Осколки

Аркенстон прекрасен — ослепительно белый, идеально ровный, мерцающий бледным звездным светом в отблесках пламени. Ради этого камня Торин готов на все. Бильбо сжимает его в ладонях и прикрывает глаза. Как же он устал. Он выдыхает. Ему страшно. Бильбо вспоминает время, самое начало их путешествия, когда он боялся Торина — боялся иррационально, на уровне инстинктов, когда от одного взгляда синих глаз сердце падало куда-то вниз. Сейчас все намного хуже. Синева мутная, в ней отблески драконьего пламени. Торин безумен, одержим, болен, и Бильбо не знает, что с этим делать. Помочь здесь не сможет никто. И от осознания этого страх холодным ручейком течет вдоль позвоночника. Хоббит вновь смотрит на Аркенстон. В его руках Сердце Горы, но он не чувствует ничего, кроме усталости. Бильбо мог бы гордиться тем, что Торин до сих пор не догадался, где Аркенстон. Он мог бы гордиться тем, что смог выкрасть его в тот момент, когда нужно было думать только о спасении своей жизни. Он мог бы гордиться тем, что не попал под подозрения безумного короля. Но никакой гордости Бильбо не испытывает. Он чувствует себя предателем, и от этого на душе гадко, тоскливо, больно. Он не хочет предавать Торина. Предавать того, за кем последовал, за кем прошел полмира, того, кто всегда верил ему и того, кто его любил. Бильбо готов признать, что скучает по тому прежнему Торину, который остался там, в Озерном городе, в разворошенной постели, сонный, улыбающийся и ластящийся, словно огромный кот. Такой родной, такой свой. Бильбо смотрит на Аркенстон, зная, что этот камень разрушит все, что между ними было. Этот камень — проклятье не только рода Дурина. Этот камень — проклятье Бильбо Бэггинса. Хоббит фыркает, а сердце его сжимается в предчувствии нехорошего. До полуночи есть еще пара часов. Всего пара часов. Он прячет Аркенстон обратно за пазуху и откидывается на холодную стену. У него есть еще немного времени. »… после ссоры с Гендальфом Торин натянут, словно тетива. Он огрызается на Двалина, язвительно отмечает то, что Бильбо постоянно зевает, фыркает на попытку Балина объяснить, что Гендальф, в общем-то, прав, прикрикивает на Кили, когда тот громко смеется. Торин слишком горд, он не переносит, когда кто-то указывает ему на неправоту, потому, что в его упрямой голове никак не укладывает то, что он может быть не прав. Бильбо кажется это глупым, поэтому он просто не обращает внимания на придирки Торина. Но про себя он всегда посмеивается над тем, как просто уязвить самого Короля-под-Горой…» «… у Торина густые, тяжелые волосы, которые так приятно пропускать сквозь пальцы. Он опускается на траву, спиной к Бильбо, скрещивает ноги и, не оборачиваясь, неуверенно спрашивает: — Ты не поможешь мне разобраться с ними? Его плечи напрягаются от молчания Бильбо, но он вздрагивает и расслабляется, как только хоббит пальцами касается спутанной гривы волос. Торин через плечо протягивает Бильбо гребень, и тот берет его, соприкасаясь на мгновение пальцами с пальцами гнома, а после принимается за расчесывание. Хоббит теряет счет времени, потому что под его пальцами жесткий бархат, который от неловких, слишком осторожных движений становится шелком. Бильбо заплетает несколько тонких косиц, закалывает их на концах бусинами. Он словно завороженный смотрит на то, как редкие седые пряди перевивают черных змей-кос, наслаждается их гладкостью, касаясь самыми кончиками пальцев. Торин проводит по своим волосам ладонью, словно на пробу, а потом оборачивается, и его глаза такие ясные, в них слишком много тепла, слишком много нежности. Он говорит: — Спасибо, — и прикасается к щеке Бильбо жесткой мозолистой ладонью…» «… Смех Торина такой глубокий, гортанный, но редкий, потому