Зато не скучно!

Следующие несколько дней Оливер провёл как в аду: не мог ни есть, ни спать, ни учиться. В госпиталь Мунго к Флинту пока никого не пускали, и Оливеру, скрепя сердце, пришлось торчать в Хогвартсе. Сцепив зубы и изнывая от тревоги и тоски, он тупо сидел на занятиях, уставившись в одну точку, — потому что надо было сидеть на занятиях. Вечером столь же тупо ложился в постель — потому что надо было ложиться в постель. И лежал до утра, тараща глаза в темноту, а если и забывался ненадолго тяжёлым сном, то неизменно ему снились кошмары. Бессчётное количество раз он видел во сне ту ужасную ночь, вернее уже раннее утро, всего в крови Флинта и исчезающего из-под самого носа Монтегю и бессчётное же количество раз просыпался в мокрой, пропитавшейся липким потом пижаме, с тяжело бьющимся сердцем и не в силах больше сомкнуть глаз. А от посещения Большого зала на предмет завтраков-обедов-ужинов пришлось и вовсе отказаться — от вида и даже запаха еды его тошнило. «Да, — пришла в голову мрачная мысль, — ещё несколько дней такого существования — и все решат, что я беременный. — Оливер перевёл безразличный взгляд на стену. — Ха-ха, блядь. Можно смеяться». — Внезапно он поймал себя на том, что даже в мыслях рассуждает флинтовскими фразами, да ещё и его голосом, будто не сам с собой беседует, а с ним. — Ну всё, приехали, — апатично пробормотал он под нос. — Я уже схожу с ума. А может, это выход? Так хотя бы не больно. Хотя... всё равно больно. Оливер встряхнулся, стараясь сбросить ледяное оцепенение и отвязаться от дурацкого траурного настроя. «Вуд, возьми себя в руки! — мысленно приказал он себе. Точнее, не он, а снова воображаемый Флинт. — Распустил сопли, как баба, смотреть противно!» — Оливер помимо воли улыбнулся, представляя себе лицо Флинта, как если бы тот ему на самом деле это сказал. На душе на самую крохотную секундочку даже стало легче. Впрочем, «секундочка» быстро закончилась, и настроение опять стремительно скатилось к отметке «паршиво». Очень паршиво. Настолько, что смутно хотелось то ли Авады, то ли Обливиэйта. Ну или хотя бы зелья сна-без-сновидений. Нет, надо с этим что-то делать! Так он совсем себя изведёт. «Продолжай в том же духе, Олли», — ехидно посоветовал ему голос Флинта в голове, и Оливер уже всерьёз начал опасаться, а не спятил ли он на самом деле. Внезапно дверь открылась, и в комнату вошёл Шон, а следом за ним просочились близнецы Уизли. — Ол, — позвал его Шон, — ну, ты как? — Он был в курсе событий и всё это время пытался хоть как-то расшевелить его и не дать окончательно впасть в депрессию. — Нормально, — равнодушно отозвался Оливер, продолжая усердно сверлить потолок безучастным взглядом, чем, собственно, занимался теперь почти всё свободное время, валяясь на кровати и отгородившись ото всех. — Эй, друг, так дело не пойдёт! Отлепи, наконец, светлы очи от потолка и снизойди до нас, грешных. Оливер неохотно оторвался от своего медитативного занятия и отрешённо посмотрел на них красными, воспалёнными из-за бессонницы глазами. — Что? — спросил негромко. — У-у, как всё запущено, — покачал головой Шон. — В кого ты себя превратил? Ты хоть обедал сегодня? — Оливер отрицательно покачал головой, и тот кивнул, закатив глаза: — Я так и думал. — Мы тебе принесли еды, Ол, — вмешался один из близнецов, протягивая ему плотно скрученный свёрток. Оливер качнул головой, отворачиваясь к стене: — Не хочу. — Не дури, — Шон присел на край кровати и, вцепившись ему в плечи, с силой развернул его обратно на спину. — Ешь давай! Ты знаешь, на кого ты похож? Инферналы и то лучше выглядят. Оливер помимо воли слабо улыбнулся. — А ты видел инферналов? — Нет, — невозмутимо ответил тот, — но я уверен, что они по сравнению с тобой сейчас — просто обаяшки! — Давай, Ол, — кивнув головой, снова встрял Фред. — А то вряд ли твой Флинт обрадуется, когда увидит тебя таким. Шон при этих словах едва заметно поморщился, что не укрылось от внимания Оливера, который как раз в этот момент смотрел на него. Он мысленно вздохнул. Флинт, конечно, не сладкий пряничек, и его многие недолюбливали, особенно в их львятнике, но всё-таки это было, скорее, для порядка, как дань межфакультетской давней вражде и иже с ним. Шон