Зато не скучно!

Предупреждение: в главе присутствует упоминание сцены жестокого обращения. * * * Марк едва-едва успел задремать, как услышал, что дверь в палату приоткрылась и кто-то тихо прошёл через комнату, останавливаясь рядом с кроватью. Опасности от вошедшего не чувствовалось, поэтому Марк остался лежать как лежал — открывать глаза не хотелось, как не хотелось и никого видеть вообще. За исключением нескольких людей — но отец сегодня приходить не обещался, а Вуд... Это точно не он, его Марк уже смог бы узнать не просто с закрытыми глазами, а даже, наверное, будучи и вовсе без сознания. Да и рановато для него, он придёт не раньше, чем через час. Тогда кто к нему пожаловал? Разумеется, не целитель и не медперсонал — те бы уже растолкали его, чтобы напичкать очередной порцией отвратительных на вкус, но несомненно охуительно-полезных зелий. Решив, что лежать и гадать по меньшей мере глупо, Марк мысленно вздохнул и кое-как разлепил тяжёлые, будто налитые свинцом веки. Прищурился, восстанавливая чёткость зрения, и едва не раскрыл рот от изумления: в двух шагах от кровати стоял, пристально наблюдая за ним, Эдриан Пьюси. Тот, увидев, что он проснулся, дрогнул губами в подобии улыбки и подошёл ближе, присаживаясь на стул. — Ну привет, Флинт, — глухо и как-то неуверенно произнёс он. — Привет, — отозвался Марк, настороженно смотря на сокурсника, не зная, чего ожидать. Затем пошевелился и едва заметно поморщился — всё равно, несмотря на уже довольно длительное лечение, иногда двигаться было немного больно. Или ему так казалось? А может, это внутренние органы под воздействием исцеляющих зелий окончательно приходят в норму, причиняя при этом болезненные ощущения? Ведь рёбра точно зажили. Помимо развлечений с магией, садист-Монтегю тогда не отказал себе в удовольствии и просто попинать его ботинком. Тяжёлым, тупоносым — явно маггловским. И где только обувь такую достал? Ну а что, палочкой помучить — это же скучно и совсем неинтересно. Гораздо приятнее учинить над врагом обыкновенную физическую расправу. Потешить самолюбие и отвести душу. Марк передёрнулся, не желая вспоминать. Вуду, как тот ни выпытывал (да и вообще никому), подробностей той ночи он так и не поведал. Сказал, что ничего не помнит. Тот посмотрел на него весьма странно, будто точно зная, что он лжёт, но оставил в покое — видимо, сразу осознал, что правды ему не дождаться. В важных вещах его Олли вообще всегда был исключительно понятливым. Марк же... он просто не хотел всего этого, не хотел видеть ненависть, которая обязательно вспыхнет в карих глазах. Именно сейчас у него не было сил для ненависти, ни своей, ни чьей-либо ещё, даже если она всего лишь по отношению к жалкому неудачнику Монтегю. А Вуд... пусть лучше по-другому смотрит — Марку нравилось, какими взглядами тот окидывал его, когда забывался, от этого сразу теплело где-то внутри. Ну вот, снова он о Вуде думает, это уже не смешно. Марк покачал головой, помолчал немного и перевёл взгляд на Эдриана, который, неестественно выпрямившись, будто занемев, в полном безмолвии сидел перед ним, выжидающе глядя. — С чем пожаловал? — поинтересовался Марк, устав ждать, когда тот отомрёт и откроет наконец рот, чтобы изложить цель своего неожиданного визита. — Поговорить, — коротко ответил тот. Марк сосредоточенно посмотрел на него, давая понять, что он внимательно слушает, и Эдриан, помявшись, нерешительно начал: — Флинт, я насчёт Монтегю. — Я так и понял, — флегматично отозвался тот и снова умолк, вперив бесстрастный взгляд и ожидая, что будет дальше. — Флинт... Маркус, — Эдриан вдруг плюнул на официальность, назвав сокурсника так, как называл когда-то давно, а с тех пор — больше ни разу. — Отзови иск из Визенгамота... — Марк нахмурился, и Эдриан торопливо продолжил: — Он не понимал, что делает. Он... он... Маркус, он на наркотические зелья подсел. Не очень давно, но уже крепко. Я пытался его вытащить, но пока бесполезно. Он той ночью... утром... прибежал в комнату в полном раздрае, разбудил меня и закатил форменную истерику. Бился, рыдал, кричал, что