Зато не скучно!

Едва переставляя ноги и считая про себя шаги, чтобы хоть как-то активизировать то и дело отключающийся мозг, Марк неверной походкой, пошатываясь и едва не падая, плёлся по коридору к себе в подземелья. Ночка выдалась та ещё — он до сих пор не до конца протрезвел. Голова гудела, тело ныло, требуя отдыха, а сознание обволакивал плотный, вязкий туман, заглушая все мысли, кроме одной: спать. Немедленно. Прямо сейчас. За окном занимался рассвет, весь замок был погружен в сонную дрёму — нормальные люди, как и положено, находились в своих постелях, это только они с Оливером два таких неугомонных идиота. Марк расслабленно улыбнулся. Несмотря на дикую усталость, он пребывал в блаженной эйфории, вспоминая всё, что они вытворяли на протяжении практически целой ночи. Лишь один минус — времени поспать оставалось совсем мало, через пару часов уже подъём и нужно будет идти на занятия, но чёрт возьми! Это того стоило, однозначно! Если бы ему представилась возможность отмотать время назад и всё повторить, он бы не раздумывая согласился. К тому же у него где-то в тумбочке, кажется, завалялось Антипохмельное. Вроде бы. Но даже если и нет — похрен, он ни о чём не жалеет. Неожиданно закружилась голова, и Марк, завернув в последний коридор, притормозил, покачнувшись и упираясь руками в стену. И в тот же момент к нему скользнула тень в капюшоне. Короткий взмах рукой, тихий шёпот, произносящий заклинание... и Марк в ту же секунду рухнул бы на холодный каменный пол, но реакция, тренированная долгими годами игры в квиддич, хоть и заторможенная алкоголем, дала о себе знать: Марк машинально дёрнулся, отклоняясь в сторону, так, что заклятие задело лишь по касательной. Сознание он не потерял, однако тело, посчитав свою задачу выполненной, дальше функционировать отказалось, и на ногах Марк всё равно не удержался, тяжело бухнувшись на колени и бессмысленно цепляясь руками за скользкие, покрытые влагой подземелья камни в попытке удержаться. — Что за... — начал он, но продолжить ему не дали: дальше последовал сильный удар по голове сзади, и он, не успев ничего сообразить, отключился. * * * Стеная, словно Кентервильское привидение знаменитого Оскара Уайльда (одного из немногих писателей-магов, чьи произведения были широко известны не только в магической, но и в маггловской среде), Оливер кое-как дотащился до своей гриффиндорской башни. Этой ночью они с Марком пошли в полный разнос — почти всю ночь пили и трахались, и это был какой-то фантастический улёт! Правда, существовала и обратная сторона — за любое удовольствие всегда нужно платить, и для Оливера, похоже, час расплаты настал прямо сейчас: голова раскалывалась, во рту будто гиппогриф нагадил, а поганая тошнота его сейчас вконец доконает. Что за дрянным пойлом Пьюси своих однокурсников угощает? Усилием воли стараясь унять ужасное головокружение и желая сейчас только одного — как можно скорее оказаться в горизонтальном положении, Оливер из последних сил дополз до вожделенного портрета и разбудил Полную Даму. Та, возмущённая до глубины души (если, конечно, у портретов есть душа) тем, что её потревожили, и особенно тем, что нарушителем её спокойствия оказался вдруг именно Оливер Вуд, подняла крик, ни в какую не желая пропускать его в гостиную. — Такой приличный и образцовый студент! — негодующе восклицала она. — И не соблюдаешь правила! Ходил где-то всю ночь, а сейчас стоишь тут в совершенно непристойном виде! Ты что, — она прищурилась, внимательно оглядывая растрёпанные волосы, круги под глазами, мертвенную бледность на лице и общий расхристанный вид своей несчастной жертвы, — пьяный?! Как ты мог, я была о тебе гораздо лучшего мнения! Оливер в ответ на гневную тираду беззастенчиво соврал, что он ни капельки не пьяный, просто ему стало немного нехорошо, может быть съел что-то не то за ужином. И мысленно поблагодарил всех богов, что портреты не могут чувствовать запах, иначе вся его легенда совершенно точно не выдержала бы никакой критики из-за чудовищного алкогольного амбре, исходящего от него. Опустив повинную голову, Оливер клятвенно заверил, что такого больше не повторится, и кое-как уломал портрет открыть проход. И на этом его силы кончились. С ужасом подумав, что ему сейчас