Давай с тобой разделим тишину На ненаписанные нами строфы, На миг до самой горькой катастрофы, На нашу на двоих одну весну. Разделим на предчувствие улыбки, И на звучанье одинокой скрипки, На блюза горькой грусти глубину, На море грез, в котором я тону… (с) Позднякова А.
Гарри совершенно не уверен в себе и своих силах, но он сильнее, чем был когда-либо. Магия шкатулки не забыта, она знанием и надеждой томится в груди, но теперь Гарри знает - если сила уйдет, он не останется беззащитным. Заклятия не отработаны, но это лишь дело времени. Каждое движение палочки доведено до автоматизма, каждый звук заучен назубок. Каждую ночь раз за разом умирающий Сириус напоминает, как катастрофична бывает самоуверенность. - Здравствуй, Гарри, - негромко говорит Дамблдор. Очки-половинки таинственно сверкают, а глаза директора в очередной раз заставляют Гарри осознать всю свою ничтожность. Директор знает много больше, чем хочет показать. - Ты вырос за лето. Привычно ничего не значащие слова Гарри пропускает мимо ушей, и когда Дамблдор протягивает ему руку, задумывается. Дамблдор единственный, кто говорит с ним вполголоса и единственный, от кого не раскалывается на две половины голова. Ну, кроме Малфоя, но о хорьке даже думать не хочется. - Давно вы знаете, профессор? - наобум спрашивает Гарри. Дамблдор молчит, а потом вздыхает, тяжело и очень устало. Не ошибся, почти без удивления констатирует Гарри. Что еще скрывает от него директор? - Давно, Гарри, - вновь вздыхает Дамблдор. - Я надеялся, что ты расскажешь мне сам. - И вы... - Гарри затаивает дыхание, - не против? Дамблдор прячет улыбку в бороду, настойчиво покачивает протянутой рукой, а потом тошнотворный омут аппарации засасывает Гарри с головой и напрочь выбивает все мысли. Дамблдор, как и всегда, поражающе рассеян, а знакомство со Слизнортом затмевает предыдущий разговор, поэтому, когда Гарри оказывается на пороге дома Уизли, чувство такое, будто его обвели вокруг пальца. Но директор, кажется, и вправду не против. Гарри улыбается - впервые за это лето.***
У Уизли весело даже несмотря на нависшую над волшебным миром угрозу. Гарри искренне наслаждается обществом друзей и не заглушает их голоса. На душе легко, от резких и громких голосов не болит голова, а когда Джинни нечаянно роняет на пол любимую вазу миссис Уизли, звук не расходится дальше гостиной. Джинни испугано оглядывается, пока Гарри спешным "репаро" восстанавливает хрусталь, а когда ваза вновь стоит на своем месте, оборачивается на него и улыбается. Тогда Гарри впервые думает, что у Джинни очень красивые глаза. Он окрылен этим знанием, и оставшееся время не сводит с нее глаз и подмечает: изящную фигурку, длинные рыжие волосы, красивое лицо и четкие, грациозные движения. Кажется, Гарри влюблен, но у всего этого такой странный привкус дежа вю, что он медлит. И однажды, когда он уже готов подойти и завести с Джинни какой-нибудь разговор - помимо относящегося к учебе и Волан де Морту, - Гарри, наконец, понимает. Вспоминает. Желудок не выдерживает остроты переживаний, и, сгибаясь над унитазом, сотрясаясь приступами рвоты, Гарри лихорадочно соображает. Он что, был влюблен в Малфоя? В, мать его так, Малфоя!? Желудок снова скручивается тугим комком, Гарри сплевывает желчь, утыкается лбом в предплечье. Этого не может быть, убеждает он себя, это просто невозможно. Но лгать себе не в привычках Гарри, а потому спустя полчаса размышлений и еще нескольких пустых позывов, он, скрепя сердце, признает, что да. Был. Но ведь то, что было, то прошло, не так ли? Сейчас Гарри влюблен в Джинни, не в слизеринского хорька, он вообще его видеть не может! И не хочет! Вот завтра, завтра же Гарри подойдет и признается Джинни во всем. Завтра