Ворлок мертвого ярла

      В прозрачном круглом чане бурлило северное море. Щерились острыми клыками черно-серые скалы, скрывались под беспокойными водами пологие песчаные берега континентальных королевств. Множество кораблей вышло в море, погода обещала хороший улов.       Солнце сияло высоко в небе, посылая золотистые лучи навстречу сонной земле и людям. Прошли самые злые зимние месяцы. Ещё чуть-чуть, Госпожа Зима передаст Весенней Красавице огромный ключ из зелёного металла, которым та запрёт Врата Холода и даст дорогу теплу.       Но только кораблю с оскаленной пастью морского линорма и командой мертвецов на борту не до забот простых людей. Позади осталась опасность. Пустота, недовольная и уставшая, вновь спряталась за грань мира, проклиная глупца Вессе, не сумевшего дать ей достойный путь. Начиналось всё хорошо, но… Безумие не щадит ни тело, ни разум.       Мрак окутал чан чёрным полотном. Ни миг улыбнулся тонкой незаметной улыбкой, представляя, что бы началось на земле, вздумай он усилить этот покров. Если вместо обычного пасмурного дня спуститься ночная тьма…       — Не балуйся, — раздался хриплый низкий голос Гунфридра.       — Ты бесчеловечно опоздал, — отозвался Мрак, с сожалением стягивая покров и превращая его в туманное облако.       — Может, потому что я не человек? — невозмутимо поинтересовался Гунфридр.       Жилище Мрака ему было не по душе. Но коварный хозяин смертей и демонов на этот раз для встречи зазвал в свои чертоги. Учитывая, что до этого он являлся в море, нельзя было не ответить такой же вежливостью. Утбурд бы побрал божественный этикет.       Здесь было неуютно. Господин Дневной Свет не заглядывал в эти места. Только россыпь серебристых искорок, подобно звездам на небосводе, едва-едва освещала просторный зал с колоннами из черного камня. Гладкий пол и теряющийся в клубах живой тьмы потолок, а где-то там, вдалеке, — Трон Мрака. Но его не видят даже боги, это тайна за семью замками.       Сияет только жизнь-чан, через который Господин Мрак любит смотреть на мир. Чан высится на огромной изогнутой треноге, напоминающей щупальца кракена.       — Не стой, присаживайся, — сказал Мрак.       И тут же появился круглый стол и три кресла. Гунфридр ухмыльнулся. Так-так, значит, быть переговорам. Ай да Мрак. Вот не сидится же ему на месте. Морской Владыка смутно догадывался, кто к ним присоединится сегодня, но пока не спешил делать выводы.       Мрак опустился напротив, на столе тут же засияли отравленным золотом два кубка, из которых валил зелёный пар.       — Отведай нового твила, мой друг, — вкрадчиво предложил Мрак. — Сама провидица Мяран сотворила и прислала мне в подарок.       Гунфридр с подозрением взял кубок, вдохнул запах мяты и ядовитой лиственницы, глянул на черную жидкость, тягучую, словно земляное масло, которое привозят южные и восточные купцы на север.       Напиток народа лаайге, что живет за Долиной Инеистых Снов. Помогает им оставить тело на земле и душой подняться к божественным покровителям. Узнать будущее и прошлое, получить совет от покойников и тех, кто ещё не родился на этот свет. Интересно, зачем Мяран принесла это в дар Мраку? Неужто благословения ждала?       Мрак сделал глоток. Удовлетворённо зашипел:       — Искусна всевидица. Взял бы её к себе в посредницы, да не пойдёт ведь. Ей своих богов и духов хватает.       — Кого ждём? — мягко уточнил Гунфридр, понимая, что Мрак может пуститься в совершенно ненужные разглагольствования, которые только повредят делу.       — Да вот… — протянул владыка тьмы и указал на чан. — Видишь тот кораблик с серым парусом? С потемневшим от соли, крови и времени деревянным корпусом? С живыми мертвецами и хмурым ярлом, который одним только глазом видит этот мир? Чувствуешь, как горит-пылает болью сердце «Гордого линорма»?       Гунфридр отхлебнул твила. Во рту разлилась свежая горечь. Но стоило только глотнуть, как горло обволокло сладостью, а в голове стало ясно и спокойно.       «Ай да всевидица! После смерти надо бы к себе в придворные зельвары забрать!»       — Чувствую, — всё же буркнул он. — А всё потому что некоторые на корабле дурью маются, а другие не могут их за это хорошенько выпороть:       Мрак шелестяще рассмеялся:       — Не маг ты, о Морской Владыка. Не понимаешь, что значит для чародея потеря чар.       — Нет, не понимаю, — честно сказал Гунфридр, — но знаю, что чары, как и жизнь человеческая, — в руках божьих. И не человеческое дело страдать, коль боги решили что-то отобрать.       — А если ворлок «Гордого линорма» не человек? — лениво уточнил Мрак.       Гунфридр с интересом посмотрел на собеседника:       — А кто?       — Да кто ж его знает, — улыбнулся Мрак. — Из мира он не нашего, почем знать, какие там у них люди, а какие боги?       И улыбнулся так, сволочь, что аж захотелось запустить в него кубком. Но владыка моря сдержался. Невежливо как-то. Да и… есть зерно истины в его словах. С этими иномирянами ни в чем нельзя быть уверенным.       — А вот смотри, что происходит дальше, — тем временем сказал Мрак.       «Гордый линорм» вдруг стал больше. Казалось, ещё секунда — и вырвется на волю, разбив хрусталь чана. Но, разумеется, ничего подобного не случилось.       Зато стал прекрасно виден стоящий у борта медноволосый чудесник. Понуро так стоял, на бледном лице ни кровинки. И в глазах — пустота. Не отошёл ещё от крепких объятий Вессе, чудо, что вообще спасся. Но в то же время вид имел странно решительный.       Гунфридр не сразу рассмотрел, что в руках Ньедрунг сжимает продолговатый янтарь. Миг — дрогнули тонкие губы в беззвучной молитве. Почему именно молитва, Гунфридр и сам не мог понять, но чувствовалось, что мерикиви что-то задумал. И обращается никак не к морю и не к небу. И смотрит куда-то так далеко, что не разобрать: за горизонт или внутрь себя.       — Как думаешь, великий Гунфридр, — прошелестел Мрак, — о чем просит медовый чудесник?       Ответом стала яркая вспышка янтаря в руке Ньедрунга. Тот невольно охнул, но в карих глазах тут же мелькнула радость. А потом вся фигура мерикиви вдруг запылала желтым светом. Миг — и пламя пропало.       Ньедрунг приложил ладонь с янтарём к сердцу и поклонился неведомо кому.       Точнее… и гадать не надо, кого мог призывать янтарный маг. Они всю жизнь поклоняются только одному божеству. Его защиты просят, его кару терпят. Остальные боги для них есть, конечно, но…       На столе вдруг появился третий кубок. Из розового золота, изящный, на тонкой ножке. Неведомо откуда донесся мягкий звон, и повеяло медовым дурманом. Даже растаял мрак, окутывавший пространство, уступая золотистому сиянию.       Она появилась без лишних слов. Стройная, статная, с прозрачно-жёлтой кожей, под которой виднелась паутинка трещин, повторяющих узор вен. Одежда вроде есть, а вроде и нет. При каждом движении появляются складки янтарной ткани, облегающие тело, словно вторая кожа. Одежды ничего не скрывают вовсе, скорее наоборот — подчеркивают совершенство фигуры. Распущенные волосы струятся до бёдер и, переплетённые янтарными бусинами, излучают мягкий свет.       Лицо — любой скульптор душу продал бы за возможность изваять такое совершенство. Только вот прозрачные глаза холодные-холодные. И смотреть в них даже Гунфридру немного не по себе, потому что то появляется крохотный гагатовый зрачок и заливает собой радужку, то исчезает вовсе, превращая глаза в прозрачные безжизненные янтарные камни.       — Сплетничаете, — уронила она тягучим густым голосом, от которого стало душно и сладко. — Даже меня не дождались.       Мрак сделал вид, что его здесь вообще нет.       Гунфридр ухмыльнулся, шевельнул пальцами, и стул сам отодвинулся, приглашая гостью сесть.       — Да будет твой день светлым, прекрасная Брада, — улыбнулся он. — Несказанно рад тебя видеть, янтарная.       — В чертогах Господина нашего Мрака, пожелание света, конечно, очень… своевременно, — отозвалась она, величественно опускаясь на стул и беря кубок в руку.       Солнечными лучами тут же вспыхнули крупные камни в перстнях на её длинных пальцах, длиннее, чем у Гунфридра да и многих других богов. Потому что плетет ими Брада янтарные заклинания, завивает узоры исцеления и выздоровления, чтобы потом накинуть сотканное покрывало на больного и обернуть в несколько раз.       — А кому здесь не нравится, так я велю подать яду, — безмятежно протянул Мрак. — Хороший яд, лишает бессмертия многих богов, знаете ли. И тогда, когда попадёте ко мне, полюбить мои чертоги будет куда больше времени.       Гунфридр и Брада расхохотались. Но при этом насмехаться больше не стали, так как помнили, что однажды сам Янсрунд всё же попал по ту сторону Мрака. Дело давнее, почти забытое, но мало ли…       Смех оборвался быстро. Брада выразительно посмотрела на обоих богов, словно напоминая, что у неё есть дела и поважнее, чем находиться здесь. Гунфридра это забавляло, Мрака… тоже. Но Брада Янтарь всегда знала, чего хочет, и славилась могуществом не меньше них. Поэтому ни один из богов не рискнул бы вести себя с нею неуважительно.       — Зачем позвали, братья мои? — поинтересовалась она холодно и спокойно, и показалось, что каждое слово превращается в застывающую под ледяным ветром каплю янтарной смолы.       — Видишь ли, Брада, — произнёс Гунфридр, делая глоток твила, — мой преданный слуга Фьялбъёрн Драуг столкнулся с бедой. На его корабле ворлок потерял магический дар, спасая твоего жреца. А ведь жрец твой поступил с ним, мягко говоря, некрасиво.       — Но уже искупил свою вину, — невозмутимо сказала Брада, поставив локти на стол и положив на кулачки точеный подбородок.       — Но не до конца, — заметил Гунфридр.       — Смотря чем мерить, — золотая улыбка, янтарная усмешка, — смотря чем, о великий Морской Владыка.       — Во-о-от, — довольно протянул Мрак. — Я говорю про то же, но наш добрый друг, хозяин водных и подводных просторов, почему-то упирается.       Гунфридр пропустил насмешку мимо ушей. Мрак пусть следит за своими Посредниками, до чужих слуг ему дела быть не должно. Но вот сейчас Владыку моря задело за живое. Ворлок вел себя в бою достойно, так почему бы не попробовать ему помочь? Сам Гунфридр, конечно, не мог никак вернуть ему огненную магию, но когда рядом есть богиня-целительница… Вон как смотрит своими мгновенно меняющимися глазищами       — Зря, Гунфридр, — медовым дурманом полился шёпот Брады, — ты так думаешь о моем жреце. Все его поступки — не прихоть. А что кому-то они не по нраву, так когда спасаешь свою жизнь, не слишком заботишься о благополучии тех, кого ненавидишь всем сердцем, не так ли? Не все умеют признавать ошибки, но Ньедрунг этому научился. Да и не так уж виноват.       — Угу, невинный младенец прям, — подлил масла в огонь Мрак.       — Никто не умрёт в этом мире невинным, — отрешённо сказала Брада. — Но сегодня на рассвете он обратился ко мне с молитвой. Молитвой целителя, в которой я не имею права отказать.       