натворил что-то ужасное — хорошо, что парни после попойки спали мертвецким сном и не проснулись. Правда, я через его сопли и потоки слёз мало что понял тогда, — Эдриан тяжело вздохнул. — А только-только смог кое-как привести его в относительный порядок, тут уже Дамблдор пожаловал. Так Грэхем, придурок, отпросился отлить и хлопнул в сортире какой-то дряни опять. И отрубился. Вот его из Хога прямо сюда и направили. — Он перевёл дух и покосился на по-прежнему каменно-молчавшего Марка. — Маркус, ну не будь мудаком, отзови иск. Пожалуйста! Он же загнётся в Азкабане... — и замолчал, будто подавился, под тяжёлым мрачным взглядом. — Сказал, да? — сдержанно произнёс Марк. — Всё сказал? А теперь посмотри, — он вытянул из-под простыни обе руки и поднял их, демонстрируя бинты и повязки. — Я теперь останусь вот так... навсегда. — Эдриан неверяще уставился на него в полном шоке, глупо открыв рот. Сделав паузу, Марк продолжал ровным тоном: — Не смогу летать на метле, не смогу профессионально играть в квиддич, не смогу даже сам поднять грёбаную ложку, чтобы элементарно поесть, и не смогу колдовать, потому что для этого нужно как минимум суметь взять в руки палочку. Эдриан замер, как громом поражённый, не в силах ничего сказать. И от слов Флинта, и от него самого — он никогда раньше не видел своего сокурсника... таким. Таким безучастным и хладнокровно, с каким-то ненормальным равнодушием рассуждающего о перспективе остаться калекой и сквибом. Марк криво усмехнулся: — Такие вот дела. А этот ублюдок будет жить и радоваться. Передай ему — месть удалась, пусть от счастья только не захлебнётся. — Маркус, я... даже не знаю, что сказать, — пролепетал Эдриан растерянно. — Я ни о чём этом понятия не имел. — Теперь имеешь, — холодно заметил тот. И замолчал, снова вспоминая чудное поведение Монтегю. Нет, понятно, конечно, что он обдолбался и был в неадеквате, но этот затравленный взгляд, промелькнувшие в глазах неподдельные горечь и стыд, болезненно искривлённые на одно короткое мгновение губы... «То, что сделали со мной, я сейчас сделаю с тобой...» — Это правда, что Монтегю подвергался насилию? — задал Марк неожиданный вопрос, посмотрев в упор. Эдриан изменился в лице. — Что?! — вытаращил он глаза. — С чего ты взял?! — Предположил, — коротко бросил тот, чувствуя себя всё более странно из-за накрывшего его ледяного спокойствия, обычно такого несвойственного ему. — Монтегю что-то плёл тогда об этом. — Как?.. — бормотал Эдриан в полном ошеломлении. — Что?.. — Он сфокусировал взгляд. — Что конкретно он говорил? Марк не отреагировал, продолжая каменно молчать и смотреть. Потом всё же неохотно пояснил: — Городил какую-то хуйню и попытался меня прогнуть и в буквальном смысле поставить на колени, — он едва заметно поморщился. — Безуспешно, как ты понимаешь. Но он что-то вякнул тогда такое... типа: «Я сейчас сделаю с тобой то же, что со мной» или вроде того. — А, это. Нет, — помотал головой Эдриан и вздохнул, — всё не так. Он наверняка имел в виду тот случай на день Святого Валентина. Тогда был бал, помнишь? Ты свалил к своему гриффу и ничего не застал, а там... — он перевёл дыхание. — Грэхем залез к шестикурсникам в спальню и прихватил деньги у Уоррингтона из тумбочки, а тот за каким-то хреном в комнату вернулся — забыл что-то — и застукал его. Грэму, придурку, извиниться бы и не рыпаться — Кассий нормальный парень, может, и замял бы всё за небольшое поощрение. Но Монтегю опять был под зельем, выебнулся не по делу, в драку полез. Уоррингтон взбесился, конечно. Взял и позвал своего дружка Тима Аттвуда — он хоть и с шестого, но ты же знаешь, какой он амбал. И тупой. Там потом ещё пара человек подтянулись, пьяные все. Ну и устроили Грэхему показательное наказание — он настолько невменяемый был, что даже не смог палочкой защититься. Я их когда в мужском туалете обнаружил... — Эдриан запнулся и даже покраснел. — Да, Грэм стоял на коленях, — с усилием выдавил он и сглотнул. — Почти голый, связанный. Но эти придурки все были одеты, никто его не насиловал и даже не трогал, просто