же, в отличие от сокурсников, которые сначала недоумевали, потом подшучивали, а потом худо-бедно, но привыкли, Флинта по-настоящему терпеть не мог, просто на дух не выносил, хотя и пытался неумело это скрыть. И каждый раз дёргался и кривился при упоминании ненавистного имени. Может быть, не очень явно, даже почти неуловимо, но Оливер, будучи от природы довольно наблюдательным, и раньше за ним это замечал. Правда, никак не комментировал, стараясь по возможности избегать неудобных тем для разговора, интуитивно чувствуя, что ничего хорошего это ему не принесёт, кроме очередных проблем. — Каким — «таким»? — спросил он безразлично. Фред запнулся, но сразу же ехидно осклабился. — Таким тощим и бледным как поганка, — с готовностью разъяснил он. Помолчал и добавил: — Флинт, конечно, придурок жуткий, но ты ведь его любишь. Шон снова предсказуемо вздрогнул, а Оливер от этих слов вскинулся... и промолчал. Потом всё же спросил: — И что? — Ну а мы, соответственно, любим тебя! — хором заявили близнецы, улыбаясь всё шире. — Нет, не так, как ты подумал! Оливер посмотрел на них с невольной улыбкой. — Да никак я не подумал, — открестился он. — Это всё ваша больная фантазия. — Мы любим тебя — как и все вокруг, — всё же счёл нужным уточнить Джордж. — Ты же наш капитан, Ол! — И красавчик — тебя весь Гриффиндор любит, — подхватил Фред. — Наши факультетские вертихвостки до сих пор не оставляют надежду когда-нибудь всё-таки тебя захомутать. — Ну что за фигню вы несёте, — поморщился Оливер. — Это вон Чапмана все хотят захомутать, а не меня, пусть он и отдувается. — Чапмана — само собой, — хмыкнул Шон. — Хотя, учитывая, что наш Керри переимел всех, кого только можно, в Гриффиндоре ему уже ловить нечего, потому что более-менее умные девчонки шарахаются от него, как от огня. Он же бабник каких поискать! — Угу, а я — гей, — меланхолично заметил Оливер. — Это, конечно, гораздо более подходящий вариант для семейного счастья. — Он удовлетворённо кивнул и наконец улыбнулся по-настоящему. Всё-таки хорошо, что у него есть друзья! Парни от его слов покатились со смеху. — Вот мы ржём, — сквозь смех проговорил Шон, — а между прочим бедняжку Кимберли Хейг по-настоящему жаль. Оливер сразу же напрягся. — Не понял, а что с Ким не так? — настороженно спросил он, предчувствуя, что дальнейший разговор ему не понравится и спешно соображая, как бы этого избежать. Не хотел он сейчас ничего — ни разборок, ни рассуждений... ни оправданий. Не до этого. Шон между тем только головой покачал. — Живёшь как в вакууме, Ол, ничего и никого вокруг, кроме своего придурочного, не замечаешь, — невесело произнёс он. Затем, забывшись, неожиданно горько улыбнулся... и напоролся на проницательный взгляд карих глаз. Спохватился и поспешил сменить выражение лица на нейтральное. — Она же сохнет по тебе с пятого курса, — убрав из голоса трагизм, заявил беспечно. — Она?! — Оливер мастерски изобразил на лице крайнюю степень изумления, успешно притворяясь, что только что узнал, хотя, разумеется, догадывался об этом и раньше. Но... Иногда проще сделать вид, что ты ни о чём не в курсе, чем объяснять девушке, почему она тебя, кхм, не привлекает: как бы там ни было, а скандалы и конфликты он не любил. Флинт не в счёт — с ним у них что-то наподобие опасной и будоражащей кровь игры. Вроде острой приправы к основному блюду. И именно поэтому Оливер сейчас прилежно прикидывался пнём, старательно тараща глаза на друга: — С пятого курса? Бред! С чего ты взял? — Весь Гриффиндор в курсе, — развеселился тот, — только идиот не заметил бы, коим ты, дружище, и являешься, — заключил со смешком. Оливер приободрился, радуясь, что друг сам перевёл всё в шутку, и с облегчением засмеялся. Шон расплылся в широкой ухмылке, довольный его реакцией. — Ну вот, уже гораздо лучше, — не преминул заметить он. — Давай, улыбайся, а то на тебя смотреть больно — лежало тут какое-то привидение. — Скажи спасибо Джордану, — сообщил ему Джордж. — Он применил к нам Петрификус, когда мы с Фредом собирались подлить тебе чего-нибудь... э-э... собственного изобретения. Ну, чтобы взбодрить. Оливер в ужасе вскинул глаза. — Блядь, да я его расцелую за это! — вырвалось у него, и все расхохотались. — Ага, а потом