На палубе заорали особенно громко, корабль качнулся, приподнялся и накренился. Громко прозвучал совет ярла утопиться всем безруким пожирателям падали, не способным привести корабль к волне, а кто слишком глуп даже для того, чтоб утопиться, тому он сам… Дальше последовало что-то непонятное, воспринимаемое по смыслу — спасибо магическому дару — но в точности не переводимое. Раэн мечтательно улыбнулся. Да… Почти жаль, что до вечера еще далеко, и Фьялбъерн наверняка будет слишком занят на берегу. Сейчас бы затащить его в каюту да выспросить, что означает это завернутое, как клубок кракеновых щупалец, выражение. Для начала, разумеется. А потом — спросить про мерикиви. Например, не встречались ли они раньше, очень уж странно, что янтарная магия чудесника интересовалась только Раэном, к драугу же золотые вьюнки потянуться и не подумали. Ну, и неплохо бы узнать, что делать ему, пока Фьялбъерн отправится во дворец местного владыки. Можно ли прогуляться по острову, например? «Линорм» — корабль непростой, и ход у него куда мягче, чем можно было ожидать, но по ощущению твердой земли под ногами Раэн уже успел соскучиться. Тем более что вода никогда не была его любимой стихией, и удерживать баланс силы в окружении стольких потоков чужой магии, сплетающихся вокруг живого корабля, утомляло не на шутку. А Лирак наверняка не откажет показать ему остров. Жаль вот, что денег нет, неплохо бы пройтись по лавкам местных зелейников и травознатцев, заказать кузнецу и стеклодуву хотя бы самое необходимое.
Убрав клинок в ножны, Раэн сел на кровати, заново переплел косу, помогая пальцам магией, чтоб волосы ложились ровно и послушно, вплел простой кожаный шнурок, найденный в одном из сундуков с книгами. На магическую утварь можно было бы попросить и у ярла, но вот не хотелось. Глупо, по-детски, но язык не поворачивался просить. Это ему-то, всегда и везде способному обеспечить не только себя, но и тех, кто рядом! Надо просто поискать, чем тут можно заработать. Вряд ли на местных кладбищах водятся гули, прячущие клады, но почему бы не быть кладам и без гулей? И не на кладбищах… Да и целительству он не разучился. Это мертвым оно без надобности, а вот если они останутся на Островах хотя бы несколько дней, живым его искусство очень даже может пригодиться…
Дверь распахнулась — Фьялбъерн вошел в каюту вместе с порывом ветра. Резкого, холодного, соленого ветра. И все-таки было в нем что-то иное, отличное от того постоянного ветра, к которому начал уже привыкать Раэн. То ли новые нотки, то ли сильнее, чем обычно, запах рыбы и водорослей. Береговой ветер…
— Что в каюте сидишь?
Драуг окинул его внимательным взглядом.
— Собирайся, сходим на берег вместе.
— Я-то тебе у дроттена зачем? — вскинул в недоумении бровь Раэн.
— А к дроттену мы пока не идем. Покажу тебе Большую островную ярмарку, купим что-нибудь… Не идти же на пир в таком виде.
Не дожидаясь ответа и согласия, Фьялбъерн вышел. Раэн поморщился, подхватывая плащ и переобуваясь в сапоги, принесенные накануне вездесущим Лираком. Вид, значит, для сопровождения ярла на пир не хорош? Ну да, здесь его тонкий харузский лен разве что для каюты годится. Но как это… неправильно. Стоит поблагодарить за заботу, а хочется посоветовать ярлу идти на пир одному, раз уж… Ладно, не будем вести себя, как капризная девица. Ванахенская, как Лирак говорит.
Раэн накинул плащ, вышел из каюты, оглядывая близкий берег: серые отроги скал, пенные барашки прибоя, на которых покачивался «Линорм», порт, заполненный множеством лодок, баркасов и кораблей побольше, не идущих, впрочем, в сравнение с «Линормом» ни по размеру, ни по красоте. Морские Острова? Пусть будут острова. Надо же посмотреть, куда он собирался кидать портал, едва познакомившись с ярлом Фьялбъерном Драугом, — усмехнулся Раэн, спускаясь в шлюпку, где уже ждал сам ярл и едва не приплясывающий от нетерпения Лирак.
