***
Замок обосновался посреди озера — высокое готическое строение, похороненное под массой чёрных шипов. Он смотрелся, как замок Спящей Красавицы, окружённый четырьмя сотнями метров воды со всех сторон. Люк не увидал ни лодки, ни моста, а расстояние было слишком велико, чтобы переплыть в его нынешнем состоянии. Кто знал, какие дремлющие опасности таилась под его спокойной поверхностью, которая отсвечивала, точно гладкое зеркало. Оно выглядело таким плотным, что Люк засомневался, а не стекло ли это. Небо теперь было бледным, льдисто-синим, белёсо мерцавшим вдоль горизонта. Рассвет. Сколько осталось времени? Наверное, теперь уже немного. Люк устало потёр глаза, задумавшись, как долго он сможет бодрствовать, прежде чем найдёт Сару. Он вымазался в грязи, устал и исцарапался, но был теперь так близко к ней, ощущал её присутствие в замке за озером. Она ждала, ждала его. Она ждала его почти тринадцать часов. — Как бы мне добраться до замка? — спросил он в пространство, расхаживая по берегу озера. — Я слишком устал, чтобы плыть, а лодки или моста нет. Я не могу сдаться прямо сейчас! — Ты всегда можешь заключить со мной сделку, — отозвалось озеро. Люк в изумлении отскочил. Но вода осталась спокойной — нет, минутку. В воде было лицо, там было лицо, вылепленное из воды, глядевшее на него с озёрной глади. Оно усмехнулось над его потрясением зеленоватыми губами. — Не удивляйся так, юноша. Можно подумать, ты вообще ничему не научился. Итак, что ты можешь предложить мне за безопасный переход через мой пролив? — Я не знаю, а чего ты хочешь? — осторожно полюбопытствовал Люк, снова нерешительно приблизившись к краю воды. — У меня есть не так уж много, во всяком случае, ничего ценного. Мои часы? Клубок, который был когда-то хрустальным шаром? — У тебя один из кристаллов Джарета? — спросила вода. — Я бы попросило твои глаза, но они меркнут по сравнению с ценностью этого кристалла. Дай мне кристалл, и я благополучно перенесу тебя к замку. — Это был кристалл, — уточнил он и порылся в кармане в поисках клубка, который вывел его из леса, — но он превратился в клубок ни… — Голос его затих, когда пальцы коснулись холодной гладкой поверхности, и он вытащил на свет блестящую безделушку. — Ниток, — закончил он слабо. — Как так вышло? Вода весело рассмеялась, как какой-нибудь ручеёк. — Магия, — сказало озеро. — Ты не знаешь, какого рода сокровище держишь в руках, не так ли? Возможно, ты думаешь, что это всего лишь хрустальный шар. Возможно, считаешь его орудием зла Джарета. Но это чистая магия, которую ты держишь в руках, не злая и не добрая сама по себе. Это магия, что даёт форму мечте, и то, что она делает, зависит от сущности твоей мечты. Это материя, что скрепляет Лабиринт. Можно даже сказать, что кристалл соткан из грёз. — Он исполняет мечты? — спросил Люк, глядя на кристалл по-новому. — Я не говорило такого, — ответило озёрное лицо. — Я сказало, что кристалл — это магия, которая даёт форму мечте, но не исполняет её. Ты отдашь его мне? Это цена, которую я называю за безопасный переход. Рука Люка сжалась вокруг сферы. Но потом ему будто послышался в воздухе смех Джарета, резкий и насмешливый, и хватка ослабла. Кристалл упал в озеро с нежным шлепком, немедленно проглоченный поверхностью с едва заметной рябью. Там, где он упал, вода застыла и превратилась в ледяной мост, сверкающий всеми цветами радуги, который вёл к воротам замка. Люк попробовал его ногой. — Кажется довольно прочным. Тут на берег что-то вынесло волной — две жемчужины, тёмные и переливчатые