Ворлок мертвого ярла

      Волны ударили о борт высоко, яростно, мощно! «Линорм» взлетел на гребне, качнулся, и Раэн вскинулся, выплывая из тяжелой дрёмы. Амулет стихий на его груди нагрелся, обжигая кожу. Раэн поймал его ладонью — и едва не слетел с постели, так швырнуло живой драккар. Да что случилось?! Шторм? Но небо чистое, даже ветра почти нет — клочья облаков висят неподвижно. Подводные скалы? Кто-то напал? И почему не слышно ярла?       — Что тут, во имя всех песчаных скорпионов-людоедов, творится? — послышался изумленный голос Яшраха.       Корабль крутило и кидало на одном месте, словно волшебный зверь-линорм взбесился, но с палубы не доносились крики — и это пугало сильнее всего. Раэн схватил рубашку и штаны — не бежать же голым — но одеться не успел. Тишина вдруг стала совершенно полной и безумно жуткой: ни плеска волн, ни скрипа дерева и канатов, ни дыхания самого Раэна. Время остановилось, замерло тягучей янтарной каплей, и Раэн влип в этот янтарь, как крошечная мошка. Попытался закричать, сопротивляться… Но не смог сделать ни вдоха, утопая в жидком искристом золоте, обжигающем и леденящем одновременно. Оно разлилось по каюте, так что вскоре стены, пол и потолок исчезли, оставив постель, как островок.       — Жертва принесена, цена уплачена. Отданное по доброй воле да переплавится в то, что было потеряно, — услышал он низкий женский голос, наполнивший мир вокруг запахом и вкусом меда.       Задыхаясь, Раэн упал на постель, вцепился в меховое покрывало, не в силах даже приподнять голову. Так вот о чем говорил Ньедрунг, обещая помощь! Он призвал свою богиню, Браду Янтарь… Но о какой цене она говорит?       — Кто… жертва? — выдавил он немыслимым усилием, и, как ни странно, его услышали.       — Не все ли тебе равно, маленький ворлок? — слова лились насмешливо и сладко. — Цена велика, но ее заплатили с радостью. Ты получишь назад свою силу и обретешь свободу — не этого ли ты хотел?       — Силу — да… но свободу… Кто — Ньедрунг? Или… — трепетавший на груди амулет подсказывал другое имя, обжигающее страхом, — Бъерн?!       — Оба, маленький ворлок, оба. Тебя любят, тебе благодарны… Один согласился отдать половину отпущенной ему жизни, чтобы помочь тебе, и я возьму ее. Но я милостива к верным и отважным, чтущим меня всем сердцем… Мой Ньедрунг еще не знает, что я заберу половину, которая принадлежала его брату. Близнецы едины, знаешь ли… А вот второй… Фьялбъерн Драуг расплатился всем, что имел.       — Нет… — всхлипнул Раэн, пытаясь привстать. — Нет! Прошу тебя! Он не должен был! Я не хочу… такой… цены…       — Не хочешь вернуть свою магию? Разве не ты считал, что без нее жизнь не имеет смысла? — богиня наслаждалась, играя с ним, как огромная кошка с мышонком, даже в голосе слышалось насмешливое хищное мурлыканье. — О, кто бы мог подумать, что мертвое тело и древняя душа способны гореть такой любовью! Ее хватит, чтобы выплавить для тебя новое сердце, не тронутое Пустотой, с живым чародейским огнем. Тебе сделали великий дар — цени его, ворлок!       — Нет…       Амулет дрожал на его коже, как испуганный зверек, бросая вокруг алые, золотистые, зеленые и синие отблески. Раэн беспомощно глядел, как янтарное марево обволакивает его тело, как узкие ладони, словно вылитые из пламени, касаются груди, безболезненно раздвигая плоть, и как льется внутрь него живой трепещущий огонь…       — Нет! — закричал он. — Верни ему жизнь! Верни, прошу! Он не имел права! Зачем мне магия без него?       — А зачем ему нужна была победа над Вессе без тебя? — вкрадчиво спросила богиня, останавливаясь и нежа в ладонях пульсирующий сгусток огня, смотреть на который было больно, но и взгляд отвести не получалось. — Разве ты спрашивал его позволения, когда заключал договор с Янсрундом? Два гордеца! Вы так хорошо умеете решать друг за друга… Цена уплачена, мальчик. Не пропадать же такому чуду?       Ладони качнулись к нему, опуская пламенеющее сердце в раскрытую грудь — и Раэн закричал. Отчаянно, исступленно, не в силах поверить, что сам накликал беду собственной глупостью. Умоляя, отказываясь… Внутри вспыхнул непредставимый жар, опаляя без боли, вливаясь в кровь, заполняя тело.       — Он пожертвовал бессмертием, потому что любит тебя, — шепнул на ухо глубокий голос богини. — Единственным, что у него было. Глупый, глупый драуг… Я сказала, что заберу его любовь, но разве она может исчезнуть, отданная добровольно? Ее можно убить жестокостью, обманом, равнодушием, но не искренним даром. Твое пламя обрело новый источник, неиссякаемый, как сама любовь. А ты хочешь вернуть ему дар? Остаться без магии, лишь бы Фьялбъерн и дальше влачил свою вечность?       — Да! Пусть он живет! Прошу тебя!       — Это не мне решать, — мягко и почему-то печально сказала Брада. — Есть законы, которые не могу отменить даже я. Мертвое должно быть мертвым, не ты ли это говорил?       — Он не мертв! Телом, может, но не душой, не сердцем! Он жив, раз может любить! — лихорадочно бросал слова в медово-янтарное марево Раэн, захлебываясь ужасом. — Прошу тебя… Я бы никогда не согласился вернуть себе силу такой ценой. Если не можешь вернуть ему жизнь, отдай мою…       — Хватит, Брада… — укоризненно прогудел вдруг другой голос, тяжелый и мощный настолько, что где-то за пределами окутавшего Раэна марева «Гордый Линорм» задрожал всем телом. — Хватит… Сама видишь, он тоже любит. Не ты ли говорила, что если любовь искренна и взаимна…       — Любит? Или опять чувствует себя в долгу? Глупые дети… Что три тысячи лет, что две дюжины… Ты хочешь, чтобы я вернула его к жизни? И даже готов поделиться собственной? Не отвечай сразу, ворлок, подумай хорошенько. Пути назад не будет.       Готов ли он? Чтобы спасти Фьялбъерна, ради его магии отдавшего бессмертие? Да, тысячу раз да! И не ради долга, а потому что их жизни так прочно переплелись, что невозможно остаться одному без другого.       — Да, — выдохнул Раэн, изнемогая от надежды вперемешку со страхом. — Жизнью, магией, чем угодно! Только спаси его.       — Да будет так, — пролился золотой струей голос Брады. — Я принимаю отданное и подтверждаю свою часть договора.       — Да будет так! — громыхнул штормовой волной о скалы голос Гунфридра — кто же еще это мог быть? — Я тоже подтверждаю свою часть!       — А я… — прошелестел очень мягкий, какой-то ползучий и темный, но не менее глубокий незнакомый голос, при звуках которого в медовой гуще воздуха поползли черные ленты. — свидетельствую договор. Глупые дети, говоришь, сестра? Но такие забавные… Ворлок, ты только что отдал своему ярлу самое дорогое, что есть у смертного, — не жалеешь?       — Нет… господин Мрак, — осторожно вымолвил Раэн, надеясь, что не ошибся.       — Ах… умный мальчик, — шелестяще рассмеялся тот. — Узнал… Что ж, да будет воистину так. Жизнь, бессмертие, силу — вы все разделите на двоих… Но по справедливости. Здесь, в море, время по-прежнему не будет властно ни над ярлом, ни над тобой, ворлок. Пусть волны носят вас хоть века, хоть тысячелетия, мой брат Гунфридр дарует вам свою милость — бессмертие, лишенное старости и болезней. Но стоит вам ступить на сушу, время пойдет обычным чередом, и счет за двоих представят одному тебе. Сестра моя Брада милостива, но ее милость имеет пределы, а вы и так долго испытываете ее терпение. На суше срок твоей жизни помчится вдвое быстрее, за себя и ярла. Согласен?       — Согласен! — торопливо выпалил Раэн. — Я согласен! Но… что будет, когда мой срок закончится?       — Что ж, тогда вам останется море и воля Гунфридра, — раздался тихий смешок Мрака. — Или вечный покой — как только пожелаете…       — Хорошо, — отчаянно кивнул Раэн, понимая, что это значит. — Но… я должен спросить Фьялбъерна! Согласен ли он…       — Во-о-о-т… — протянул Мрак невыразимо насмешливо. — А ты говорила, Брада, что они ничему не учатся. Всего-то и нужно их немного убить, чтобы поумнели. Твой ярл давно сделал свой выбор, мальчик. Он-то ничего не теряет, напротив, ты подаришь ему еще несколько десятилетий настоящей человеческой жизни! Богатый дар в ответ на его щедрость. А поговорить у вас теперь будет время — много времени… И давайте отпустим уже несчастное мгновение на волю, драгоценная сестра, нельзя же тянуть его до бесконечности.       — Почему нельзя? — не менее насмешливо и сладко возразила ему Брада. — Любой кусочек янтаря, поймав собственный миг, именно этим и занимается…       Голоса потускнели, отдаляясь, и с ними растворилось вязкое черно-золотое марево. Раэн судорожно вдохнул и наконец-то накрыл ладонью совершенно целую грудь без единой царапины и бьющийся на ней в такт сердцу амулет четырех стихий. Вытер другой рукой пот с мокрого лба, сглотнул слюну. Бъерн! Что с ним?!       На палубе плеснуло криками, что-то зашумело, скрипнули переборки — звуки вернулись вместе с красками, запахами и вкусом крови из прикушенной губы. Раэн на чистом упрямстве сполз с постели, встал на дрожащих и подкашивающихся ногах, сделал шаг на палубу, другой… В глазах все-таки потемнело, но уже совсем обычно, по-человечески. Просто лютая, невозможная усталость — тяжко дается разговор с богом, а уж с тремя сразу!       — Бъерн, — прошептал он, хватаясь за косяк открывшейся от его толчка двери. — Да где же ты?       Темнота накрыла его и унесла куда-то на ласковых теплых волнах.       ***       Море ласково качало успокоившийся корабль. Раэн чувствовал его вокруг: бездонные глубины с мощными течениями, волны на поверхности и ветра в вышине. Он чувствовал себя каплей, в которой отражается море и небо разом, сливаясь воедино. Крики чаек и трели рыбьих косяков, приливы и отливы, тяжелые массы воды и невесомые на вид, но не менее тяжкие тучи… Зажмурившись, он плыл посреди всего этого, со страхом и благоговением понимая, как мало знал и понимал мир до этого. Сила, вернувшаяся к нему, лишь на первый взгляд была прежней, почти сразу Раэн понял, что изменился куда глубже, чем мог представить. Фьялбъерн отдал свою любовь, чтобы выплавить ему новое сердце, но его любовью был не только Раэн, в душе драуга жило море, он сам был им, воплощенным в человеческом облике. И теперь вместе с частью души ярла этот дар неизмеримой любви и понимания достался Раэну, разделенный на двоих.       А Фьялбъерн, значит, получил часть его пламени? Его грудь, к которой Раэн прижался щекой, была теплой, и внутри глухо, медленно, но ровно и сильно стучало сердце. Человеческое, живое…       — Ты не жалеешь, Бъерн? — негромко спросил Раэн, чувствуя бережную тяжесть обнимающей его руки. — Я не самый спокойный и уживчивый спутник…       Он потерся щекой о грудь ярла, прижался еще теснее, насколько мог, обняв его поперек живота. Вместо ответа Фьялбъерн обнял его другой рукой, потянулся, зарываясь лицом в волосы Раэна. И через несколько вдохов глухо уронил:       — А ты? Полжизни… Глупый маленький ворлок… Что ты натворил?       — Что надо — то и натворил, — улыбнулся Раэн, томно потягиваясь, как разомлевший кот под гладящей его спину ладонью. — У моего народа жизнь долгая, нам хватит на двоих с лихвой, поверь. Я люблю тебя, Бъерн. Я слишком поздно понял, что не хочу никуда уходить. С магией или без нее, я бы все равно остался. Но вечность — это долго. Твое море, мое пламя — как они уживутся?       — Как душа и сердце, — так же спокойно сказал драуг. — Бывает, что им хочется разного, порой кто-то берет верх, а кто-то уступает, но в конце концов разум и чувства всегда поладят. Если, конечно, хотят этого.       — Мудрый ты у меня, — вздохнул Раэн. — Что ж, я не знаю, что будет завтра, куда уж тут загадывать на вечность. Но знаю точно, что мое сердце — здесь. А жизнь… Кто вообще может определить ее срок? Боги? Пусть тогда и считают, кому сколько отмерено. А мы будем просто жить. С одним сердцем на двоих, значит, с одним. Может, оно и к лучшему. Моей дури на одного всегда было многовато!       Улыбаясь, он снова потерся щекой, прихватил губами упругий твердый сосок и легонько прикусил его, услышав глубокий прерывистый вздох. Прошептал:       — Не нам обижаться на богов… Кстати, надо бы при случае вернуть Повелителю Холода его подарки. Алмазы так и валяются под кроватью, между прочим.       — Самое им там место, — усмехнулся уголками рта ярл. — Вернем. Вот как будем проплывать мимо какой-нибудь льдины, так и выкинем. Лично закину подальше — пусть забирает.       — Обидится… — мечтательно протянул Раэн, чувствуя, как его волосы перебирают по прядке, пропуская их между пальцев. — М-м-м-м-м… Бъе-о-о-орн…       Осторожно выпутав из расплетенной косы шнурок, ярл вытащил из-под подушки коварно припрятанный там гребень. Провел им сначала по кончикам, потом начал с каждым взмахом подниматься выше, пока, наконец, не расчесал волосы целиком, уложив Раэну на спину и немедленно запустив в них руки.       — Бъеорн! Ты это нарочно! Пользуешься моей слабостью… А-а-ах…       — Само собой, — лениво подтвердил драуг. — То есть еще не пользуюсь, но вот сейчас начну. И слабостью, и всем остальным.       Раэн прикрыл глаза, отдаваясь жаркой волне, плывущей по телу от головы до кончиков пальцев рук и ног. Одна рука ярла так и гладила его волосы, вторая — спину под ними, медленно подбираясь к бедрам. Вдруг подумалось, что вечность — вполне подходящий срок, чтобы разобраться, почему же он так сходит с ума от этого трехтысячелетнего разбойника. Варвара, тирана, нечисти… М-м-м-м… Почему в его руках, огромных, жестких, с каменной твердости мозолями, хочется выгибаться от удовольствия. Почему запах моря и кожаных доспехов незаметно стал самым приятным и нужным — куда там любым восточным благовониям.       Шершавые, но удивительно бережные пальцы ласкали его неторопливо, словно и вправду у них впереди была вечность — и именно для этого. Хотелось подставляться под них, прижиматься всем телом к мощному телу Бъерна и целовать, гладить, ласкать его в ответ. Разделить сладкий жар, хмель страсти и беспомощную отчаянную нежность, от которое сердце замирало и тут же начинало биться торопливее.       — Бъерн… — прошептал Раэн, поднимая лицо и подставляя губы.       