После харузского базара, захватившего, кажется, полгорода, ярмарка на Острове не обещала ничего нового. Но Харуза с ее бесконечными рядами, караван-сараями и лавками осталась далеко позади, и после корабля размять ноги на суше было особенно приятно. Лирак, едва сойдя на берег, мгновенно затерялся среди портовых построек и улочек — явно у рыжего пройдохи там были свои дела. А Раэн остался с драугом. Узкие, мощенные серым скальным камнем улицы, такие же серые дома, приземистые, сложенные из крупных каменных блоков. Разве что крыши были черепичные, темно-красные, и рядом с серым камнем это смотрелось даже нарядно, хоть и строго. Поначалу немногочисленные встречные церемонно кланялись ярлу, бросая откровенно любопытные взгляды на Раэна, но чем дальше вглубь острова, тем больше было людей, тем торопливее они проходили мимо. Впрочем, дорогу ярлу уступали и здесь, Фъяльбьерн же принимал это, как должное, иногда едва склоняя голову в знак приветствия.
А потом оказалось, что на Большую островную ярмарку вполне стоит посмотреть. Вместо пологов из легких ярких тканей здесь были плотные шатры из шкур или деревянные навесы, а рядом с продавцами курились дымком жаровни. Это и понятно: поторгуй на холоде весь день. Если и не замерзнешь, то уж горячего точно захочешь и съесть, и выпить. Фьялбъерн шел, не торопясь, поглядывая на Раэна, и видно было, что он чего-то ждет. Но вот чего? Ряды с бочками зерна и разделанными тушами давно сменились посудой, потом показались прилавки с яркими ворохами одежды. Первые несколько рядов ярл прошел, даже не глянув в сторону торговцев, потом начал присматриваться. Синие, серые и темно-зеленые плащи, подбитые густым мехом от белоснежного до угольно-черного и полосатого, плотная шерсть, толстая дубленая кожа и мягкая замша. Будь Раэн один, он бы с удовольствием покопался в том, что предлагали суровые усатые дядьки и худые смугло-чернявые люди в башлыках. Для этого, конечно, следует знать, что здесь носят, иначе можно вырядиться местным курам на смех, но если чувствуешь настроение торговца, сделать верный выбор совсем не сложно. Люди — это не драуг с его непроницаемостью.
Фьялбьерн же, в котором торговцы справедливо чуяли выгодного покупателя, смотрел на предложенные вещи с невозмутимостью сытого кота, взирающего на пустую похлебку. Рубашки, штаны, долгополые одеяния, расшитые разноцветными нитками и узорной тесьмой, наборные серебряные пояса… На миг показалось, что в спину смотрит неприязненный взгляд, Раэн тихонько вздохнул, пытаясь определить направление, но тут же Фьялбъерн соизволил, наконец, сделать выбор.
Чем очередной навес отличался от десятков других, Раэн поначалу не понял. Потом присмотрелся к смуглому хозяину, явно не северянину, оценил со вкусом подобранное сочетание цветов одежды, вывешенной прямо на длинных деревянных шестах. Эту лавку окутывала отчетливо заметная аура успешности. Торговец в длинном черном плаще откинул башлык и с достоинством склонил голову в ответ на несколько слов, негромко брошенных ярлом, перевел взгляд темных, почти как у Раэна, глаз на ворлока. Сказал что-то на незнакомом языке. Раэн, с извиняющейся улыбкой пожал плечами. Вряд ли у них тут весь Юг разговаривает на одном языке. Ничуть не расстроившись, торговец поклонился, указал рукой назад, и Раэн увидел, что за вывешенной в разноцветные ряды одеждой скрывается небольшой сарайчик.
* * *
— Решил ограбить лавку благородного Зафара? — послышался вопрос Фрайде. — Не помню, чтобы раньше ты любил такие дорогие наряды.
Фьялбъёрн быстро обернулся. Хмыкнул. Надо же, сын Бо научился подкрадываться не громче снежной кошки. Перевёл взгляд и столкнулся с насмешкой в тёмно-янтарных глазах мерикиви.
— А разве ты не видел, какой у него новый ворлок? — в голосе чудесника золотилась медовая отрава. — Чтобы такого ублажить, потребуется не одна красивая вещичка. Но если ярлу не жаль развязать кошелек, можно и всю лавку скупить…
Фрайде удивлённо покосился на чудесника, но тот уже рассматривал искусные украшения на одной из полок. Вот же не вовремя явился, маргюгра его забери, — ругнулся про себя Фьялбъерн, жалея, что нельзя выставить из лавки злоязыкую рыжую шельму.