предстоит подниматься по лестнице вверх, в свою спальню, он вздохнул и, посомневавшись всего секунду, махнул рукой на это безнадёжное дело. Доковылял на ватных ногах до дивана в общей гостиной и рухнул ничком, мгновенно проваливаясь в сон. Да, наверняка его завтра обнаружат сокурсники, и тогда не избежать ему их подколок на целую неделю, а то и больше, но на данный момент ему всё это было глубоко до фонаря. Утром... всё утром. Ему показалось, что он закрыл глаза всего на минутку (а может, так и было?), и сразу же почувствовал, как его кто-то трясёт за плечо. Мучительно застонав, Оливер попытался скинуть назойливую руку, мешающую ему спать и причиняющую такие страдания, и отвернуться к стене, но его затормошили ещё сильнее. — Оливер, — раздался громкий шёпот. — Ол. Вставай! * * * Марк очнулся в какой-то комнате, скорее всего неподалёку от того места, где его оглушили. Сидел, привалившись к стене, и даже не был ни связан, ни обездвижен. Вообще ничего. Он потряс головой и машинально зашарил по карманам, отыскивая палочку. — Очухался, ублюдок? — раздался презрительный голос, и Марк поднял голову. Перед ним стоял, выставив палочку, Грэхем Монтегю собственной персоной и сверлил его ненавидящим взглядом. — Не ищи свою палочку, она у меня, — он вытащил её из внутреннего кармана мантии, демонстрируя, и тут же спрятал обратно. Помолчал и продолжил: — За тобой должок, Флинт. — Что ж с меня сегодня все кому не лень долги трясут, — невнятно пробормотал тот, откидываясь затылком на стену, и поморщился от боли — крепко же его этот урод по темечку приложил. Конечно, не будь он столь пьян, хрен бы тот застал его врасплох, а так — попался как наивный первогодка. Марк знал, что у Монтегю к нему большие претензии. Как знал и то, что его однокурсник обладает склочным, мелочным и очень злопамятным характером: небось, вынашивал планы мести ещё с того инцидента, когда Марк при всех так сексапильно приодел его в платье. По правде говоря, тот случай для Монтегю вообще стал поворотным: тот и раньше-то — даже среди слизеринцев! — из-за своего подлющего характера вкупе с трусостью авторитетом не пользовался, а после идиотского недоразумения с платьем и вовсе стал на факультете кем-то вроде отверженного. Негласно, конечно. Припомнив, во что обернулась для Монтегю его тогдашняя забава, Марк сразу сообразил, что дело плохо. Очень плохо. Да что там — хуёво, откровенно говоря. От открывающихся чудных перспектив у Марка весь хмель моментально выветрился из головы. * * * О своём сокурснике Грэхеме Монтегю за почти восемь лет обучения на одном факультете плюс проживания в общей спальне у Марка сложилось достаточно однозначное представление. Имея довольно самолюбивую и амбициозную натуру, тот всегда мечтал стать кем-то значимым, кого бы все пусть не любили, но почитали и боялись. Или хотя бы уважали. Но не было в нём подходящих для такого лидерских качеств, не было той особой харизмы. И он тихо ненавидел всех и вся, завидуя своим более успешным и непосредственным сверстникам. Те, разумеется, его отношение к себе прекрасно чувствовали, поэтому, как Монтегю ни старался, завоевать уважение у однокурсников или хотя бы стать «своим среди своих» у него упорно не получалось. Исключение составлял лишь один человек — Эдриан Пьюси, да и то лишь потому, что их семьи дружили испокон веков и Грэхем с Эдрианом знали друг друга чуть ли не с пелёнок. Не помогало Монтегю даже то, что он довольно неплохо учился и вполне прилично играл в квиддичной сборной — всё равно почти все на Слизерине, не говоря уже о других факультетах, либо старались избегать его, упорно игнорируя, либо тихо презирали, внешне не показывая вида. Особо в факультетские проблемы и дела Марк в последнее время не вникал — за несколько месяцев сумасшествия под названием «Мой парень — Оливер Вуд» он совсем с катушек слетел и от мира оторвался. И, как теперь выяснилось, очень-очень зря. Но показывать этого было нельзя; попросту опасно: только попробуй обнаружить малейшую неуверенность, сомнение или хоть тень страха — всё, считай, пропал. — Монтегю, — пренебрежительно сказал Марк, с трудом поднимаясь на ноги. — Ты ничего не перепутал? Решил поиграть во взрослые игры? — Пидор! — со злостью выплюнул