в сиреневом свете зари. — Передашь это Джарету? — попросило озеро. — Они были моим трофеем все эти шесть тысяч лет. Но кристалл, который ты отдал мне — гораздо больше, чем подарок, и поэтому я возвращаю ему эти жемчужины. Они принадлежали его матери. — Я тут не дружеский визит ему наношу, знаешь ли, — тихо буркнул Люк, хотя жемчуг в карман положил. — Я здесь, чтобы найти своего друга, а затем уйти. — Ты не сможешь уйти, пока не встретишься с ним, — сказало озеро. — Так всё устроено, и так тебе придётся сделать. Сколько сказок и игр привило веру этой метафоре? Слишком много, ему было лень выяснять. Хоть он и должен найти Сару и отыскать путь домой, между ним и Королём Гоблинов всегда останется что-то — незаконченное дело, не прояснённые чувства, счёты. Он не желал жить в тени кошмара весь остаток жизни. Так что, да, он должен встретиться лицом к лицу с Королём Гоблинов, пока не ушёл. Так всегда заканчиваются сказки. В конце концов, разве герой не побеждает злодея? — Спасибо, — мрачно поблагодарил Люк и отправился по ледяному мосту навстречу финальной схватке. Замковые врата были вырезаны из чёрного дерева, инкрустированного полосками полированного серебра. Каменная арка скрывалась за массой терновника, который, казалось, поглотил замок, колючки ползучих роз вонзили свои когти в каменную кладку и отказывались отпускать. Они были бы прекрасны, если бы их цвет так сильно не напоминал Люку кровь, они словно были кровавыми отпечатками предыдущих смельчаков, которые пытались войти в спящий замок и были пожраны зарослями за свою дерзость. Нет, не кровь... это были сердца. Сердца всех людей, которые когда-либо влюблялись в спящую принцессу. Створки распахнулись от его прикосновения, качаясь на тихих петлях. Тёмный зал распахнул зев, ожидая, предвкушая, заманивая. — Ну, думаю, пути назад нет, — пробормотал Люк. Здесь никогда не было возможности повернуть назад.***
Ma il mio mistero è chiuso in me;
il nome mio nessun saprà!
No, No! Sulla tua bocca lo dirò quando la luce splenderà!**
Саре снилось, что она снова бродила по дворцу, построенному из снега и льда. Стены были холодными, холоднее смерти, искривлённые преломлёнными лучами света, пронизывавшими лёд. И снова ей не давало покоя назойливое чувство, что она ищет что-то или кого-то. Она нашла его в последней комнате, большом вестибюле, где пол сверкал ярко, как разбитое зеркало. В центре комнаты, как и в прошлый раз, сидел мальчик с золотистыми волосами, его голубоватые пальцы отчаянно раскладывали кусочки льда. Только на этот раз он был старше, подростком, ненамного старше её самой, когда она впервые обнаружила, что магия реальна. Начали очерчиваться скулы, которые станут его отличительной чертой. Уже имелись тени вокруг глаз — глубины, созданные печалью, гневом и лишениями, эмоциями, которые она не разгадала до сих пор. — Ты знаешь, — сказал он спокойно, не отрывая глаз от своей работы, — что я разгадал тысячи слов на этом зеркале? Все слова в мире, все те слова, которые были забыты, и некоторые слова, которые ещё не придумали. Сара опустилась на колени рядом с ним и обняла его за плечи. Он был холодным на ощупь, как будто она держала живую статую. — Здесь так холодно, — прошептала она. — Ты же замёрзнешь насмерть! — Я не чувствую холода, — ответил он. Это было вполне похоже на правду. Он не дрожал и не напрягал мышцы из-за смертельной стужи, что чувствовала она. Тем не менее, при этом было видно, что мороз убивал его, разливая синеву по его коже своими голодными объятиями. — Зима