Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум; Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи, — Внимай их пенью — и молчи!.. (с)"Silentium!" Тютчев
Гарри не применяет свои способности на Дурслях. Видит Мерлин, тетя Петунья уже забыла о том случае, а выдавать свои тайны маглам глупо. Но иногда, особенно в такие дни, после выматывающей ночи, полной кошмаров, Гарри искренне хочет, чтобы Дадли закрыл свой грязный толстый рот! Гарри живет в абсолютной тишине большую часть лета, но вечно игнорировать Дурслей нельзя - дядя Вернон и так уже уверен, что Гарри глухой и слаборазвитый. Не то, чтобы его мнение имело значение, но все же... А заткнуть Дадли и простой палочкой можно. Гарри запрещено пользоваться магией вне школы, но древнюю силу не засечь простыми Министерскими уловками, поэтому он почти не чувствует утраты. Но все же хрустальный перезвон Патронуса музыкой звучит в голове, а палочка приятно греет ладонь. Ради возможности уехать от Дурслей побыстрее, не жалко попасть на слушание и выдержать суд. Если Гарри исключат из школы, он не останется без магии, но лишится той ее части, без которой воздух лишь группы молекул, а жизнь - отрезок времени от оплодотворения до смерти. Но его оправдывают, и радость так велика, что на мгновение затмевает все проблемы. Лишь на мгновение. В Хогвартсе все сошли с ума. В Министерстве все помешались. Да что там, чего ожидать от мира, если даже Дамблдор избегает Гарри! Они не верят, что Волан-де-Морт возродился. Не верят, хотя Гарри видел, лично видел чертову тварь! Но зачем верить мальчику-который-выжил-но-сбрендил? Гарри отстаивает свои права себе во вред, но терпеть Амбридж не может даже Гермиона, чего ожидать от "неуравновешенного мальчика с синдромом героя"? Он все чаще забирается на смотровую площадку башни астрономии и сидит на ней допоздна, дожидаясь первых звезд. Гарри любит это место. Здесь не слышен естественный гул Хогвартса, нет нужды применять свою силу. Иногда Гарри устает от самого себя, а тишина все еще лучшая спутница. Последнее время ему все чаще кажется, что идеальным вечером будет наличие тишины, башни астрономии и Чжоу Чанг рядом. Бойтесь желаний своих. Или лучше их формулируйте. Вместо красавицы из Равенкло и блаженного безмолвия Гарри достаются растянутые, язвительные слова и слизеринский принц в придачу. Ну, хоть башня астрономии не подводит. Это случается в один из обыкновенных дней, после утомительной перепалки с Финниганом и отработки у Амбридж. Гарри приваливается спиной к парапету, прижимает к груди ноющую руку и засыпает. Только здесь его не мучают кошмары. Слышать отдельные звуки всегда легче, чем воспринимать всю картину целиком, поэтому будят его не вопли первокурсников, наслаждающихся теплым вечером, и не крики пролетающих мимо сов, а тихие шаги. Гарри открывает глаза, не двигаясь с места и стараясь не привлекать к себе внимания, и безмолвно проклинает непрошеного визитера. К сожалению, беспалочковая невербальная магия все еще недостижимый рубеж, и тонкая фигура не падает на камни в жутких корчах, как и было задумано, а спокойно встает у парапета напротив Гарри. Заходящее солнце неяркое, но бьет прямо в глаза, мешая разглядеть что-либо, кроме тонкого силуэта. Гарри еще не до конца проснулся, да и очки сползли набок, поэтому он долго и бессмысленно скользит взглядом по чужой фигуре. На неожиданном госте нет мантии, рубашка плотно обтягивает тонкую талию, а отсутствие даже намека на грудь позволяет Гарри сделать неутешительный вывод - это не Чжоу и даже не кто-то из старшекурсниц. Последний луч заходящего солнца запутывается в светлых волосах, и к тому времени Гарри уже точно знает, кто нарушил его уединение. Он не собирается встречаться и говорить с Малфоем, прошло