он. — Ну, как тебе под Вуда ложиться — очень нравится? — Не твоего ума дело, — сузив глаза, отрезал Марк. — Ты кем себя возомнил, сучий потрох? Без сопливых разберусь, что мне нравится, а что нет, так что усохни. — Я... Я всем про тебя расскажу! — И что? — тот преувеличенно недоумённо пожал плечами. — Что конкретно ты расскажешь? Что мы с Вудом трахаемся? Охуительная новость, просто, блядь, сенсация! — заметил с сарказмом. — А то никто не в курсе. Тот расплылся в мерзкой усмешке и многозначительно протянул: — Но не все-е, Флинт, знают, что не ты Вуда, а Вуд — тебя. Марк при этих словах непроизвольно вздрогнул, что не ускользнуло от внимания Монтегю. Тот довольно оскалился: — А я расскажу. И про пари ваше, и про всё. — Он гнусно хихикнул, нервно и как-то суетливо кивая, но вдруг резко оборвал смех. Лицо перекосило в жуткой гримасе, и Монтегю затрясся, словно в горячке. — Как же я тебя ненавиж-жу, — зашипел обозлённо, — ты бы только знал, сволочь. Ходишь по школе, король, блядь, некоронованный. Марк удивлённо посмотрел на него — что за хрень несёт этот полоумный? Совсем спятил. Всё происходящее вдруг показалось каким-то бредом, нелепым сном, от которого почему-то никак не получается очнуться. Монтегю между тем взахлёб продолжал: — Вообразил себя чуть ли не Мерлином, а кто ты такой-то? Кто? Посмотрите на него — крутой, гроза факультета. Наконец-то ты мне попался. Пора тебя спустить с небес на землю и просветить народ, что ты из себя на самом деле представляешь. — И схлопочешь пиздюлей, — удовлетворённо кивнул Марк, не ведясь на провокацию. — И из команды вылетишь. А ещё я сделаю так, что ты окончательно станешь изгоем. Бойкот, малыш: будешь дерьмо за всеми разгребать, молиться и дни считать, чтобы поскорее свалить из этой «сказки» в большой мир, — красочно расписал он открывающиеся перспективы. Затем мысленно прикинул, хватит ли его авторитета, чтобы сохранить уважение среди сокурсников, если Монтегю выполнит угрозу, и нарочито надменно выгнул бровь. — Да и кто тебе поверит? Доказательств-то нету, верно? — проницательно заметил он, сверкнув ответной высококачественной слизеринской ухмылкой. И добавил, гадливо поморщившись: — Не пытайся меня шантажировать, Монтегю. Похуй мне, кому ты там что расскажешь — на крючок ты меня не подцепишь. Против меня идти — у тебя кишка тонка. — Заткнись, ублюдок! — взвился тот, срываясь на фальцет. — Заткнись! — А то что? — с издёвкой спросил Марк. — Убьёшь меня? — он засмеялся. — Отдай мне палочку, Монтегю, по-хорошему говорю. Отдай, и я даже готов разойтись мирно — хуй с тобой, ещё руки об тебя марать. — Уёбок! — истерично закричал тот, явно ничего не соображая. Не помня себя от ярости, выхватил из кармана палочку Марка и в припадке гнева переломил пополам. — Вот твоя палочка, видел?! — он зашвырнул обломки в угол комнаты и уставился невменяемым взглядом. — Кто ты теперь без неё — жалкое ничтожество! Ненавижу тебя, урод! Из-за тебя я теперь посмешище всего факультета — надо мной все смеются! И Уэбстер смеётся! — А-а, так это всё из-за бабы? — снова перебил его Марк, не удержавшись. — Я должен был догадаться. Вот не зря я предпочитаю с ними не связываться. Но знаешь что? — он вдруг посмотрел холодно и спокойно. — Грэй всё равно не стала бы иметь с тобой дело. Она умная девчонка и твою гнилую натуру раскусила сразу. Как и все вокруг. — Закрой рот, мразь! — взвизгнул Монтегю. — Ты хоть знаешь, что такое позор? Когда стоишь перед всеми... — он гулко сглотнул, — и все глазеют на тебя, тычут пальцами, смеются, — голос постепенно затихал, словно Монтегю всё больше уходил в себя. — Ты смотришь на них, а они смеются... Ты знаешь, что со мной сделали потом? — И что же с тобой сделали? — с интересом осведомился тот. Блуждающий до этого отсутствующий взгляд вдруг стал сосредоточенным. Глаза ещё больше заблестели. — Тебя не касается, — нервозно отрезал Монтегю. — То, что сделали со мной, я сейчас сделаю с тобой. На... на колени. Марк усмехнулся, качнув головой. — Спешу, но сильно опаздываю. — Он напоследок ухмыльнулся и перестал кривляться. Вскинул цепкий оценивающий взгляд. — Ты кое-чего не учёл, Грэхем, — ледяным тоном сдержанно сказал он, впервые в жизни назвав сокурсника по имени. — Я — не