и такой желанный. Он смеется громко, согнувшись, упираясь ладонями в колени, и Бильбо просто смотрит на него, впитывая в себя образ смеющегося Торина, запоминая, потому, что не знает, когда в следующий раз ему удастся услышать этот смех…» «… — Я хочу тебя поцеловать, — говорит Торин, и, кажется, краснеет. Бильбо не уверен, что ему это не кажется, но во взгляде гнома неуверенность, и скулы приобретают розоватый оттенок. Это… мило. Определение «мило» мало подходит Торину, да и вряд ли сам Торин оценил бы его, но ничего другого подобрать Бильбо не может. Он издает смешок, и взгляд гнома становится удивленным и немного уязвленным. — Что? — возмущенно спрашивает он. Бильбо быстро берет себя в руки. — Ничего. — Отвечает он и обнимает Торина за шею. И гном целует его…» «… Торин — отличный предводитель, и Бильбо не сомневается в том, что он будет отличным королем. Он может быть горделивым, высокомерным, насмешливым, безжалостным, смущающимся наедине с ним — простым хоббитом, но он всегда остается внимательным и заботливым по отношению к каждому члену отряда. Он постоянно наблюдает за тем, все ли на месте, когда отряд останавливается на привал; в стычках с орками и гоблинами он успевает следить за тем, не нужна ли кому помощь, готовый оказать ее. Он отлично умеет обрабатывать и перевязывать раны, никогда не поставит в дозор самого уставшего. У Торина много недостатков, но достоинств, несомненно, больше. Он — не каменное изваяние, какими представляются Бильбо другие короли, он живой, он настоящий…» «… Бильбо нравится рисовать Торина, даже тогда, когда тот при этом откровенно рассматривает его. При свете свечей черты лица Торина приобретают загадочную, мрачноватую мягкость, он кажется моложе, но более уставшим. Все это отражается на бумаге, ложится на нее уверенными штрихами, и в итоге даже сам Бильбо удивлен результатом. Торин на бумаге получается еще красивее, чем есть на самом деле, и рисунок завораживает. — Дай мне, — просит Торин, откидываясь на подушки, и скидывая тяжелые сапоги. Бильбо протягивает ему листок и отводит взгляд. Торин долго всматривается в свое отражение на бумаге, а потом выдыхает: — Так вот каким ты меня видишь… Бильбо не знает, что означают его слова, он стоит возле постели и смотрит куда угодно, только не на Торина. Тот мягко берет его за запястье и тянет на себя, откладывая рисунок в сторону. Бильбо прижимается к нему, устроив ладони на его теплой, широкой груди, и прикрывает глаза. Гном осторожно убирает отросшую челку хоббита за ухо и прижимается лбом к его лбу…» Бильбо открывает глаза. Эти воспоминания — все, что у него останется после того, что он сделает. Он прижимает руку к груди, там, где спрятан Аркенстон, и судорожно вдыхает тяжелый, спертый воздух. Он не думал, что будет не готов так все закончить. Он не хотел ничего начинать, но уже слишком поздно. Он прикипел к Торину, привык к нему, привязался… И воспоминания об его улыбке и его ясных, незамутненных болезнью и сумасшествием синих глазах отзываются в груди болью. Это невыносимо. И это нужно заканчивать. Бильбо яростно трет рукавом лицо и идет к стене. Веревка у него за пазухой, там же, где и Аркенстон, и он уже знает, что не повернет назад. Он сделает то, что должен. Но перед тем как уйти, он находит Торина, в кои-то веки забывшегося поверхностным, тревожным сном, касается его спутанных волос ладонью, стараясь не обращать внимания на то, как щемит сердце, очерчивает кончиками пальцев скулу, абрис челюсти, нос, а потом склоняется, прижимается губами к прохладному лбу и шепчет: — Прости меня. Но Торин не простит. Бильбо это знает. Он уходит в ночь, не позволив себе обернуться. И Сердце Горы у него за пазухой становится тяжелее.