Chapter II. Mimic | Глава II. Мимикрия*
* 1. Подражание. Способность некоторых видов животных и растений, выражающаяся в их сходстве с другими животными и растениями, а также с предметами окружающей среды. 2. Способность человека маскировать свои взгляды, поступки, образ жизни под определенные обстоятельства. — Уилл, — кратко кивнул в знак приветствия Джек, и я изобразил на лице что-то вроде слабой улыбки, ничего общего с уверенной полуулыбкой самого Кроуфорда; ко всем известному понятию, рожденному в Америке, «голливудская улыбка» я бы добавил еще одно — «улыбка фбровца со стажем», именно так улыбался Джек и это, пожалуй, нельзя спутать ни с какой иной комбинацией мимических мышц человеческого лица. — С офицером Минкедом ты уже знаком и получил от него некоторую информацию, но перед тем, как ты... приступишь, я хочу, чтобы ты выслушал еще кое-кого; думаю, это может помочь. Только выслушал, говорить буду я, если ты не захочешь, — тут Минкед покосился на Джека, затем как-то странно оглядел меня, будто выискивая что-то особенное, и особенное определенно в плохом смысле, а Джек продолжал: — Человека, обнаружившего тело жертвы. Он пришел в участок и заявил о находке; процедура дачи показаний ему еще предстоит, потому что я хотел, чтобы мы стали первыми, кто проведет с ним подробную беседу. Начальник участка отпустил его сюда специально для встречи с тобой, после чего он отправится назад. Если ты готов, он ждет тебя прямо сейчас. Я кивнул. По правде говоря, я был рад хотя бы ненадолго отодвинуть момент того, что должно было произойти. Перспектива незапланированного общения не улыбалась мне, но все же это было лучше, чем ни много ни мало телепатический контакт с убийцей, который мне и предстояло установить. За этим меня и привозят в места, подобные этому; в этом-то и заключается специальность «специального агента» Уилла Грэма. Я должен был в очередной раз увидеть смерть глазами ее виновника. Минкеда данное известие заметно обрадовало, ведь он, готов спорить, не мог дождаться, когда же сможет уйти. Но от его неважно скрываемой веселости не осталось и намека, когда Кроуфорд велел ему ждать здесь с Беверли, которая отвлеклась, услышав свое имя, только чтобы закатить глаза, и вернулась к работе. По пути Кроуфорд сообщил, что этот человек, на встречу с которым он меня вел, — бездомный, живущий здесь, в здании заброшенного санаторно-оздоровительного комплекса, выбравший своим жилищем одну из комнат в детском реабилитационном отделении на третьем этаже. И что обязательным условием его сотрудничества с полицией и ФБР является то, что его оставят в покое и позволят и дальше жить в стенах комплекса. На что я было, как мне казалось, справедливо заметил, что явиться в полицию с заявлением об убийстве в его положении было весьма рискованно и является делом благородным, а Кроуфорд лишь усмехнулся, глядя перед собой в полумраке, и сказал: «Скорее он был рад возможности обеспечить себе спокойное проживание без страха оказаться арестованным за незаконное использование государственной недвижимости как места жительства». Мы стали подниматься по лестнице в конце коридора, в который попадаешь из совмещенных плавательной зоны с бассейном и зоны гидромассажа; лифты, естественно, не работали, но я бы так или иначе выбрал лестницу. Всего лишь четыре пролета и никакой крошечной ярко освещенной камеры с кнопочной панелью, из которой хочется выбраться отчаянно, едва только войдешь, а двери сомкнутся, безжалостно отрезав путь к отступлению. И ничего с той самой секунды от тебя не зависит, ты просто заперт, как пойманный ребенком таракан в спичечном коробке, и ждешь, пока тебя выпустят, покорно ждешь мига обретения свободы... все ждешь... и ждешь... и... Мои отношения с изоляцией всегда были важным составляющим моей жизни, необходимым и умиротворяющим, но в этих отношениях я изолировал себя, оставаясь свободным, но не запертым в металлическом ящике, как в гробу, из которого нет спасения... Во всяком случае я предпочитал именно так думать об этом... Поток моих мыслей прервался, когда мы вышли в коридор третьего этажа. Стены здесь отличались от бледно-голубых совсем невзрачных стен внизу. И справа и слева в коридоре отделения для детей можно было видеть сохранившие