тебя Флинт за яйца подвесит, — хмыкнул Джордж. — И Джордана. И нас заодно, под горячую руку. Нет уж! Достаточно простого «спасибо». — Спасибо, — Оливер благодарно глянул на близнецов и обратил взгляд на Шона, посмотрев в глаза. — Правда, спасибо! — Э-э... обращайся, друг, — несколько смутился тот. — Помни, что ты не один. Близнецы же просто кивнули, переглянувшись. — А теперь — ешь давай! — велел ему Шон. — Да, зря мы, что ли, с таким трудом пробирались на хогвартскую кухню и выпрашивали у эльфов еды? — добавил Фред, каверзно ухмыляясь. Джордж тоже усмехнулся, разворачивая свёрток и протягивая кусок пирога. — А вы точно туда ничего не подлили? — с подозрением спросил Оливер, откусывая микроскопический кусочек. Шон наблюдая за ним, скептически поднял бровь: — Даже лукотрусы питаются поосновательнее. Откуси нормально, а то тебя скоро ветром сносить будет. — Ага, вернёшься в команду — и хаффлпаффские охотники тебя вместе с квоффлом в кольца забьют, — хихикнул Джордж. — Раскомандовались, — с притворной досадой откликнулся Оливер и демонстративно отхватил зубами здоровенный кусок. — Так луф-фе? — с набитым ртом осведомился он. Близнецы прыснули. — Определённо, — кивнул Шон, тоже не удержавшись от смеха. — Налетайте, — пригласил Оливер, прожевав. — Вы столько припёрли, что мне и в неделю не съесть. — Как скажешь, друг, — Шон цапнул из горки еды румяную булочку, с удовольствием впивая в неё зубы. — Это мы запросто! — в два голоса с готовностью отозвались близнецы, и они все вчетвером, перебрасываясь шутками, принялись энергично уничтожать щедрые дары сердобольных эльфов, которых хлебом не корми, но дай напичкать едой под завязку всех голодающих студентов в Хогвартсе. А на следующий день Оливер получил долгожданную записку от Дамблдора, в которой говорилось, что сегодня ему наконец-то будет позволено навестить Флинта, для чего ему надлежит явиться в кабинет директора сразу после занятий. И едва он прочитал последнюю букву заветного послания, время, будто издеваясь, поползло так медленно, что он и сам не понял, как всё-таки смог досидеть до конца занятий и не рехнуться при этом. * * * Оливер вошёл в палату и замер на пороге, во все глаза глядя на спящего на больничной койке Марка. Тот показался ему таким бледным, без кровинки на лице, что у него даже в груди защемило. Игнорируя стоящий рядом стул, он подсел к нему на край постели, вглядываясь в знакомые, слегка заострённые сейчас черты. Марк лежал неподвижно, но со стороны казалось, что он беспокойно мечется по кровати — настолько неровным было его дыхание. Он хмурился, смешно морщил нос, а губы его нервно подрагивали, словно он пытался во сне что-то кому-то объяснить. Оливер опустил прохладную ладонь на покрытый испариной лоб и провёл рукой, вытирая пот. Марк замер, задерживая дыхание, но не успел Оливер испугаться, как тот резко вдохнул и вздрогнул. Ресницы затрепетали, приподнимаясь. * * * Марк кое-как разлепил глаза, щурясь на яркий свет, и первым, кого увидел, был Оливер — посеревший, измождённый, с синими кругами под глазами. Захотелось что-то сказать ему, спросить, но сквозь засохшую пустыню и колючки, образовавшиеся в лёгких и горле, продралось всего одно слово: — Вудди... — Тихо, Марки. Ты ещё слаб, тебе нельзя. Спи, — как сквозь вату пробился такой близкий сейчас голос. Марк и сам чувствовал, как разваливается на куски реальность вокруг, тоненько дрожа и звеня при этом, будто хрупкий стеклянный замок, который какой-нибудь неуклюжий великан задел локтем, и теперь его судьба висит на волоске: остаться стоять или рассыпаться звонким дождём, сверкнув напоследок на солнце тысячей осколков. Глаза пришлось сразу же закрыть — их так жгло и резало, что веки опустились сами собой, но Марк всё же нашёл в себе силы упрямо сказать: — Нихуя я не слабый. — Конечно нет, засранец, — согласился голос, и в нём проскользнули слабые искорки веселья. — А теперь — спи! — велел он. — Пожалуйста, — добавил через паузу. «Дело говорит», — решил последовать совету Марк, будучи уже и так на пограничной зоне между явью и невнятными грёзами, и снова провалился в густой вязкий туман, окутавший его со всех сторон. Оливер, глядя на него, невольно улыбнулся. Вот ведь Флинт, а! Лежит