Альбинос

      Все заботы по организации последнего прощания с Хьюго его отец взял на себя.       Его тело предали огню, а урну с его прахом опустили в землю под отпевальные молитвы священника. Проститься с ним и отправить его в последний путь пришло немного людей. Или много, я не видел. В тот день, стоя у его могилы в черных траурных одеждах, я не видел ничего и никого вокруг. Только одно расплывающееся пятно.       Я слышал голос священника, его прощальную проповедь, льющуюся из его уст как песня, я слышал голос отца, он что-то говорил мне, прощаясь, но я не мог разобрать ни слова. Я слышал голос Марселя Гонсалеса и так же не понимал, что он мне говорит.       Я почувствовал неимоверное облегчение, когда эта какофония звуков исчезла и наступила благоговейная тишина. Все разошлись, и я мог предаваться своему горю в тишине и покое. Я вспоминал каждый день, проведенный с Хьюго. Каждый день, наполненный счастьем, радостью и любовью. Вспоминал нашу первую встречу, наш первый разговор, наш первый поцелуй, нашу первую ночь. Его сильные руки, теплые глаза, мягкие кудрявые волосы. Его голос, его смех, его слезы. Хьюго не хотел бы, чтобы я запомнил его слабым, и поэтому я старался вспоминать только то время, когда моя жизнь еще не напоминала ад, раз за разом прокручивая в голове наши диалоги, прикосновения, объятия и поцелуи. Все, что наполняло мое опустевшее сердце приятным теплом.       – Джейс, надо идти, уже вечереет…       Я вздрогнул, только сейчас, на закате дня, осознав, что все еще не один. Поднял ладонь, стирая со щек бесконечные дорожки слез.       Я не ответил. Я знал, что невозможно провести здесь, на кладбище, всю свою оставшуюся жизнь. Но что я должен был делать?..       – Я вызову такси. Куда поедем? Домой?.. – голос Коула казался глухим и каким-то отстраненным. Он тоже не знал, что делать.       – Не знаю.       Там, в нашей двушке на двадцатом этаже, все дышало им, все напоминало бы о нем. Я не знал, хочу ли ехать туда.       – Ладно… – ответил Коул, отходя от меня, чтобы сделать звонок. Я не слушал, о чем он говорил с оператором таксопарка. – Машина будет через пять минут у главного входа. Как раз успеем туда дойти.       Я кивнул и, бросив прощальный взгляд на фотографию улыбающегося Хьюго, украшающую его надгробие, поплелся вместе с Коулом по дорожке в сторону выхода.       – Я не уверен, что хочу жить теперь… – произнес я негромко, но Коул все же услышал.       – Джейс, я не понимаю твой язык, – сказал он. – Обещаю, что постараюсь выучить, но сейчас я не понимаю, что ты говоришь.       – Прости, – я извинился, ведь я не специально выбрал язык, который он не понимает. – Просто поехали куда-нибудь. Куда угодно, только не домой.       – Ладно.       Машина стояла у входа, и мы оба забрались на заднее сиденье. Я не знал, куда мы поедем, и мне было все равно. Я прислонился к окну и прикрыл глаза, надеясь уснуть.       Когда проснулся, обнаружил, что уже темно, а мы все еще в машине и не в городе. Я устал, и шея затекла, но не стал спрашивать, сколько еще ехать. Какая разница?..       Коул сидел рядом со мной и, кажется, тоже дремал. Он тоже потерял дорогого человека. Но он не давал себе раскисать в отличие от меня.       Я смотрел на него, уставшего, осунувшегося, и думал только о том, как несправедливо поступила судьба, оставив нас жить, когда Хьюго больше нет. Лучше бы меня не стало.       Уверен, Коул думал так же о себе.       Его светлые ресницы дрогнули, и он открыл глаза. Я отвернулся и снова прислонился к окну. Разговаривать не хотелось. Да и о чем? О том, как нам обоим больно?       – Устал? – спросил он, потирая глаза.       Я кивнул.       – Далеко еще? – обратился он к водителю.       – Тридцать километров, – ответил таксист.       Коул достал телефон, я прикрыл глаза. Хочу заснуть и больше не просыпаться.       Через полчаса мы, наконец, остановились. Вокруг был лес, и я понятия не имел, что мы здесь делаем.       – Где мы? – спросил я, когда мы вышли из машины.       – Это база отдыха «Тихая гавань», – пояснил Коул, направившись вперед, по узкой мощеной дорожке. – Я снял этот дом на некоторое время, – кивнул он на дом, виднеющийся впереди. – Здесь тихо, малолюдно и никто нас не побеспокоит.       – И что мы будем здесь делать? – задал я новый вопрос. Хотя зачем мне знать ответ?       – Что захочешь. Можно не делать ничего.       Я кивнул. Мне это подходило как нельзя лучше.       – А магазины здесь есть?       – Не уверен.       – И что мы будем есть?.. – поинтересовался я задумчиво, осознавая, что мы не ели весь день. Да и вчера тоже. – Впрочем, ни ты, ни я не умеем готовить и в любом случае скоро умрем от голода, – добавил я. – Хотя я не против.       – Согласен, так было бы легче, – Коул поднялся на крыльцо и ввел какой-то код на домофоне, дверь мягко отворилась.       Мы вошли в дом и, разувшись, прошли в гостиную, совмещенную с кухней.       – Здесь две спальни наверху, – сказал Коул. – Выбирай любую, я займу другую.       – Хорошо.       Я не стал дожидаться его – делать все равно ничего не хотелось – и пошел к лестнице.       – Я уеду на какое-то время, но скоро вернусь, не теряй меня, ладно?       – Хорошо.       Я поднялся по лестнице и, открыв первую же дверь, прошел в комнату. Разделся, сбрасывая одежду на пол, и, откинув покрывало, залез под одеяло, обхватывая свободную подушку, словно это был живой человек.

* * *

      Я проснулся ночью, когда пересохшее горло дало о себе знать сильной болью. Открыл глаза и уставился в потолок, решая, так ли сильно хочу пить, чтобы вставать с постели и идти вниз.       Промучившись с пять минут, все же заставил себя вылезти из-под одеяла и, надев штаны с рубашкой, поплелся к выходу из комнаты. Внизу горел свет, я спустился по лестнице и прошел на освещенную тусклым торшером из гостиной кухню.       Коул сидел за столом, положив голову на руки, и спал. Я не стал его тревожить, прошел к кухонному гарнитуру, достал стакан и налил себе воды из стоящей на столешнице бутылки. С наслаждением влил в себя воду, поразившись тому, что Коул даже не проснулся. Вероятно, он слишком сильно устал за все это время. Я посмотрел на висящие на стене часы – было почти шесть утра. Когда он вернулся? Давно здесь спит?.. Отставив пустой стакан, я подошел к нему и потрогал за плечо.       – Коул.       – М-м…       – Коул, иди спать.       – Угу… – он тяжело вздохнул, я потряс его сильнее.       – Ты замерзнешь. Идем, – я взял его за плечо, отрывая руку от стола, нагнулся, перекидывая ее через плечо, помог ему подняться.       Коул, опираясь на меня, встал из-за стола, и мы направились наверх. Я не знал, что именно выбило его из колеи так сильно, но идти сам он не мог, так что я довел его до второй спальни и, поравнявшись с кроватью, повалил его на нее, одновременно пытаясь снять покрывало. Не рассчитал силы и тоже рухнул на кровать. Вставать расхотелось, и я, кое-как укрыв нас покрывалом, опустил голову на подушку.       Когда проснулся в следующий раз, в большое окно ярко светило солнце, мешая спать дальше. Я открыл глаза и перевернулся на другую сторону, замечая на второй половине кровати Коула. Он не спал – лежал на спине и без интереса смотрел в потолок. Заметив, что я проснулся, он повернул ко мне голову. Мы ничего не говорили друг другу, слова сейчас не играли никакой роли. Мы оба страдали, и оба хотели избавиться от рвущей душу на куски боли.       – Лучше бы я умер вместо него, – выдохнул он безжизненно.       – Лучше бы я умер вместо него, – ответил я и почувствовал, что из глаз снова текут слезы. Я закрыл глаза и уткнулся лицом в подушку, стараясь заглушить рвущиеся изнутри всхлипы.       Мы встали уже ближе к полудню. Нехотя спустились на первый этаж, прошли на кухню.       – Я вчера съездил до ближайшего магазина. Купил кое-какой еды на первое время, – сказал Коул, подходя к холодильнику. Он оказался забит доверху, но Коул взял первый попавшийся пакет. Внутри оказались ватрушки, мне было безразлично, что есть. Налив себе чай, мы сели за стол, принимаясь завтракать. Мне кусок в горло не лез, несмотря на то, что желудок уже давно был пуст. Кое-как я все же заставил себя съесть ватрушку и, выпив чай, поднялся из-за стола.       – Спасибо.       – Не за что.       Коул остался внизу, а я ушел наверх, в свою спальню, где, свернувшись калачиком, накрылся одеялом.       Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Очень много времени.