то время, когда Гарри пытался поймать слизеринского хорька. Да и сам слизеринец с начала года старается игнорировать гриффиндорскую троицу. В тех пределах, в которых он сам понимает это слово, разумеется. Гарри неподвижно лежит, хотя от неудобной позы давно затекли рука и шея, и тихо ругается себе под нос. Малфой нежеланный гость, Малфой последний, кого Гарри хочет видеть сейчас, и даже с Волан-де-Мортом он встретился бы охотнее - на того хотя бы можно напасть и бессмысленно погибнуть (Гарри не тешит себя надеждами). Малфой же обычный ученик Хогвартса, дуэль с ним вне тренировочного зала - верный способ нарваться на еще одно наказание жабы-Амбридж. Но слизеринец не спешит уходить: давно уже видна Полярная звезда и пять звезд Кассиопеи, руки потихоньку начинают отмерзать - зима на дворе, а ведь Малфой вообще в одной рубашке и тонких хлопковых штанах! Гарри хочет вернуться в теплоту Гриффиндорской башни, залезть под одеяло, окружить себя тишиной, чтобы в очередной раз посмотреть очередной кошмар и выспаться нормально уже утром, на истории магии. Он совершенно не разделяет неожиданную страсть слизеринца к пронизывающему ветру смотровой площадки, но совершенно точно не собирается выдавать свое местоположение - они вдвоем уже минимум два часа, и Малфой ни за что не поверит, что все эти два часа Гарри просто пялился на тонкую фигуру, разворот плеч, птичьи косточки запястья, платиновые волосы под цвет звезд... Эй-эй! Гарри, куда тебя несет? Это определенно те мысли, которые должны возникать в отношении девчонок, но совершенно не то, что Гарри должен думать про слизеринца-мать-его-Малфоя! Гарри неожиданно сильно начинает злиться на самого себя, и тут же, вопреки всем разумным доводам решает, что Мерлин с ним, с Малфоем, чего это Гарри должно беспокоить его душевное спокойствие? Поэтому он снимает с себя полог тишины, с кряхтением, достойным дяди Вернона, встает на затекшие ноги и принимает максимально независимый вид. Он совершенно не учитывает, что Малфой уверен в своей уединенности и погружен в мысли, а потому, когда слизеринец резко дергается, отступает, цепляется за парапет и чуть ли не вываливается наружу, чудом устояв в последний момент, пугается едва ли не больше него. - Поттер, Мордред тебя побери! - почти рычит Малфой, когда проходит первый испуг, и зло вскидывает голову, зажигает люмос. Через мгновение он смотрит уже со смешливым недоумением. Гарри прослеживает направление его взгляда, рассматривает собственную, машинально протянутую в попытке удержать, руку, а потом, вспыхнув, прячет ее в карман, словно уличенную в преступление. Малфой хмыкает. - Что ты делаешь тут, золотой мальчик? - совсем незлобно и даже устало произносит он. Подобный тон мгновенно сбивает боевой настрой. Гарри давится загодя заготовленной фразой и не сразу находится с ответом, чем слизеринский слизень безжалостно пользуется. - Дай догадаюсь! Твои очаровательные друзья выгнали тебя под дождь, где тебе самое место? Или нет, в домишке Уизли не нашлось места, и количество рыжеволосых предателей крови превысило три недоноска на квадратный метр? Гарри недостаточно красноязычен, чтобы мгновенно "срезать" слизеринца, а слова жгут и кусаются, словно рот Малфоя полон яда. Но оскорбление не может остаться не отвеченным, поэтому Гарри мрачно шипит, в лучших традициях парселтанга: - Заткнись, Малфой! И не подкрепляет свои слова силой. Мерлин его знает, почему. Малфой замирает на мгновение - точь в точь испуганный хорек - а потом расслабляется, небрежно опирается локтями о парапет, и усмехается. - Нервишки шалят, Поттер? Золотого мальчика не ценят в львятнике? - Я смотрю ты у серпентария тоже не в чести! - находится Гарри. - Иначе что ты тут делаешь? - Не твое дело! - тут же