полуживой, не очухался ещё толком и не соображает ничего, а характерец тот же. «Нихуя не слабый», видите ли. Впервые за всё это время Оливер вдруг почувствовал, что ему стало тепло и вдруг так захотелось спать... * * * Когда Марк в следующий раз открыл глаза, то обнаружил, что на его постели сидит Оливер. Вернее — полулежит, пристроив голову ему на плечо, и мирно сопит в две дырки. Плечо уже, к слову, сильно затекло и ныло, но Марк, внимательно вглядевшись в осунувшееся, изнурённое лицо Оливера, не спешил его тормошить. «Херово выглядит мой гадёныш», — с какой-то непонятной тоской отметил он. Как сейчас выглядит он сам, даже думать не хотелось. А видеть — тем более. Он непроизвольно вздрогнул и пошевелился. Оливер завозился, резко распахивая глаза. — Марки, — бормотнул он, кидая на него мутный спросонья взгляд. — Я уснул. — Браво, Вудди, — похвалил его Марк, насмешливо улыбаясь. — Потрясающий вывод! Сто баллов Гриффиндору. Оливер заулыбался и, не утерпев, провел рукой по его слегка небритой щеке, будто желая убедиться, что всё происходящее — реальность, а не плод его воображения. Затем, не сумев больше сдерживать нервное напряжение, уткнулся носом в больничное покрывало, которым Марк был укрыт по грудь, рвано задышал ему в живот, пряча лицо: не хватало ещё, чтобы кое-кто увидел его повлажневшие глаза, он же не девчонка, в конце концов! — Как ты меня напугал, придурок, я чуть с ума не сошёл, — прохрипел едва слышно. При этом казалось, что в горле у него наждак, ну или парочка ржавых сковородок — таким безжизненным и скрипучим был его голос. — Ты три дня уже спишь. И это была одна сплошная задница. Марку ужасно хотелось провести ладонью по спутанным со сна (а может, и не только со сна — по правде говоря, Оливер выглядел так, будто не прикасался к расчёске уже несколько дней) волосам. Повинуясь своему желанию, он протянул руку и обнаружил, что вся его кисть полностью замотана специальными бинтами с наложенными на них магическими заклинаниями. Он поспешно посмотрел на вторую руку — то же самое. Это что же, он так сильно повредил руки, что целители до сих пор с этим не справились? Марк осторожно прислушался к себе, изучая своё состояние. Казалось, что с ним всё в порядке: рёбра фактически зажили, плечо тоже не болело. Сломанный нос и выбитый зуб — это вообще ерунда и самое простое. Он всё-таки ощупал на всякий случай языком вставленный колдомедиками на место зуб... Ну, а ожоги, порезы и ссадины он даже всерьёз не воспринимал, да и нету их давно — целители всё зельями залечили. Что же тогда с руками? Марк нахмурился, пытаясь вспомнить, и память услужливо нарисовала перед внутренним взором нужную картинку: летящее в него круглое нечто, ослепительная вспышка боли и темнота. А дальше уже всё как в тумане. Скорее всего, Монтегю использовал какой-то заговорённый особым проклятием артефакт — таких в Лютном переулке пруд пруди. Разумеется, запрещённый, хотя какое это сейчас имеет значение? Важно другое — если проклятие до сих пор не нейтрализовали, значит не знают, как это сделать, и тогда... Тогда картина вырисовывается довольно печальная — медленно умирать от неизвестного заклятия, либо, на худой конец, остаться без рук, и тогда уж точно лучше помереть, чем такое. Постепенно осознавая нависшую над ним зловещую опасность и открывающиеся пугающие перспективы, Марк всё больше мрачнел, угрюмо уставившись в потолок. Оливер заметил его состояние. — Эй, ты как? — неловко спросил он. — Жить буду, — сумрачно ответил тот. — Что у тебя с руками? — тревожно спросил Оливер. — Каким заклятием Монтегю в тебя запустил? Ты хоть что-нибудь помнишь? — Это не палочкой, Вудди, — покачал головой Марк. — Это он, когда я окончательно его взбесил, достал какую-то херню из кармана, круглое что-то, вроде мячика, и в меня со злости зашвырнул. А я, дебил, поймал — чисто автоматически. Реакция, блядь, — он невесело усмехнулся. — Дальше... Дальше было очень больно, и я ничего, кажется, отчётливо не помню — всё слилось в какую-то тёмную муть, а потом смотрю — ты надо мной нависаешь. Оливер вздрогнул, пытаясь проглотить горький комок, образовавшийся в горле, и обессиленно выдохнул, не зная, что сказать. * * * На следующий день сразу