сохраняет нас в тепле, покрывая Землю снегом забвения. Что касается смерти, что ж, она приходит только к тем, кто живёт, а я ни жив, ни мёртв. «Так ли это В ином царстве смерти Проснувшись в одиночку...» — Вернись со мной. Вернись ко мне, — взмолилась она. Его кулак врезался в зеркало, рассыпав старательно собранные кусочки. Они порезали руку, раздирая кожу слабыми красными линиями, что сразу же исчезли. Это напугало Сару. — Не могу, — сообщил он ей спокойно, несмотря на продемонстрированный жест силы. Его спокойствие было вызвано онемелостью эмоций. — Я не отказал бы тебе ни в чём, но не могу пойти с тобой. Попроси меня о чём угодно другом, но не об этом. — Почему не можешь? — спросила она, ложась щекой на изгиб его спины. — Мне нельзя, — ответил он лаконично, медленно передвигая осколки, которые сбросил. — И тебя не должно быть здесь, Сара. Иди. По его команде она открыла глаза. Мир был серым — жуткая, блёклая серость утра. В этом свете едва различались сонные грёзы, что висели в воздухе, фантасмагорические очертания, сотканные из дыма и теней. Даже сапоги перед ней, красивые начищенные сапоги из чёрной кожи, казались призрачными. Она полулежала-полусидела на пыльном каменном полу, её голова покоилась на чьей-то груди. Она ощущала под щекой шелковистую нежность тонкого батиста, колыхавшегося даже от дыхания. Если прислушаться... можно было почти вообразить биение сердца, которого не было. Одна рука в поэтическом рукаве прижимала её к его телу, властно, нежно. В тот момент у неё не было сомнений. Сара посидела ещё в его объятиях, вдыхая его дикий аромат, потом заговорила. — Джарет. Он остался неподвижен, совершенно неподвижен. — Скажи это ещё раз, — прошептал он наконец. Садясь и высвобождаясь из его объятий, она повернулась к нему лицом. Он был бледен, бледнее, чем обычно, глаза закрыты, ноздри раздувались от усилий сдержаться. Сдержаться от чего? От стремления сбежать? От стремления схватить её в объятия? Не имело значения. — Джарет, — повторила она. Он улыбнулся слабой улыбкой. И всё же это была улыбка, не испорченная обычной насмешкой или надменностью. — Когда ты произносишь это, я почти верю, что это и есть моё имя, — вздохнул он, положив руку ей на щеку. — Твой голос делает его настоящим. От его слов у неё заныло сердце. Он всегда причинял ей душевную боль, в этой правде она никогда себе не признавалась. Семь лет назад она списывала это на страх и трепет. Что она знала тогда, в нежном возрасте, в пятнадцать, об их сложных взаимоотношениях? Что там говорилось в книге, которую она легкомысленно цитировала Тоби? «Но никто не знал, что Король гоблинов влюбился в девушку...». Она отмахнулась от этого как от просто красивых слов из сказки, считая себя взрослой. Ей так не терпелось вырасти. Даже сейчас она зрелая лишь настолько, чтобы осознать свою невинность, настолько, чтобы понять, что сердце щемило не от страха, это никогда не был страх. Джарет терзал её своей красотой, своей властью и уверенностью, и теперь её сердечная боль стала его верным спутником. — Уже утро, — сказала она и осторожно поцеловала его. Он ответил тем же, болезненно нежно прижавшись губами к её губам, мягко, как летний ветерок, и его рука дрожала от сдержанности, стоившей того, чтобы не завладеть ею более полно. В этой ласке была лишь любовь, и от мягкости его поцелуя у неё перехватило дыхание. Она неохотно оторвалась от поцелуя. — Джарет, ты заколдован? — прошептала Сара. Он напрягся от её слов, мышцы его натянулись, как тетива, и он наконец открыл глаза. Из-под