* * *

      Мы с Коулом оставались в этом домике достаточно долго. Лишний раз не трогали друг друга, даже ели зачастую раздельно.       Каждый упивался своим горем, занимаясь одному ему известными вещами. Я чаще всего лежал на кровати, иногда сидел у окна, смотря на деревья. Считал их, считал ветки, пролетающих птиц, вылавливал взглядом белок.       Изредка выбирался гулять. Далеко не уходил – боялся заблудиться. Сидел в лесу, пока не стемнеет. Ходил к озеру, рядом с нами никого не было, но на другой стороне отдыхали счастливые люди, их почти не было видно, да и слышно тоже, но мне было невыносимо от одной мысли, что кому-то сейчас может быть хорошо, когда я готов застрелиться от боли.       Вернувшись однажды с улицы, я обнаружил Коула сидящим в гостиной перед телевизором. Он щелкал пультом, перебирая каналы и выключив звук.       – Привет.       – Привет.       Я прошел через комнату и сел на диван, недалеко от него.       – Хочешь, что-нибудь посмотрим? – предложил он.       – Давай.       С того дня мы стали часто проводить время за бестолковым просмотром разных бессмысленных телешоу. Почти не говорили, изредка отпуская комментарии по поводу увиденного. Но чаще всего из-за желания поменять канал.       Я нередко отвлекался на свои мысли и терял связь с реальностью. Коул тоже был где-то далеко. Однажды я поймал себя на мысли, что очень давно не видел, как он улыбается. Понятное дело, причин для радости у нас не было и веселиться было не над чем, но я отчетливо осознал, что скучаю. По тем дням, когда мы втроем проводили время вместе на кухне, шутили и смеялись. Коул ассоциировался у меня с беззаботным бездельником, всегда с хорошим настроением и яркой улыбкой. Теперь же от прежнего Коула не осталось и следа, я и его потерял.       Мы оба напоминали лишь тени себя прошлых. Пустые оболочки, лишенные надежды и радости. Ничего не осталось – только глухая тоска по безвозвратно ушедшему человеку.       Однажды мой телефон ожил, оповещая меня о входящем вызове. Я без интереса посмотрел на экран и неохотно принял звонок.       – Алло.       – Привет, – звонил отец. Голос его был глух и казался понимающим.       – Привет.       – Как ты? – спросил он.       – Нормально, – ответил я. А что еще я мог сказать? Сказать, что у меня словно вырвали сердце и сожгли его у меня на глазах?..       – Ты один?       – Нет, со мной Коул. Это друг Хьюго, – произнесенное имя отозвалось острой болью в сердце.       – Ясно. Хорошо, что ты не один. Чем занимаешься?       – Ничем.       Отец замолчал.       – Найди себе какое-то необременительное занятие.       – Угу.       – А что делает Коул?       – То же, что и я.       – Понятно… Не хочу напоминать, но ты ведь вернешься к занятиям? Скоро уже сентябрь.       Я прикусил губу, осознавая, как долго я убегал от реальности.       – Ладно.       – Что ж… Постарайся пережить этот период.       – Постараюсь, – пообещал я, и мы попрощались.       Я долго смотрел на потухший экран, гипнотизируя его, мечтая, что снова раздастся звонок и я услышу любимый голос.       На следующий день я открыл находящийся в доме ноутбук и зашел в Империю. В общем чате было так много непрочитанных сообщений, что я не прочитал бы их и за целый день, так что сразу спустился в конец.       Каспер: «Всем привет. Простите, что меня долго не было. Я хочу вернуться к переводу».       Бальзамина: «Привет. Как ты?»       Каспер: «Нормально. Мои проекты никто не забрал?»       Бальзамина: «Нет, мы их заморозили, можешь продолжать, если хочешь».       Каспер: «Спасибо».       Общаться дальше не стал – не было сил. Постоянные напоминания о том, что Хьюго нет, разрывали мое кровоточащее сердце.       Я скачал текст для перевода и принялся за работу.       – Работаешь? – спросил Коул вечером, заметив меня на кухне с ноутбуком.       – Да. Решил, что… это отвлечет меня.       – Хорошая идея, – Коул кивнул, подходя к холодильнику. – Я тоже работал.       – И как? – я поднял на него глаза, надеясь услышать обнадеживающий ответ.       – Это не сотрет память о нем, – сказал он удрученно. – Не поможет тебе забыть его. Но отвлечет на время, а это уже неплохо.       