после уроков Оливер подорвался в больницу, не слушая никаких доводов и уговоров друзей, приятелей и преподавателей. Он буквально умолил Дамблдора разрешить ему пользоваться директорским камином и отпускать из замка на всё время, кроме занятий. Дамблдор пытался его убедить, что это ни к чему, но тот и слышать ничего не желал. В конце концов директор просто махнул рукой, грустно и понимающе улыбнувшись, и выдал ему специальный ключ, чтобы входить в его кабинет без пароля. Шагнув из камина в холл больницы, Оливер прошёл на нужный этаж и вдруг увидел отца Маркуса, выходящего из его палаты. Первым желанием было шмыгнуть обратно в камин, малодушно отложив знакомство на другой раз, и Оливер автоматически даже немного отшатнулся, делая крохотный шажок назад, но сразу же опомнился и решительно двинулся навстречу приближающемуся к нему высокому темноволосому мужчине. — Здравствуйте, мистер Флинт, — поприветствовал он его. — И вам добрый день, мистер Вуд, — кивнул в ответ тот. — Я... я... — залепетал Оливер и смущённо замолк. Всё-таки столкнуться со старшим Флинтом буквально лицом к лицу оказалось неожиданностью, и ему было крайне неловко: он не знал, что говорить. Он даже не знал, в курсе ли вообще тот, что они с Марком... — Маркус рассказывал мне о вас, — сообщил между тем Флинт-старший, словно прочитав его мысли. — Вернее, как рассказывал, — пояснил он, и в голосе почудились едва уловимые весёлые и насмешливые нотки — так иногда разговаривал сам Марк, когда хотел беззлобно поддеть. — Просто пришёл и ультимативно заявил: «Отец, я теперь с Вудди, то есть с Оливером Вудом. Давай, можешь кричать и ругаться, можешь даже проклясть, но решения своего я не изменю!» — процитировал Флинт-старший и слегка улыбнулся. — Маркус всегда был очень самостоятельным мальчиком. Губы Оливера тоже дрогнули в слабой улыбке — да уж, Марк в своём репертуаре. — Как вы смогли сюда попасть? — с любопытством осведомился Флинт-старший, отрывая Оливера от размышлений и выводя из лёгкого ступора. — Разве вы не должны находиться сейчас в Хогвартсе? — Я сумел договориться с директором об особых привилегиях, — ответил тот, чуть краснея. — Он... он всё понял. Непонятно чему улыбаясь, Флинт-старший кивнул. — Вот как, — прокомментировал он. — Что ж, вам снова удалось меня удивить. Дамблдор, несмотря на его многочисленные достоинства, довольно упрямый старик, не каждый смог бы с ним договориться. — Это было нелегко, — пробормотал Оливер скорее себе, чем кому-то. — Он вообще-то... — начал было, но вдруг тряхнул головой. — Неважно. Флинт-старший молчал, с интересом наблюдал за ним. — Вам никогда никто не говорил, что вы могли бы учиться на Слизерине? — внезапно спросил он. — Марки постоянно говорит, — невольно заулыбался тот. — Марки? — чуть удивлённо повторил Флинт-старший себе под нос, но Оливер, не обратив внимания, продолжал: — Но я думаю, из меня и гриффиндорец неплохой, так что меня всё устраивает. — Возможно, вы и правы, — согласился с ним тот, задумчиво кивая головой. Оливер посмотрел на него и решился. — Вы... вы не будете возражать, сэр? — набравшись смелости, спросил осторожно. — Против того, что... что мы с Марки... ну... — он стеснённо замолчал, окончательно смешавшись. — А смысл? — пожал плечами тот и вздохнул. — Я хорошо знаю своего сына — если он что-то для себя решил, то возражать и, как вы выразились, «быть против» уже нельзя. То есть, можно, конечно, но совершенно бесполезно и никак не повлияет на ситуацию. «Перемкнуло», — автоматически перевёл Оливер, мысленно усмехаясь. — К тому же, — Флинт-старший окинул его внимательным взглядом, — я и в принципе не вижу причин возражать. — Он поскрёб подбородок, явно что-то обдумывая. Затем, кивнув своим мыслям, вдруг сказал: — А вот вам и ещё одно доказательство, почему мне не следует быть против: вы только что назвали его «Марки». Дважды. Причём сделали это совершенно неосознанно, значит привыкли так называть и часто это делаете. — Ну и что? — в замешательстве нахмурился Оливер, не понимая, к чему тот клонит. — А то, молодой человек, что Маркус ещё никому не позволял использовать эту производную от своего имени. Никогда. Он ещё в детстве почему-то решил, что ему это не нравится, и