Ворлок мертвого ярла

      Смоляной шёлк тёк сквозь пальцы Фьялбъёрна, мягко холодил ладонь, так и звал сжать руку, чтобы в очередной раз убедиться, что это не сон. Вайде дышал тихо и спокойно, обнимая драуга и прижимаясь щекой к плечу. Интересно, он хоть шевелился ночью? Или как заснул, так и всю ночь проспал?       Не прекращая его поглаживать по волосам, Фьялбъёрн смотрел на тёмный потолок. Норовистый достался ворлок, горячий. Сейчас бы загладить и заласкать, повторить вчерашнее, сделать так, чтобы громче просил не останавливаться.       Драуг вздохнул, губы сами искривились в ухмылке. Не выдержит же. Да ещё и обидеться может, что ярл не в состоянии придумать ему занятия поинтереснее.       Фьялбъёрн коснулся губами виска ворлока. Тот улыбнулся во сне и прижался крепче. Нарочно, что ли?       Фьялбъёрн осторожно отвёл руку от волос Вайде и запустил её под подушки. Пальцы тут же нащупали гладкий гребень — подарок Вирвельвина. Ещё вчера драуг его сюда сунул, думал подарить вечером, только после ярмарки не до того было.       Стараясь не разбудить Вайде раньше времени, он поднёс гребень к кончикам смоляных прядей и начал мягко их расчесывать. С каждым разом приходилось подниматься всё выше и выше, сквозь чёрное море завитков.       Вайде тихонько выдохнул и приоткрыл глаза. Полежал, не шевелясь, потом обнял драуга за шею и провёл носом по скуле.       Фьялбъёрн улыбнулся, рука с гребнем замерла:       — Как спалось?       Ворлок довольно выдохнул и снова прикрыл глаза, вставать ему явно не хотелось:       — Хорошо. Но я бы не отказался ещё немного.       — Это можно, — благодушно разрешил Фьялбъёрн и прижался к губам Вайде. Тот лениво ответил на поцелуй, прижавшись всем телом. Ворлок казался бессовестно горячим, драуг не выдержал и сжал его двумя руками, не давая отодвинуться.       Вайде неожиданно охнул. Заметив, что зубцы впились в его плечо, Фьялбъёрн ослабил объятия и виновато поцеловал тут же начавшую краснеть кожу.       Ворлок шумно выдохнул:       — Решил меня заколоть магической вилкой?       Чуть обернулся, чтобы рассмотреть, что было в руках драуга и… замер. Перевел растерянный взгляд, в черных глазах плескалось непонимание и неясный вопрос. Открыл было рот, чтобы что-то спросить, но потом вновь закрыл его. Сделал глубокий вдох и уставился на гребень. Фьялбъёрн молча наблюдал за его поведением.       — Что это? — наконец выдавил Вайде, словно не мог поверить увиденному.       Драуг тупо посмотрел на него, пытаясь понять: он все же услышал этот вопрос или же вчера перебрал после ярмарки хмельного глёга? Так вроде ж не пил.       — Гребень, — честно ответил.       Второй вопрос Вайде убил наповал:       — Я вижу… А для чего?       Что самое интересное, ворлок даже не думал издеваться — это было видно по его лицу. Решив, что благоразумнее промолчать, Фьялбъёрн мягко провёл гребнем по волосам Вайде, внимательно наблюдая за ним и пытаясь понять, что именно его так напрягает.       Ворлок еще раз глубоко вдохнул, осторожно выдохнул и замер под прикосновениями, будто боясь шевельнуться. Но после даже глаза прикрыл...       Драуг чуть нахмурился, на мгновение замер:       — Тебе не нравится?       — Нравится, — чуть помедлив, отозвался Вайде. — Даже слишком.       Незаметно облегчённо выдохнув, Фьялбъёрн снова провёл гребнем по его волосам, едва сам не мурча от удовольствия. Всё же, хорош, маргюгров сын!       Уткнувшись лицом в подушку, Вайде лежал молча, дыша все быстрее и прерывистее, пока не взмолился, запрокидывая голову назад:       — Ох, да хватит уже… Не могу. Или прекрати, или сделай уже что-нибудь.       