же. Но когда завтра наступает, Гарри медлит, останавливаемый странным чувством. Он обзывает себя трусом, придумывает тысячи разных причин, но не может пересилить себя. Предать что-то в себе. А потом они идут в Косой переулок, перешучиваясь и вздрагивая от окриков миссис Уизли, а в Переулке заглядывают в магазин мадам Малкин. - Я уже не ребенок, если ты случайно не заметила, мама. Я прекрасно могу сам купить все, что мне нужно, - раздается манерный, растягивающий слова голос, и Гарри будто прошибает током. Он останавливается, хватается за рукав куртки Гермионы. Сердце колотится где-то в глотке, дико страшно, будто впереди его ждет орава дементоров, а в груди детское и глупое желание покачать головой и никуда не идти. - Малфой! - презрительно морщится Рон, и, совершенно нечуткий к душевным порывам своего друга, решительно толкает звякнувшую дверь. Гермиона недоуменно смотрит Гарри в лицо, а потом накрывает его руку своей - тепло и ободряюще. Страх смывает волной, глаза Гермионы добрые и такие понимающие, что Гарри впервые жалеет, что влюбился не в нее. Хотя впору пожалеть, что он вообще способен в кого-то влюбиться. Эй! Джинни! Он влюблен только в Джинни! Они вслед за Роном входят в магазин. Гарри глубоко вздыхает, как перед прыжком в воду, и поднимает голову. Малфой, одетый в темно-зеленую мантию, вертится перед зеркалом, не хуже девчонки, морщит тонкий нос, и Гарри вслед за ним рассматривает отражение. Возникает подспудное желание накинуть мантию-невидимку и скрыть все звуки своего существования, лишь бы не встречаться с Малфоем взглядом. Лишь бы не видеть его больше - никогда. Лишь бы не вспоминать. И главное - не думать. Он все такой же тонкий, будто прозрачный, все такой же изящный, и все такой же красивый. И высокомерный - этого не отнять. Наконец, Малфой замечает их, ловит взгляд Гарри в отражении и вздрагивает. Какое-то мгновение они смотрят друг другу в глаза, и кажется, что сейчас произойдет что-то важное, что-то такое, от чего Гарри затаивает дыхание. Но Малфой морщит аристократичный нос, будто оказался рядом с кучей драконьего навоза, протяжно фыркает, выдает витиеватую фразу, проезжаясь по "вонючке-Поттеру", критикует прекрасно сшитую мантию, и вместе с матерью покидает магазин так поспешно, что не был бы Гарри так зол, рассмеялся бы. Он обзывает себя наивным дураком и полным придурком. Гермиона смотрит встревожено, но отделаться от нее проще, чем от собственных мыслей. Впрочем, близнецы Уизли и процесс вдумчивого мышления несовместимы, а уж магазин, полный чудес, и подавно заставляет Гарри забыться. Ровно до того момента, как Малфой проходит мимо окна. Гарри совершенно без воодушевления следует за ним, подгоняемый перешептыванием друзей, а когда требуется подслушать разговор, делает это машинально, чуть не забыв сделать вид, что ему тоже необходимы Удлинители ушей. Малфой точно, определенно задумал очередную гадость, и Гарри чувствует себя просто обязанным выяснить, какую именно. Ему совершенно не хочется следить за слизеринским хорьком, он пребывает в абсолютном унынии по-поводу открывшихся перспектив, и вообще... Вообще.***
Следить за Малфоем в поезде - глупо. Гарри осознает это в полной мере, но ничего не может с собой поделать. Он должен знать. Разговор странный, но полностью ясно из него лишь одно - Драко Малфой служит Волан де Морту. И служит с радостью. Гарри горько и обидно, во рту неприятный привкус. Он пытается убедить себя, что знал, что это не новость, но это новость, и, Мерлин побери, это так больно, словно сердце вырвали из груди. Гарри хватает ртом воздух, пытаясь успокоиться. Собственная неспособность контролировать эмоции раздражает, хочется взять чемодан, рядом с которым