навсегда всем запретил так обращаться. Даже матери! А как-то раз, когда его младший брат попробовал подразнить его этим, Маркус очень жёстко его наказал — настолько, что мне пришлось за это наказать уже самого Маркуса. Но он не отступил — категорично заявил, что и впредь будет поступать так же, если Николас — это его брат — вздумает ещё хоть раз его позлить подобным образом. — У Марка есть брат? — переспросил Оливер с любопытством. — Они не очень ладят, — поведал тот. — Ну, вы знаете, как это бывает между братьями. К тому же Николас довольно избалованный и вредный, у него сейчас такой период — всех доводить до белого каления. — У меня нет братьев, только сестра, — пояснил Оливер и тепло улыбнулся. — Лиззи ещё маленькая, она только осенью поступит в Хогвартс. — Что ж, значит, они с Ником будут учиться вместе, — сделал вывод Флинт-старший. — Вы не знали об этом? Оливер медленно покачал головой. — Марк не очень разговорчив и довольно скрытен, — признал он. — Он мало о чём мне рассказывал. — Не судите его за это, — слегка улыбнулся Флинт-старший. — Я с самого его младенчества прививал ему именно эти качества. Но всё же то, что я увидел, меня потрясает: с вами мой сын совершенно изменился. Вероятно, он влюбился. И меня, прежде всего как отца, это очень радует — я боялся, что этого так никогда и не произойдёт, с его-то характером. — Влюбился, — эхом повторил Оливер, вспоминая ту фразу, брошенную Марком тогда, перед тем, как отключиться: «Ол... люблю!» Оливер потом всё думал, не послышалось ли ему, а если нет — осознанно ли Марк это сказал или это просто уже был бред от болевого шока? — К сожалению, мне пора, — вывел его из задумчивости голос старшего Флинта. — Я рад, что мы наконец-то познакомились, хотя и предпочёл бы, чтобы это произошло не при таких удручающих обстоятельствах. Предполагалось, что вы приедете к нам на каникулы, мы с Маркусом специально обсуждали эту тему, я очень просил познакомить меня с вами... — Оливер при этих словах залился краской, невольно вспоминая, каким образом коварный засранец добился от него согласия на эту авантюру, и вообще ту ночь. — Всего доброго, молодой человек, думаю, мы ещё увидимся, и не раз, — одобрительно кивнув, Флинт-старший повернулся и пошёл по коридору к выходу. Оливер посмотрел ему вслед. — Мистер Флинт! — чуть поколебавшись, окликнул он его. Тот обернулся, вопросительно глядя. — Почему... — Оливер сглотнул, понимая, что ступает на очень шаткую и опасную территорию, но не мог удержаться. — Почему Марк не сдал экзамены в прошлом году? Флинт-старший смерил его долгим, непонятным взглядом, и, пожалуй, впервые Оливер увидел, как сильно Марк бывает похож на своего отца. Когда вот так же смотрит. — Потому что я ему сказал сделать это, — ответил тот наконец. — И он послушал вас? — Я смог ему объяснить, — Флинт-старший пожал плечами. — Аргументировать. Маркус упрям, но неглуп, он не приемлет давления, но способен внять здравым рассуждениям. — Но зачем? Зачем это вообще понадобилось? — проявил несвойственную для него настырность Оливер. — Я не могу тебе сейчас объяснить этого... Оливер, — Флинт-старший впервые назвал его по имени. — И Маркус пока не сможет, ты уж не обижайся на него. Возможно, позже. Оливер понимающе кивнул. — Хорошо, — покладисто сказал он. — Я подожду. Тот слегка улыбнулся. — Я, кажется, начинаю понимать, за что тебя полюбил мой сын, — сказал он ему. — Береги его, Оливер, — с этими словами он резко развернулся и пошёл прочь. А Оливер остался стоять, задумчиво улыбаясь. А ничего отец у Марка — вполне вменяемый и спокойный. В кого же тогда сам Марк такой бешеный? Впрочем, какая разница — его всё устраивает, и будь тот другим, неизвестно ещё, сложилось ли бы у них что-нибудь. Хотя, это и сейчас неизвестно. Но одно, по крайней мере, Оливер твёрдо мог утверждать: Марк его устраивает таким, какой есть. Пусть он и засранец, каких мало, пусть психованный придурок, пусть какой угодно. Выздоровел бы только. Оливер грустно вздохнул. * * * — Всю жизнь, сука, мечтал, чтобы ты кормил меня с ложечки, Вуд, — раздражённо проговорил Марк. Его так бесила собственная беспомощность, что он постоянно срывался на всех и каждом и по праву снискал себе славу самого