сени ресниц они вгляделись в неё с непроницаемым выражением. — Всегда такая догадливая,— пробормотал он, убирая руку с её лица. — Моя драгоценная маленькая Сара. — Что нужно, чтобы освободить тебя? — О, думаю, тебе не понравится ответ на этот вопрос, — ответил он, поднимаясь на ноги. Он стряхнул грёзы и пыль веков с рукавов и двинулся к колыбели. Своей колыбели, той, из которой был украден. — К тому же, я шесть тысяч лет искал освобождение. Что заставляет тебя думать, что ты могла бы освободить меня, когда я сам не смог? — Ответ — твоё имя, так? — упрямо продолжала она, тоже поднимаясь на ноги. Он обернулся, голубые глаза опасно сверкнули. — Что, ты думаешь, ты сможешь узнать его, тогда как я искал его повсюду на протяжении шести тысяч лет? — спросил он. — Крохотное смертное создание, такое молодое, такое слабое? Что заставляет тебя думать, с твоими несчастными парой десятков лет жизни, что ты отыщешь то, что я так и не нашёл? Думаешь, раз ты победила меня однажды, то способна справиться с задачей, которая мне не по силам? Какое самомнение! Сара прикусила губу. — Нет, моя дорогая, я вполне примирился с судьбой, — проговорил он. — В конце концов, это всего лишь навсегда, не так долго, как ты думаешь. Нет, это вообще не долго, и ты забудешь меня уже скоро. — Нет! — воскликнула она, оступаясь вперёд, прежде чем поняла, что делает, и чуть не запнулась о свои юбки. — Я никогда не сделаю этого! — О нет, ты забудешь, — сказал он, ловя её за плечи, когда она всё-таки упала. — Ты очнёшься от этих грёз, и они перестанут досаждать тебе. Забудешь моё имя, а я буду раздосадован, растерян и в ярости. Но в конечном итоге я закончу с тобой, и мы вновь будем чужими друг для друга. Сара сердито ударила его в грудь. — Не говори мне такого! — выкрикнула она. — Я не сделаю ничего подобного. Я же здесь, ведь так? Я здесь, перед тобой. Зачем мне так делать? —Ты уже забыла меня однажды, — напомнил он спокойно. Каменные стены отразили его слова, и грёзы шепотом принялись повторять их, пока у неё не зазвенело в ушах от его обвинения. Сарины пальцы сжались на его рубашке. — Мне было пятнадцать, что я понимала тогда? — запротестовала она. — Пятнадцать лет, плюс наивность и глупость. Всё казалось таким сюрреалистичным, слишком волшебным для слов, слишком волшебным, чтобы быть настоящим, вот я и убедила себя, что мне всё приснилось. Но теперь-то я знаю, что это по-настоящему. Я знаю, что ты настоящий. Джарет, я... я... я думаю, что я люблю тебя! Его пальцы сжали её за плечи, почти оставляя синяки, и она вздрогнула. Но его хватка не ослабла. Он пристально смотрел на неё, как будто никогда не видел прежде, его лицо оставалось непроницаемой маской. Не торопясь, он расслабил руки, отпуская её плечи, чтобы бережно обхватить ладонями лицо, и покачал головой. — Нет, Сара, — произнёс он. — Ты не любишь меня. Ты забудешь меня. Да, забудешь, дитя, не сверкай на меня глазами. Ты забудешь меня, потому что я хочу, чтобы ты забыла меня. Итак, Люк ждёт. — Мне плевать на Люка, — пробурчала она, снова звуча совсем как избалованный ребёнок. Губы Джарета изогнулись, слишком быстро, чтобы она заметила. — Ну же, мы не можем так говорить о том, кто не побоялся Лабиринта, только чтобы спасти тебя, — упрекнул он. — Хотя, честно говоря, мне тоже. Никогда не встречал человека с меньшим воображением, чем у него, но, тем не менее, он здесь. Отпустив её, он открыл сундук с сокровищами и что-то достал. Красный отрез. Это был её шарф, красный шарф, который Тоби подарил ей на одно