Гарри и лежит, и запустить его прямо в белобрысую голову, хочется кричать, орать, возмущаться, хочется навсегда уничтожить змеиного ублюдка, возомнившего себя Темным Лордом, возомнившего, что он может губить чужие жизни! Гарри так поглощен своей злостью и болью, что не слышит, как срывается с палочки каменный стук "петрификуса тоталуса". Он падает с полки, неподвижный и бессильный. Малфой присаживается рядом, срывает с Гарри мантию. У него искривленное в усмешке лицо, но сквозь искаженные черты Гарри видит усталость и страх. Или думает, что видит. - Так я и думал, - усмехается Малфой. Его взгляд лихорадочно бегает по лицу Гарри, цепляется за черты. Гарри может заставить его замолчать, даже сейчас - может. Но не хочет. - Ничего важного ты все равно не услышал, Поттер. Но раз уж ты мне попался... Он поднимается и с силой бьет Гарри по лицу. Это больно, но гораздо больнее то, что когда слизеринец выходит из вагона, он оборачивается и окидывает Гарри тоскливым взглядом. - Так же лучше для тебя, Поттер, - неслышно бормочет, почти думает Малфой. Но Гарри слышит.***
Кэти Бэлл проклял Малфой, в этом и сомневаться не приходится. Гарри долгое время обдумывает, а потом все же решает рассказать МакГонагалл. А оказывается, что Малфой не делает домашнего задания по трансфигурации, и вообще явно занимается чем-то помимо школьных дел. Гарри достает Рона и Гермиону разговорами на тему "Драко Малфой - Пожиратель Смерти", но они игнорируют его, или переводят тему, лишь Гермиона иногда укоризненно вздыхает. Гарри и сам не знает, зачем раз за разом заводит этот разговор, но отпустить Малфоя он не может даже в мыслях. Что-то происходит, незнание сводит с ума, а Выручай Комната дрожит от звона отрабатываемых заклинаний. Гарри сбрасывает свою злость, выводя палочкой абрисы атакующих чар, и не произносит ни звука. Невербальная магия дается ему проще, много проще, чем сокурсникам. Гарри даже не прикладывает усилий: достаточно ощутить в руке тепло рукоятки палочки и вспомнить, как звучит магия. Звуки сливаются в аккорды, аккорды переходят в музыку, и она танцует непрерывным атакующим гулом - быстрее слов, быстрее мысли. Занятия с Дамблдором не отвлекают от мыслей о Малфое, но теперь Гарри делает хоть что-то приближающее его к победе - довольно гипотетической, надо сказать, - над Волан де Мортом. Крестражи и погоня за Слизнортом, книга Принца Полукровки и отборочные по квиддичу - жизнь Гарри насыщенна, но беззвучна, и он не понимает, как обычные волшебники не сходят с ума. Это происходит после головокружительной, но довольно смешной победы команды Гриффиндора. Гарри рад больше за Рона, чем за команду, а профессор Дамблдор на этот раз не сильно нагружает его размышлениями, поэтому, вопреки обыкновению, Гарри вспоминает то, что хочет спросить каждое занятие. Он мнется и не уходит, пока Дамблдор сам не интересуется, что же такого случилось, что Гарри так переживает? - Профессор... - Гарри сглатывает, но бесстрашно вскидывает голову. - Вы же знаете, что я... ну... Гарри целую минуту пытается сформулировать фразу так, чтобы она прозвучала не глупо, но не справляется, запутавшись в словах и мыслях. - Князь Тишины? - спасает его Дамблдор. Глаза за очками половинками грустные и уставшие, но в них нет страха. Даже сердце директора не начинает биться быстрее. - Да, Гарри. Я знаю. - А вы не могли бы рассказать мне? - Гарри подается вперед. Не то чтобы он надеется узнать что-нибудь новое о себе... Но так хочется услышать хоть одно доброе слово, хоть как-то убедиться, что Дамблдор не считает Гарри ни темным магом, ни чудовищем. Но профессор лишь качает головой. - Нет, Гарри. Я ничего не могу рассказать тебе. Ничего такого, чего ты и сам не смог бы вычитать в запретной секции библиотеки. - Гарри почти смущается, а Дамблдор добродушно усмехается. - Скажу лишь одно. Все существа, владеющие Древней магией, будь то анимаги, или гоблины, или эльфы, вейлы, гномы, драконы, Князья Тишины - все они не принадлежат ни свету, ни мраку. Им дано счастье самим определять свой путь и своими решениями прокладывать себе дорогу. Гарри не может ни ответить, ни даже просто поблагодарить, но слова Дамблдора смывают гнет с его души.***
