выгуляв пса, Сара, свернулась калачиком на диване с большой потрепанной копией «Призрака оперы» Гастона Леру. Друг как-то потащил её на мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера в колледже, и она моментально влюбилась в трагическую историю одноимённого героя, который был чем-то между героем и злодеем, живущим в своём подземном лабиринте под оперным театром, пока любовь не побудила его похитить красивую оперную певицу. Она бродила у театра в слезах, и обет любви Призрака эхом звучал в её голове. Она сразу купила саундтрек и книгу.       Нежась в пятне солнечного света, она дремотно читала. Ваза с розами стояла возле её локтя. Она представила себе комнату, устланную розами, красными, белыми, и розовыми и бордовыми, усыпанный ими путь в логово Призрака, когда Кристина впервые вошла туда. Даже в книге Призрак вырисовывался как таинственная и могущественная фигура. Он представлялся Саре высоким, всегда хорошо одетым, каждый его жест грациозен и напряжён из-за сдерживаемой силы. Даже при том, что он мог быть изуродован, его глаза безусловно должны были быть повелительными, и, возможно, немного необычными. Немного опасными, может быть, даже немного жестокими, но это только прибавляло ему шарма.       Немного похоже на Короля Гоблинов из «Лабиринта».       Но у Призрака имелось имя. Эрик. А какое имя у Короля Гоблинов? Она знала, что у него должно быть имя, но не могла вспомнить его. Придётся найти книгу и посмотреть. Как странно, что она забывает эту деталь, при том, что знает всю книгу наизусть. Теперь, когда она подумала об этом, то не смогла вспомнить, чтобы в книге называлось его имя. Как странно! Тогда почему ей кажется, что у него было имя?       — Но это не моё истинное имя, — сказал он, развалившись в кресле напротив. — Моё настоящее имя, имя, что дала мне мать при рождении, утеряно во времени. Как Эрик из твоей книги, я пришёл в мою с нынешним именем совершенно случайно.       — Но я не могу вспомнить даже это! — запротестовала она.       Он улыбнулся. Улыбка вышла печальной.       — Вспомнишь однажды, — заверил он её. — Теперь ты должна проснуться, иначе проспишь весь день напролёт.       Она послушно открыла глаза. В кресле никого не было. Комнату заливал красноватый свет заходящего солнца. Она обнаружила, что уронила книгу. Вместо этого она сжимала стебель белой розы, лепестки которой были испачканы алым от уколотого пальца.

***

      — Дорогая, ты, похоже, не в особом восторге от пьесы, — посетовала Линда Уильямс. — Премьера на этой неделе.       Сара ковырялась в своём салате.       — Это просто пьеса, мам.       — Но ты главная героиня! — возразила Линда. — Ты зарабатываешь себе репутацию в своих кругах, дорогая. Ты должна гордиться собой. Сперва Элизабет Беннетт, теперь Красавица. Я слышала, что Люк Жерар жёсткий режиссёр, а выбрал он именно тебя.       — Он выбрал меня из-за моей внешности, а не из-за моего актёрского умения, — удручённо заспорила Сара, давя несчастное авокадо в кашицу.       Линда нахмурилась, приглядевшись к дочери. Кто-то мог бы счесть кастинг дочери на основе единственно внешности за комплимент, Линда же всё поняла. Сара никогда ничего не делала наполовину. Перфекционистка и настоящая гордячка, Сара хотела быть принятой за свои способности, а не за красоту или связи. Она даже взяла сценический псевдоним, чтобы скрыть родство между собой и Линдой.       — Он бы не стал держать тебя, будь ты плоха, — сказала Линда. — Так что не это тебя беспокоит.       Её красивая дочка вздохнула, побеждённо положив вилку. Салат не хотел быть съеденным.       — Я не знаю, как это описать, — проговорилась она. — Я помню, что ты говорила о претворении истории в жизнь, но мне кажется, будто она берёт надо мной верх. Каждый раз всё труднее и труднее вспомнить, как стать снова Сарой Уильямс, а мы ещё даже не добрались до генеральной репетиции. Мне даже начали сниться по-настоящему странные сны.       Линда подалась вперёд.       — Какие сны? — тихо спросила она.       — Сказочные, — ответила Сара. — Как те, которые у меня были, когда я была поменьше, и я там принцесса. Я танцую в красивейшем платье, воображаю себе красивого партнёра. В другом сне я спала в замке, покрытом розами и шипами. И всегда я будто знаю о чём-то в моих снах, чего не понимаю, когда просыпаюсь.       — О чём же? — подстегнула Линда.       Сара закрыла глаза. Образы возникали быстро, тая сверкающими картинами, которые перетекали друг в друга, не удерживая надолго очертания.       — Нечто, что произошло раньше, вот только я не могу вспомнить, — ответила она. — Нечто важное. Нечто особенное, возможно, даже прекрасное. И там человек, и он красивый. Я знаю, это странно, описывать человека как красивого, но не могу подобрать для него никакого другого слова. Он — Король Гоблинов из сказок о гоблинах, которые ты читала мне в юности, и мы говорим о том, чего я не помню.       — Возможно, оно и к лучшему, — услышала Сара слова матери. Когда она открыла глаза, то увидела, что мать очень бледна, даже под макияжем. — Это всего лишь сон, милая. У тебя разыгралось воображение.       — Но эти сны такие... связные. Всегда та же тематика, всегда тот же самый человек. Всегда в основе то, что я забываю, — сказала Сара, качая головой, словно для того, чтобы смахнуть паутину с мыслей.       Линда сжала руку Сары.       — Сара, послушай, — зашептала она горячо. — Это просто сны. Они не могут навредить тебе. Забудь об этом человеке, этом... этом Короле Гоблинов. Гоблинов на самом деле не существует. Пьеса — не реальность. Это просто история. Когда ты снимаешь свой костюм, ты больше не её часть. Ничто из этого не реально.       Сара в изумлении уставилась на Линду. Она никогда не слышала, чтобы мать говорила так страстно, не со сцены, во всяком случае. Но карие глаза старшей женщины горели, а рука, которая держала её руку, была до крайности бледной.       — Мама...       Но Линда уже отпустила её и подала официанту знак принести им кофе.       — Кофе или чай? — поинтересовалась она. — И я хотела бы один из тех восхитительных чизкейков, пожалуйста. Сара, ты должна попробовать их чизкейки. Кстати, Джереми хочет пригласить тебя на вечеринку, чтобы отметить спектакль.       По дороге домой в тот вечер Сара наткнулась на Люка.       Он шагал по улице у её квартиры, сунув одну руку в карман джинсов, и рассматривал здания и номера домов. В другой руке он стискивал бумажку, жёлтую под жутковатым светом фонарей. Они высвечивали медные пряди в его каштановых волосах, почти чёрных в полумраке. Сара заметила, что режиссёр бормочет себе под нос. Казалось, он что-то ищет.       — Люк. Что ты здесь делаешь? — полюбопытствовала она, отрывая его от размышлений.       Он повернулся в почти виноватой манере.       — Сара, — поприветствовал он, поспешно заталкивая записку в карман и оправляя пиджак. — Необычно тебя здесь видеть.       — Я живу в этом районе, — уведомила она, сощурив глаза — совсем чуть-чуть! — скептически. — Ты заблудился? Выглядишь потерявшимся.       — Ох, точно, — сказал он несколько торопливо. Он провёл рукой по волосам, спутав их ещё больше, и нервно засмеялся. — Точно. Разве что немного. Я слышал, что тут есть просто превосходный ресторан, называется «София». Не хотел выглядеть так, будто не могу найти его.       Сара рассмеялась. Это был добрый смех, не означающий насмешки над режиссёром, и он не обиделся. Он нерешительно улыбнулся.       — Ты не особенно заблудился, — объяснила она с искоркой в зелёных глазах. Она указала в направлении, откуда шла. — «София» в той стороне, прямо за углом, но они уже закрылись. Я только что оттуда. Надеюсь, ты ни с кем там не встречаешься?       Он снова провёл рукой по своим каштановыми волосами бессознательным жестом.       — Я просто везунчик! — высказался он, смиренно пожав плечами. — Наверное, мне придётся попытать счастья в другом месте, раз так. Нет, я сам по себе. И слава Богу, ага?       — Я живу здесь, — слова у Сары вырвались сами собой. Он выглядел таким удручённым, почти сконфуженным, что не смог найти ресторан. Она указала на близлежащую дверь. — Почему бы тебе не подняться? Ты прошёл сюда пешком всю дорогу, а у меня есть чизкейк из «Софии».       — Не хочется навязываться, — произнёс он медленно, нерешительно, словно бы даже мешкая.       — Всё в порядке, — сказала она. Она полезла в пакет с остатками еды в поисках ключей. — Мы же друзья, так?       Он вскинул бровь.       — Разве? — спросил он. — Я думал, мы просто вместе работаем.       — Ну, не вижу причин, чтобы не быть друзьями, — заметила она, отыскивая ключи и отпирая дверь. — Так ты идёшь или нет?       Он последовал за ней вверх по короткому лестничному пролёту в квартиру, к которой он не был готов. Он не мог сказать, чего ожидал. Меблировку в стиле рококо, возможно, вычурные и раззолоченные оконные и зеркальные рамы. Хрустальные люстры. Маленький дворец, подходящий принцессе или по крайней мере герцогине. Нет, вместо этого он столкнулся с заурядной квартирой. Мебель скромная и нормальная. Большие подушки на спинке пухлого дивана, твёрдые паркетные полы и повсюду розы. Розы более соответствовали его ожиданиям.       — Милое местечко, — похвалил он, следуя за Сарой на кухню.       В кухне тоже были розы, а также пёс. Довольно пожилой, но ещё достаточно молодой, чтобы быть игривым. Он оживился при виде гостя, разглядывая его. Потом рассудил, что всё в порядке. Пёс вышел вперёд, нерешительно засопев, как бы предлагая себя погладить.       — Твоя собака?       — Чья же ещё? — ответила Сара. — Его зовут Мерлин, и он абсолютно бессовестный, — беззлобно сообщила она, открывая шкафчик и выбирая тарелки для чизкейка.       — Он кажется вполне сообразительным.       Что правда, то правда — пёс, казалось, понимал, что обсуждают его. Он благовоспитанно сидел на полу и вилял хвостом. Его глаза с любовью и обожанием смотрели на хозяйку сквозь косматую шерсть.       — Это потому, что он соображает, что он бессовестный, — сказала Сара, поворачиваясь с двумя тарелками с пирогом. — Он точно знает, что делает. Поедим в гостиной. Можешь взять это, пока я сделаю кофе? И не давай ему никакого пирога, я уже кормила его сегодня.       Люк повиновался. Мерлин печально проводил взглядом его и чизкейк, но не пошёл следом. Он уловил предупреждающий тон в голосе хозяйки и был достаточно мудр, чтобы остаться на кухне. Если он выглядел милым, она могла накормить его чем-нибудь в поощрение.       Поставив пирог на низкий журнальный столик, Люк изучил комнату. Здесь были фотографии на стене, фото Сары и её друзей. Они изображали девушку сильно отличную от той, которую он знал, смеющуюся в камеру, пока ветер хлестал её чёрные волосы струящимися вихрями. Он обратил внимание на книжную полку, нагруженную томиками с такими названиями, как «Алиса в Стране чудес», «Алиса в Зазеркалье», «Полное собрание сочинений Ганса Христиана Андерсена». Он улыбнулся — это было больше похоже на Сару, какой он её себе представлял. Откинувшись на спинку дивана, Люк оглядел изобилие роз. Все они были красными, головки их свесились от тяжести.       — Я был прав, ты любительница сказок, — сообщил он ей, когда она вернулась с двумя дымящимися кружками в руках. Он взял свою, указывая на стопку книг. — Даже не думал, что в мире такой большой сказочный запас!       Сара криво улыбнулась, подбирая под себя ноги, устраиваясь в кресле.       — Можно сказать, что это работа многих лет, — ответила она. — У меня прибавилось этих книг со времён моей юности. Карен, моя мачеха, считает, что я слишком взрослая для сказок, но я не уверена. Я думаю, что они гораздо глубже, чем думает большинство людей.       — Будь добр к незнакомцам, и будешь вознаграждён богатством? — поддразнил её Люк.       — Или, по крайней мере, не будешь проклят, — ответила она в том же тоне. — Это больше, чем просто принцы, принцессы и волшебство. Они — кульминация народных суеверий и забытой истории. Сказания предупреждают детей, как вести себя, или дают надежду обездоленным; просеиваются через повторение, пока имена не канут в Лету, и у нас не останутся все эти славные истории, которые мы рассказываем детям. Что?       Люк покачал головой.       — Ничего. Я просто думаю, что ты такая удивительная, — сказал он ей. — Так, как ты смотришь на эти сказки и видишь всё это, никто не делает.       Сара улыбнулась.       — Ты думаешь, что я глупа, — заметила она. — Всё в порядке, я привыкла. Карен всегда думала, что я слишком глупею от сказок, и она была права, так и было. И до сих пор, полагаю.       — А теперь ты стала героиней одной из них.       — О, мне нравится думать, что мы все живём в наших личных волшебных историях, — проговорила Сара. — Независимо от того, можем ли мы заметить волшебство в нашей жизни.       Она никогда не выглядела более красивой, чем когда произносила эти слова, в окружении моря из роз, улыбаясь и говоря о магии. Было похоже на портрет принцессы, недостижимой и надрывающей сердце, потому что он понимал, что для неё значат слова о том, что она может видеть волшебство в мире, и если бы он мог каким-то образом достучаться до неё, он сумел бы тоже это увидеть. Он поспешно обратил своё внимание на чизкейк.       — Тебе, видимо, нравятся розы, — вскользь обмолвился он через несколько кусочков, обведя вилкой в цветочную выставку. — Как и Красавице.       — Это подарок, — откликнулась Сара.       — От?..       Она пожала плечами.       — Понятия не имею. Там на карточке не было имени, — ответила она, поставив кружку на край стола, и продемонстрировала ему карточку. — Вообще, я предполагаю, не мог ли это быть кто-то из актёров. В карточке сказано: «Красавице».       Люк сделал себе пометку помучить виновника на репетициях.       — Ну, это был не я, — сказал он. — Мои доставят тебе на премьере.       — Люк, — рассмеялась Сара.       Он поставил чашку кофе на столик, поднимаясь на ноги.       — Я совершенно серьёзно, — произнёс он. Запах роз, смешанный с ароматом кофе, заполнил его ноздри с дикой и восхитительной лихорадкой страсти. Розы для любви. Розы для страсти. Розы, дабы связать вместе двух маловероятных незнакомцев. — Почему я не должен присылать тебе цветы на премьере?       Она смотрела в пол, не желая встречаться взглядом с Люком.       — Ты режиссёр, — промолвила она немного беспомощно, как будто не могла придумать никакой другой причины.       — А ты — моя главная актриса, — возразил он. — Принимай это как знак моего уважения.       Он припал к ногам Сары, восседающей в кресле, как на троне. Он представлял себя рыцарем, стоя на коленях перед своей суверенной королевой и леди. Сэр Ланселот и Леди Гвиневра.       — Я собирался подождать до премьеры, — признался Люк хрипло. — Но я могу сказать и сейчас. Сара, ты сводишь меня с ума. Я дал тебе роль Красавицы не за тем, чтобы я мог приударить за тобой, клянусь. Но, видя тебя каждый день и наблюдая за тобой, я ничего не мог с этим поделать. Репетиции — лучшая часть моего дня, потому что я получаю возможность тебя увидеть. Я не прошу много, но если ты считаешь, что могла бы дать мне шанс, я стану твоим рабом.       Она ничего не сказала, чтобы остановить его, и даже после того как он закончил, продолжала безмолвствовать. Её лицо было бесстрастно, разве только немного бледнее, чем обычно. Возможно, из-за освещения. И вдруг, огорошив его, она наклонилась и поцеловала его в губы.       Это был не страстный поцелуй, не объявление любви или похотливого желания. Это было сладко и нежно, душевная ласка губ губами. Это было немного неопределённо, как будто она не знала, что ожидать от поцелуя. Это был рай для Люка, и он, закрыв глаза, начал отвечать на поцелуй.       Сара отстранилась, и он не мог не податься вперёд в своём желании последовать за ней. Открыв глаза, он оказался встречен её испуганным выражением.       — Что-то не так?       Она помотала головой.       — Ничего, ничего. Просто... пожалуйста, не сочти, что это от ворот поворот, но я не могу дать тебе ответ прямо сейчас. Ты мне нравишься, Люк, но я не знаю, достаточно ли этого, чтобы сказать «да». Я не знаю, ты очень хороший, поэтому не могу ответить тебе немедленно и быть честна к нам обоим.       — А поцелуй?       Сара одарила его маленькой улыбкой.       — Считай, что ты прошёл первые пробы? — предложила она в шутку.       — Тогда я буду ждать ответа, — пылко сказал он. — Не волнуйся, не провожай меня. Спокойной ночи, Сара.       — Спокойной ночи, Люк.       Сара не двинулась с места, когда он уходил и закрывал за собой дверь. Она сидела в кресле долгие минуты, глядя в окно на звёзды. Наконец вздохнула и легла спать.