глумились и ржали. Я, конечно, всех разогнал, звездюлей вломил как следует — помнишь, они тогда все с фингалами рассекали? — и память слегка подправил им, но... — он замолчал. — Ясно, — после долгой паузы сказал наконец Марк и задумчиво уставился в потолок. — Это кое-что проясняет. Монтегю нарвался, эти отомстили, а я, блядь, крайним остался. — Маркус... — Пиздец, — продолжил тот, не обращая внимания, — многого же я не знал. А ты — не сказал. — Но ты не спрашивал, — опустив голову, попытался слабо защититься Эдриан, но Марк снова проигнорировал его выпад. — А насчёт Монтегю — я всё равно не в силах ничего исправить, — медленно произнёс он. — За дело взялся отец, он в любом случае этого так не оставит, ты его знаешь. — Знаю, — эхом повторил тот, обречённо вздохнув. Потом вскинул взгляд и, поколебавшись, добавил: — Я постараюсь помочь. — Услуга за услугу? — усмехнулся Марк. — Ты поможешь мне, а я — Монтегю? — Н-нет, — Эдриан отшатнулся как от удара. — Просто это всё... как-то неправильно. Марк покачал головой. — Мир сошёл с ума, а, Эдри? Слизеринцы рассуждают о чести и справедливости, — и насупился, сердито передёрнув плечами. — Ладно, — с глухим раздражением буркнул он, — я... подумаю. И поговорю с отцом. Но легко отделаться этот мудак пусть даже не мечтает. — Он отвернулся к стене. — А теперь — свали на хуй, пока я не взбесился окончательно. Не успел припереться, а уже заебал, придурок. Эдриан не удержался от смешка — вот теперь он наконец-то увидел перед собой прежнего Флинта — и послушно поднялся, отходя к двери, но вдруг остановился, вспомнив кое-что. Полез в карман, достал какой-то свёрток и положил на тумбочку рядом с кроватью. — Это тебе Грэй с Лоррином передали, — пояснил в ответ на недоуменный взгляд, затем снова посмотрел Марку в глаза. — Я постараюсь помочь, — повторил твёрдо и вышел из комнаты. * * * Марку в крайней досаде очень захотелось запустить в захлопнувшуюся за сокурсником дверь чем-нибудь тяжёлым. «Поможет» он, блядь! Как же! Мерлин всесильный нашёлся: колдомедики не помогут, а он — возьмёт и поможет. Суки они все, да пусть катятся лесом! Он же знает, что всем на него наплевать. И вообще — всем на всех наплевать! Он почувствовал, как его в который уже раз за эти бесконечные дни накрывает сильнейший приступ раздражения и злости на весь белый свет от собственной беспомощности и ожидающего его совершенно беспросветного будущего. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и скосил глаза на свёрток на тумбочке. Вызвал колдосестру и попросил открыть, вновь исходя гневом, что даже с такой ерундой он не в состоянии справиться сам и вынужден прибегать к помощи постороннего человека. Та, испуганно моргая, быстро выполнила его просьбу и поспешила ретироваться от греха подальше. А Марк замер, во все глаза уставившись на содержимое таинственного свёртка. Внутри оказались лимонные тянучки из лавки Амброзиуса Флюма(1). Самая тайная и немного постыдная страсть Марка была — вот эти самые чёртовы тянучки. О ней даже Вуд не знал, только домашние и, так уж получилось, Грэй Уэбстер. Марк вообще-то сладкое не очень любил и почти никогда не употреблял, предпочитая нормальную мясную пищу, но эти несчастные тянучки... Иногда бывало трудно удержаться, и он изредка, позволяя себе расслабиться и прячась ото всех, словно вор, поглощал их в диких количествах. Он ужасно стеснялся своей детской любви к дурацким конфетам, считая, что для здоровенного девятнадцатилетнего парня это просто позор, поэтому тщательно скрывал её ото всех. А с Грэй, знакомой с детства, Марк, как бы странно ни звучало, действительно неплохо общался — девчонка была умна и хитра, тоже любила квиддич и эти самые лимонные тянучки, а иногда спрашивала совета, как повести себя в той или иной ситуации с очередным своим бойфрендом. Даже обидно, что она и послужила причиной нынешнего положения Марка — окончательно-то спятил Монтегю именно из-за неё. Губа у него, конечно, не дура, только на что он надеялся, баран? Такая как Уэбстер на него никогда в жизни бы не взглянула. Неудачник