крысится Малфой. - Проваливай! - Сам проваливай! - чисто из чувства противоречия восклицает Гарри. На самом деле он жутко замерз и с удовольствием бы последовал совету хорька. Но не может же он сдать бастионы без боя! - Я сюда первый пришел! Малфой ухмыляется. Гарри и сам понимает, как глупо и по-детски звучит эта фраза, но он ведь и впрямь пришел сюда первым! - Вот первым и сваливай! - негромко говорит Малфой, явно не намереваясь продолжать перепалку. Он выглядит... устало. Не так, как должен выглядеть человек, отец которого обрел своего хозяина. Гарри ведь не дурак, он прекрасно понимает, кому служит Люциус Малфой. И знает, что в скором времени появится на предплечье слизеринского хорька. Но Малфой определенно не рад открывшимся перспективам: у него тщательно спрятанные круги под глазами и едва заметные ранки на искусанных губах. На краю подсознания мелькает ехидная мысль, и Гарри тут же ее озвучивает: - А что это с тобой, Малфой? Поссорился с папочкой и он теперь не дает тебе денег на новую мантию? - Заткнись, Поттер, - говорит Малфой таким тоном, что Гарри мгновенно вспоминает, что хорошо бы хоть немножко думать, прежде чем говорить. - Просто заткнись и уйди. Гарри на мгновение закусывает губу. Слышать из уст Малфоя просьбу так же странно, как увидеть дракона, гуляющего на поводке, и Гарри пока не готов к таким неожиданностям. - Что-то случилось? - брякает он, опять не успев подумать. - Не твое дело, Поттер! - мгновенно крысится Малфой. - Что, комплекс героя не дает спокойно жить? Обязательно надо лезть во все щели? Ну да, конечно! Чего еще ожидать от слизеринской сволочи! Гарри разворачивается, чтобы уйти, хотя всего год назад ни в жизнь бы не подставил хорьку спину, но застывает. Может Малфой прав, и у Гарри и впрямь синдром героя, но оставить человека в таком состоянии одного он не может. Слизеринец та еще змеюка, не стоит и надеяться, что он сиганет с крыши и облегчит Гарри жизнь, к тому же Гарри не совсем уверен, что Малфоя можно причислить к людям. Но все это - демагогия и пустой треп. На самом деле важны лишь две вещи: слизеринец - враг, то есть не чужой Гарри человек, и ему плохо. Гарри далеко не святой. Но он слишком хорошо знает, каково на вкус одиночество. - Поттер!.. - почти тоскливо тянет Малфой, запрокидывая голову. Гарри впивается взглядом в беззащитно обнаженную шею. - Я слышу, как щелкают шестеренки в твоих мозгах. Не думай, а? Все равно ты на это неспособен. - Кто бы говорил, Малфой, - бормочет Гарри, чтобы не оставлять за слизеринцем последнее слово. - Я никуда не пойду, и не надейся. Малфой пожимает плечами. - Просто держи свой гриффиндорский рот закрытым. Безразличие - это плохо. Это гораздо хуже злости или истерики, это... вообще никуда не годится. Гарри некоторое время топчется на месте и борется с чувством жалости к слизеринцу, но оно с успехом побеждает. Люмос гаснет. Малфой уже не обращает на Гарри внимания, а свет от звезд слишком слаб, чтобы рассмотреть его лицо. Гарри вздыхает, разум и сердце в унисоне орут предупреждения, все внутри Гарри против, но он подходит ближе. Спина Малфоя мгновенно напрягается, как у хищника перед атакой. Он ничего не говорит, а Гарри не привык злословить, поэтому он в полной тишине приваливается к парапету, машинально копируя позу слизеринца, и вскидывает голову к звездам. Впервые Гарри разделяет тишину на двоих. Они стоят так до первых солнечных лучей, а потом расходятся. Гарри слишком ошеломлен, чтобы внятно объяснить встревоженному Рону, где он был, а то, что Малфой, оказывается, тоже человек, со своими проблемами и страхами, так сильно конфликтует с пятью годами взаимных придирок, что голова кажется чумной и распухшей. Но потом на историю магии приходит Малфой и парой