Вкус соли — легкий, едва уловимый. Запах ветра и смолы от волос. Надо будет дождаться, пока уснет, и отомстить — Раэн еще не разучился плести маленькие косички, которыми баловал своих сестер. Ох, и вид будет у ярла, м-м-м-м…       Предвкушая месть, он целовался с упоением, окончательно утонув в объятиях и наслаждаясь каждым мгновением. Вечность? Мало! Ведь даже этот поцелуй хочется длить бесконечно, и только желание большего заставляет оторваться, вдохнуть побольше воздуха…       — Подожди… — прошептал он, раскрасневшись. — Я, кажется, придумал… На что годится подарок Янсрунда…       Успокаивающе коснулся пальцем нахмурившихся бровей драуга, провел по ним, разглаживая морщинки на переносице. Спустил руку под кровать и представил блестящую нить, щелкнув пальцами. Сила отозвалась легко и послушно, радуясь даже такой малости. Раэн вытащил длинную, слегка запыленную серебряную нить, унизанную крупными сверкающими каплями, встряхнул. Ага, длинная…       Ярл, насупившись, ждал. Раэн улыбнулся — о да, он не может изменить случившегося. И глупо переживать из-за измены, которой, по сути, не было. Но стереть даже легкую тень между ними, возникавшую при каждом поминании Повелителя Холода, все-таки следовало.       Чуть сдвинувшись, чтобы было удобнее, он захлестнул один конец толстой серебряной змейки у себя на запястье петлей, нетуго затянул. Со второй петлей пришлось повозиться и никак не получалось.       — Завяжи! — потребовал он, протягивая запястья Фьялбъерну. — Давай… Покрепче!       Драуг, приподняв бровь, молча выполнил просьбу. Настороженность во взгляде, наконец, сменилась заинтересованной смешинкой. И узел вышел — загляденье. Три витка вокруг плотно примотанных друг к другу запястий: не разорвать, не освободиться.       — Помнишь, ты говорил, — начал Раэн вкрадчиво, — что будь я твоей добычей, ты бы меня месяц из постели не выпустил?       — Говорил…       Живой глаз Фьялбъерна широко раскрылся, а потом снова прищурился в насмешливо-удивленном ожидании.       — А кто меня из Бездны вытащил? — так же вкрадчиво поинтересовался Раэн. — Третий раз, между прочим, из воды достал. Отбил и у Вессе, и у Пустоты, и у Повелителя Холода… Так чья же я добыча, ярл?       — Моя…       Огромные ладони вернулись, наконец, туда, где им было самое место — на спину и обнаженные бедра Раэна. Сжали, готовясь приподнять. Раэн бесстыдно потерся животом о пах драуга, задевая его напряженную плоть своим членом. Кажется, игра пришлась по вкусу.       — Так что же ты не пользуешься правом победителя? — жарко выдохнул Раэн, приподнимаясь и опираясь на связанные руки. — Покажи мне, что значит быть добычей капитана «Гордого Линорма».       Взгляд Бъерна потемнел, как штормовое небо. И голос, когда он заговорил снова, стал хриплым, низким, тяжелым.       — Право победителя, значит? Все как я захочу?       Раэн выразительно окинул себя взглядом. Совершенно голый — как проснулся рядом с ярлом пару часов назад — с распущенными волосами, кутающими плечи, с распухшими от поцелуев губами, а теперь еще и руки связаны. Если уж это не приглашение и позволение делать, что угодно, то…       Во взгляде Бъерна он видел отражение того же мучительного желания, что захватило его самого. Потянувшись, ярл подцепил пальцем связанные запястья Раэна, дернул, заставив упасть себе на грудь.       — И вправду, славная добыча досталась мне в этот раз, — завораживающе низкий голос проникал в сердце и туманил мысли. — Отбиваться будешь или сразу сдашься?       — Давно сдался, — в тон ему ответил Раэн, изнемогая от жаркого сладкого стыда, смешанного с нетерпением. — А отбиваться… Как пожелаешь, мой ярл. Как пожелаешь.       Лицо и тело у него уже пылали, прося прикосновений, низ живота налился горячей тяжестью. Пожалуй, если бы Фьялбъерн промедлил еще немного, Раэн принялся бы умолять. На его счастье, ярлу и самому не терпелось. Развдвинув губы в хищной и слегка безумной усмешке, он сгреб волосы Раэна ладонью, стиснул, намотал на ладонь, не грубо, но властно.       — Как пожелаю… — повторил удовлетворенно. — Послушный мой…       Короткий рывок — и Раэн оказался под перекатившимся и прижавшим его к постели ярлом. Охнул от неожиданной тяжести, выгнулся, насколько мог. Обхватив одной ладонью сразу оба его запястья, ярл с легкостью прижал их к постели над его головой — не вырваться. Беспомощность ударила в голову густым хмельным вином, Раэн всхлипнул, уже откровенно изнемогая. Отбиваться? Как же! Тут как бы дождаться…       — Ах, какая добыча, — с жаркой ласковой насмешкой снова оглядел его Фьялбъерн. — Красивая, сильная. Долго можно тешиться…       Граненые капли-алмазы кололи кожу, и эта легкая боль добавляла к удовольствию новые оттенки, как жгучая пряность — к вину. Коленом драуг раздвинул ему ноги, вдавив его в постель и перенеся вес тела. Не отрываясь взглядом, Раэн обхватил его колено бедрами, потерся, бесстыже извиваясь на постели и сходя с ума от ощущения прохладной обнаженной кожи.       — Мой, — с тем же тяжелым спокойствием сказал ярл, вторым коленом заставляя его раздвинуть ноги еще шире. — Мой… Никому не отдам. Ни богам, ни смерти, никакой беде. Моя добыча. Моя жизнь. Мое сердце. Сердце пламени.       — Мой… — прошептал Раэн в ответ и вскрикнул, не стыдясь, когда в него вошли резким мощным толчком.       Обхватил коленями, прижавшись, и выдохнул торопливо:       — Мой. Не уйду. Не предам — никогда. Мой ярл. Мой капитан. Моя любовь. Моя душа. Душа моря…       Кажется, он плакал, слезы сами текли из глаз, и хоть руки его давно отпустили, Раэн не пытался их вытирать. Еще немного соли — какие пустяки, если вокруг и так море. Серебряная змейка на запястьях лопнула, и капли-алмазы раскатились по постели, посыпались на пол каюты. Как раз вовремя, потому что Раэну нужно было обнять Бъерна. Так же нужно, как дышать. И он обнимал, вжимаясь в сильное тело ярла, плавясь в его объятиях, подаваясь навстречу при каждом толчке, ловя ритм, сначала торопливый, потом медленный, и снова чуть быстрее — как и два бьющихся в унисон сердца.       Слова кончились. Потом они еще вернутся, и Раэн знал, что скажет много чего. Он все выскажет этому сумасшедшему, решившему, что его жизнь для Раэна дешевле магии. И они наверняка поругаются — не всерьез, конечно, потому что иначе поступить было нельзя — и оба это знают. Да, и теперь Раэн хорошо усвоил урок о доверии, дорого оплаченный и еще не до конца пройденный. Иногда нужно принять свою слабость и позволить о себе позаботиться — теперь он это понимал. Ведь для того и сила, чтобы в час беды разделить ее на двоих. Как и жизнь. Как и путь.       Его ярл, бессмертный ярл живого корабля, вечный воин и защитник мира покрывал поцелуями лицо Раэна, исступленно, отчаянно, словно пытался запомнить его на всю предстоящую им вечность. Стискивал руками его плечи и тут же принимался гладить их, исправляя невольную грубость. Обнимал и шептал что-то на ухо на давно исчезнувшем языке, который Раэну не нужно было знать, чтобы понимать — все хорошо. Теперь все хорошо и правильно. Он, наконец, нашел свое истинное место и того, кто стал половиной его сердца и души. Сменяя имена и лица, начиная и заканчивая новые истории, море и пламя всегда будут встречаться вновь и вновь. И неважно, сколько впереди будет еще битв и дорог — теперь они пройдут их вместе. В вечность — и дальше, потому что бессмертие может закончиться, магия — исчезнуть, боги — кануть за пределы мира… Но любовь, отвага и верность всегда будут держать этот мир над пастью Пустоты.