Ворлок мертвого ярла

      Выплывая из тяжелых плотных волн сна, качавших всю ночь, Раэн всем телом ощущал тепло. Не духоту, столь частую на Востоке даже ночью, не жар, от которого сохнут губы и постоянно хочется пить, а именно тепло: правильное, уютное, кутающее в себя тело и душу. Так бывает, когда вокруг прохлада, а ты лежишь под мягким одеялом, как раз настолько плотным, чтобы разнежиться, наслаждаясь дремой.       Боясь спугнуть это чувство, он лежал, не шевелясь — да и шевелиться было откровенно лень — слушая, как поскрипывают доски корабля, шумит ветер за окном, перекрикиваются матросы на палубе. Вроде бы все спокойно. Шторм пронесся, оставив глухой отзвук боли: он-то думал, что уже пережил эти смерти, спрятал их в тайник памяти на строго отведенное место — и пошел дальше. Но призраки казались такими настоящими. Умом было понятно, что это лишь матрица его памяти, вытащенная штормом и воплощенная с извращенным темным искусством. Не настоящие души! Но то рассудок…       Вздохнув, он повернулся на живот, прижался щекой к подушке из плотной парусины. В Бездну шторм. Под одеялом было так расслабленно-хорошо, что тело расплывалось киселем и хотелось раскинуться по постели, одновременно чувствуя негу чистой свежей ткани снизу и пушистого меха сверху. Раэн снова вздохнул — и замер. Пока он ворочался, одеяло сползло с плеч — и их, обнаженные, погладила уверенная шершавая ладонь. Ох… Память вспышкой высветила все, что случилось в шторм: как его, расклеившегося, будто капризная испуганная девчонка, утешал и нежил этот… Да уж… Грозный ворлок — самого спасать пришлось.       — Сладко спишь, — насмешливо шепнул ему в ухо знакомый голос, и тут же сбоку прижалось огромное твердое тело. — Спи дальше, мне нравится…       Подтверждая слова, драуг ладонью провел по спине, спустился ниже. Уткнувшись в подушку, Раэн вспыхнул, чувствуя, как мозолистые твердые пальцы гладят его зад, спускаются к бедрам. А ночью эти пальцы на члене казались куда нежнее. И если уж на то пошло, его случайный любовник, успокоив гостя, сам остался… хм… Раэн снова вздохнул. Поздновато разыгрывать невинность. Да и приятно же… Фъялбьерн… Его зовут Фъялбьерн. Нечисть, наглец, капитан самого странного корабля, который… Вот, кстати!       — У тебя необычный корабль, — сказал он, повернув голову и встречаясь взглядом с драугом. — Он будто живой.       — Живой и есть, — хмыкнул драуг, не переставая гладить его, словно кота: плечи, ложбинку позвоночника, поясницу. — У тебя чутье, ворлок. А что еще необычного учуял?       Ну, пусть будет ворлок, раз ему нравится. Хотя что-то он еще такое придумал ему вместо имени, этот северянин.       — Тебя, — выдохнул Раэн. — А разве у капитана с утра нет дел на палубе? — поинтересовался больше для приличия, едва сдерживаясь, чтоб не выгнуться под ласкающей ладонью, и услышал:       — Ты мое дело сейчас. Важнее — нет.       И вот как с ним разговаривать с таким? То ли смеется, то ли всерьез… Бесстыжая ладонь скользнула между бедрами, потянула одну ногу на себя. Раэн резко вдохнул и длинно выдохнул, уткнувшись лицом в подушку. Опираясь на локоть, драуг прижался животом к его боку, зарылся лицом в волосы, потом медленно лизнул шею сзади. Снова и снова… то вылизывая, то целуя, то прихватывая зубами — осторожно, нежно и уверенно. По телу поплыли горячие сладкие волны, Раэн вцепился пальцами в мех под собой и едва удержался, чтоб не раздвинуть ноги еще сильнее.       — Скажи что-нибудь, — шепнул драуг в ухо, ловя мочку губами, проходя языком по краешку.       — Что, месяц… уже начался? — полноценно съязвить не вышло, голос все-таки предательски дрогнул.       — Одним не отделаешься, — весело пообещали ему сверху, окончательно откидывая одеяло. Воздух после уютного мехового кокона облил кожу холодом. Раэн протестующе дернулся, но тяжелая ладонь придавила его между лопаток — не грубо, но увесисто. А потом губы драуга вернулись к местечку за ухом, прошлись по шее неторопливой цепочкой поцелуев, пока кончики пальцев вырисовывали спирали и круги вниз и вверх по позвоночнику… Хотелось стонать. Только не в подушку, а в раскрытые губы — и чтобы целовал, как делал это раньше, с той же спокойной тяжелой силой и уверенностью, что ему не откажут. Раэн напрягся, сильнее прижимаясь к постели животом и едва заметно выгибаясь. Кожа спины, на которой не осталось ни одного обласканного местечка, пылала, а драуг снова принялся гладить ему изнутри бедра, не переставая целовать в шею. Когда пальцы скользнули глубже и выше, к самой промежности, Раэн вцепился зубами в подушку, чтобы все-таки не стонать. Просто так, из упрямства.       — Ты как лучшая скрипка, что я слышал, — шепнул ему снова в ухо драуг. — Серебряная, с шелковыми струнами… Тронут струну смычком — отзываешься всем телом. Сыграешь для меня?       И, не дожидаясь ответа, потянул, разворачивая к себе. Покорно повернувшись, Раэн закрыл глаза, прижался всем телом, уткнулся лицом в сухое горячее плечо. В пах ему упиралась возбужденная плоть, и от предвкушения повело, скрутило сладким спазмом, когда Фъялбьерн, просунув руку между их телами, приласкал обоих, а потом откровенно потерся об него. Шелковистая кожа члена, грубоватая, жесткая — пальцев. Контраст был таким ярким и правильным. Проклятье, да в нем все было правильным: запах моря от кожи и волос, узкие требовательные губы, валуны плеч… Не прекращая ласкать оба члена, трущиеся друг о друга, драуг уложил его спиной на постель, вплел пальцы свободной руки в волосы, колено просунул между бедрами. И все это медленно, словно исследуя… Он и правда настраивал его, будто скрипку, слушая, как отзывается под пальцами и губами чужое тело. И Раэн открыл глаза, глянул в нависшее над ним лицо, пьянея от накатывающих волн удовольствия. Поерзал, ложась удобнее, и обнял бедрами раздвинувшее их колено. Облизал губы, поймал восхищенный горячий взгляд…       — Я лучше скрипки, — шепнул, улыбаясь. — Она может только отозваться, но не станет играть сама…       И для начала сам потянулся к обветренным губам на странном, таком непривычном лице. Коснулся легонько и, не давая прижаться сильнее, качнулся назад, лишь затем, чтобы провести кончиком языка по нижней губе любовника. Хочешь сыграть? Ладно, буду скрипкой. Но не только ты умеешь настраивать скрипку чужого тела, Фъялбьерн Драуг… И снова — к губам.       В этот раз отодвинуться уже не вышло. Прижав его затылок ладонью, драуг ответил, раздвигая языком губы, лаская их изнутри, толкаясь вглубь. Все с той же мучительной неторопливостью окончательно завалил на постель, лег сверху, опираясь на локти по обеим сторонам плеч Раэна. Оторвался от губ… Посмотрел. Все это было так, словно они давние любовники, знающие друг друга до самых укромных уголков, самых тонких откликов тела. Так, словно они привыкли просыпаться в одной постели и вот так ласкаться, заботясь друг о друге больше, чем о себе.       Пытаясь отдышаться, Раэн смотрел в странные глаза: такие разные, но одинаково необычные. Узкий подбородок, орлиный нос, четко и правильно очерченные губы, что только что целовали его. Шрам, уродующий красивое гордое лицо. И седые волосы, выбеленные то ли временем, то ли бедой.       — Что, нравлюсь? — услышал насмешливый шепот, несколько мгновений с трудом осознавая его смысл.       — Нет, — ответил совершенно честно и добавил, глядя в мгновенно темнеющий грозой взгляд. — Когда нравятся — все иначе. А я, кажется, просто с ума сошел. Знаю же тебя всего-ничего…       — Во-о-рлок, — непонятным тоном протянул Фъялбьерн и хищно ухмыльнулся. — Придется узнать получше.       Склонился, повел дорожку поцелуев от виска к уголку губ и, не касаясь их, снова к другому виску. Потом все-таки поцеловал в губы, глубоко, сладко, властно. Раэн, подчинившись, сам ласкал языком чужой язык, хозяйничающий во рту, и простонал рот в рот, когда пальцы чуть отодвинувшегося драуга толкнулись внутрь. Впрочем, толкнулись совсем легко, не пытаясь проникнуть, лишь намекая. И тот же Фъялбьерн руку убрал, запустил куда-то под подушку… Хвала всем богам, масло. При таких размерах одна лишь слюна — это почти пытка. Хоть и приятная временами...       Пробку драуг выдернул зубами, но поставить пузырек оказалось некуда: корабль качался ровно, но сильно, видимо, ветер посвежел.       — Давай, — хмыкнул Раэн, перехватывая пузырек и держа так, чтобы удобно было макнуть пальцы в широкое горлышко. Потом, ткнув притертую пробку на место, сунул между кроватью и стеной. Нетерпеливо подался навстречу скользкой — масла Фъялбьерн не жалел — руке. Раздвинул ноги, согнув в коленях и подтянув повыше. Но драуг не торопился. Сначала один палец, затем, через пару минут томительно-сладких ласк внутри, второй… Раэн снова облизал губы, глядя в каменное лицо сверху. Только глаза жили на этом лице — причем оба: один смотрел в явном мире, другой — в магическом. Потянулся, обнял одной рукой за плечи, второй обхватил ниже. Погладил бугрящиеся под ладонями мускулы. Пальцы драуга ласкали его изнутри, расширяя вход и заставляя глубоко дышать, стиснув зубы. Потом задели самое чувствительное место, задержались там, нежными медленными движениями заставляя дрожать и насаживаться.       — Как ты хочешь? — шепнул Фъялбьерн, гуляя умелыми губами по готовно подставленному горлу. — Так или на животе?       — Все… равно, — выдохнул Раэн. — Только… скорее.       Усмешку драуга захотелось стереть с губ то ли оплеухой, то ли поцелуем — и Раэн выбрал последнее. Прижался, плавясь в широких надежных ладонях, притиснутый к постели, напряженный, как тетива перед выстрелом. Всхлипнул, чувствуя, как член раздвигает плоть, но боль тут же исчезла, смытая удовольствием. В этот раз опять все было иначе. Не лихорадочно-горько и страшно, как в первый раз после боя, когда его не любили, а спасали. Не безумно-отчаянно, когда во второй раз он пришел сам, чтоб заглушить тоску чьими угодно поцелуями, лишь бы рядом был хоть кто-нибудь. И даже не так, как было этой ночью: нежно, почти целомудренно — снова лекарством, а не любовью. Сейчас Фъялбьерн, пожалуй, впервые брал его по-настоящему. Медленно, очень медленно, давая привыкнуть, распробовать чужое тело, как до этого вкус поцелуев. Толкался внутрь до самого конца, замирал там на высшей точке полноты и еще медленнее скользил обратно, почти выходя наружу.       Вцепившись пальцами в каменные плечи, запрокинув голову, Раэн сначала кусал губы, чтобы молчать, потом и этого не смог, потому что на каждом невозможно медленном толчке его целовали, скользя между стиснутых губ кончиком языка, раскрывая их так же, как член внизу раскрывал плоть. Первый стон вышел приглушенным, а потом он сорвался, уже в голос вскрикивая при каждом толчке и поскуливая на обратном движении. Если это могло на что-то быть похожим, то разве что на волны, качающие их прямо сейчас вместе с кораблем. Бесконечный прибой, раскаленный, тягучий, выбивающий дыхание вместе со стоном. Если бы драуг хоть коснулся его члена, все закончилось бы в тот же миг, но он тянул, не позволяя излиться — и за это Раэн ненавидел его и был безмерно благодарен одновременно…       — Мне нравится… как ты… стонешь, — услышал он рваный шепот у своих губ, — и это оказалось последней каплей.       