Вайде, который не мог не услышать их, выходить из-за ширмы не торопился. Сначала Фьялбъёрн терпеливо ждал, потом понял, что ворлок уже давным-давно облачился, просто не хочет показываться. Фрайде подошёл к чудеснику, лениво скользящему взглядом по блестящим поясам и пряжкам, что-то негромко сказал. Пока они были заняты, драуг скользнул к ширме, осторожно отодвинул её и залюбовался ворлоком, замершим перед металлическим зеркалом.
Заглядеться, впрочем, было на что. Темно-вишневая рубаха из плотной гладкой ткани удивительно шла к чёрным волосам и тёмным глазам, делая и без того белую кожу сияюще-мраморной. Чёрно-золотые узоры на воротнике и манжетах привлекали внимание ровно настолько, чтобы задержаться взглядом и тут же его отвести, но потом… Потом и захочешь — из головы не выкинешь, так и будет стоять перед глазами. Тонкий в поясе, гибкий и изящный ворлок был похож на язык багрово-черного пламени…
— Хорош, — коротко одобрил Фьялбъёрн, шагая вперед, за ширму. — Берём. А что еще глянулось?
Вайде оглянулся через плечо, усмехнулся неожиданно хмуро.
— Начинаешь скупать лавку?
— Захочешь — куплю.
Сказано это было не столько для Вайде, сколько для оставшихся за спиной, но ворлоку явно не понравилось. Пытаясь успокоить строптивца, Фьялбъёрн положил руку ему на плечо, а второй ласково коснулся аккуратно заплетенных волос, привычно запуская пальцы в смоляные шелковистые пряди и любуясь, как они блестят на вишневой ткани.
— Что не так?
— Южанам всегда что-то не нравится, — бросил Ньедрунг. Теперь чудесник и вовсе приоткрыл ширму и осматривал Вайде с ног до головы насмешливо и презрительно, словно постельную игрушку важного господина, недостойную даже названия любовника.
— Ладно, Ньед, — неожиданно послышался из лавки примирительный голос Фрайде, — Пошли дальше.
Однако рыжеволосый чудесник только обнажил в улыбке ровные белые зубы. Вайде вдруг резко дёрнул плечом, сбрасывая руку Фьялбъёрна. Отступил на шаг. Под взглядами — презрительным и недоумённым — стянул рубаху и отдал притихшему в углу чернокожему карлику, оставшись обнаженным до пояса. Красноречиво указал глазами, что неплохо бы обоим зрителям выметаться и потянулся за своей рубашкой, рядом с вишневым нарядом показавшейся совсем невзрачной. Понимая, что любые слова сделают только хуже, Фьялбъерн уронил руку на плечо мерикиви, чтоб тот не вздумал задержаться, и вышел вслед за ним. Оказавшись вне ширмы, чудесник, невинно и довольно улыбаясь, тут же отошел к нахмурившемуся Фрайде.
Через несколько мгновений Вайде выскользнул из комнатки в том, в чем пришёл. Чуть склонил голову в шутовском полупоклоне, выпрямился, как натянутая струна. Или, скорее, тетива: тронь — сорвется.
— Благодарю, мой ярл. Мне ничего не требуется.
И вышел настолько быстро, что оторопевший драуг не успел ничего сказать. Мерикиви, на удивление, только хмыкнул, зато подошёл изумлённый Зафар.
— Благородному господину не подошел мой товар? Или случилось что-то еще, что не понравилось высокородному?
Фьялбъёрн, желавший знать ответ на этот же вопрос, просто пожал плечами.
— Ворлоки — народ таинственный. Поди пойми, что у них там на душе.
Зафар покачал головой:
— Сожалею, мой друг, что так. Выбор-то широк, мог и на другое взглянуть.
Фьялбъёрн посмотрел на торговца, вздохнул:
— Ты вот что. Вели завернуть ту рубашку, что мерил мой ворлок. Да ещё не помешали бы к ней хорошие штаны, такие, чтобы и на пир к дроттену не стыдно было заглянуть.
В глазах Зафара зажглось понимание:
— И сапоги с поясом тоже? Размер ноги благородного юноши я приметил, а если не подойдут — всегда поменять можно…
Фьялбъёрн еле сдержал усмешку. Хорошо иметь дело с умными людьми, не упускающими своей выгоды.
— Да, и сапоги с поясом. И доставь всё на корабль.