Рождество. Тот самый шарф, который Джарет поймал, когда ветер сорвал его. Она и не заметила, что потеряла его. Он обернул шарф вокруг её шеи, задержав руки над сердцем, расправляя складки. — Ты оставила его среди моих роз, — пояснил он. — Несмотря на то, что я бы с удовольствием оставил его, твой брат может не оценить, что ты его потеряла. Люк ждёт, и ты не можешь идти домой в этом наряде. Иди и переоденься в свою старую одежду, а затем найди нас. Его тон не оставлял места для неповиновения, и она в слезах отпрянула прочь.***
Меня влечёт фантазий рой,
Не отпускает образ нежных
Существ, страдавших бесконечно,
Но столь невинных и безгрешных.***
Т.С. Элиот, «Прелюдии»
Джарет обнаружил молодого человека в портретной галерее, благоговейно поражённого представшей его взгляду красотой. Тринадцать часов в Лабиринте обошлись с ним немилосердно. Рубашка порвалась и испачкалась кровью, брюки изгваздались в грязи от встречи с Болотом. Он неумело перевязал правую руку бинтами, сделанными из рукава. Бессонная ночь оставила свой след под его глазами в виде теней и синяков. Странным казалось, как юной пятнадцатилетней девушке удалось преодолеть препятствия, которые ослабили до такого состояния мужчину в расцвете сил. Как часто он задумывался, была ли она безмерно смелой или просто невероятно глупой. В данный момент внимание темноволосого режиссёра было зафиксировано на портрете Сары, одетой как принцесса. Он отмечал изысканные детали в виде серебряных цветов в её волосах, перламутровые светотени на платье цвета утренней зари и невинных девических грёз. От внимания не ускользнули и тонкий румянец на её щеках, розовый блеск губ, невинность широко распахнутых зелёных глаз. Это смущало его. Не походило на портрет врага. В голову приходило нечто другое, что-то, что Люк, по его прикидкам, не оценил бы. — Замечательное сходство, не правда ли? Разве она не прекрасна? Но портрет бледнеет по сравнению с оригиналом. Как у меня захватывало дух от неё! Люк обернулся на звук этого голоса, такого высокомерного и насмешливого, такого характерного, и лицо его враждебно ожесточилось. — Где Сара? — потребовал он. — Клянусь, если ты что-нибудь ей сделал, если навредил ей так или иначе, я тебя… — Ты меня что? — скептически осведомился Джарет. — Убьёшь? Так вот я стою, мальчик! Ничтожный здесь, Люк смог лишь испепелить взглядом Короля Гоблинов. Он ненавидел надменность этого бледного человека, его самоуверенность, его чёртову наглость, как будто он знал секрет, которым не поделится. — Я не могу убить тебя, но я сделаю тебе плохо как-нибудь по-другому, — пообещал он. — Я подожгу всю эту пародию на лабиринт. Я обрушу твой замок в тартарары. Я найду способ, богом клянусь, я это сделаю. Король Гоблинов взорвался от смеха, обнажая зубы. — Вот это боевой дух, — одобрил он. — Я не могу передать Сару тому, кто не выкажет такую преданность. Не волнуйся, она скоро будет здесь. Что-то пошло не так. Люк чувствовал это, строчку, слово, мысль, что не относилась к сказке. Или, возможно, это было нечто, что в сказках опускалось, никогда не разглашаясь читателям, тайны, за сохранение которых сказки ручались. Что-то было не так, он чувствовал, но не мог понять. Он угрюмо отвернулся. — А что вон с тем? Ещё один портрет Сары, который ты используешь для стрельбы по мишени? Обугленная рама раскрошилась на кусочки, холст почти обратился в пепел. Почерневшая стена свидетельствовала о недавнем пожаре, уничтожившем картину. Джарет уклончиво пожал плечами. — Это был портрет моей матери. Последовала