Широко раскрыл глаза, глядя на своего ворлока, не совсем понимая, чем мог вызвать такую реакцию. Но всё же покорно отложил гребень, запустил пальцы в волосы и чуточку сжав их, заставил запрокинуть голову ещё больше, чтобы впиться в губы. Слегка повернувшись, Вайде потянулся к нему навстречу — всем телом. Ответил на поцелуй, прикрыв глаза и розовея скулами, раскрыл губы, позволяя скользнуть между них языком. Драуг крепко прижал к себе, не давая вывернуться, углубляя поцелуй, скользя языком по краешкам зубов, лаская язык, мягко поглаживая нёбо:       — Мальчик мой, — выдохнул в раскрытые губы.       — Ну, если по сравнению с твоими тысячами лет, тогда, конечно, мальчик, — не открывая глаз, съязвил Вайде.       — Ну, не девочка же, — хмыкнул драуг и снова прижался к губам, не давая возразить.       Оторопело глянув на него, Вайде вдруг прыснул смехом.       — Да уж, — подтвердил он, — не девочка. С этим не поспоришь...       Сразу Фьялбъёрн не понял, что его так рассмешило, но потом подхватил смех, сгребая своего ворлока в охапку и начиная покрывать лицо поцелуями.       — Ты меня только на людях за волосы не трогай, хорошо? — вдруг посерьезнев, сказал Раэн, окончательно переворачиваясь и бесцеремонно обвивая Фъялбьерна руками. — Там, откуда я родом, это… не принято. Поцеловаться — и то проще.       — Чудной край, — протянул драуг, прижимая его к себе и касаясь губами разметавшихся по лицу прядей. — Но как скажешь…       Ворлок тихо выдохнул и погладил его по щеке. Фьялбъёрн перевернулся на бок и, оперевшись локтём о подушку, внимательно рассматривал тонкие черты своего ворлока. Нет, серьёзно. Откуда такое чудо? Поднял руку и огладил кончиками пальцев линию носа, скользнул к губам, обводя их по контуру. Вайде снова выдохнул, но улыбнулся.       — Расскажи мне о своём доме.       — Мой дом? — Вайде задумался, улыбнувшись мечтательно и, как почему-то показалось Фьялбъерну, грустно. — Он прекрасен. Представь себе целый мир, огромный настолько, что тысячи жизней не хватит, чтобы увидеть его весь. Бесконечные океаны, горы, уходящие за облака, реки — бешеные горные и спокойные равнинные. В наших горах все еще живут драконы, и маги ходят к ним учиться мудрости. А еще там есть города с дорогами из камня цвета звезд, ночью он светится еле заметно, чтобы легче было ходить по улицам. У нас есть леса, светлые, пронизанные солнцем, и темные, где листья закрывают солнце. Это чудесный мир, Бьерн… Он так красив, что вспоминать сладко и больно… Там живет моя семья: отец, три старших брата и две младших сестренки… Иногда я чувствую, как они вспоминают меня...       Драуг пристально посмотрел на, кажется, бывшего сейчас далеко-далеко ворлока. Послышалось? Оговорился? Или всё назвал так? Хотелось спросить, почему же он оставил этот «чудесный мир», но что-то в лице Вайде заставило промолчать. Только пальцы по-прежнему продолжали гладить его щеку и скулу. Захочет — расскажет сам.       — Ты вчера после обеда ничего не ел, кстати, — напомнил тоном сердитой няньки. Во всяком случае, постарался, чтоб так оно и звучало. — Так нельзя. Живому.       — Может, я к пиру готовлюсь, — усмехнулся, будто выныривая из воспоминаний, ворлок. — Если ты не передумал меня брать… Кстати, а ты сам… Ты ведь можешь есть, я видел.       — Пир — дело хорошее, — проворчал драуг, — только не забывай, что там и ядом угостить могут. А я… — Фьялбъёрн не знал, как отреагирует Вайде на его слова, однако всё же решил сказать правду. — Пока я нахожусь рядом с живым существом, то перенимаю его… потребности. — Сказал деликатно насколько мог и внимательно посмотрел на своего ворлока: — Считай, твоё влияние.       — Правда? — удивленно глянул ворлок и вдруг просиял счастливой улыбкой. — Хорошо! Хоть что-то я могу сделать… А яд… Разве что уж совсем что-то необычное попадется. Вообще-то меня с детства приучили переносить яды. Так, на всякий случай. Но поесть и правда неплохо бы. До вечера еще до-о-олго...       Он потерся щекой о плечо драуга, удобнее устраиваясь в объятиях, улыбнулся снова, словно вспоминая о чем-то.       Фьялбъёрн в очередной раз за утро оторопел, но потом вдруг накинулся на него, начиная щекотать и тискать:       — Что-то? Ты очень много можешь! Но перед завтраком мы успеем ещё кое-что.       — Интересно, что? — невинно поинтересовался Вайде. — Вот я теперь понимаю, что про месяц в каюте ты не шутил… Ох, да… — выдохнул он, когда Фъялбьерн снова запустил пальцы в шелковистую гриву.       Фьялбъёрн провёл языком по нижней губе и вжался пахом в пах, чувствуя, что ворлок вполне понимает, о чем речь.       — Именно, радость моя, — проурчал огромным котом мёртвый ярл. — Я вообще редко шучу. А купол… ну, если тебя сильно смущает…       — А тебе команду не жалко? — хмыкнул Вайде, откидываясь на подушку. — Им же слушать все это...       Фьялбъёрн навис над ним, довольно ухмыльнулся, глядя в чёрные глаза:       — Нет, — чётко произнёс он и впился в губы, не давая паршивцу хоть что-то возразить.                                   Янтарные нити плыли перед глазами, таяли на языке пьяным медом, звенели, как струны арфы… Что, неужели он и впрямь выглядит такой легкой добычей? Раэн улыбнулся, чувствуя, как рождается внутри веселый злой азарт. Не трогая нить, выскользнул из комнаты, следуя за ней к истоку переливчатого янтарного ручейка. В коридоре было темно, только там, где он ветвился: к ярко освещенному пиршественному залу, полному гомона, и к какому-то темному закоулку — там висел на стене масляный светильник в стеклянном колпаке, бросая на деревянный пол желтый круг света. Нити вели в темноту. И Раэн, быстро сотворив морок, бесшумно прошел за ними, туда, где во тьме ярко светилось для его магического зрения золотое сияние мерикиви.       Ньедрунг не успел ни испугаться, ни отпрянуть. Вынырнув из темноты, Раэн одной рукой перехватил тонкие запястья, сжал, прекращая плавный танец рук мерикиви, с кончиков пальцев которого плыл сладкий яд. Второй ладонью зажал рот и толкнул чудесника к стене, прижимая телом. Шепнул на ухо:       — Закричишь — горло пережму. Будешь до конца дней на пальцах изъясняться. Понял — кивни.       Дождавшись еле заметного кивка, Раэн отпустил пленника, глянул в лицо, ничуть не смущаясь темнотой. Подумал с невольным восхищением, что парень не дурак и не трус: мгновенно сообразил, что поймали его за таким делом, которое вряд ли понравится хозяевам острова. Фьялбъерна Драуга здесь считают если не другом, то силой, с которой ссориться опасно. И за попытку его зачаровать по голове не погладят даже мерикиви. Понимал это, конечно, и Ньедрунг, поэтому смотрел зло, но поднять тревогу не пытался.       — Что тебе нужно? — тихо спросил Раэн. — Зачем тебе Фьялбъерн?       — Не твое дело, — огрызнулся мерикиви. — Отпусти. Все равно ничего не докажешь.       — Уверен? — усмехнулся Раэн.       — Ну, попробуй, — в голосе мерикиви звенело холодное презрение. — Я служитель Брады, а ты приблуда без роду и племени, очередная подстилка ярла.       — Так вот в чем дело… — протянул Раэн, улыбаясь. Действительно, теперь все встало на свои места. — В ярле. Никак, завидуешь? Тихо! — осадил он дернувшегося было мерикиви. — Вот что, дружок. Фьялбъерн не бычок на веревочке, он сам решит, что ему нужно. И кто. Попытаешься его зачаровать — пожалеешь.       — И что ты мне сделаешь? — выплюнул мерикиви, откидывая голову назад и встречая взгляд Раэна двумя янтарными огоньками, словно кошка поймала глазами лучик света. — Моя богиня защищает меня.       А он красив, — отстраненно подумал Раэн. — Не смазлив, а именно красив: высокий, тонкий, гибкий, как восточный клинок. Узкие губы, чуть длинноватый нос, резкие скулы… Словно выточенная мастером статуэтка. Может, янтарные чары все же действуют? Да нет, непохоже… Просто и в самом деле хорош.       Раэн вдохнул горьковато-смолистый запах от волос мерикиви, еще ближе склонился к нему, шепнул:       — Твоя богиня? Что ж, она будет не первым божеством, с которым я поспорил. Фьялбъерн мой, пока сам не решит иначе. А если я подумаю, что ты для него опасен, мы посмотрим, что сильнее: огонь или янтарь. Ты ведь знаешь, как хорошо горит янтарь?       — Не посмеешь…       — Я? — удивился Раэн, сладко улыбнувшись. — Это пока что ты чудесник под защитой богини. И, кстати, точно такая же подстилка. Разве только не у того, кто тебе нравится, — он улыбнулся снова, наслаждаясь бессильным бешенством, пылающим в ауре мерикиви, и продолжил: — А вот если тебя лишить магии, то кому ты будешь нужен, бывший чудесник Ньедрунг? Я играл в эти игры, когда тебя еще не было на свете. Это ты никому ничего и никогда не докажешь, если твоя магия, этот живой, горячий, сладкий золотой огонь вдруг станет огнем настоящим. Вспыхнет — и сгорит.       Он чуть-чуть отстранился, чтоб поудобнее перехватить сильные, хоть и тонкие запястья, и Ньедрунг, почуяв слабину — как он думал — дернулся, открыл рот, чтоб закричать. Раэн, сминая сопротивление мерикиви, вжался в него всем телом, накрыл ртом узкие красивые губы, поцеловал долго, властно. Раздвинул коленом ноги Ньедрунга, прижал крепче, сжимая запястья так, чтоб не причинить боли, но и вырваться не дать.       Плавало во тьме вокруг них золотое янтарное марево, призванное оплести волю попавшего в его сети, и Раэну чудились солнечные лучи на коже, теплый ветер, шелест волн и песок под ногами… И только в глубине этой горячего янтарного мира виднелось что-то темное, как слепое пятно, сгусток тьмы в куске янтаря. Оторвавшись с сожалением от внезапно податливых губ мерикиви, Раэн заглянул тому в лицо, поймал тень растерянности в глубине глаз. Шепнул низким, мурлычащим голосом:       — Это за ярмарку, янтарный мой. Вира за то, что пытался нас поссорить. Радуйся, что не вышло.       Отпустил запястья, делая шаг назад. Мерикиви зло блеснул глазами из тьмы, сжал губы. Мгновение помедлил, затем скользнул вдоль стены на несколько шагов от Раэна. Остановился там, вытянувшись в струнку, и прошипел:       — Когда ты сгинешь в его очередном походе, ярл поймет, кто ему нужен.       — И тебе всего хорошего, — улыбнулся Раэн.       Усмехнулся вслед исчезающего во тьме коридора силуэту, слабо светящемуся янтарем. Пожаловался вполголоса, не поворачиваясь:       — Чувствую себя девицей, ссорящейся с другой девицей из-за ухажера. Ужас-то какой… И давно ты там стоишь?       — Достаточно, — прозвучал из-за спины голос Фьялбъерна. — Так ярмарка — его дело?       — Немножко его, — вздохнул Раэн, с наслаждением приникая к обнявшему его сзади за плечи драугу. — Но больше моей дури.       