Мрак и Гунфридр переглянулись. Последний уточнил:       — И?       — А вот теперь слушайте. Огонь из ничего мне не взять. Да и Пустота всё равно хорошо поработала. Но есть одна возможность…       ***       Солнце светило ярко. День обещал быть хорошим, почти не ветреным. «Гордый линорм» резво шёл по волнам. Кое-где на поверхности появлялись головы морских псов, мелькали оскалённые пасти и тут же исчезали в пучине. Не время им — в солнечный день резвиться. Их час — хмурый и ветреный, когда свинцово-серое небо вот-вот готовится пролить на землю и волны ливень с градом, а то и засыпать колючим снегом со льдом.       Фьялбъёрн Драуг был в отвратительном настроении. Победа над Пустотой не радовала, её толком и прочувствовать не удалось. На Вайде было больно смотреть. Одновременно хотелось выпороть за дурь и прижать к себе так крепко, чтобы никогда не смог вырваться. Боги севера, это ж надо было так себя довести! Магия… утбурд с ней, с этой магией! В своё время он думал, что смерть — это конец. Но Гунфридр разубедил. И хорошо так… разубедил. Но Вайде… глупый маленький ворлок, что же ты творишь…       И хоть разумом Фьялбъёрн понимал, что для мага всё иначе, ведь они живут чарами, но… нельзя сдаваться, когда ты ещё жив. А Вайде жив. Значит, ничего не потеряно, особенно, когда вся команда за него станет, будто Великан-Риф у Островов-Призраков. Тот самый, что обойти можно, только имея особое благословение Гунфридра.       На рассвете удалось заметить, что Ньедрунг бестелесной тенью выскользнул из каюты, оставив Вайде одного. О чем они говорили — загадка. Но расспрашивать как-то не хотелось: с Ньедрунгом и вовсе говорить не было желания, а Вайде… погруженный в себя, он словно не слышал обращённых к нему слов.       Но украдкой глядя на Ньедрунга, чтобы чудесник не заметил, что за ним наблюдают, Фьялбъёрн разглядел продолговатый янтарь, который тот сжимал в руке. В памяти возник разговор из прошлого с красавицей-целительницей. С такими же медными волосами, как и у Ньедрунга, только, в отличие от него, счастливой и довольной жизнью.       — У каждого, кто служит Браде, есть свой личный янтарь-целебник, — говорила она. — Он большой, размером почти с ладонь, и на нем чары богини, так что его ни потерять, ни украсть, ни отнять силой, да и разглядеть без дозволения целителя не получится. И если уж мерикиви обращается через него, то Брада не смеет отказать. Выполнит любое пожелание. Правда, это должно быть крайне важное и серьёзное пожелание, ибо личный целебник забирает несколько лет жизни. А уж сколько именно — зависит от просьбы.       Фьялбъёрн не помнил уже имени медноволосой подруги, но разговор почему-то остался в памяти. А Ньедрунг выглядел слишком сосредоточенным. Да и от Вайде исходил еле уловимый янтарный ореол. Значит, мерикиви пытался его исцелить. Ещё бы не пытался, конечно…       Но о чем он просит?       Фьялбъёрн стиснул зубы. Вдруг совсем остро ощутилось, что он совсем один и понятия не имеет, что делать с возлюбленным.       Да уж. На губах ярла появилась кривая улыбка. Вот никогда не думал, что способен полюбить через столько лет. Да так, что забыл и приказы Гунфридра, и Вессе и чуть не прибил в ярости дроттена Морского народа.       По глазам вдруг ударил яркий свет. Живой глаз заслезился, воздух стал тягучим и вязким. Голову сдавило невидимыми тисками и тут же отпустило, мир вокруг застыл. Фьялбъёрн осознал, что не может шевельнуться. И вроде бы время испугаться, но внутри только зажглась неистовая злость. Опять божественные игры! И этот утбурдов чудесник! Не следовало давать ему возможность к кому-то там обращаться, наивно полагая, что это во благо Вайде. Глупец, какой же ты глупец, ярл…       — А ты грубиян, Фьялбъёрн Драуг, — пролился тягучим густым мёдом женский голос.       