почти везде свою красочность изображения самых разных — возможно и скорее всего, исключительно африканских, но я не был уверен — диких животных, сильно напоминающих образы героев одного из мультфильмов компании «Disney». По обе стороны тянулись вереницы нарисованных краской зверей и птиц, которые, казалось, двигались вместе с нами в одном направлении. Каждый с осторожностью и трепетом нес в лапах, клювах, закрученных хоботах и зубастых пастях нечто особенное, фрукты и цветочные гирлянды, словно бы в подарок. И, взглянув вперед, я понял, что так оно и есть: вдали я разглядел пару львов — льва и львицу, — с малышом-львенком посередине, который, несомненно, и был причиной этой величавой звериной процессии. Внезапно я остановился, пройдя примерно три четверти коридора. Просто замер на месте: так меня поразило, с какой точностью были изображены стремящиеся в общем потоке вознести свои дары детенышу царя зверей насекомые, которых ранее среди животных на стенах моему взгляду не попадалось, а смотрел я внимательно. Целый отрезок стены был отведен под причудливых представителей мира членистоногих. Они отличались поистине грандиозной детализацией и могли бы с успехом оказаться на страницах энциклопедии, а вовсе не мультипликационной истории, призванной утешить и развлечь юных посетителей. Некоторых я помнил по передачам канала «Discovery», например, этих муравьев-листорезов, которые и здесь с удивительной легкостью держали в своих жвалах кусочки листьев, намного превосходящие их самих по размеру и весу... и я вспомнил, что в той же передаче говорилось, что если бы насекомые были не меньше людей, они были бы способны поднять груз в десятки тонн... Смеющиеся глаза стрекозы у реки ниже по холму от моего дома, будто она сознавала свое превосходство... превосходство... превосходство... Может быть, тот же блеск было возможно разглядеть и в плоских нарисованных муравьиных глазах — темных матовых блюдцах... Могучего вида жуки-носороги и голиафы, увеличенные в несколько раз по сравнению с их истинными габаритами (однако весьма внушительными для мира насекомых, насколько я помнил), казалось, могли бы посоперничать с парой обычных носорогов или буйволов на противоположной стене... Похожие на тонкие прутики древесные палочники, переступающие длинными высокими лапками через струйки термитов, бегущих друг за другом внизу... Я мог рассмотреть каждое сочленение, каждый волосок или сегмент... удивительная биологическая точность, тогда как остальные животные выглядели иллюстрациями к детской книжке. Я поднял глаза выше и увидел тропических бабочек неописуемой красоты в сопровождении нескольких изящных ос. Золотисто-коричневые, с черными, красными и желтыми пятнами, перламутрово-зеленые бабочки, дневные и ночные — с пушистыми, похожими на перья, усиками и словно плюшевыми крыльями... Порхающие на мягком бирюзовом фоне... бабочки... бабочки... Обезображенное тело девушки; громадные крылья за ее спиной... тело, прибитое к стене торчащими из рук и ног гвоздями, как булавками со сверкающими бусинами вместо шляпок, словно застывшие алые капли... будто бы мертвый экземпляр из коллекции энтомолога, если не вспоминать, что этот экземпляр, эта бабочка не была насекомым... она была — человеком... Я отвернулся и прикрыл глаза, но девушка с зашитыми глазами никуда не пропала... — Уилл?.. Ты идешь? Взглянул на Джека, и бледное, словно из мрамора, лицо наконец растаяло. Джек вопросительно глядел на меня от третьей двери дальше по коридору, возле которой уже нес вахту еще один полицейский, и мне стало ясно, что мы пришли. Как только я приблизился, незнакомый офицер, получив одобрительный кивок Джека, открыл перед нами дверь. Внутри комнаты было очень жарко и душно, и на долю секунды я понадеялся, что дверь оставят открытой, но едва мы зашли, полицейский снаружи захлопнул ее. Следующее, что я осознал — красный цвет. От ярко-алого до кирпичного, будто застарелые кровавые пятна, и совсем темного, почти черного. Казалось, вся погруженная в полумрак комната была наполнена всевозможными оттенками красного, а все потому, что окно далее по ту сторону было занавешено большой тряпкой... нет, старой запятнанной красной простыней. И не занавешено, ткань была небрежно прибита к