ты. Тебе меня не прогнуть, как ни тявкай, щенок. Вот я перед тобой, один, безоружный, а ты всё равно меня боишься. Он шевельнулся, будто хотел приблизиться к противнику, и тот машинально отпрянул. — Боишься, Монтегю, — удовлетворённо констатировал Марк. — Знаешь, почему? Потому что ты трус и слабак. Это вообще-то нормально для нашего факультета, хотя, как тебе прекрасно известно, мы предпочитаем называть это по-другому: хитростью, осторожностью и прочей хуйнёй. Прикрываться красивыми словами на Слизерине любят, это верно. А на самом-то деле... Впрочем, я отвлёкся. А ты, — он пронзительно посмотрел на него, — даже среди нас — особый случай, Грэхем. И тебя любой поимеет, а ты слова не скажешь. Щенок, — повторил с презрением. — А ты... А сам-то ты кто?! — взринулся тот. — Шлюха гриффиндорская! Вуду зад подставляешь! Марк вдруг засмеялся. Весело, без намёка на истерику. Он всё ржал и ржал, потом поднял покрасневшее от смеха лицо. — Вуд в сто раз больше мужик, чем ты, ему и зад подставить можно, — выдал он, ни капли не смущаясь. — Сравнил тоже. Да вас с ним стравить — он тебя в первые же пять минут выебет, оглянуться не успеешь. Во всех смыслах, — Марк жёстко усмехнулся. — И я выебу. И Эдриан твой драгоценный... Монтегю удивлённо вскинул брови и глупо приоткрыл рот. — Да-да, Грэхем, — с плохо скрываемой насмешкой подтвердил Марк. — Ты разве не знал, что наш Эдри тоже не по женским титькам? Пидор, как и я, какая ирония. Как же так, Грэм, вы ведь с ним вроде близкие друзья? Что, не доверил он тебе, подлюге, свой маленький секрет? — Зат-кнись! С чего ты вообще всё это взял?! Марк только загадочно улыбнулся. * * * С Эдрианом они развлекались ещё задолго до того, как Марк сошёлся с Вудом — он трахал своего сокурсника на всех подходящих и не подходящих поверхностях. К обоюдному удовольствию, надо заметить. А в ответ на редкие обиды и возмущённое бурчание всегда обещал, что в следующий раз снизу будет точно он, но, разумеется, так ни разу и не сдержал слова. Ещё чего не хватало! Раньше он вообще думал, что отыметь себя в задницу никому и никогда в жизни не позволит. И твёрдо придерживался своего кредо, пока на его пути не возник засранец Вуд и шутя и играючи не похерил все его так тщательно возводимые и свято соблюдаемые принципы, не оставив от них камня на камне. Собственно, этому гриффиндорскому негодяю чихать было на какие-то там «принципы» — он разрушал их просто походя, иной раз даже не догадываясь, что в очередной раз умудрился совершить невозможное. Марка не удивило бы, если Вуду и до сих пор было ни о чём невдомёк. Ни о том, что Марк до него ни разу снизу не бывал; ни о том, что принципиально зад не подставлял; ни о том, что он ни с кем никогда не завязывал никаких отношений — максимум, быстрый трах и разбежались. Ни, наконец, о том, что свою ориентацию Марк до него предпочитал не афишировать, да ещё и на весь Хогвартс. А уж то, что он сейчас в открытую признал, что Вуд его трахает — это вообще ни в какие рамки. Он что, и правда это сказал: «Вуду зад подставить можно»? Пиздец. А ведь самое главное — почему-то ему было откровенно наплевать на такие мелочи. Теперь казалось, что все его прежние закидоны являлись ничем иным, как просто глупым, дурацким ребячеством. Да пусть завтра хоть все вокруг обо всём узнают! Марк вдруг с удивлением понял, что ему и правда, по сути, всё равно. Но это не значит, конечно, что он позволит Монтегю такое сделать. Хрен ему. Блядь, да что ж такое — вечно, о чём бы он ни размышлял, все его думы неизменно скатываются на несносного Вуда. Марк помотал головой, избавляясь от непрошеных и неуместных на данный момент мыслей, с трудом заставляя себя вернуться в реальность — пожалуй, сейчас не самое удачное время предаваться воспоминаниям. Ему надо не о кренделях гриффиндорских мечтать, а соображать, как выбираться из всего того дерьма, в котором он завяз по самую макушку. Что же касается Эдриана... Ну, с кем не бывает — помогали они когда-то друг другу избавляться от излишнего напряжения, пока обоим не надоело. А потом тихо-мирно отвалили друг от друга, так и не став впоследствии ни друзьями, ни врагами. В их отношениях, собственно, вообще ничего не изменилось — как были однокурсниками, так ими и