ужасного пациента госпиталя за последние сто лет. Пожалуй, лишь Оливера он мог переносить подолгу — тот, в отличие от остальных, и не думал с ним сюсюкаться или жалеть, ведя себя абсолютно так же, как и раньше, и это чертовски грело душу. — Флинт, блядь, не испытывай моё терпение! — повысил голос Оливер. — Или ты сейчас же будешь есть овсянку, или я тебя белком накормлю. Надеюсь, догадаешься, в каком смысле, — он расплылся в ехидной ухмылке. — Давай, открывай рот: ложку за ... — Пошёл ты на хуй, Вудди, — ласково посоветовал ему недовольный всем на свете Марк, но всё-таки взял в рот ложку каши, которую ему протягивал Оливер... чтобы тут же выплюнуть, скривившись в отвращении. — Ф-фу, блядь, что за гадость? Сколько сахара они туда долбанули, я что — малолетка, чтобы зубами о него скрипеть? Вуд, унеси эти помои и принеси нормальной жратвы, пока я не блеванул! — Но целитель... — Насрать на целителя! Я мясо хочу, а не эту приторную хрень, от которой жопа слипнется. Оливер закатил глаза. — Флинт, ты просто не-вы-но-сим, — констатировал он. Тот нахохлился. — Ладно, хорошо, — сдаваясь, проворчал Оливер, вставая с кровати и забирая тарелку с овсянкой. — Подожди несколько минут, принесу тебе что-нибудь другое. Если, конечно, целитель не поймает меня с поличным и не выставит вон за нарушение больничного режима, попутно запретив мне тебя навещать. — Сгладив резкие слова улыбкой, впрочем довольно сердитой, он вышел за дверь. Вернулся через пару минут и поставил перед привередой новую тарелку. — Так сойдёт? — поинтересовался едко. Марк окинул содержимое подозрительным взглядом и сморщил нос. — Бекон я вижу, — брюзгливо забурчал он. — А где мои яйца? — У тебя между ног, придурок, — не выдержал Оливер, раздражённо фыркнув. Марк покраснел и возмущённо дёрнулся, намереваясь ответить по достоинству, но Оливер поспешно зажал рукой кривящиеся во вселенской обиде губы: — Флинт, заткнись! Сейчас же заткнись! — Тот затрепыхался под ним, с досады норовя куснуть за крепко прижатую ко рту ладонь, но безуспешно. Оливер блаженно вздохнул в воцарившейся наконец-то тишине и окинул взглядом пылающее гневом, побагровевшее лицо Марка. — Заткнись, я сказал. Ни слова больше, иначе я тебя прибью сейчас. Я не железный. Тот пришибленно замер и сразу же безвольно обмяк, переставая сопротивляться, лишь виновато округлил свои серые глазищи, подавленно косясь исподлобья. — Серьёзно, Флинт, хватит, — попросил Оливер. — Ты реально всех забодал. Марк опустил ресницы и дёрнул головой, давая понять, чтобы тот убрал руку. Помолчал ещё немного, кусая губы. — Да я сам себя уже забодал, — с тоской признался вдруг еле слышно. Оливер кивнул, машинально протягивая руку, чтобы убрать упавшую на лоб Марка тёмную прядку волос. — Понимаю, — так же тихо шепнул он в ответ, — но всё же не перегибай. — И деланно бодро добавил: — А то точно схлопочешь! — Не буду, — послушно ответил тот, пристыжённо хмыкнув. — Прости, Вудди. Просто я здесь, блядь, скоро уже с ума сойду. Как мне эта больница настоебала, ты бы знал! Этот запах, стены... Тошнит, нахуй. Лежать целыми днями, пялиться в этот ненавистный потолок и усиленно изображать из себя овощ. — Марк резко замолчал и мотнул головой, усилием воли заставляя себя немедленно прекратить поток жалоб и нытья, и вдруг зловредно ухмыльнулся, до боли напомнив Оливеру прежнего Маркуса Флинта, ещё до всей этой истории. — Так и хочется отравить жизнь всем вокруг, — продолжил тот, насмешливо вздёрнув бровь. — Ну просто не могу удержаться от соблазна, — он усмехнулся, а потом и вовсе заржал. Оливер присоединился к нему, а отсмеявшись, сказал: — Кстати, ты знаешь, почему именно я сижу здесь и делаю всю чёрную работу вместо обслуживающего персонала? — Он сделал паузу, посмотрел на Марка и, увидев, что тот вопросительно уставился на него, продолжил: — Потому что я — единственный, кто может вытерпеть тебя больше трёх минут кряду. И в Мунго все — прикинь, абсолютно все! — колдосёстры, целители, сиделки, практиканты и даже уборщицы от тебя уже на край света сбежать готовы. Ты до такой степени всех затрахал, что они реально кидают жребий — кому не повезёт идти к тебе в палату. А когда прихожу я — чуть ли не пятки мне целуют, умоляя