верхней перекладине оконной рамы двумя гвоздями над каждым углом — нехитрая самодельная занавеска... и свет от уличного фонаря пробивался сквозь эту ткань, вбирая в себя ее цвет, а крохотные частицы пыли в получавшемся тусклом свете напоминали кровавый пар. На подоконнике — средняя банка без крышки, наполовину полная гвоздей... Да, именно гвоздей, различных гвоздей, а рядом обнаружился и молоток... Основным источником света служила керосиновая лампа на полу. Пол в пятне лампового света. Вот что я разглядел следом в этой алой полутьме и начал понимать, что это была за комната. Старое с проплешинами ковровое покрытие выглядело так, словно состояло из цветных деталей пазлового конструктора для детей: многочисленные фигуры с округлыми выпуклостями и точно такими же по форме впадинами, подсоединенные одна к другой. Немного привыкшими к темноте глазами я обвел комнату и среди ворохов тряпья, которое когда-то было одеждой, картонных листов и газет я увидел игрушки... На рваных обоях рассмотрел поблекшие миниатюрные планеты и звездолеты... Небольшая игровая комната для самых маленьких, вот где мы оказались. В стороне, как мне показалось, покачивалась деревянная лошадка-качалка с давно облупившейся краской... нет, не показалось: лошадка действительно ПОКАЧИВАЛАСЬ... ...и не успел я об этом подумать, как что-то бесформенное быстро проползло мимо керосиновой лампы, мелькнув в ее свете, как будто ожила один из этих наваленных кип одежды и бумаги. — Сэр, Вам ничего не угрожает, — вдруг заговорил Джек, и мое сердце едва не выскочило из груди, прекрасно вписавшись в здешнюю алую палитру. В углу заворочалась темная фигура, и прежде, чем я увидел лицо этого человека, во мраке сверкнули его глаза, как глаза крысы. Я не различил их цвет, только блеск, а потом их обладатель подался вперед, и его лицо осветило желтовато-красным полукругом от лампы. На вид ему можно было дать лет сорок, но я не сомневался, что в действительности он был гораздо моложе: такая жизнь не щадит никого. Бородатое лицо с глубокими продольными морщинами на лбу и косыми над верхней губой, сухие спутанные волосы неопределенного цвета, но я бы сказал, каштановые, несколько слипшихся прядей на лбу, таких тонких, что, казалось, они легко надломились бы от нажатия двумя пальцами, как солома. — Меня Вы уже знаете, а это наш консультант Уилл Грэм, о котором я Вам говорил. — Наш уговор в силе? — с недоверием в резком голосе выкрикнул мужчина, метнув на меня быстрый настороженный взгляд, словно проверяя, могу ли я быть тем самым, и вновь посмотрев на Джека. — Я и рта не раскрою в противном случае! И Вы меня не заставите — в тюрьме хотя бы кормят каждый день. — Разумеется, в силе, — подтвердил Джек, опустив руки, положив одну кисть поверх другой, чуть ниже живота. — Ведь я дал слово. Итак, мистер... — Роджерс, — буркнул бездомный, кутаясь в свой длинный засаленный плащ на полу перед лампой, усевшись на смятом одеяле, служившем, по всей вероятности, ему постелью. В одной руке он держал куклу с повылезшими волосами и без одного глаза, прижимая к себе, словно оберегая. Другой рукой он поглаживал ее по остаткам когда-то белых волос и шептал что-то неразборчивое. — Мистер Роджерс, расскажите нам, как Вы обнаружили тело. — Я люблю это место. Люблю, понимаете? Оно напоминает мне приют, где я вырос... никто не любит приюты, но я любил свой, мне было там хорошо... Здесь тоже хорошо, так же, как там. Я люблю бродить по коридорам, заглядывать в комнаты... И сегодня я тоже бродил... — И натолкнулись на тело. — Ночью, когда полная луна, там так красиво... в этой большой комнате с бассейном... Лучи падают сквозь окно в потолке на кафель, и если взглянуть под особым углом... а я знаю, под каким... начинает казаться, что бассейн полон серебристой воды, как озеро из моего детства. — Тут его лицо, озаренное светлыми воспоминаниями и будто помолодевшее, помрачнело и вновь покрылось морщинами. — Я увидел ее, когда пришел полюбоваться игрой лунного света, и мне почудилось, что это ангел сошел с небес... Такая белая кожа, — Роджерс раскрыл ладони, придерживая куклу подмышкой, — она почти сияла... И она будто смотрела вверх, выпятив белоснежную грудь, гордо изогнув лебединую шею, смотрела прямо в поток