язвительно-оскорбительных фраз решает моральный конфликт Гарри. Перебранка привычна и, Мерлин побери, возвращение на круги своя необходимо для восстановления душевного равновесия. Их прерывает появление профессора Бинса. Гарри усаживается за свою парту, зевает от души, едва успев прикрыть рот рукой, машинально косится на Малфоя, чтобы контролировать поток язвительности от слизеринского хорька, и замечает, как тот сцеживает зевок в ладонь. Гарри улыбается так сильно, что профессор Бинс отрывается от разглядывания пустоты перед глазами и делает ему замечание. Гарри ставит перед собой сумку и прячется за ней. Но предательская и совершенно необоснованная улыбка все равно прорывается наружу - до тех пор, пока Рон с силой не наступает ему на ногу и не делает страшные глаза.***
Весь день Гарри не знает куда себя деть и за что схватиться. Он суетливо и небрежно нарезает ингредиенты на зельеварении, чем заслуживает презрительный взгляд Снейпа и десяток отнятых баллов. Гермиона наблюдает за ним с недоумением, пока не отбирает нож и не оттесняет в сторону. - Что с тобой, Гарри? - едва слышно шепчет она, занавешивая лицо волосами. Гарри неловко пожимает плечами. Что он может сказать? Что-то вроде: "хэй, Гермиона, я провел всю ночь на башне астрономии с Малфоем. И знаешь? Ни с кем не молчалось так легко!"? Нет, Гермиона точно скажет миссис Уизли, и Гарри, чего доброго, исключат из Ордена и отправят в больницу Святого Мунго, поправлять душевное здоровье. Гарри не может сдержать смешок, лишает Гриффиндор еще тридцати баллов и, ничуть не расстроившись, спешит на следующий урок. Настроение не портит ни отработка у Амбридж, ни конфликт с двумя девчонками из Рэйвенкло - последнее время Гарри очень остро реагирует на тех, кто не верит в возрождение Волан де Морта, - ни даже Дамблдор, который делает вид, будто Гарри и в помине нет. Гарри чувствует себя полным придурком, но поделать ничего не может. О причинах своего настроения он предпочитает не думать - к чему расстраиваться и убеждаться в собственной глупости? Гарри старательно отгоняет от себя мысли обо всем, что связано с башней астрономии, он даже честно и тщательно готовится ко сну. Но заснуть не удается, и когда луна уже высоко над горизонтом, Гарри срывается с места, мало заботясь о бесшумности своих действий - в последнее время глушить все связанные со своим передвижением звуки получается машинально. Люк, ведущий на смотровую площадку, Гарри толкает с неясным волнением. С чего он вообще взял, что Малфой на крыше? Так. Стоп. Во-первых, ему совершенно не хочется, чтобы слизеринец был там! А во-вторых, на смотровую площадку Гарри пришел потому что... потому что... Потому что Невилл громко храпит, и мешает заснуть! Именно так. Малфой оглядывается на свет Люмоса, прищуривается, оглядывая Гарри с головы до ног, но молчит. Гарри пожимает плечами, словно они приятели и не против встречи, встряхивает палочкой, сбивая с нее огонек заклинания, и приваливается к парапету рядом с Малфоем. Они снова молчат до рассвета.***
Это наваждение. Гарри почти уверен, что кто-то из них сошел с ума: он сам, Малфой, или мир на пару со здравым смыслом. Насчет Малфоя он и не сомневается уже. У слизеринца раздвоение личности, как минимум, и тот слизеринский хорек, который радовался исчезновению Дамблдора и с удовольствием возглавил Инспекционную Дружину, никак не связан с тем Малфоем, который молчит с Гарри почти каждую ночь. Уютно молчит. Давай Гарри, давай, признайся уже себе, что тебе спокойно рядом с Малфоем. Твоим врагом, между прочим, ты еще это помнишь? Как же, слизеринец не даст забыть! Гарри давно бы запутался во всем этом, если бы ситуация не была проста, как манящие чары. Ночью одно, днем - другое, и хватит тебе, Поттер, вздрагивать