помочь и беззастенчиво спихивая на меня все свои прямые обязанности. Считают меня уже кем-то вроде Мерлина, — Оливер засмеялся. — Вчера на полном серьёзе обсуждали, что мне пора присудить орден первой степени за мужество при общении с тобой. А одна симпатичная колдосестричка попросила автограф на груди. — Вуд, тебе нимб на череп не очень давит? Смотрю, заговариваться начал, гер-рой, блядь! — обозлённо процедил Марк, моментально закипая как чайник. — А этой тупой девке скажи: хуй ей, а не автограф, шлюхе! Но не твой, а мой — и прямо в жопу! Оливер усмехнулся. — Размечтался, Флинт. Пиздюлей хочешь? Сейчас устрою, придурок. Девка ему понадобилась, меня тебе мало? — Ты сам это начал! Какого ты мне говоришь всю эту хрень? — Повеселить хотел, — ухмыльнулся Оливер. Затем посмотрел серьёзно и как-то устало. — Ну что ты завёлся? У меня есть по меньшей мере три причины назвать тебя за этот бред идиотом. Во-первых, если ты вдруг забыл: я по мужским задницам, а не по женским... — Кстати, Вуд, — вдруг перебил его Марк, — а у тебя с девчонками... ну, было? — и уставился с любопытством — раньше они эту тему как-то не затрагивали. Тот на такой вопрос закатил глаза — нашёл же время спрашивать! Помолчал, рассеянно колупая отслаивающиеся от прикроватной тумбочки сухие пластинки древесины. Потом поднял взгляд. — Один раз было, — признался честно. — Самый первый раз. — Он смутился, опустив глаза, но сразу же вскинулся: — Не морочь мне голову, Флинт! Сейчас не об этом! — Что, и даже не расскажешь? — А надо? — внимательно посмотрел на него Оливер. — Я думаю, не стоит. Ты не хочешь это знать. — Это ещё почему? — Потому что ты — самый ревнивый бешеный придурок на свете, — безапелляционно заявил Оливер, и Марк внезапно хмыкнул и кивнул головой, признавая его правоту. — Какие же вторая и третья причины? — вернулся он к прерванному разговору. — Во-вторых, — охотно продолжил Оливер, радуясь, что Флинт сам ушёл от скользкой темы, — даже если бы я был по женским — ей двадцать восемь, чёрт возьми! Она на десять грёбаных лет меня старше! Неужели ты всерьёз мог подумать... — он не договорил, удручённо покачав головой. — Что у тебя в башке, а? — Ничего хорошего, — с мрачной откровенностью ответил тот. — Что в-третьих? — А в-третьих... — Оливер внезапно запнулся, чуть порозовев. — В-третьих... у меня есть ты, — прямо сказал он. — Мне больше никого... никто... — почему-то дальше говорить было трудно. Слова, вроде бы такие простые, застревали в горле и произноситься вслух никак не хотели. Собственно, они с Марком вообще всё это время обходились без всяких там признаний, но сейчас Оливеру казалось важным сказать наконец открытым текстом то, что для него давно уже стало очевидным. «Вероятно, он влюбился...» — прозвучали в голове недавние слова старшего Флинта, а затем в памяти снова всплыла заветная фраза: «Ол... люблю!» — и Оливер совершенно автоматически бухнул: — Я тебя тоже. Марк уставился на него в полном недоумении. — Что — «тоже», Вудди? Что-то я не очень... — озадаченно начал он, но тот поспешно перебил его, пока не пропал нужный настрой: — Люблю! — закончил он. Марк ошарашенно захлопал глазами, чуть приоткрыв рот. Он так смотрел, что Оливер почувствовал, как всё больше и больше начинают полыхать его щёки. Разозлившись на себя — чего он смутился, как девчонка! — он сглотнул и решительно выпалил: — Я. Тебя. Люблю. Тебя, придурок, а не кого-то другого. — А... почему «тоже», Вудди? — после паузы нарушил долгое молчание Марк. Оливер невинно посмотрел на него и ухмыльнулся. — А это неправда? Ну извини, Марки, значит, я ошибся. Тот хмыкнул, осознавая, что попался. Хитрющий Вуд снова обвёл его вокруг пальца, запудрив мозги с профессионализмом, достойным восхищения самого Салазара Слизерина. «Вот зараза», — подумал Марк беззлобно и даже с какой-то теплотой. — Нету, — без колебаний отозвался он. — Нету здесь ошибки, Вуд, — и широко улыбнулся. — Знаю, — нахально заявил тот, улыбаясь в ответ, и склонился над ним, собираясь сделать то, чего уже давно и мучительно хотелось: коснуться, наконец, губами пока ещё бледных, но всё равно желанных губ, по которым он так соскучился, и отрешиться хоть ненадолго от проблем и вообще ото всего на свете.