Вскрикнув, Раэн выгнулся, бесстыдно обхватывая ногами спину, качающуюся над ним в такт волнам. Выстанывая что-то невразумительное, извивался в пределах той крошечной свободы, что позволили чужие руки, губы и тело. Насаживался сам, изнемогая, теряясь в прибое сладких судорог, накрывших с головой, пока одна из них не скрутила его целиком, так что в глазах потемнело и воздух вокруг закончился.       Когда кончил драуг, Раэн даже не понял. Просто очнулся, лежа в объятиях, мокрый, беспомощный, хватающий ртом воздух. По внутренней стороне бедер стекало горячее, живот, понятно, тоже был скользким. Каюта пропахла ими обоими и тем, что в ней происходило, и это было совершенно правильно и восхитительно.       — Воды, — прошептал Раэн пересохшими губами. — Воды, полотенце и где же ты такой раньше был, чтоб тебя…       Вместо ответа Фъялбьерн протянул ему маленький кувшин, стоявший до этого у кровати. Подождав, пока Раэн напьется, плеснул остатками воды на полотенце, висящее у изголовья, парой умелых движений стер семя с его живота и ног, вытерся сам. Так же, ни говоря ни слова, опять сгреб в объятия. Лежать, ощущая его всем телом, расслабившись и только сейчас полностью отдавшись, было странно и непривычно. Опять же, в прошлые разы ему либо было не до удовольствия, либо он засыпал сразу, как оглушенный, едва кончив. Пошевелившись, Раэн устроился удобнее, положив подбородок между плечом и шеей любовника, обнял, прижался, чувствуя, как его волосы гладят и перебирают свободной рукой, пока вторая не дает отодвинуться — да он и не собирается, кстати.       — Спасибо, — сказал негромко и уточнил несколько мгновений спустя: — За шторм…       Вместо ответа драуг только обнял его плотнее, зарылся лицом в волосы.       — Можно спросить?       — Попробуй, — коротко отозвался Фъялбьерн.       — Там, на палубе, когда я спросил, с кем ты был раньше — не стоило, да?       — Да, — еще короче уронил драуг.       — Прости, — вздохнул Раэн, касаясь губами ямки на плече. — Мне жаль, правда…       — Мои призраки не приходят в шторм, — сказал драуг и по голосу Раэн понял, что его губы тянет злая усмешка. — Не знаю, к добру это или к худу. Пока нет призрака — есть надежда. Но от этого не легче.       — Они же не настоящие, — помолчав, то ли сказал, то ли спросил Раэн. — Не могут это быть они…       — Конечно, нет. Это только боль и вина, которые шторм тянет наружу из души. Сам понял или почувствовал?       Раэн ухитрился пожать плечами.       — Никто из них не сказал бы мне такого. Ни в одном из них не было… гнили. И если бы я мог уйти вместо любого…       — Да, — уронил драуг, крепче прижимая его к себе. — Я верю.       Потом Раэн все-таки задремал. И уже сквозь сон слышал, как корабль все сильнее качает из стороны в сторону, как, мягко и осторожно разомкнув объятия, драуг отодвигается, шуршит одеждой, как закрывается за ним дверь каюты.       2.       