Вайде он догнал уже у причала. И то лишь потому, что лодки у ворлока не было, а «Линорм» покачивался в полусотне шагов от берега. Хмуро глянув на Фьялбъерна, ворлок опять отвернулся, глядя на серые волны, бьющиеся о причал. Вид у него был такой, что еще чуть — и отправится на корабль вплавь. Драуг вздохнул.
— Что это на тебя нашло?
— На меня? Ничего, мой ярл.
Голос ворлока так и сочился ядовитой учтивостью.
— А раз ничего, давай еще пройдемся.
— Зачем? — удивленно вскинул брови Вайде. — Ярмарку я уже посмотрел. Действительно, хороша. Но если у ярла дела, не смею его задерживать. Подожду Лирака здесь…
— Вайде… — начал было Фьялбъерн, но раздраженно дернул плечом и замолчал. Так, в предгрозовом молчании, они и дождались Лирака, с которого даже хмель слетел, стоило ему увидеть выражение лица спутников.
В каюте, куда Тоопи, явно предупрежденный Лираком, притащил горячее вино и закуску всего через несколько минут, все стало еще хуже. Не взглянув на поднос, уставленный снедью, ворлок молча снял плащ, повесил его на оленьи рога в изголовье кровати, стянул сапоги. Присел на край кровати, вытянув ноги и упорно глядя мимо Фьялбъерна в потухшие угли камина.
— И как это понимать? — мрачно осведомился Фьялбъерн. — Ты что устраиваешь?
— Я? — все с тем же язвительной вежливостью уточнил ворлок. — Прошу прощения, если мое поведение чем-то задело ярла. Видит небо, не хотел…
— А что ты… — начал было Фьялбъерн, но не успел высказаться, как в дверь постучали.
Шагнув к порогу, он раздраженно распахнул дверь, собираясь высказать все, что думает о тех, кто беспокоит в такую минуту, но хитрюга Матиас и не собирался этого дожидаться. Сунув ярлу в руки увесистый сверток, он исчез так быстро, что Фьялбъерн выдохнуть не успел. Прошипев сквозь зубы проклятие, Фьялбъерн вернулся в каюту, швырнул сверток на постель и тут же понял, что делать этого не следовало. Или не так. Или не сейчас. Или…
Край свертка развернулся, открывая темно-вишневое, блестящее золотом, и ворлок посмотрел на этот край с выражением лица человека, увидевшего гадюку в своей постели.
— Все-таки купил? — поинтересовался он исполненным ледяного спокойствия голосом, поднимая непроницаемые глаза на Фьялбъерна.
— Вайде…
— Спасибо, что не всю лавку, — мило улыбнулся Вайде. — Нет, правда… Я очень благодарен за подобную заботу. Понимаю, мой нынешний вид может только опозорить благородного ярла на пиру у местного владыки. Но вообще-то, был выход и проще: не брать меня с собой, только и всего. Или ярлу не терпится похвастать новым… приобретением?
— Какое приобретение? — рявкнул Фьялбъерн, шагая к кровати, и замер, остановленный взглядом ворлока. В черных глазах плескалась ярость. Не то ураганное безумие, что он сбил в прошлый раз, а обычные злость и обида. Но на что, во имя всех богов?
— Ценное, наверно, — задумчиво сообщил ворлок с опасной безмятежностью. — Раз уж не жалеешь на меня ни времени, ни денег. Только вот какая незадача: я тебя об этом не просил.
— Это точно, — процедил драуг, медленно закипая. — Ты никогда ни о чем не просишь…
— А тебя это удивляет? — надменно изогнул бровь Вайде, выпрямившись еще сильнее, хотя куда уж. — Или должен был? Так ты и без моих просьб сам прекрасно все решаешь. Я обласкан, одарен, а теперь еще и наряжен, как девица на выданье. Чтоб уж точно никто не сомневался, зачем я на твоем корабле.
— Да что ты несешь? — не выдержал Фьялбъерн. — Молока от бешеной коровы напился? Что я такого сделал?
— Ничего, — скривил губы ворлок. — Лучше скажи, что я тебе буду должен за это?
Он кивнул подбородком на сверток и продолжил:
— Толку от моих чар пока немного, в бой не пускаешь, значит, придется расплачиваться по-другому? А то не люблю брать подарки, за которые не могу отдариться. Ну, так чем? Успею до пира? Или я тебе за прошлое еще должен?