лунного света, в котором будто бы и спустилась на землю... И я оказался прав: это и был ангел, только ангел смерти. — Однако в полицию Вы направились не сразу... — Нет, — он помотал головой с длинными и сальными, как его плащ, волосами. — Я испугался. Черт побери, как я испугался... Прятался здесь с Шелли... — Здесь был кто-то еще? — со сдержанным удивлением спросил Джек. — Я... я думаю, он имеет в виду куклу, — тихо сказал я. — Он зашил ей глаза, — пробормотал мужчина как-то зловеще отрешенно, и я ощутил холодный озноб вдоль позвоночника. — Даже у моей Шелли есть глаз, — внезапно он выставил руку с куклой вперед, и она уставилась на меня своим невидящим стеклянным оком из-под веера жестких пластиковых ресниц, — чтобы ее душа могла входить и выходить... — бродяга снова бережно обнял свою куклу, с нежностью поглядев на нее, — а он зашил... ЗАШИЛ, вы понимаете, что это значит? Бедная девочка... Господь спаси ее душу… — В котором часу, на Ваш взгляд, вы нашли тело девушки и как долго прятались, прежде чем пойти и заявить об этом в полицию? Джек задал еще несколько вопросов, о том, как давно мистер Роджерс поселился в закрытом комплексе, не видел ли кого необычного здесь накануне или, может быть, раньше, во время своих прогулок. В ответ на последнее тот лишь в полной уверенности — я бы сказал, даже чересчур, словно заведенный — отрицательно мотал головой. Мы уже собирались уходить, когда Роджерс вдруг уставился на меня, словно только что увидел. Желтоватый свет лампы с отблесками красного мерцал в его глазах, таких же невидящих в этот момент, как и единственный глаз его куклы. Или же, наоборот, видящих слишком многое?.. Какое-то время он просто неотрывно смотрел, а потом вскочил на ноги, выронив Шелли. Ткнул в меня пальцев с грязным ногтем и каким-то сдавленным замогильным голосом прохрипел всего одно слово: — Смерть. Затем подскочил ко мне, едва не сбив ногой керосиновую лампу, схватил за запястье обеими руками в беспалых шерстяных перчатках и снова заговорил, почти захлебываясь: —Ты видишь, я знаю... Смерть... — повторил он, и я заметил, как что-то прозрачное стекает изо рта по его подбородку. — Ты, как они... Нет! Ты и есть они! ТЫ И ЕСТЬ ОНИ! ТЫ И ЕСТЬ СМЕРТЬ! СМЕРТЬ! На миг мне почудилось, что ухватил меня за руку и вопит эти слова не бездомный мистер Роджерс, а отец Абигейл Хоббс, и тут меня накрыло с головой тошнотным, невыразимо глубоким ужасом, в глазах все завертелось, сливаясь в одно сплошное пятно: сверкающие, похожие на крысиные глаза в полумраке, одноглазая кукла на полу, как будто машущая мне, лампа в желто-алом ореоле света, цветные фрагменты мозаики коврового покрытия, Джек, пытающийся оттащить от меня взбесившегося Роджерса, что мертвой хваткой вцепился в мое онемевшее запястье. — Эй! Нужна помощь! — крикнул Кроуфорд, и в комнату тут же ворвался полицейский. Вдвоем они скрутили Роджерса и тот все-таки выпустил мою руку. Машинально схватившись за покрасневшее запястье, я вдруг ощутил, будто из игровой комнаты выкачали весь воздух и мне совершенно нечем дышать. На непослушных ногах я выбрался в коридор и тут же согнулся пополам, уперевшись руками в колени и хватая ртов воздух, словно борясь за жизнь с отчаянием мухи, угодившей в западню меж стекол. Очки едва не соскользнули с потного лица, и я, подхватив, снял их. Вытер тыльной стороной ладони капли пота со лба. Джек вышел следом. — Прости, я понятия не имею, что на него нашло, — пробормотал он. — В участке парень вел себя вполне адекватно… Я выпрямился и обернулся к нему. Что-то в его лице... Я не мог объяснить это самому себе, но почему-то я вдруг понял, что он знал о состоянии Роджерса. О том, что он не был совсем обычным бродягой... хотя, возможно, всему виной было мое воображение и неважное зрение, ведь очки все еще были у меня в правой руке. Джек собрался сказать что-то еще, но я резко вскинул обе руки, пресекая тем самым одновременно все попытки — эту и все возможные последующие в данный момент — заговорить со мной. — Я просто сделаю то, что должен, — наконец сказал я, надел очки (в них я уже не взглянул на Джека, наверное, побоялся получить подтверждение его осведомленности) и зашагал по коридору к лестнице.Chapter II. Mimic (Part 1)
9 октября 2014 г. в 15:40