Ворлок показался на палубе часа через три. Фъялбьерн не сразу его заметил, разговаривая с плотником о ремонте после шторма. Волны-то, в отличие от призраков, были самыми настоящими. Повернулся — и увидел у борта знакомую фигуру. Что-то сказав Лираку и склонив голову, ворлок подал ему нож, и Лирак, ухмыльнувшись, забрал клинок. Хлопнул ворлока по плечу и повел куда-то. Надо же, сдружились. Впрочем, его небесный подарок неглуп и учтив, отчего бы ему и не поладить с командой. Если, конечно, те чуть придержат языки, а пришелец не будет вспыхивать от каждого острого словечка. Хорошо еще не видит, как на него пялятся все, мимо кого он проходит. Нельзя осуждать за это ребят — посмотреть есть на что. Легкими шагами ворлок скользил по палубе, словно не касаясь ее. Не ходит — танцует. А смоляную копну снова заплел в широкую косу, и теперь та болталась на спине на зависть любой девице, разве что коротковата была. Впрочем, с девицей ворлока было и со спины не перепутать. Фъялбьерн вспомнил, как выгибалось в его руках стройное, свитое из красивых плоских мышц тело, как горела под поцелуями тонкая шелковистая кожа. И как его пальцы расплетали эту аккуратно заплетенную косу, распускали по голым плечам и спине… Передернул плечами, отгоняя видение, от которого сладко потянуло в паху — не хватало еще прямо на палубе всем показать такое. А ворлок опустился на колени у борта, там, где стоял проклятый богами и людьми веденхальтия.       Это уже было интересно. Фъялбьерн пригляделся. Проведя рукой над палубой, ворлок что-то спросил у Лирака и, дождавшись ответа, кивнул. Потом застыл изваянием, только пальцы шевелились, будто вытягивая что-то из воздуха. Если представить, что это нити… Да, очень похоже…       Фъялбьерн сделал несколько шагов ближе и остановился — ворлок предупреждающе поднял руку.       — Не подходи пока, — уронил напряженно, склонив голову набок. — Следы перепутаю…       На коленях он уже не стоял, а сидел, закрыв глаза и держа руку над палубой, где Фъялбьерн, присмотревшись, увидел плохо отмытое темное пятно. Так… драить кому-то палубу вне очереди раз пять.       — Он следилку повесил, ты представляешь? — возмущенно вопросил вдруг ворлок, распахивая глазища под длинными пушистыми ресницами — а вот таких Фъялбьерн и у девушек не видел. — Я только сейчас заметил! Уходил с дракой, а следилку оставил!       В его голосе слышалась злость. И еще азарт, хорошо знакомый Фъялбьерну. Азарт охотника и воина, признающего, что противник в чем-то обошел, достойно ответил на удар. Хороший азарт, правильный.       — Что за следилка? — поинтересовался Фъялбьерн, подходя.       — Чары такие. Что-то вроде маяка. Он теперь знает, где мы.       Плохо. Очень плохо…       — Снять можешь? — быстро спросил Фъялбьерн.       — Могу, — усмехнулся ворлок. — А могу усыпить и не просто снять, а оставить где-нибудь. Например, на бочонке, выброшенном за борт — найдется такой? Пока ваш водяник поймет, что его надурили…       — Это еще лучше, — кивнул Фъялбьерн. — А если не на бочонке, а на земле? На острове, например.       — Вокруг корабля должна быть вода. Это чары могут распознать. И вряд ли он поверит, что ты вытащил корабль на сушу. Но можно — возле острова.       — Отлично. А услышать нас сейчас он не может?       — Ты думаешь, я бы тогда трепал языком вслух? — возмущенно изогнул бровь ворлок и улыбнулся: — Не может. Я ниточку пережал, прежде чем говорить. Думаю, и раньше не мог, но лучше не проверять. И когда только успел… Кто он вообще такой? Водный дух?       — Позор всех веденхальтий, — буркнул Фъялбьерн.       Посмотрел на теплый плащ, плотно облегающий плечи, заблестевшие, наконец-то, живым, глаза, нож на поясе — полы плаща ворлок запахнул небрежно, и на его плетеном из серебряных колец поясе красовался подаренный в первую ночь нож. Только сандалии легкие, из ремешков. Надо ему сапоги найти: сам, похоже, ни о чем не попросит. Одним гибким движением поднявшись, ворлок отряхнул колени. Больше из аккуратности — палубу на «Гордом Линорме» начищали на совесть. Вот только пятно.       — Пятно видишь? — повторил его мысли Вайде. — Прикажи, чтоб не смывали пока. Он там свою кровь оставил — может пригодиться. И заклятие в нее же вплетено. Ничего, я с ним еще поиграю. Оставить свою кровь — он и понятия не имеет, сколько всего с ней можно сделать.       Усмехнулся хищно и радостно. Подошел, оперся руками о борт, стоя вполоборота к Фъялбьерну. Сказал негромко:       — Там полоска. Острова или тучи?       — Острова, — ответил Фъялбьерн. — Мы идем к ним.       — Это те, на которых я не захотел бы остаться, а ты — меня оставить?       Голос у него был легкий, спокойный, но Фъялбьерн насторожился, словно по воде в ясный день пробежала особая рябь, что предвещает внезапный шторм.       — Еще не те. На этих остаться можно, если поладишь с Морским народом, — сказал равнодушно.       — А я думал, что ошибся тогда, — пробормотал ворлок и пояснил, вглядываясь в море. — Я эту полоску увидел, когда на корабль попал. Но она за три дня ближе не стала…       — Штормом отнесло, — пояснил Фъялбьерн. И не утерпел: — Так это к ним ты плыть собирался?       Вместо ответа ворлок снова усмехнулся, вглядываясь вдаль. Поправил нож на поясе в неплохих, но далеко не достойных такого клинка ножнах — где только раздобыть успел? Повернулся, глянул Фъялбьерну в глаза, надменно, словно сын конунга, разомкнул губы:       — Я взял от тебя оружие и плащ, Фъялбьерн Драуг, я ем твой хлеб и делю с тобой кров и тепло. И у меня нет привычки сбегать по-воровски. Если решу уйти — ты узнаешь первым. Но я все еще должен тебе, и этот долг велик. И твоему кораблю с его командой я тоже должен. Так что мечом или чарами, но твой бой — это и мой тоже.       Говорил он негромко, разве что Лирак, так и стоящий шагах в пяти, услышал. Но тот, кажется, слышит все и всегда, будто у них с кораблем одни уши на двоих. А вот «Линорм» услышал точно. Палуба под ногами вздрогнула, не сильно, но заметно. А потом ворлок глубоко вдохнул — и длинно восхищенно выругался на незнакомом языке. Фъялбьерн, не понявший ни слова, мог бы поклясться уцелевшим глазом, что ничем, кроме ругательства это быть не могло — очень уж знакомый тон. Должно быть, люди всех миров ругаются одинаково: что на небесах, что на земле, что на море. И слишком внимательно, совершенно иначе ворлок оглядывал теперь палубу, задерживаясь взглядом именно там, где кто-то из матросов занимался своим делом. Большинство, кстати, эти дела побросали, почуяв дрожь корабля и правильно сообразив, кто виновник. Смотрели на них с Вайде…       — Добро пожаловать на «Гордый Линорм» еще раз, — ухмыльнулся Фъялбьерн. — Похоже, он тебя признал.       — А-а-ага, я заметил, — слегка оторопело согласился его ворлок. — Ну, хоть не все кракены…       — И даже драуг только один, — в тон ему подсказал Фъялбьерн.       — Хвала богам, — отходя от удивления, язвительно откликнулся Вайде. — Мне и одного… хм… хватает. Но как?       — Лирак тебе расскажет. Или спроси кого-то из команды, раз уж теперь их видишь.       Фъялбьерн протянул руку, поправил сбившийся воротник плаща под шелковистой черной косой. Медленно, напоказ. Команда у него зубастая, но даже до самого недалекого теперь должно дойти: ворлок — его. А кто не поймет — найдется, кому объяснить. Впрочем, здесь не принято спорить ни с капитаном, ни, тем более, с кораблем, раз уж тот сам решил принять нового члена команды, не дожидаясь воли Гунфридра. Фъялбьерн и не помнил такого, хотя знал, что бывает. Посмотрим, как ты уживешься на «Линорме», небесное диво. Теперь, когда острова Морского народа все виднее на горизонте.