остались. * * * Сообщать такие подробности Монтегю Марк, разумеется, не собирался, поэтому просто проигнорировал вопрос, вместо этого заявив: — Странно, а я-то, честно, думал, что и ты у нас любитель... — он многозначительно приподнял брови и сделал похабный жест, толкнувшись пару раз языком в щёку и двинув рукой у рта в характерном движении. — Эта ваша подозрительная дружба с Эдрианом — вы же почти везде вместе, как приклеенные. А Эдри — горячий парень, да. Всё мечтал кому-нибудь присунуть. Ты не помог другу осуществить его желание? Марк отдавал себе отчёт, что не следовало бы провоцировать и так находящегося на грани срыва ублюдка, но ничего не мог поделать: заставить себя его бояться, как и прогнуться под него, он не смог бы даже под угрозой Авады. Тот при его словах неосознанно дёрнулся, как от пощёчины, болезненно поморщился и нервно облизнул губы. Внимательно наблюдая за ним, Марк недоуменно приподнял брови — значит, точно... что-то было? Дела-а. Наверное, всё-таки не с Эдрианом (удивление Монтегю по поводу ориентации последнего казалось совершенно неподдельным), но... было, однозначно, это очень остро чувствовалось. Нихрена себе. Интересно, и кто же у них на факультете совсем с мозгами не дружит? За такие «шалости» можно и срок схлопотать. Хотя... хотя нет — кто бы это ни был, он оказался достаточно умён, чтобы сообразить, что о таких постыдных вещах жертвы обычно просто не рассказывают, боясь публичного позора на всю школу, а то и страну. А ведь Монтегю, хоть и мстительная тварь, но отнюдь не дурак и вполне способен представить себе все последствия, а значит, тоже будет молчать. — Ну ты мразь, — зло зашипел тот. — Сейчас за всё получишь. За унижения. За Уэбстер! За всё, говнюк!!! — он с остервенением запустил в Марка Ступефаем. Тот уворачиваться не стал — бесполезно, да и унизительно, лишь прикрыл помимо воли глаза, прежде чем его отбросило к стене, со страшной силой приложив о неё спиной и многострадальным затылком. Из лёгких вышибло весь воздух, в ушах зазвенело от боли. Марк ещё крепче зажмурился, хватая ртом воздух в попытке восстановить сбитое дыхание. Монтегю воспользовался его состоянием: подскочил, ударил ногой по лицу, разбивая нос, и тут же отпрыгнул, опасаясь, чего доброго, получить в обратку — он знал, что его пленник, если постарается, вполне способен достать его даже без магии и тогда ему придётся несладко. — Ну, как тебе? — спросил, пакостно улыбаясь. — Мудак, — Марк вытер рукавом кровь, только ещё больше размазывая, и отчаянно пожалел, что запасная палочка сейчас далеко — на дне его тумбочки в комнате. Монтегю снова поднял руку. — Ты ведь не будешь кричать, если не хочешь словить, допустим, Коньюктивитус(1) или что-нибудь такое же неприятное, верно? — проговорил он странно спокойным тоном, словно и не визжал только что в полной истерике. «Такого удовольствия я тебе и так доставлять не собирался», — подумал на это Марк, но вслух ничего не сказал, лишь шмыгнул сломанным носом, стискивая зубы покрепче. — Думал, тебе бесконечно будут сходить с рук твои делишки? — продолжал тот, с отвращением глядя на него блестящими, будто остекленевшими, глазами. У Марка впервые закралось подозрение, что невменяемый выродок, похоже, конкретно чем-то накачан. Импульсивные, изломанные движения, повышенная возбудимость, все эти смены настроения: то он спокоен и язвит, то срывается на визгливые вопли. И губы постоянно облизывает. Точно, как Марк сразу не понял, что тут не обошлось без наркотического зелья! Оттого-то Монтегю сейчас и храбрый такой, иначе он бы ни за что не решился на подобное. Тот между тем вновь махнул палочкой, бормоча «Инкарцеро». — Даже не надейся, что твой гриффиндорский трахарь сейчас придёт и спасёт тебя, — противно ухмыляясь, проговорил с каким-то азартным предвкушением. «И хорошо, что не придёт, — мрачно подумал Марк, не обращая внимания на прочные верёвки, туго стянувшие запястья. — Только его здесь не хватало для полного счастья». Он смерил сокурсника тяжёлым взглядом. — Ты покойник, Грэхем, — с несвойственным для него хладнокровием хрипло пообещал он ему. — Тебе конец. Сгниёшь в Азкабане, неудачник. — Вариари Виргис Максима(1)! — раздался в ответ полный жгучей ненависти вопль. Марк