Повернулся, положил на плечи ярла ладони — пришлось поднять руки повыше, как обычно. Замер, наслаждаясь, потом потерся щекой о плечо Фьялбъерна.       — Ты говорил, что не чуешь меня, — сказал драуг, обнимая его крепче.       — Теперь научился. Ты похож на тьму. Когда вокруг свет, ее не так уж сложно заметить, а Ньедрунг светил ярко. Злишься из-за этого поцелуя?       — Если скажу, что да, — усмехнулся, судя по голосу, ярл, — что сделаешь?       — Попрошу прощения и больше так не стану, — серьезно отозвался Раэн. — Да я и так не стану…       — Я тебе верю, — помолчав, отозвался драуг. — Ты сам сказал, что ты мой.       — А еще я сказал ему, что ты решишь сам, с кем тебе лучше, — ровно напомнил Раэн. — Он затеял все это ради тебя…       — Его сложности, — усмехнулся Фьялбъерн, отодвигая Раэна. — Мне-то что до этого? Пойдем уже. Нас на пиру заждались.              * * *       Морской народ знал толк в пирах. Фьялбъёрн убеждался в этом неоднократно. Пройдоха Бо, он же великий дроттен, любил роскошные гулянки ещё с юности. Сейчас же, хорошенько поднаторев как в политических хитростях и военном деле, так и в удовольствиях, и вовсе не видел нужды в чём-то себя ограничивать.       Длинный стол ломился от яств: одних только блюд из рыбы насчитывалось около сорока. Жареная, варёная, прикопченная, солёная, в маринаде или с изумительными специями, привезёнными торговцами с юга. При этом рыбу здесь за лакомство не считали, как бы прихотливо она ни была приготовлена — кого в рыбачьем народе удивишь дарами моря? Вот мясо, фрукты и свежая зелень — это истинная редкость. И хоть острова неблизко от материка, торговля шла бойко, так что еды здесь всегда было предостаточно.       Сам дроттен Бо восседал в центре стола. Напротив усадили Фьялбъёрна и Вайде, как уважаемых гостей, по левую и правую руку сели Фрайде и старейшины, далее с обеих сторон — воины. Старших сыновей не было, и Фьялбъёрн предположил, что оба ещё в море — иначе б ни за что не пропустили такое развлечение.       В самом деле, первый раз на спутника ярла поглядывали с большим любопытством, чем на него самого. Многие, правда, косились и на Фьялбъёрна, мол, из какой пучины вытянул такое чудо? Белокожий, черноглазый и черноволосый, Вайде не походил ни на один известный здесь народ, так что невольно притягивал взгляды. Впрочем, сам ворлок этих взглядов будто бы и не замечал: держался с безмятежной уверенностью, учтиво улыбался, помалкивал и пробовал все, до чего мог дотянуться. Выглядел, правда, так, что будь они на «Линорме», Фъялбьерн бы долго не выдержал: запустил бы пальцы в якобы небрежно уложенные волосы, растрепав их по-настоящему, расстегнул ту самую рубашку, из-за которой… Чтобы отвлечься от некстати нахлынувших мыслей, Фъялбьерн подвинул ворлоку блюдо с маленькими сладкими пирожками и был награжден сияющей улыбкой.       Как и положено благородному юноше, Вайде не крутил головой, но в то же время было прекрасно понятно, что ворлок с любопытством разглядывает всё вокруг. Оно и неудивительно! Когда Фьялбъёрн оказался здесь в первый раз, глаз не мог отвести от чучела огромного кракена и шкуры глубинного линорма, развешанной на каменной стене. А для этого конька морского тут всё новое, всё неизвестное — конечно, любопытства выше мачты.       — Ну, расскажи, Фьялбъёрн Драуг, — хрипло произнёс дроттен Бо, — где тебя носило последние месяцы? По каким волнам плавал, каких гадов морских бил?       