Близится рождество. Гарри несколько раз подряд снится Дамблдор - он сидит в своем кресле, одетый в уморительные розовые штаны и длинную шляпу со слониками, попивает чай с лимонными дольками и с набитым ртом напоминает Гарри о Слизнорте. Настоящий Дамблдор не разговаривает не прожевав и, разумеется, не носит странные штаны и шляпу, но в остальном совпадает с Дамблдором-из-сна. Гарри не представляет, что ему делать с упрямым профессором зельеварения, а просить помощи не у кого - Рон слишком занят квиддичем и Лавандой Браун, Гермиона занята учебой и тем, что Рон занят Лавандой Браун, даже Джинни все свободное время проводит с Дином, стараясь избегать Гарри. На Званом ужине профессора Слизнорта скучно до безобразия. Гарри спустя несколько минут понимает, что сегодня не удастся ничего выяснить и теряет интерес, а Полумна, как всегда, витает в облаках и ловит за хвосты мозгошмыгов, и не спешит скрашивать время разговором. Гарри отходит в угол, прячется в полной тишине и забавляет себя тем, что звуковыми волнами, неслышимыми для людей, изменяет форму пунша в бокале. Дрожащие лошади или птицы похожи на порождение обыкновенной магии, но вода так завораживающе красива сама по себе, что Гарри не сразу обращает внимание на поднявшуюся суету. Его внимание привлекает тонкий запах кошатины, который вечным шлейфом тянется за школьным завхозом. Гарри поднимает голову, машинально разбивая завесу безмолвия вокруг себя, и натыкается взглядом на слизеринского хорька. Он давно не встречает Малфоя ни в коридорах, ни даже на занятиях. Да что там, он последнюю неделю даже не вспоминает о слизеринце - слишком много времени отнимают занятия у Дамблдора и дрязги Гермионы с Роном. Но, на самом деле, Малфой притаился в глубине сознания, на самой дальней полке, он сидит там, скрестив длинные стройные ноги, и ухмыляется, кривит тонкое аристократичное лицо, зудит настойчивой мухой у самого края зрения. И тот Малфой, подспудно вызывающий раздражение и тихую горечь, совсем не похож на этого - осунувшегося, бледного. Больного? Вечно прилизанный и с иголочки одетый, сейчас слизеринец напоминает лишь жалкую копию самого себя. Гарри с силой закусывает губу. Что-то должно быть постоянным в этом мире, должна быть какая-то константа. Вычурность Малфоя - чем плоха такая точка опоры? Неожиданно остро и ярко вспыхивает в памяти первая встреча на башне Астрономии. Тогда слизеринец тоже выглядел плохо, но сейчас это не просто "плохо", сейчас это ужасно. Сейчас Малфой выглядит так, словно тот стержень, который поддерживал его раньше, лопнул, как стальной прут под "бомбардо", словно не осталось у него никакой опоры, а твердь под ногами лишь эфемерная пыль, неспособная удержать от падения в бездну. Малфой падает туда, где для Гарри нет дорог и путей. И нет руки, за которую он может ухватиться.***