едва устоял на ногах, до боли сжимая кулаки и чуть не стирая зубы в крошку, чтобы сдержать крик. На разорванной от магического удара мантии начало расползаться влажное пятно, заблестев на серой ткани неопрятно-бурым цветом. Монтегю снова вскинул руку, и Марк через силу упрямо улыбнулся навстречу очередному летящему в него пронзительно-красному лучу, усилием воли заставляя себя не закрывать глаза. Но не смог. * * * Оливер разлепил тяжёлые, будто засыпанные песком веки и страдальчески поморщился, пытаясь зацепиться блуждающим взглядом хоть за что-нибудь мало-мальски неподвижное. Мир вокруг дрожал и вертелся с бешеной скоростью, перед глазами мельтешили противные точки, в ушах монотонно зудел омерзительный тонкий писк — словно тысячи пикси устроили сейчас у него в голове дикий шабаш с плясками, воплями и прыжками через какой-нибудь свой пиксо-ведьминский костёр. Кто-то звал его, стоя около дивана и тряся за плечо, отчего Оливеру казалось, что ещё немного — и его... ну, в общем, плохо ему будет. Совсем плохо. Он напряг зрение, силясь разглядеть, кто так бесцеремонно обращается с ним... Растрёпанные волосы и смешные круглые очки — во всём Хогвартсе только у одного человека были такие. — Гар-ри? — с натугой просипел Оливер — во рту всё пересохло. Он попытался приподняться, но тут же со стоном откинулся обратно: комната перед глазами закружилась ещё сильнее, будто на гигантской маггловской карусели, желудок сжался в болезненном спазме. Оливер жалобно хныкнул. — Бля, меня сейчас вырвет. Гарри, будь другом, — попросил с надеждой, — там, за вторым диваном, — он слабо приподнял трясущуюся руку, указывая, — должен быть пузырёк с Антипохмельным, мне вроде Шон вчера давал. Принеси... пожалуйста. Гарри послушно принёс заветный фиал. Оливер жадно сделал два огромных глотка, чуть не подавившись, и с облегчением почувствовал, как его моментально отпускает. Надо будет завтра не забыть ещё раз сказать Шону спасибо за такую дальновидность — тот его буквально спас! Оливер вздрогнул, возвращаясь к реальности и вспоминая, где он находится и кто его разбудил. Сердце тревожно забилось в предчувствии беды. — Гарри, что ты здесь делаешь в такое время? — спросил он, стараясь отогнать мерзкое чувство, будто произошло нечто непоправимое и очень-очень плохое. — Что-то случилось? — Ол, мы... Я... шёл кое-куда... — Гарри, — перебил его тот, — куда ты мог идти в... — он наколдовал Темпус, — пять утра? Все спят давно. И как тебя не поймали? — Ол, погоди, сейчас не об этом, — торопливо залепетал тот и попытался объяснить: — Вот именно — все ведь спят! А они... То есть, я... Смотри сам! — отчаявшись изложить мысли связно, он достал из кармана какой-то ветхий пергамент и осторожно развернул, дотрагиваясь до него палочкой и что-то бормоча. На пожелтевшей от времени поверхности тотчас стали проступать линии и фигуры. — Мне... кое-куда было надо, и я... — Гарри потупился, слегка смутившись. — Я вообще-то видел, как вы с Флинтом прощались ночью в коридоре. — Подглядывал? — упрекнул его Оливер, впрочем, не особо рассердившись. Сами они виноваты — даже Отводящие не навели. Но кто же мог знать, что Гарри в очередной раз понесёт ночью колобродить по замку и он застукает их? — Я... Нет! — распахнув глаза, замотал головой Гарри, но тут же покрылся предательским румянцем. — То есть... ну, там же ничего такого не было — вы только чуть-чуть поцеловались и разошлись. Оливер покачал головой, в глубине души даже восхитившись — ну, Гарри! Это же надо: назвать скромным «чуть-чуть поцеловались» целые полчаса, что они с Марком не могли друг от друга оторваться, самозабвенно тискаясь и обнимаясь. Он встряхнулся, отгоняя ненужные мысли и заставляя себя вслушаться в звучавшую сбивчивую речь. — И вот, — путано продолжал Гарри, настойчиво тыча палочкой в пергамент в попытке что-то показать, — когда я шёл обратно, то... В общем, смотри, — снова повторил он, указывая на какие-то две точки. — Все спят, а эти двое — нет. И они не в своей комнате. Я совсем случайно заметил. Ол, что им делать в такое время там? Это ведь ты с ним, в смысле, с Флинтом, а не он. И я подумал, для тебя это, наверное, будет важно... Оливер страдальчески застонал — у Гарри явные проблемы с формулировками. Либо