Голос у него все-таки сорвался в ледяную звонкую стынь, и только поэтому Фьялбъерн удержался, чтоб не отвесить оплеуху, приводя этого дурня в чувство. Но по душе, злобно ухмыляясь, все-таки прошлись железными когтями маргюгры. Вот за что так?
— Замолчи, — тяжело уронил он вместо того, что хотелось сказать, выплюнуть в красивое, самую малость искаженное гневом лицо. Да и гнев, надо признать, Вайде шел: глаза сияли черным огнем, губы налились краской — так и поцеловал бы…
— Замолчи, — повторил Фьялбъерн измученно. — Боишься, что потребую расплатиться за подарки? Можешь не беспокоиться — близко к тебе не подойду.
Развернулся, вышел, не хлопнув дверью лишь оттого, что пожалел «Линорм». Тот так привык в последние дни и, особенно, ночи к сладкой силе, источаемой ворлоком, что сейчас беспокоился, чувствуя, как кипят в его сердце-каюте злые страсти. Но на палубе Фьялбъерн почти дал себе волю, рыкнув на нерадивого вахтенного, распугав кучку режущихся в кости моряков и пнув некстати подвернувшееся под ногу ведро. На душе было пусто и горько. Что делать дальше, он просто не знал.
***
Стемнело рано. Не зима, но все же плотная пелена хмурых, свинцово-тяжелых туч закрыла солнце чуть ли не сразу после обеда, да так и не разошлась, спустя несколько часов налившись такой же непроницаемой синевой.
Когда драуг вылетел из каюты, Раэн еще долго сидел на постели, бездумно крутя в пальцах нож: совсем, как утром, только мысли были другие, невеселые. Отпустило его быстро. И стоило уйти ярости, как навалился холодный липкий стыд за все. За глупость, за чванство и неумение благодарно принимать то, что дает судьба. Да, вот именно за неблагодарность. Что такого ужасного сделал Бъерн? Хотел его, дурня, порадовать? Одеть наряднее, чтоб меньше было насмешек на пиру у местного владыки? О, да, то еще преступление. А он, дурак, вспылил, наговорил такого, что как только с языка слетело. И что теперь делать? Просить прощения — это само собой. И не раз, если Бъерн принял всю его дурость всерьез.
Раэн вздохнул. На душе было в точности, как на сегодняшнем небе — пасмурно. Бъерн не обязан его прощать и раз за разом терпеть очередные выходки подобранного из милости ворлока. Да что с ним вообще происходит? Откуда эти странные перепады настроения, свойственные слабонервной девице, а не воину и магу? В том, другом мире он бы только посмеялся, вздумай кто-то прилюдно запустить ему пальцы в волосы. Улыбнулся бы, уклоняясь, свел все к шутке, а потом, наедине, мягко объяснил, в чем дело. Сейчас же вспылил, словно драуг его прилюдно завалить попытался. Впору успокаивающее пить, чтоб перед местными чудесниками не позориться…
Успокаивающее. Чудесник. Очень уж вовремя мерикиви оказался рядом, а после его появления все и пошло наперекосяк. Что-то забрезжило, и Раэн, отогнав бесплодные самокопания, призвал силу и сосредоточился. Закрыл глаза, представляя себя коконом, пронизанным светящимися нитями. Просмотрел дотошно каждое плетение силы, каждую мельчайшую частичку своего существа. Ничего, ничего, ничего… Вот! Тончайший золотисто-янтарный ореол там, где его быть не должно. Не чары управления, вовсе нет. Просто линза, сквозь которую все представляется чуть-чуть искаженным. И как мастерски! Тонко, нежно, едва заметно… Более сильное или настойчивое воздействие он бы непременно почуял, вернув обратно так, что мало не покажется. А эта штука не подавляла волю, она лишь окрашивала происходящее вокруг…
Раэн улыбнулся, склонив голову набок. Вот, значит, как… Что ж, это я тебе еще припомню, янтарный ты мой… Ты свой ход сделал, теперь моя очередь.
Встав, Раэн убрал клинок в ножны, вышел на палубу. «Линорм» мерно покачивался на сонных прибрежных волнах, и драугу давно пора было бы вернуться в каюту. Значит, Фьялбъерн не шутил. И еще это значило, что просить прощения придется на палубе, невзирая на любопытные глаза и уши. Ладно, переживем. Лишь бы ярл не уплыл на берег.