Когда торопишься сделать что-то важное для себя, машинально убираешь с пути все проблемы, которые могут помешать. Поглощенный охотой на Малфоя, Гарри и сам не до конца понимает, почему так долго мучился с выполнением задания Дамблдора. Расспросить Слизнорта проще простого - конечно, немалую часть "простого" составляет зелье Удачи, но все же, - а вот поймать ускользающего хорька гораздо труднее. Ситуация до боли напоминает давнишнюю, когда самым важным было разведать, что же знает слизеринец про Князей Тишины, а Гарри предавался поискам с азартом и предвкушением. Теперь все гораздо сложнее, они выросли, и кажутся глупыми детские страхи, а попытки найти Малфоя так густо замешаны на тревоге, злости и горечи, что азарт смывает на нет. Когда Гарри, наконец, посещает умная мысль, он останавливается посреди коридора и дает себе мысленную затрещину. А потом еще одну, уже подкрепленную магией. Затылок ноет, но это помогает сосредоточиться. Гарри почти не применял свою силу со смерти Сириуса, и сейчас она раскручивается внутри, как свернувшаяся в кольца змея. Пробуждается неспешно, но неотвратимо, и в какой-то момент Гарри захлебывается осознанием - все это время она росла внутри, неотделимая от его сути, покорная воле. Готовая - на все. Ради него. Когда весь Хогвартс затихает, перепуганные ученики и профессора выглядывают в коридоры и почти предаются панике, неслышимая музыка магии впервые обретает слова. Гарри улыбается, как безумный, вслушиваясь в древний ритм, и кажется, что он вот-вот растворится в гармонии неслышимых звуков, но тут в симфонию врывается посторонний аккорд. Это всхлип, горький и отчаянный. От него мороз по коже, а голос - такой знакомый, что мгновенно темнеет перед глазами. Гарри даже подумать не успевает: его швыряет вперед, словно шарик на ниточке, и пока он бежит сквозь Хогвартс, который вновь обретает свои голоса, сердце колотится, как запертая в клетке птица, а в голове мелькают глупые мысли про синдром Героя и язвительный голос слизеринского хорька. Гарри совершенно беззвучно распахивает дверь туалета, тяжело и неслышно дышит. Взгляд впивается в содрогающуюся фигуру перед раковиной. Гарри выхватывает детали, не видя картины целиком: в беспорядке разметавшиеся волосы, красные пятна на некогда безупречно-белом лице, дрожь рук, катящиеся по щекам бисеринки слез, как драгоценность скатывающиеся в грязную раковину. Но все неважно - ничего не важно, кроме звуков. Тихие, выворачивающие душу всхлипы - разве может Малфой - аристократ Малфой! - плакать так громко, навзрыд, разве может так часто колотиться ледяное сердце, разве... - Никто мне не поможет, - горько шепчет Малфой, содрогаясь всем телом. Отвечает - кому? - Я не могу этого сделать... не могу... не получается... А если не сделаю, то он убьет меня. Гарри судорожно вздыхает, задерживает дыхание до боли в груди, и все равно не выдерживает. Он шагает вперед и протягивает руку. Собственное сердце не заглушить никакой силой, но даже оно не способно выдрать из ушей захлебывающиеся всхлипы. Это красиво - смуглые пальцы на тонком, белом запястье, на птичьих косточках. Гарри сжимает руку сильнее, машинально скользит большим пальцем по нежной коже, заворожено наблюдая за своими движениями. Раздается полузадушенный хрип. Гарри с трудом отрывает взгляд от соединенных рук и поднимает голову. Малфой все еще беззвучно плачет, катятся по щекам бесцветные слезы, а в глазах столько усталости, боли, отчаяния, что Гарри безотчетно хочется порвать в клочья всю ту часть мира, которая заставляет Малфоя плакать. Но слизеринец смотрит на него безразлично, безучастно, с бездной пустоты за невзрачной радужкой зрачков. И не говорит. Ничего. Он не верит в Гарри. Даже представить не может, что Гарри победит Волан де Морта - Гарри и сам-то верит в это с большим трудом, чего ожидать от слизеринца? Он не надеется, он смирился и запутался, заковал себя в паутину страха и обязательств, и некому вытащить его из этого болота. А Гарри не может протянуть свою руку: он Малфою уже даже не враг, он - никто, пустое место за гриффиндорским столом, и уж точно глупо кидаться