потому что и, к тому же, насквозь гнилой. Блядь, вот где справедливость на свете? Не любили Монтегю на факультете все, а досталось за это почему-то именно ему, Марку. Урод, сломал ему жизнь ни за что ни про что. И Уоррингтон Аттвудом уроды — он ещё поговорит с ними, подонками, позже! Почувствовав, что мысли пошли по второму кругу и что сейчас у него будет очередной приступ раздражения и глупой жалости к себе, Марк упрямо выставил подбородок и закрыл глаза, усилием воли прогоняя из головы все мысли. Скоро Вуд придёт, и ему ни к чему видеть всё это. Ни к чему. * * * — Мистер Литтл, — окликнул Оливер человека в жёлтой форменной мантии, вышедшего из какой-то палаты прямо перед ним и зашагавшего по коридору к своему кабинету, находящемуся чуть далее — Оливер всё это знал, потому что данный человек, собственно, был целителем Флинта. — А, мистер Вуд, — обернулся тот, добродушно улыбаясь. Оливеру внезапно не к месту подумалось, что фамилия целителя(2) тому очень подходит: маленький, едва достающий ему до подбородка, кругловатый, довольно жизнерадостный и неунывающий, вызывающий почему-то ассоциации с золотым снитчем. Обычно он уже одним своим видом действовал на пациентов умиротворяюще и неизменно производил позитивное впечатление. И иногда это помогало получше любых зелий. — Вы пришли навестить мистера Флинта? — Да, но я хотел поговорить с вами, — Оливер посмотрел на целителя. — Мистер Литтл, что... Что у Марка с руками? Что это за проклятие? Ему можно помочь? — Мы не имеем права разглашать информацию о пациентах никому, кроме ближайших родственников... — начал тот, но увидев, как его собеседник смертельно побледнел, поспешил добавить, — но для вас я могу сделать исключение, поскольку у меня имеется на это разрешение от мистера Флинта. Я имею в виду — мистера Патчета Флинта, отца Маркуса. Он специально оставил мне особые указания на этот счёт. — Особые указания? — ошарашенно повторил Оливер. Эти Флинты, все как один, полны сюрпризов. Впрочем, ему это только на руку. Мысленно поблагодарив старшего Флинта за такую предусмотрительность, Оливер вновь повторил вопрос: — Так что у Марка с руками? Целитель сразу посерьёзнел, улыбка мгновенно исчезла с его лица. — Мы всё ещё не знаем, мистер Вуд, — вздохнул он. — Проклятие не поддаётся ни диагностическим чарам, ни идентифицирующим зельям. И оно прогрессирует! — добавил он встревоженно. — Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы как можно скорее разобраться и сделать противоядие, но пока безрезультатно. — Ясно, — потерянно сказал тот, бледнея ещё больше. Помолчал и угрюмо спросил: — А Марк знает? — Я не вправе скрывать от него, так что да, знает, — отозвался целитель. — И как он... — Оливер сглотнул. — Как отреагировал? — Никак, — огорчённо покачал головой тот. — Не сказал ни слова, только посмотрел как-то... — он слегка поёжился, и Оливер отрешённо кивнул: «смотреть как-то» Флинт умел в совершенстве, ему ли не знать. — Скажите, — дрогнувшим голосом, с безнадёжностью осведомился он. — У него есть шанс? Хоть какой-то? Целитель вздохнул и снял очки, затеребил их в руках, близоруко щурясь. — Вы же и сами знаете ответ, — тихо сказал, отводя глаза. Оливер похолодел, чувствуя нарастающее отчаяние — он действительно знал. Залечить все ссадины и порезы, вправить и заживить сломанные кости — это всё полная ерунда, а вот устранить следы магического проклятия, особенно неизвестного... это уже хуже. Гораздо хуже! И шансов почти никаких, если вовремя не дать нужное противоядие. А времени остаётся всё меньше, скоро всё достигнет критической точки — и тогда последствия будут необратимы. — Но мы постараемся сделать всё, что в наших силах, — попытался приободрить его целитель. — А как же Монтегю? — вспомнил Оливер. — Он же должен знать, что за дрянь напустил. Почему его не допросят? — Грэхем Монтегю в настоящий момент находится в коме здесь же, в госпитале. Он принял большую дозу запрещённого и очень опасного для жизни зелья, и нам пока не удаётся привести его в сознание, — сообщил целитель, и слова его прозвучали