Свечение чуть ослабло, и удалось разглядеть ту, что стояла напротив.       Боги-боги, да на неё смотреть даже — святотатство. Так прекрасна Брада Янтарь. И впрямь, что живой янтарь: кожа, волосы, глаза — огромные, чуть раскосые, чуждые и нечеловеческие. С виду хрупкая, как статуэтки в храмах мерикиви, а ощущение, что стоишь перед ней, словно ребёнок.       И вроде смотришь прямо на неё, а увидеть толком не можешь. Тело богини будто плывет перед взором, покрывается трещинами и тут же окутывается прозрачной смолой, стирающей все изъяны без следа. И жутко, будто сам Господин Мрак спустился на палубу «Гордого Линорма». Всё потому что та, кто плетёт узор исцеления, может потянуть всего одну нить, а там и Госпожа Смерть подоспеет.       — Светлого тебе дня, прекрасная Брада, — с трудом разомкнув губы, произнёс Фьялбъёрн, всё ещё чувствуя злость, но прекрасно понимая, что нельзя дерзить, — рад тебя видеть на «Гордом линорме», хоть и не успели подготовиться к встрече.       — Да-а-а, — довольно протянула Брада, и показалось, что жёлтые глаза вдруг стали матовыми и черными, словно гагат в храмах Господина Мрака. — Так и слышу, как радость звенит в твоём голосе. Еще немного — и велишь своему коку готовить праздничный пир.       И расхохоталась. Фьялбъёрну стало немного не по себе. Смех у Брады не звенел, не наполнял хмелем радости, а прокатывался, будто тяжёлая янтарная жидкая волна. Бархатисто, вязко… страшно.       — Ну да ладно, не за этим я пришла. Слуга мой уж очень жарко просил за твоего корабельного ворлока, Фьялбъёрн. Половины жизни не пожалел, ярл, лишь бы тот вновь мог колдовать. Что смотришь на меня, будто каракатицу проглотил? — уголки красивых губ потянулись в холодной и неприятной улыбке. — Спешно делаешь выводы о других, хоть сам и не безгрешен. Или припомнить тебе что-нибудь…       Ярл словно онемел. Взгляд Брады приковывал к месту. Её гнев, жаркий и удушливый, обволакивал, словно в раскалённой купальне.       — Что… тебе… надобно? — с трудом выговорил он.       Брада некоторое время смотрела на него молча, но потом всё же продолжила:       — Так как меня просили, и плату я всегда беру вперёд, то не откажу Ньедрунгу. Слушай внимательно, Фьялбъёрн. Я не владею огнём, как Бранн. Но всё кое-что могу, а Бранну нет дела до людских чародеев. Поэтому запоминай каждое слово. Есть способ вернуть твоему ворлоку магию.       Фьялбъёрн весь напрягся, стараясь теперь не пропустить ни единого слова богини. Любую возможность, даже самую крохотную, нельзя упускать. Ни за что. Правда, помощь богов всегда забирает больше, чем дарует, но… Нельзя упускать случай!       — Какой способ? — хрипло спросил он.       Брада посерьёзнела, даже сошла с губ улыбка. Глаза помутнели, став непроницаемо красными.       «Недобрый знак», — подумал Фьялбъерн, но ничего говорить не стал.       — Любовь, мертвый ярл живого корабля, — промурлыкала Брада. — Великая сила, что может поспорить с самой Госпожой Смертью. Любовь — это то пламя, благодаря которому согревается весь мир. И даже на севере бывает жарко… Отдашь ли ты свой огонь любви, чтобы твой ворлок снова мог творить ворожбу, Фьялбъёрн?       Предложение казалось слишком зыбким и странным. Однако это не пугало драуга. За Вайде он отдаст не только любовь… Только Брада не всё сказала, тут и к всевидице не ходи. А потому…       — Что ты хочешь платой за помощь, богиня? — спросил он прямо, неотрывно глядя на неё. — Будет ли это его прежняя мощь, не сможет ли ему как-то навредить твой способ?       — Думаешь о нем, — благосклонно улыбнулась Брада, — это хорошо. Не беспокойся. Плату я уже взяла жизнью Ньедрунга, твой ворлок мне без надобности, нет янтарной сладости в его крови. И огненная магия вернется прежней, не переживай. Если твоя любовь истинна, то беды не будет. Переплавится она так, что может и сильнее стать твой мальчик. Только вот…       Фьялбъёрн нахмурился. Вот оно, наконец-то.       — Чары мои могут вступить в бой с чарами Гунфридра, дарующими тебе жизнь после смерти. Не любят они друга, знаешь ли. Так что… Если не повезет, согласен ли ты, ярл, пожертвовать своим бессмертием ради полноценной жизни любимого?       Повисла тишина. Брада смотрела прямо в глаза, окутывала неистовым жаром, нетерпеливая и могущественная, ждала ответа.       Фьялбъёрн прикрыл живой глаз, на миг замер, словно прислушиваясь к тишине и беззвучному дыханию «Гордого линорма». Что делать? Спасать магию Вайде ценой собственного существования? Да, собственно, этот вопрос и не стоит. Спасать, конечно. А вот как?       — Согласен, Брада Янтарь. Только с условием.       Богиня приподняла тонкую бровь. Мол, так-так, ставить богам условия? Не забылся ли ты, ярл?       Но Фьялбъёрн не смутился:       — «Гордый линорм» и моя команда не должны сгинуть. Они здесь ни при чем. А потому не должны погибнуть, что бы ни случилось со мной.       — Наглее-е-ец, — протянула Брада, но при этом было заметно, что ей понравился ответ драуга. — Чем смогу — помогу. А Гунфридру вряд ли захочется терять верных слуг. Поэтому обещаю, что не оставлю твой корабль своей милостью.       Поверить сразу не удалось. Но Брада не дала времени на размышления. Приблизилась так, что между ними остался всего шаг. Резко протянула руки, коснулась груди. А потом по телу Фьялбъерна пронеслась молния, перед глазами всё померкло. Волна боли окатила его с ног до головы. Но сильнее всего — в груди. Янтарные руки богини жгли, разрывали мертвую плоть и ломали рёбра, чтобы дотянуться до сердца.       Ноги подкосились, Фьялбъёрн рухнул на колени, ничего не соображая, лишь ощущая безумный жар, горячую пульсацию вдруг забившегося сердца и прикосновение ледяных гладких пальцев Брады.       Перед глазами всё плыло, где-то слышались крики. Но моряков или чаек, кто разберет? И морской ветер какой-то странный, почти не ощущается. И вообще неясно, что происходит вокруг.       Так быстро уходит посмертие? Где-то на краю сознания разлилась горечь. Жаль… Вайде… так и не увидеть снова радость в его глазах, не услышать, как он смеётся, сотворяя плетение чар. Но что ж…       Фьялбъёрн почти ничего не слышал и не видел. Но главное — ни о чем не жалел. Он в этом мире был долго. Теперь можно и уйти, возвращая долг любимому…       «Гордый линорм» вдруг содрогнулся. Над парусом в мгновение ока раскрылся черный цветок с рваными лепестками, заслонив всё пространство над кораблём. Даже янтарное сияние Брады на миг померкло, но тут же возродилось с новой силой.       По палубе пронесся чудовищный шквал, всех сбивая с ног.       — Твой ворлок снова обретёт прежнюю силу, — выдохнула на ухо Брада, и янтарный свет рассеялся, а обжигающие пальцы в последний раз стиснули обожжённое сердце.       Фьялбъёрн ощутил могильный холод и зов далёких звёзд. Перед глазами сгустилась непроницаемая тьма.       «Неужто сам Господин Мрак спустился? — мелькнула туманная мысль. — Какая честь…»       — Что тут, во имя всех песчаных скорпионов-людоедов, творится? — вдруг раздался голос Яшраха.       Остывающие губы Фьялбъёрна растянулись в улыбке, и он рухнул на палубу.       По морю разнесся полный горя и боли отчаянный рёв морского линорма.