он очень сильно волнуется. Так или иначе, но понять его, особенно будучи спросонья, да ещё и с похмелья, было решительно невозможно. И Оливер бестолково моргал, хмурясь в безуспешных попытках сообразить, почему это загадочное «что-то», о котором Гарри толкует, должно быть для него важно. Он ещё раз внимательно вгляделся туда, куда тот указывал, постаравшись максимально сосредоточиться. И разобрал, наконец, подписи над точками. Флинт и... Монтегю?! Твою мать! Похоже, это для него не просто важно, это смертельно важно! Оливер вскочил, автоматически выхватывая заветный пергамент из чужих рук и бросаясь к выходу. — Гарри, я всё верну, мне надо срочно... — успел он бросить на ходу. — Спасибо! Я твой должник! Я... завтра! — и вылетел в коридор, быстро, но бесшумно устремляясь в подземелья Слизерина. * * * В последний раз сверившись по поттеровской странной «живой» карте и убедившись, что он пришёл куда нужно, Оливер тихо подкрался к двери и замер, прислушиваясь. — ...что, Флинт, ответить без палочки, это тебе не член Вуду сосать, правда? — послышался нервный, слегка возбуждённый голос Монтегю. — А ты, я смотрю... на чужих членах зациклен, да? — раздалось в ответ, и Оливер обомлел, осознавая, что это сейчас говорил Марк. По правде говоря, верилось с трудом: прозвучавший только что тихий, какой-то потусторонний шелест ничем не напоминал флинтовский обычный насмешливый и звучный баритон. И даже сквозь дверь было слышно, какое у него хриплое, с присвистом, дыхание. Сердце забилось в грудной клетке так, что показалось, сейчас разнесёт рёбра в хлам, и Оливер, напряжённо сжав в руке палочку, решительно распахнул дверь, решив, что дальше выжидать не имеет смысла. — Экспеллиармус. Импедимента(1), — отрывисто бросил он, посылая в Монтегю заклинание такой силы, что того отшвырнуло к стене, и он мешком свалился на пол, закатив глаза. Оливер поймал его палочку и, подскочив к потерявшему сознание ублюдку, от души врезал ногой в живот. Затем бросился к лежавшему на полу Марку. — Вуд, это ты? — прохрипел тот, едва шевеля разбитыми губами. — Как ты... здесь оказался? Выглядел Маркус жутко: весь в синяках и кровоподтёках, одежда разодрана и тоже в крови, но особенно страшно смотрелись руки: почерневшие, будто обугленные. Этот психопат-Монтегю жёг их, что ли? Оливер сжал кулаки, стараясь вдохнуть поглубже: ярость взметнулась, заклокотала внутри, туманя разум, и он всерьёз опасался, что его сейчас накроет. Накроет так, что он безо всяких колебаний просто убьёт слизеринского выродка и даже ни капли не пожалеет об этом. Ага, а потом отправится прямиком в Азкабан. А Марк здесь загнётся. Оливер помотал головой, пытаясь унять дрожь и зарождающуюся истерику. Сейчас не время, надо взять себя в руки! Ради Марка. Тот нуждается в нём. С пола раздался глухой стон, и Оливер, моментально забыв про все планы мести, поспешно опустился на колени. — Сейчас, сейчас, потерпи. Колоссальным усилием воли сдерживаясь, чтобы не удариться в панику, он торопливо заводил над пострадавшим палочкой, читая все исцеляющие и обезболивающие чары, которые ему только были известны. Как плохо, что на целителя он никогда не обучался и, соответственно, знал этих самых чар так мало! Впрочем, было одно хорошее заклинание — вылечить оно, к сожалению, ни от чего не сможет, но хотя бы снимет боль — это тоже немаловажно. — Сейчас, Марк, сейчас... — как заведённый, шептал он. — Всё... почти всё, сейчас будет немного больно — и сразу отпустит, — Оливер махнул в последний раз палочкой. Марк трепыхнулся в болезненной судороге, но сразу же расслабился, громко выдыхая — как и было обещано, облегчение наступило. — В-вуд, — заплетающимся языком едва слышно пробормотал он, отстранённо наблюдая, как размываются, разваливаются на куски и исчезают очертания предметов вокруг. Лишь застывшее, побелевшее от ужаса лицо Оливера, который склонился над ним, что-то непрерывно бубня, виделось почему-то очень отчётливо. — Ол... л-люблю!.. — Марк вымученно улыбнулся и — в который раз за эту бесконечную ночь — провалился в тошнотворную темноту. Оливер не позволил себе даже минутной растерянности. Он не стал сидеть на полу, заламывая руки, бессмысленно причитая и бросаясь пафосными фразами, которых