Он не уплыл. Стоял, опершись на бортик, у самого носа корабля, вглядываясь куда-то вдаль, неподвижно, как статуя. Раэна против воли накрыло острое чувство вины. Да, мерикиви опутал его чарами, смутив сознание. Но всю дрянь, сказанную потом, чудесник ему не подсказывал. В этом, как ни крути, сам виноват. Хоть бы Бьерн простил, иначе все будет совсем паршиво.
Подойдя сзади, Раэн окликнул с пары шагов, радуясь, что рядом нет никого из команды:
— Ярл?
Драуг молчал, словно не слышал. Даже не дрогнули широкие плечи, укрытые толстым плащом из пропитанной жиром кожи. Раэн глубоко вздохнул, сделал еще шаг, заговорил негромко и медленно:
— Я прошу прощения, Фъялбьерн. За все сказанное и сделанное сегодня. Я повел себя недостойно и глупо. Мне жаль, правда. Можешь не прощать, но иди уже в каюту. Это твой корабль…
Фъялбьерн молчал. С тем же успехом можно было уговаривать прибрежную скалу, о которую волны разбиваются так же, как сейчас разбивались о спину драуга извинения Раэна. Что ж, этого следовало ожидать.
— Знаешь, — негромко продолжил Раэн, — мне никогда не приходилось жить за чужой счет. Я привык, что это я забочусь о других, делаю подарки… Оказывается, принимать чужую заботу надо уметь. Я не хотел тебя обидеть, Фъялбьерн, я злился на самого себя. Прости.
Переведя дух, он продолжил, тщательно стараясь, чтобы не дрогнул так и норовящий сорваться голос:
— Я не знаю, как еще извиниться. Но если кому и уходить, так это мне. Иди в каюту, а? Я найду себе место…
Он снова шагнул, едва переставляя налившиеся вдруг свинцом ноги, и оказался за спиной драуга, совсем близко. Замер на мгновение, потом, осторожно положив ладони на валуны обтянутых кожей плеч, прижался всем телом, уткнулся лицом в пахнущий морем плащ. И опять замер, не шевелясь, дыша тихо и осторожно, и совершенно не представляя, что делать, если…
«Линорм», так и покачивающийся на волнах, подбросило чуть сильнее. Ударил резкий порыв ветра, басовито гудя снастями корабля, как струнами. Словно морское чудовище подало могучий голос. Раэн стиснул зубы, ожидая хоть чего-нибудь, упрямо не уходя. Изнутри поднималась холодная отчаянная горечь… Да лучше бы по морде дал. Или рявкнул что-нибудь… Он вдохнул, заставляя себя разжать пальцы, как-то незаметно вцепившиеся в плащ драуга, отступить хотя бы на шаг. Один шаг, первый! А потом уж…
Корабль снова качнулся, и Фъялбьерн, развернувшись, сгреб его в охапку, сжал в объятиях, прижимая, распахивая плащ и снова смыкая широкие полы за спиной Раэна. Обнял, притиснул, кутая, укрывая то ли от пронизывающего ветра, то ли от всего мира вокруг. Шепнул куда-то в макушку:
— Глупый маленький ворлок.
Глупый — это точно. И «маленького» Раэн принял смиренно. Стоял, укутанный плащом, прижимаясь к груди Фъялбьерна, пряча пылающее лицо у него на плече, и млел от неправдоподобного тепла, несмотря на ледяную ночь вокруг. Тепло поднималось откуда-то изнутри, заливало от ушей до кончиков пальцев на ногах, катилось горячими волнами, и от них подкашивались ноги, а губы сами тянулись в дурацкой счастливой улыбке. Как и всегда, он ничего не чувствовал от драуга, ни тени тех чувств, что волной шли от живых людей. Но это было и не нужно. Рукам и телу Фъялбьерна он верил больше, чем своей магии.
***
Дурень. Ох, какой же дурень… Хотя и он сам тоже хорош. Гнать надо было мерикивскую гадюку сразу, пока не раскрыла ядовитую пасть. Ведь умудрился укусить гордого до дурости ворлока в самое больное место. А теперь обоим паршиво. Стоя у бортика и глядя на ночное море, Фъялбьерн чего только не передумал и сейчас был рад, что успел остыть. А в голосе Вайде звенели боль и стыд. Вот ведь… мальчишка. Напридумывал...
— Простишь? — тихо спросил Вайде, не отрываясь от его плеча.