минута ошеломлённого молчания. Джарет снисходительно улыбнулся шоку соперника. — Да, у меня была мать. Как, ты думаешь, я иначе бы появился на свет? — поинтересовался он. — Она была очень красива, красива, как зима, по словам некоторых. Я похож на неё, хотя никогда не мог надеяться соответствовать её внешности. У меня есть ещё один её портрет, но, к сожалению, у нас нет времени сходить к нему. — Странно. У такого самовлюблённого как ты я не вижу твоего портрета, — сказал Люк наконец в поисках другой темы. Он-то полагал, что Джарет попросту выскочил как чёрт из табакерки. Возможно, выполз из этого отвратительного Болота и принял человеческую форму, или бог просто объявил, что Король Гоблинов должен существовать и воровать детей. Мать... мысль была пугающей. — Постеснялся увековечиться? — О, но он тут есть, — возразил Джарет. — Хотя ты мог не узнать меня. Я был очень мал в то время. Тринадцать месяцев. — Тут никаких детских портретов, — прокомментировал Люк. — Боже, у тебя, случайно, не будет закурить, а? Нет? Чёрт. Так который твой? Джарет изучал свои перчатки, поправляя их на себе, прежде чем снизошёл до ответа. Его голос был очень тих. — Последняя картина у двери, справа от тебя. Картина была огромной и чёрной, поглощавшей тусклый свет в зале. В окружении всевозможных цветов сидела плачущая женщина, белые волосы водопадом струились по её лицу, смешиваясь с потёками слёз. Она молила, умоляла темноту с сумрачной фигурой Смерти, что сливалась с мраком за садом. — Эта? Кто из них ты? Ты не женщина, так что должен быть Смертью. Как уместно! — высказался Люк. — Об этом рассказывается в разных историях, да? Как в той поэме о короле эльфов. Отец и сын скачут на лошади, а эльфийский король зовёт ребёнка, и в конце стихотворения ребёнок умер. — Меня это омрачает, но я не Смерть, — сообщил Джарет. Он повернулся к портрету Сары, и всё, что мог видеть Люк теперь, это была спина короля. Светло-золотистые волосы, которые светились, как ореол, ярко выделяясь на тёмной ткани сюртука, что сверкал, как звёздная ночь, сапоги, отполированные до зеркального блеска, — каждая частица говорила о нём как о недобром короле из фэнтезийной истории. — Приглядись. Люк повернулся к портрету, щурясь, чтобы различить третью фигуру. Ничего. Там была молящая женщина среди цветов и тёмное присутствие Смерти, который держал в руке цветок вместо косы. — Я больше никого не вижу, — пробормотал Люк. — И не увидишь, — тихо сказал Джарет. Его голос раздался прямо позади режиссёра, и тот подпрыгнул. — Очень немногие люди читали правильные сказки. Как я уже сказал, ты бы не узнал меня. Он протянул персик, самый идеальный персик, какой Люк когда-либо видел. Фрукт наполнил комнату ароматом, вызывавшим воспоминание о солнечных днях юности Люка, и молодой человек было потянулся к нему, но остановился. — Я тебе не доверяю, — сказал он. Король Гоблинов рассмеялся. — Ты и не должен. Но прежде чем ты увидишь Сару, предстоит закончить ещё одно дело. Не волнуйся, он не отравлен. Мёртвый ты ничего для меня не стоишь. Люк с опаской потянулся за персиком. Он был прекрасным, зрелым и цвета самого лета. На ощупь как обычный персик, он имел и запах обычного персика, хотя его благоухание было настолько сильным и сладким, что почти ощущалось на вкус. — Так что за последнее дело? — полюбопытствовал он, обнюхивая плод с подозрением. От него даже пахло летом. Голодный и отвлечённый сладким ароматом, он откусил от персика. Последнее, что он услышал, был голос Короля Гоблинов. — Проснуться.