Я кивнул, возвращаясь к прерванному занятию.       – Ты ел что-нибудь? – спросил Коул, пока варил себе кофе.       – Наверное, – ответил я безразлично.       – Будешь?       – Ага.       Мы все так же не умели готовить: ни Коул, ни я, да и не хотели. А потому максимум, на который мы были способны, – это бутерброды, замороженная пицца, выпечка, что мы и ели. От всего этого уже воротило, но нам обоим было как-то плевать.       Ближе к сентябрю мы постепенно стали возвращаться в норму. Я много работал, не щадя себя, стараясь догнать других ребят, и в итоге даже обогнал. Мы стали чаще говорить с Коулом, ели уже почти всегда вместе, начали выбирать каналы более осмысленно, иногда смотрели фильмы. Вместе ходили в лес, встречали закат на озере.       В один из таких дней я впервые за очень долгое время увидел его улыбку. Это произошло очень неожиданно и так стремительно, но я это заметил.       Мы сидели за столом, Коул посмотрел на меня и сказал, что мне пора стричься. Я поднял на него глаза и спросил:       – Я плохо выгляжу?       Его губы слегка изогнулись. Всего на миг, но я успел увидеть, а увидев, чрезвычайно обрадовался, ведь это означало, что мы на верном пути.       – Ты хорошо выглядишь. Но скоро твоя челка достанет до подбородка.       Я раскрыл перед собой ладонь и, растопырив пальцы на манер гребня, зачесал волосы назад.       – А так?       – Так нет.       – Тогда все нормально.       За неделю до начала учебного года мы решили, что пора возвращаться в город.       Вызвали такси, вышли на улицу, прощаясь с домом, в котором оставили так много боли, дождались машину и поехали домой.       В квартире было тихо. И очень пусто, не хватало одного конкретного человека, и его отсутствие ощущалось в каждой мелочи, в любой незначительной детали.       – Хочешь здесь жить? – спросил Коул.       – Не знаю. Что думаешь?       – Тебе решать.       – А ты… – я запнулся, но, повернувшись к нему, заглянул ему в глаза, надеясь прочитать в них ответ. – Собираешься остаться со мной или поедешь назад?..       Коул смотрел мне в глаза и, мне казалось, сомневался, стоит ли отвечать.       – Я останусь с тобой, если ты не против.       Я смотрел ему в глаза и отчетливо видел, как он разрывается на части, обе из которых рушатся на глазах от боли и страданий: от утраты и неразделенной любви. Мое сердце что-то сдавило, а воздух на какое-то время перестал поступать в легкие.       – Я не против…       Я знал, хотя старался лишний раз об этом не думать, что Коул чувствует ко мне. Он был влюблен, еще с того момента, когда мы встретились в первый раз. Это, вероятно, было главной причиной, по которой он до сих пор был здесь, в Тавинции, со мной. И по этой же причине собирался оставаться со мной и дальше. Но мне нечего было ему предложить. Мое сердце было занято Хьюго, и я не был уверен, что когда-нибудь в нем освободится хоть немного места для нового чувства.       – Коул, я… – мне казалось честным признаться в своих сомнениях, но я до ужаса боялся, что, услышав мои слова, Коул уедет, оставив меня одного. Он был нужен мне, очень нужен. – Не уверен, что когда-нибудь смогу…       – Ничего. Все нормально. Я не буду на тебя давить.       – Я не этого боюсь.       – А чего?       – Не хочу, чтобы ты страдал еще и из-за меня. А если я постоянно буду рядом…       – Все нормально, – повторил он. – Не думай об этом.       – Хорошо, – я внутренне с облегчением выдохнул. – Тогда… Давай переедем.       Он кивнул:       – Я подберу что-нибудь подходящее.       – Спасибо.       Мы разошлись на какое-то время, чтобы прийти в себя после утомительной дороги и скоротать время до ужина.       Вечером, сидя за столом на кухне, я спросил его:       – Чем займешься?       Коул подумал немного и ответил:       – Пойду на курсы тавийского. Может, еще чему-нибудь поучусь.       Я опустил глаза на остатки разогретой в микроволновке пиццы.       – Научись готовить, – вырвалось из меня, и спустя секунду мы взорвались от смеха. У меня на глазах даже слезы выступили.       Я почувствовал, что начинаю оживать. Очень медленно оттаивал, и Коул тоже. Это радовало меня. Навевало надежду, что однажды я смогу смириться со смертью Хьюго.