всякий раз, когда Малфой язвительно проезжается по всем твоим недостаткам. И точно ведь бьет, зараза. Гарри не знает о Малфое ровным счетом ничего: с того, самого первого, раза они не обменялись ни единым словом. Но Гарри знает его, возможно лучше, чем знает Гермиону и Рона. И это пугает. *** "Отряд Дамблдора" - хорошее подспорье, чтобы избавиться от навязчивых, ненужных мыслей, и замечательная возможность осуществить давно обдуманную идею. Гарри искренне хочет научить, помочь выжить, сделать хоть что-то! Но когда вокруг сверкают вспышки заклинаний, единственное, что он может и должен делать, он делает с полной отдачей. Все привыкли, что Гарри Поттер сперва объясняет и показывает, а потом встает в угол и замирает, полностью уходя в себя. Каждый раз - до нового заклинания. Гарри слушает. С каким звуком заклятие срывается с палочки, как летит, невидимое или зримое - неважно. У каждого - свой аккорд. Слушает, как луч встречается с препятствием, как гудением расплескивается магия, когда достигнут нужный эффект. Гарри слушает. И запоминает. Волшебство прекрасно. Магия - музыка мира. Она звучит даже в магловских городах, а Хогвартс полон ею до краев. Иногда Гарри кажется, что он оглохнет от какофонии этих звуков, но потом в безумии проскальзывает симфония, и возможность услышать ее стоит всех сокровищ мира.***
Время тянется размеренно, дни похожи один на другой, и только бессонные ночи, как ни странно, радуют разнообразием. Малфой каждый раз молчит по-разному: умудряется кривить губы в язвительной усмешке, когда Гарри готов взорваться возмущением на весь Хогвартс, или хмурится серьезно и почти внимательно, когда хочется плюнуть на все и спрыгнуть вниз, в минуты свободного полета. А ведь метла все еще у Амбридж. Гарри зол на весь мир: Дамблдор избегает его, Чжоу не замечает его, или замечает, но как-то очень уж не так, квиддич теперь под запретом, жабья морда Амбридж все время перед глазами, Малфой со своей Инспекционной Дружиной вкупе с табличками Филча выматывают все нервы, уроки оклюменции ведет Снейп - и над всем этим нависает огромная фигура возродившегося Волан де Морта. Совсем не удивительно, что в один из дней Гарри не выдерживает. Он пулей вылетает из кабинета Снейпа, профессор даже не кричит ему в спину, сколько баллов Гарри отнял у Грифиндора на этот раз. Что же, его можно понять, не каждый день в мыслях одного непроходимого героя читаешь то, что он думает о посиделках с личным школьным врагом. Гарри и рад бы забыть, но не может. Теперь в редкие минуты отдыха снится не шепот Волан де Морта, а чужая серая радужка, ухмылка на тонких губах, точеный изгиб шеи, тщательно прилизанные волосы и грациозная фигура на фоне звезд. И это чертовски эффективно. Куда лучше, чем оклюменция. Малфой, если приглядеться, не очень красивый: у него высокий лоб и чрезмерно большие глаза, а от ехидно-злобного выражения его лица порой хочется исторгнуть наружу ужин, но... Чертово "но" вечно вылезает, когда не просят. Но Малфой долбанный аристократ, и то, как он двигается, как смотрит, как говорит, как ведет себя, когда не притворяется злобным слизеринским хорьком - все это так... красиво, что остается только замирать в восхищении, надеясь поймать мгновения ускользающего чуда. А потом наступает утро, и единственное чувство, которое Гарри способен испытывать к слизеринскому слизню - это желание пустить ему Аваду прямо в ухмыляющуюся физиономию. Чувство не исчезает до самой ночи, а сейчас только вечер и коридоры Хогвартса полны людей. Поэтому, когда разозленный, взбешенный Гарри со всего маху врезается в кого-то, этот кто-то только из-за большой насмешки судьбы может оказаться Малфоем. Разумеется, так и происходит. - Смотри куда прешь, Поттер! - почти