всё равно сейчас никто не услышит. Нет, он не настолько идиот. Вместо этого он молниеносно оценил сложившуюся ситуацию. Вызывать Патронуса у него получалось через раз, и сейчас — он был в этом уверен — совершенно точно не тот случай. Он слишком разволновался, почти ничего не соображая от страха и лишь с огромным трудом заставляя себя сохранять хладнокровие и не терять головы. Но на это уходили все жалкие остатки его сил, поэтому ни на что другое, а тем более на такое сложное колдовство как Патронус, он был уже не способен. Отлевитировать Марка в больничное крыло — это долго, трудоёмко и совершенно нерационально. Поэтому Оливер принял единственно верное при данных обстоятельствах решение: просто вызвал домовика и попросил срочно переместить их к мадам Помфри. * * * Заспанная медиведьма, спешно поднятая на ноги в такую рань, всполошилась, увидев, кто, а главное — в каком виде, к ней пожаловал. Быстро сделав первичный осмотр, она заохала, сразу понимая, что дела очень плохи и своими силами она не справится, и объявила, что немедленно отправляется с потерпевшим в госпиталь Святого Мунго. Велев напоследок Оливеру сообщить обо всём Дамблдору, мадам Помфри активировала специальный портключ, и секунду спустя в комнате уже никого не было. Оливер понаблюдал за облачком остаточной магии и обессиленно опустился на пол прямо там, где стоял, бездумно обхватив колени руками и уставившись пустым взглядом в стену перед собой. И всё ещё не веря... не веря... Не веря. * * * Вынырнув в который раз из странного оцепенения, в которое то и дело впадал, Оливер смутно почувствовал, что проморгал что-то важное. Он попытался собраться с мыслями и воссоздать хронологическую цепочку событий за последний час, но в голове была совершенная каша: перед внутренним взором беспорядочно мелькали лишь отрывочные картинки, ничего не проясняя, а только ещё больше запутывая и создавая дикую сумятицу. Оливер беспомощно сжал кулаки, стукнув рукой по холодному полу, на котором всё ещё сидел, не найдя в себе сил подняться. Затем спохватился: он ведь должен уведомить о произошедшем Дамблдора. И только собрался встать, чтобы идти в директорский кабинет, как его будто молнией ударило: Монтегю! Как он мог не вспомнить сразу про этого подонка! Твою мать, да он идиот полный. Оливер вскинулся, ругая себя последними словами. Вот вроде всё он сделал правильно, всё, но одно упустил из виду. Только одно, но такое важное: совершенно парализованный тревогой за Флинта, он напрочь забыл про затихшего у стены без сознания слизеринского ублюдка. «Блядь, какой же я кретин!» — отчаянно подумал Оливер, подрываясь с пола и со всех ног бросаясь в проклятую комнату, где оставил ушлёпка валяться без присмотра. Ворвался, задыхаясь от суматошного бега, и безнадёжно застонал: на полу никого не было. Лишь в дальнем углу обнаружились обломки до боли знакомой волшебной палочки. Оливер поднял их, бережно пряча в карман, сам не зная, зачем это делает. Просто... он колдовал этой палочкой в последние месяцы, пожалуй, не реже, чем своей собственной, она и ощущалась не как чужая, и он не смог оставить её здесь, хотя она и превратилась теперь всего лишь в два ни на что не годных куска деревяшки. Оливер выпрямился, гневно сверкая глазами. Как хорошо, что у него хватило ума сразу же обезоружить эту спятившую мразь — теперь его палочка у Оливера, а без неё тот далеко не убежит. Он ему за всё ответит! Оливер быстрым решительным шагом направился к выходу: ему позарез — прямо сейчас! — нужно было увидеть Дамблдора. * * * И лишь спустя много времени, когда Оливер, совершенно измочаленный, добрался-таки до своей пустующей (все давно ушли на занятия) спальни и совершенно без сил повалился на кровать; перед тем, как ему забыться тяжёлым то ли сном, то ли уже обмороком от переутомления, в памяти вдруг всплыла невероятная фраза, произнесённая тихим хриплым шёпотом: «Ол... люблю!» __________________ (1) Коньюктивитус — заклинание ослепления. Вариари Вигрис — заклятие невидимого хлыста. Максима — для усиления эффекта заклинания. Импедимента — Чары Помех. Оглушающее, задерживающее заклятие. При попадании в противника сбивает его с ног, и некоторое время блокирует передвижение не давая сдвинуться с места.