словами про Пророчество, которое вовсе не руководство к действию, а скорее сборник вопросов без ответов. Гарри хочет сказать что-нибудь ободряющее. Хочется быть кем-то, кроме пустого места. Врагом, недругом, кем угодно, лишь бы Малфой не смотрел на него так пусто и безразлично. Сказать хоть что-нибудь! Но он гораздо лучше умеет молчать, чем говорить, гораздо больше доверяет тишине, чем словам. А поэтому он просто сильнее обхватывает руку замершего слизеринца пальцами и окружает их тишиной - одной на двоих. Исчезает непрекращающийся гул Хогвартса, а глаза Малфоя - огромные и удивленные, - полны горьких слез. Гарри с неохотой разжимает пальцы, отступает на шаг и садится прямо на грязный пол школьного туалета на восьмом этаже, машинально повторяя давно оставленную на башне астрономии позу. Они снова молчат вдвоем.***
- Почему, Поттер? - негромко произносит выплакавшийся и опустошенный Малфой. Гарри вздрагивает - и от неожиданности и от хриплого голоса. Они молчат уже час, или полтора, и уж никак Гарри не ожидал, что слизеринец изменит общей привычке. - Почему - что? - Почему ты не остановишь это? - Малфой говорит, уткнувшись лицом в колени, глухо и неразборчиво, но Гарри уже не хочет продолжать этот разговор. - Ты же чертов Князь Тишины!.. Думаешь, я не знаю? Думаешь, я не читал? Да я перерыл всю библиотеку в Малфой-мэноре, а она больше, чем домишко твоих друзей Уизли! Гарри кривится, убеждает себя, что Малфой - такой, он не может без оскорблений, но все равно злится. - Так почему, Поттер!? - вскрикивает слизеринец, вскидывая голову и впиваясь в Гарри обвиняющим взглядом. У него лихорадочно блестят глаза, и, кажется, это называется истерика. - Ты, Мордред побери, можешь уничтожить всю армию Темного Лорда только бровью пошевелив... Малфой осекается, а Гарри настораживается. Армию? Но слизеринец смотрит так затравленно, что просящийся на язык вопрос застревает в глотке. Гарри вздыхает и полуприкрывает глаза, прячась от чужого непрошенного, неуютного внимания. Чужой взгляд рывками скользит по коже, предательские мурашки волнами прокатываются вслед за ним. - Я не знаю, что ты там читал, Малфой, но ничего такого я не могу, - почти честно признается он. - Я вообще ничего не могу, - пробивает его на откровенность прежде, чем включаются мозги, - ничего. Я бессилен. - И на тебя вся надежда, Золотой Мальчик? - горько спрашивает Малфой, утыкаясь лбом в скрещенные на коленях руки. - Ты даже с собой разобраться не способен, не то что с Темным Лордом! Его спина опять начинает вздрагивать, содрогаются обтянутые мантией плечи, а Гарри изумленно хватает ртом воздух, и не знает, что сказать. - Надежда? - едва слышно сипит он. Голос впервые отказывает, но сама мысль о том, что Малфой может быть совсем не рад служению Волан де Морту, может надеяться на Гарри, может хотеть, чтобы Гарри победил, выбивает почву из-под ног. - Я могу помочь тебе, Малфой, - справившись с удивлением, твердо говорит Гарри. Слизеринец презрительно и обидно хмыкает, и Гарри запальчиво восклицает: - Я могу! Только скажи мне! - Тебе? - Малфой поднимает голову, смотрит насмешливо и недоверчиво, с ноткой пренебрежения, словно перед ним сидит Невилл Долгопупс и предлагает помощь в зельеварении. - С чего бы мне доверять тебе? Гарри не может так сразу найти ответ - какой ответ, если даже вопрос сформулирован неверно? - а в глазах Малфоя будто тухнет что-то, какой-то внутренний свет, и он отворачивается, а затем медленно поднимается, отряхивает мантию судорожными движениями немного дрожащих рук и уходит, не оглянувшись. Его плечи едва заметно вздрагивают, когда гул Хогвартса врывается в уши. Гарри чувствует себя трусом.***