рявкает Малфой. Его поймал за локоть Крэб/Гойл, Мерлин знает, кто есть кто, а вот Гарри повезло меньше. С пола слизеринец выглядит как-то совсем не страшно и очень знакомо, Гарри даже чувствует то тепло, что разливается по телу ночами. - Или очки просто так портят твою троллью морду? Слизеринец - гад и мерзавец, напоминает себе Гарри. Успокойся. Но злость и обида, разочарование и весь ворох проблем сплетаются комком и Гарри лопнет, если продолжит бороться с ними в одиночку. - Ну твою-то рожу, Малфой, не украсить даже очками, - зло выдыхает Гарри и рывком поднимается. - Но не переживай. Вам, прихвостням Волан де Морта, вовсе ни к чему красивая мордашка, ее все равно прикроет маска, не так ли? Хотя о чем это я? Такое ничтожество, как ты, может только носить тапки хозяину в зубах! И без того бледный Малфой белеет еще сильнее, рвано вздыхает, будто Гарри с размаху дал ему под дых, и хватается за палочку. Гарри со злым удовольствием сжимает теплое древко собственной и отработанными до автоматизма чарами Щита отбивает "инсендио". Он не пытается атаковать, он слушает, и, Мерлинова борода, слышит! Громовой раскат "бомбардо" затихает, не унеся с собой и десятой части силы. Вслед за ним исчезает визгливый свист "редукто", ввинчивающийся в уши треск "экспелиармуса". Последним с палочки Малфоя срывается "остолбеней" и Гарри глушит низкий колокольный звон до того, как слово срывается с губ слизеринца. - Мистер Поттер! Мистер Малфой! Что вы здесь устроили? Профессор МакГоннагал, как и всегда, тут как тут, врывается в гущу событий. За ней спешит Снейп, и его лицо не обещает ничего хорошего ни Гарри, ни Малфою. Гарри опускает ненужную палочку и до конца, до тех пор, пока профессор Снейп не хватает за плечо жесткими пальцами, смотрит ошеломленному Малфою прямо в глаза. Он отрабатывает наказание отдельно от слизеринца и больше ни разу не поднимается на башню Астрономии.***
Дуэль с Малфоем приносит уверенность в себе. Гарри с легкостью ступает на каменный пол Отдела Тайн. Он уверен, что защитит и спасет, что Отряд Дамблдора окажется лишь помехой, и ошибается фатально и неотвратимо. Гарри помнит, до сих пор помнит, с каким страшным звуком срывается с палочки Пожирателя Авада Кедавра. Помнит, как она неспешно и оглушающе летит в грудь Полумны, неотвратимая и страшная. Помнит, как он, уже привычно, словно обычный "экспелиармус", пытается убрать ее с дороги. Уходящая в бездну сила темнотой напряжения отзывается перед глазами, навалившийся на уши нечеловеческий вопль почти рвет барабанные перепонки, а когда Гарри все же удается заставить его замолчать, то он почти глохнет от царящего вокруг шума. Непривычного шума. Гарри отвык слышать мир таким, каков он есть. Он машинально глушил для себя все ненужные звуки, и, оказавшись среди криков, летящих, обыкновенных свистов заклинаний, грохота ломающихся стен, теряется. Пугается. Настолько, что позволяет Сириусу умереть. Сила возвращается спустя сутки, тихая и осторожная, слишком слабая, чтобы не слышать даже сочувственных и соболезнующих вздохов друзей. Еще через сутки Гарри удается, наконец, заткнуть окружающий мир. К Дурслям он едет почти в охотку. А у Дурслей, между непрекращающимися кошмарами, в которых лицо Сириуса, удивленное и застывшее, мелькает перед глазами, штудирует учебник по Защите так, будто он Гермиона перед экзаменом. Нельзя надеяться только на то, природа чего даже не ясна. Гарри необычный волшебник, но он живет в обычном мире, где действует Авада, и произносятся пророчества, где маги учат и доводят до автоматизма защитные заклинания, где Пожиратели убивают, а Орден бессилен. Если Гарри хочет хоть чего-то добиться в слишком громком для себя мире, он должен знать его правила. Должен научиться их обходить.