На губах воинов начали появляться улыбки. Знали прекрасно, как продолжит их дроттен, но Фьялбъёрн сделал вид, что слишком увлечён карпом с золотистой корочкой и божественно сочным белым мясом — а ехидства в голосе Бо не замечает.       — …же гостил у прекрасных хавфруа? — невинно закончил дроттен, и воины уже не скрывали ухмылок.       Вайде, перейдя от пирожков к тушеным мидиям и кальмарам, бросил на своего ярла лукавый взгляд. Фьялбъёрн только хмыкнул. И этот туда же, с такой ехидцей, что даже Ньедрунг рядом блекнет. Кстати, где мерикивская гадина? Или Вайде напугал так, что теперь и не сунется?       Поцелуй не то чтобы заставлял ревновать. Фьялбъёрн стиснул зубы, не желая признаваться себе, что всё-таки ревнует. И ещё как. Давненько уже не испытывал подобного чувства.       — Боюсь, будь хавфруа столь прекрасны, я б не приплыл к тебе, дроттен, — сдерживаясь, чтобы не показать внезапно накатившего раздражения, произнёс Фьялбъёрн. — Но коль не осталось прекрасных дев, то согласен лицезреть и твою… твоё, кхм, лицо.       Бо расхохотался и хлопнул его по плечу. Хороший удар: хоть и стар дроттен, а крепок.       — Ну-ну, — хмыкнул он и выразительно посмотрел на Вайде выцветшими светло-голубыми глазами. — И тем не менее, времени не терял, я смотрю.       Тот спокойно встретил взгляд и чуть улыбнулся, когда Бо всё же пришлось отвести глаза.       — Да, именно, — сдержанно уронил Фъялбьерн. — На «Гордом линорме» давно не было ворлока, и я благодарен Гунфридру, что он всё же послал мне, — пришлось сделать паузу, — такой дар.       — И вправду, великий Гунфридр был щедр к тебе, ярл, — прищурился Бо, снова разглядывая Вайде. — А что же сам твой спутник? Не поведает ли нам, из каких он краев? Доволен ли нашим гостеприимством?       Фъялбьерн стиснул зубы, сам удивившись желанию послать любознательного дроттена в далекое путешествие по морским и подводным просторам со множеством интересных, но сплошь неприличных приключений. Отвечать за Вайде теперь, когда Бо спросил его самого, было нельзя: ворлок не дитя неразумное. Но и слушать ехидство в голосе островитянина…       — Ваше гостеприимство, славный дроттен, затмевает величие скал и глубину морской бездны, — негромко и очень ясно ответил Вайде, неторопливо дожевав и проглотив очередной пирожок в наступившей вдруг тишине. — Пусть славится и процветает дом, где так принимают гостей. И если судьбе будет угодно, чтобы я вернулся в свои родные края — слишком дальние, чтобы вы слышали о них — я с радостью поведаю там о могуществе Морского народа и его владыки.       — Красивые слова, любезная речь, — медленно сказал Бо, откидываясь на высокую резную спинку массивного стула. — Не будет ли неучтиво спросить, какого рода наш гость?       Фъялбьерн слегка перевел дух, чувствуя, что сидящий рядом ворлок безмятежен, как хороший воин перед боем — самое верное настроение для того, что тут происходит. А вот что именно происходит и почему — пока непонятно. Одно хорошо — язык у Вайде подвешен не хуже, чем у местных зубоскалов.       — У меня дома говорят, — тем же ровным вежливым тоном отозвался ворлок, — что хвалиться своим родом на чужбине — бросать слова на ветер. Скажу так: мой род в землях, где я жил, стоит достаточно высоко, чтоб от этого были сплошные хлопоты.       Пару мгновений — и Фъялбьерн вместе со всеми увидел, как просоленная морскими ветрами физиономия Бо расплывается в настоящей улыбке.       — Ах, хорошо ответил, гость. В самом деле, больше власти — больше хлопот. Учись, Фрайде…       Тот смиренно склонил голову, но Фъялбьерн видел мелькнувшую на губах сына дроттена усмешку. И тут же рядом с Фрайде на освободившееся, как по волшебству, место, опустилась гибкая тень, почти спрятавшись за широким плечом островитянина.       — И впрямь, у нашего гостя стоит поучиться, — прошелестел голос чудесника, — моряки рассказывают о его храбрости даже больше, чем о колдовском искусстве. Странно…       — Что же странного ты увидел в этом, Ньедрунг? — спросил Фрайде с таким вежливым удивлением, что гомон за столом снова стих — а Фъялбьерн поставил на стол кубок, чтоб не расплескать.       — Да так… — мягко отозвался чудесник, не поднимая капюшона из тонкой южной ткани. — Разное болтают… Приходилось мне слышать, что мужчина, позволяющий другому мужчине познавать себя, теряет храбрость. Вот и удивляюсь…       Если до этого за столом было тихо, то теперь тишина стала тяжелой и душной. Фъялбьерн видел, как сверкнули глаза Бо и напряглась будто высеченная из камня челюсть — чудесник явно позволил себе лишнего, впрямую оскорбив гостя. Под рукой вдруг стало мокро. Опустив взгляд, драуг увидел, что листовая чеканная медь кубка в его пальцах смялась и хмельной мед все-таки выплеснулся на скатерть. Но прежде, чем он открыл рот, еще не зная, что скажет, в густой тишине так же лениво, почти скучающе, снова раздался голос Вайде:       — Слышал, мой ярл? И только попробуй еще раз разгневаться, если полезу в драку без твоего дозволения. Сам, оказывается, виноват в моей дури. Мало… стараешься…       Через мгновение грохнуло так, что потолок едва не приподнялся над резными столбами-колоннами. Хриплым басом хохотал дроттен, смеялся Фрайде, боевыми жеребцами ржали морские ярлы и воины, хлопая друг друга по плечам и повторяя шутку. Морской народ умел оценить острое словцо, а уж если тот, кто его обронил, и себя не пожалел… Можно и не сомневаться, завтра последняя собака на базаре будет знать, что язык у чужестранного ворлока еще быстрее и острее меча. А тому, кто умеет владеть и оружием, и словами, многое прощается.       Фъялбьерн поднес к губам смятый кубок, отхлебнул меда. Повернулся к ворлоку, невозмутимо жующему который уже по счету пирожок, сказал тихо, но не особо скрываясь — теперь уже не к чему:       — Мало стараюсь, значит? Ну-ну…       И подмигнул многообещающе.       Вайде, паршивец такой, распахнул дивные ресницы в шутливом испуге, сделал вид, что смущается, но губы так и тянулись в улыбке — расцеловать бы…       — Вольно же смеяться великому ярлу, — совсем уж по-змеиному прошипел Ньедрунг, откидывая капюшон и в упор глядя на драуга. — Вольно и его… ворлоку смеяться и пировать в доме, над которым нависла беда… И то правда, какое дело одному драугу до другого…       — Помолчи! — громыхнул голос Бо, аж привставшего с места. — Наши беды — наши заботы. Не гостям тревожиться о них…       — Хороший гость разделяет с хозяином не только стол, — тихо проговорил Фъялбьерн, не сомневаясь, что его услышат. — И если в твоем доме творится неладное, а я могу помочь…       — Не тревожься попусту, ярл… — начал Бо и тут же был перебит возмущенным возгласом Фрайде:       — Отец!       — Я сказал! — возвысил голос дроттен, глядя куда-то мимо Фъялбьерна. — Наши гости благословлены Гунфридром!       Гомон в зале нарастал, пока еще тихий, больше похожий на ропот начинающегося шторма. Фъялбьерн снова отпил меда, угрюмо отодвинул пустой кубок. Рядом замер Вайде, поигрывая тонкой серебряной ложечкой. Почему-то безобидная ложечка в тонких красивых пальцах казалась смертельно опасной.       — Сказал про сеть, говори и про рыбу, — уронил Фъялбьерн. — Я в твои дела не лезу, дроттен, но молву не остановишь. Что случилось?       — Отец… — повторил Фрайде со странной требовательностью, и Пройдоха Бо с каким-то угрюмым облегчением махнул рукой.       — А, все равно узнаешь… Ты не подумай, Фъялбьерн, тебя-то я всю жизнь знаю… Нечисть у нас тут завелась. Драуг, чтоб его…       — Нечисть, значит? — очень спокойно уточнил ярл.       Теперь все встало на свои места: и косые взгляды островитян, и намеки… И, конечно, жадное любопытство, с которым рассматривали Вайде — кому, как не ворлоку, разбираться с такими бедами?       — А что же твой чудесник, не справляется?       — Да как сказать… — Бо хмуро глянул на бледного, напряженно выпрямившегося на скамье мерикиви. — Ньед… он не по этой части. Рыбу там приманить, шторм предсказать… Логово твари нашел, и на том спасибо. Да только не удается его застать в логове.       — А выманить не пробовали? — с интересом спросил Вайде, и Фъялбьерн с тоской понял, к чему все идет.       — Помолчи, — сказал он отчаянно, уже решив, что если придется выбирать между дружбой Морского народа и жизнью Вайде, тут и выбирать нечего, лишь бы успеть в охапку схватить и забрать на корабль.       — Пробовали, — с той же бессильной хмурой злостью сказал Бо. — Все пробовали, что могли. Дюжину человек потеряли, а этой твари…       — Много, — бесстрастно отозвался Вайде, словно не услышав приказ ярла. — Он сильнее с каждой отнятой жизнью.       — Это нам известно, господин ворлок, — прошелестел голос Ньеда. — Не скажете ли чего-нибудь нового?       Гадюка мерикивская, он же подстроил все это. Подготовил Фрайде, вывел на разговор, умело, как охотник выводит зверя на силки и яму с кольями. И старейшинам, можно не сомневаться, в уши нашептал, что один драуг уж точно знает, как справиться с другим, да и новый ворлок на «Линорме» — редкостной силы. А после этих шуточек про храбрость…       — Может, и скажу, — так же спокойно откликнулся Вайде. — Но разговорами тут не помочь. Раз уж господин Ньедрунг не по этой части, я мог бы взяться за дело, но решать это не мне. Я ворлок ярла Фъялбьерна.       Десятки взглядов скрестились на Фъялбьерне: угрюмых, просящих, полных надежды.       — Бъерн, — еле слышно прозвучало над самым ухом, — позволь…       Дюжина человек… Кто-то из сидящих за пиршественным столом наверняка потерял друзей или родных. О да, Фъялбьерн хорошо знал, на что способен взбешенный драуг, поднятый из могилы. Не вдохни в него самого Гунфридр подобие жизни, быть бы и ему злобной безжалостной тварью… Можно понять Бо, люди которого гибнут, но от этого не легче.       — Ты не пойдешь туда один, — сказал он, едва шевеля губами.       — Я не пойду с тобой, — очень мягко сказал Вайде. — Мои чары могут зацепить и тебя. Бьерн…       Тихая просительная тоска звучала в его голосе. И Фъялбьерн понял, что если решит по-своему, просто забрав Вайде в безопасность, выставив его перед всеми красивой игрушкой для собственной услады — это, может, и спасет ворлоку жизнь, но вот между ними убьет все, что только началось. Да и спасет ли? С этого… конька морского… станется улизнуть и отправиться на поиски нечисти самому.       — Фъялбьерн… — эхом повторил Бо, глядя на него в тишине, наступившей который уже раз за этот поганый вечер.       — Что тебе нужно, Вайде? — спросил ярл, не в силах повернуться и просто взглянуть на своего ворлока. — Оружие? Люди? Какая помощь? Я не сунусь в логово, но один ты не пойдешь. А если не вернешься…       Он глянул в упор на Пройдоху Бо, хитреца, великого дроттена, и тот молча опустил голову.