Разумеется, когда Гарри в приступе ярости направленной на слизеринца разносит заклятием "сектусемпра" статую в школьном коридоре, его застукивает ни кто иной, как Снейп. Гарри перебирает записи в архиве: лишенный квиддича, разозленный и встревоженный. Он костерит себя последними словами - неужели так трудно признаться самому себе в том, что чувства к Малфою далеки от привычной ненависти? Давай, Гарри, давай! Ты же уже принял тот факт, что безумие на пятом курсе было ничем иным, как влюбленностью, так что мешает тебе признать, что безумие не закончилось, а лишь поутихло на время? Болван, дурак и трус, такой трус! Но Малфою не нужна поддержка Поттера, не нужна дружба Поттера, и вообще, Поттер, не пойти бы тебе к Мерлиновой бабушке, на пирожки, и оставить слизеринского принца в покое? Гарри выходит от Снейпа и торопится в гостиную Гриффиндора, пугает своим видом что-то празднующих первокурсников, и провожает пролетающую мимо заколдованную муху таким взглядом, что она исчезает, не успев долететь до конца коридора. Гарри в бешенстве, преисполнен злобы к слизеринскому хорьку и абсурдно хочет ему отомстить, хотя и сам не понимает, за что именно. Ему обидно, жутко обидно, почти больно, и такое чувство, будто сердце бьется вне груди, втоптанное в разбитое стекло. А Джинни красивая, и солнечная, и простая, без закидонов слизеринца, и глаза у нее спокойного, ярко-карего цвета - ни намека на тревожную серую глубину. Джинни умница. И Гарри любит ее. Любит.***
Гарри понимает, какой он на самом деле мудак, в начале июня, когда Джинни полностью поглощена подготовкой к СОВ, а сам он день за днем просиживает на подоконнике собственной спальни. Эйфория и неповторимое чувство легкости, которые возникают рядом с Джинни, покидают его так же стремительно, как и появляются, стоит только стройной фигурке скрыться с глаз, а непонятная вина и стыд грызут не хуже стаи корнуэльских пикси. Гарри не может избавиться от чувства, что он обманывает Джинни, милую-милую Джинни, тонкую, как ивовая веточка, и такую же сильную, как древесные корни. А когда в небольшой пустынной зале третьего этажа Гарри неожиданно хватают за руку, он уже по пустившемуся вскачь сердцу понимает, что не может больше врать ей. И самому себе - тоже не может. Малфой кусает тонкие губы, сжимает руку Гарри нервными пальцами, смотрит исподлобья, как загнанный в угол зверь, и молчит. Но его поза, каждая черточка в глазах, каждая морщинка в уголках искривленного рта - все это так отчаянно и громко кричит "Помоги мне!", что Гарри не может не услышать. Он безмолвно следует за Малфоем, а тот ведет его такими дебрями, что впору пожурить себя за полное незнание собственной школы. Они останавливаются перед Выручай Комнатой, дверь распахивается в знакомый Гарри зал - именно там он спрятал книгу Принца. Малфой идет уверенно, но спина у Гарри перед глазами прямая и напряженная, будто слизеринца ведут на допрос с веритасерумом. А ведь ему и впрямь есть, что скрывать. Они останавливаются напротив шкафа, достаточно большого, чтобы без труда вместить взрослого мужчину - просто идеальная мебель в спальню неверной жене, - и Малфой оборачивается. Разжимает пальцы; Гарри с удивлением понимает, что все это время они шли, взявшись за руки. Малфой набирает в грудь воздуха и произносит на одном дыхании, ничуть не жалея хрупкие нервы Мальчика-который-выжил-но-во-всем-запутался: - Это Исчезательный шкаф. Я починил его, и вскоре через него в Хогвартс проникнут Пожиратели смерти. А еще я должен убить директора, иначе Темный Лорд убьет меня, - к концу фразы у Малфоя совершенно дикие глаза, но голос уверенный, привычно тянущий гласные. - Ты говорил, что можешь помочь мне, Поттер? Ну что же, приступай, я посмотрю, как у тебя выйдет!