И хотелось бы свести все к шутке, мол, как попросишь, но этот же опять за чистую монету все примет. Еще правда начнет искупать… И Фъялбьерн буркнул, прижимая сильнее, сомкнув руки на горячей гибкой спине, чтоб не вырвался:
— Забудем…
Ворлок вздохнул, потерся лицом о его плечо — неужели знает, паршивец, как это действует — поднял голову, заглядывая в глаза.
— Пойдем в каюту, а?
С палубы они ушли молча и рядом, соприкасаясь плечами, будто боясь оторваться друг от друга. Разве что из-под плаща Раэн все же вынырнул, а Фъялбьерн ему это безмолвно позволил: до каюты шагов пятнадцать, а уж там не замерзнет.
Вместе шагнули в дверь, едва не столкнувшись, Фъялбьерн щелкнул пальцами, отдавая приказ, и свечи загорелись, озаряя мрак чрева «Линорма» теплом и уютом. Вайде так и замер посредине каюты, опустив глаза, не подходя к постели. То ли ждал чего-то, то ли боялся. Фъялбьерн подошел к нему, обнял, шепнул в макушку:
— Все хорошо. Если не хочешь — не надо. Еще будет время…
— Хочу, — выдохнул ворлок и поднял глаза.
Если гневным он был красив, то сейчас казался просто ослепительным. Впервые Фъялбьерн видел, как тьма может сиять, а тьма глаз Вайде действительно сияла чем-то, чему драуг и названия бы не подобрал.
— Хочу тебя, — повторил Вайде, закидывая ему руки на шею, приникая всем телом.
Не в силах оторваться от раскаленного мрака зрачков, Фъялбьерн стянул с ворлока старую рубашку, мимолетно подумав, не сжечь ли ее, как змеиную шкурку сказочной королевны, чтоб больше не валял дурака. Хотя в сказке от этого и пошли все неприятности…
За рубашкой последовали штаны — сапоги ворлок скинул сам — и Фъялбьерн прижал к себе обнаженное горячее тело, поцеловал готовно раскрывшиеся навстречу губы. Вайде млел и таял, подставляясь под ласки и радостно лаская сам, гладил плечи и спину Фъялбьерна, тихо постанывал и едва не облизывался, как кот на сметану. Будь это кто-то другой, а не его ворлок, Фъялбьерн бы заподозрил игру, так непохож был нежный, откровенно льнущий к рукам и телу красавец на ту яростную колючку, что бросала ему в лицо злые глупости. В самом деле вину искупает, что ли?
Что ж, если и так, самому Вайде это нравилось не меньше. Подхватив охнувшего ворлока на руки, Фъялбьерн опустил его на кровать, навис сверху, опираясь на ладони по бокам Вайде. Тот, шало улыбаясь, распустил шнуровку на рубашке Фъялбьерна, потянул ее, помогая снять, взялся за пояс. У самого Вайде уже стояло на зависть, и Фъялбьерн, позволяя себя раздеть, обхватил ладонью нежную твердую плоть, погладил от основания к головке, приласкал подушечкой пальца слегка скользкое навершие. Вайде прошипел что-то, переходящее во всхлип.
Фъялбьерн, усмехнувшись, лег рядом на бок, обнял придвинувшегося ворлока, просунул колено между его бедер. Вайде склонился к его груди, обвел кончиком языка сосок, легонько прикусил его и тут же зализал, принялся за второй… Не переставая ласкать, Фъялбьерн опрокинулся на спину, укладывая ворлока на себя, тот лишь слегка привстал, чтоб было удобнее лечь, опираясь коленями и ладонями по обе стороны от драуга. Потерся членом об уже вздыбленную плоть Фъялбьерна, улыбнулся, чуть склонив голову набок.
— Как ты хочешь? — хрипло спросил Фъялбьерн.
— Вопрос в другом, — усмехнулся Вайде, напоказ проводя кончиком языка по нижней губе полуоткрытого влажного рта. — Как я могу заслужить прощение, мой ярл?
— Подумай сам, — предложил Фъялбьерн, принимая игру и борясь с желанием немедленно завалить паршивца.
Тот и правда будто задумался, опять наклонившись и не переставая играть горячим ртом с сосками Фъялбьерна, то прикусывая и зализывая, то посасывая их.
— Быстрее… — предупредил Фъялбьерн.
— Глубину моего раскаяния нельзя измерить, — со вздохом сообщил Вайде, поднимая на драуга совершенно пьяный взгляд и снова потираясь об него бедрами. — В любом случае, полагаю, что наказание я заслужил…
Фъялбьерн медленно провел ладонями по спине ворлока, по-кошачьи выгнувшегося навстречу, задержался на тугом округлом заде, погладил стройные напряженные бедра. Дождался всхлипа, шепнул на ухо снова прильнувшему к нему ворлоку, вдыхая запах возбужденных тел:
— И как же тебя наказать, строптивый ты мой? Выпороть — шкурку жалко. Она у тебя нежная…
В подтверждение снова огладил всего, доказывая: и впрямь нежная, вон как загорается под ладонями.
Ворлок тихо постанывал под его пальцами, ласкающими сзади ложбинку между раскрытых бедер, основание члена, бархатистые яички. Вскрикнул тягуче и томно, когда Фъялбъерн, смочив пальцы слюной, двинул их внутрь.
— Правда хочешь? — усмехнулся Фъялбьерн дразняще. — Не пожалеешь потом? Не обидишься?
— Не-е-ет, — выдохнул Вайде, раздвигая колени шире, подставляясь под пальцы, гладящие его изнутри. — Прошу тебя…
Дернулся, сам насаживаясь глубже, облизал распухшие губы, посмотрел умоляюще.
— Значит, наказа-а-ать, — протянул, наслаждаясь игрой Фъялбьерн. — Что ж…
Вытащив пальцы, он плеснул на ладонь масла, просунул руку между их телами, погладил оба члена, трущиеся друг о друга. Заглянул напоследок в чернильные пятна зрачков, безмолвно спрашивая — Вайде решительно кивнул.
Хмыкнув, Фъялбьерн перекатился на бок, сбрасывая ворлока с себя, обхватил тонкие запястья одной своей ладонью. Заставил привстать, а потом, подхватив другой ладонью под живот, поставил на колени. Выпрямив и слегка выгнув спину, Вайде закинул назад голову, широко развел бедра, упираясь в мех постели коленями.
Стоя на коленях сзади и немного сбоку, Фъялбьерн наклонился, медленно лизнул ложбинку между лопатками, провел языком вверх, к основанию шеи. Шепнул, сдув с уха смоляные завитки:
— Хочешь быть моим? Примешь меня?
— Да, — жарко выдохнул Вайде. — Приму. Все, как ты захочешь…
Подался назад, прильнул, подчиняясь требовательным рукам, сам слегка наклонился… Удерживая его за руки и под живот, Фъялбьерн потянул на себя, уперся головкой члена между округлыми половинками, с усилием раздвинул тугую плоть. Всхлипнув, Вайде двинулся навстречу, помогая, покоряясь, отдаваясь целиком. Застонал, потерся спиной о грудь Фъялбьерна, без слов прося продолжать. Легонько подавшись назад, Фъялбьерн снова двинул бедрами, и еще, и еще, раздвигая горячий, восхитительно плотный проход. А потом их накрыло обоих. И были стоны и всхлипы — непонятно чьи. Было жаркое, до боли и изнеможения, удовольствие, тоже на двоих. И покорность, которая требовала больше, чем любая ненасытность, и яростная нежность между болью и лаской… Вайде, его мальчик, его ворлок с небес, стонал и сбивчиво просил еще, всхлипывая на каждом толчке, Фъялбьерн же медлил, не давая ему приласкать себя, мучая наслаждением, пока не понял, что оба уже на той грани, где наслаждение вот-вот обернется пыткой. И был один на двоих вскрик, долгий, тягучий полустон-полухрип. И одно на двоих рваное дыхание, которое они делили, целуясь, рухнув на постель в обнимку.
А потом Фъялбьерн, обняв мокрого и скользкого ворлока, сам такой же мокрый и скользкий, заглянул еще раз в полуприкрытые от усталости и неги глаза на осунувшемся лице, заглянул с внутренней тревогой… Потянувшись к нему, обнимая за шею, Вайде улыбнулся ясно и открыто, выдохнул, опускаясь щекой на его плечо.
— Мой… — шепнул ему Фъялбьерн, любуясь линиями разомлевшего тела, бисеринками пота на безупречно белой, жемчужно светящейся в полумраке коже.
— Вот тебе и мучиться, — пообещал его ворлок.
Приподнялся, коснулся губами губ Фъялбьерна в легком нежном поцелуе и опять опустил голову ему на плечо.