как приговор. — Как только он придёт в себя — за ним явятся авроры, на него в Визенгамоте уже заведено уголовное дело. Они выяснят, конечно, всё, что надо, у них есть на это полномочия, но... Как бы не оказалось слишком поздно. По правде говоря, — помолчав, тихо добавил он, — Грэхем Монтегю — наш последний шанс помочь Маркусу Флинту. Возможно, единственный. Оливер стиснул зубы, стараясь держать себя в руках. — Это я виноват, — убито признался он. — Я в ту ночь обнаружил их, но потерял голову, и пока оказывал помощь Марку, этот ублюдок сумел сбежать. Я должен был предвидеть это! А я не уследил. Не прощу себе, если... — Не вините себя, Оливер, — печально проговорил целитель. — Маркус Флинт был доставлен в госпиталь как раз вовремя — с серьёзными повреждениями некоторых внутренних органов, плюс наличествовало ещё несколько неприятных проклятий, к счастью, известных и посему на данный момент уже нейтрализованных. Это требовало срочного медицинского вмешательства, малейшее промедление грозило нешуточными проблемами, так что вы всё сделали правильно. А сейчас... всё, что нам остаётся — это не терять надежды. Будьте мужественным, мой мальчик, — он перешёл на доверительный тон и сразу почему-то напомнил Дамблдора. — Ему, — целитель качнул головой в сторону палаты, где находился Марк, — это сейчас очень нужно. Оливер лишь кивнул и молча направился к белой, абсолютно безликой, даже отдающей какой-то унылой безысходностью двери. За всё то время, что он мотается сюда, он успел уже возненавидеть эту проклятую дверь и весь госпиталь в целом. Так хотелось схватить Марка за руку и свалить отсюда как можно быстрее, чтобы больше никогда в жизни не возвращаться и даже не вспоминать об этом кошмаре. Остановившись на пороге, Оливер сделал глубокий вдох и придал лицу нейтральное выражение, надёжно спрятав все эмоции. Он не может показывать при Марке свою слабость. Просто не имеет права. И уж конечно не из какого-нибудь абстрактного чувства гордости или чего-то в том же духе. На самом деле, всё это стало совершенно неважным, и он был готов хоть на коленки встать, хоть в ножки кланяться неизвестно кому, если бы только знал, что Марку это поможет поправиться. Да уж, вот именно — если бы. Если бы всё было так просто! Оливер в бессилии сжал кулаки, стараясь успокоиться. Целитель прав — Флинту сейчас нужен рядом кто-то сильный и уверенный, и он, ещё раз медленно вздохнув, открыл дверь в палату. * * * Марк лежал, прикрыв глаза, но едва стоило Оливеру войти, встрепенулся, кинув на него понурый взгляд. — Ну, а сегодня ты чем недоволен, мистер «Я-всех-довёл-до-ручки»? — нарочито бодрым тоном осведомился Оливер. Марк мимолётно улыбнулся, но в следующую секунду снова помрачнел. — Ты говорил с целителем, Ол, — в интонациях его было больше утверждения, чем вопроса, и Оливер не стал выкручиваться. — Говорил, — кивнул он. — И что? — Ничего, — Оливер пожал плечами. — Вуд! — угрожающе сказал Марк. — Что ты хочешь от меня услышать, Марки? — невозмутимо осведомился тот, присел на корточки и, открыв дверцу тумбочки, начал палочкой наводить там порядок. — Я хочу услышать, что ты обо всём этом думаешь. — Ничего, — однообразно ответил Оливер. Марк вздохнул — с ним явно не желали общаться на эту тему, но когда, собственно, его это останавливало? — Вуд... А что, если я никогда не приду в норму? — глядя в сторону, нехарактерно тихо и серьёзно спросил Марк. — Что тогда? — Тогда я поселюсь в этой палате. — Оливер удовлетворённо кивнул, оглядывая чистые полки, с которых теперь исчезли крошки, пыль и всякий мусор, и выпрямился, аккуратно прикрыв деревянную дверцу. Затем подошёл к кровати больного, взмахом палочки поправляя сбившееся покрывало. — Не смешно, идиот. — Я не смеюсь. — Да как ты не понимаешь, болван?! — заорал вдруг Марк, со злостью и тоской глядя на него. — Зачем я тебе такой? Зачем?!! Уходи! Уй-йди, придурок, ты понял?! Убирайся!.. — и резко замолчал, потому что Оливер неожиданно выбросил вперёд руку и заехал ему кулаком в лицо. На кипельно-белые простыни брызнули алые капли. Марк поднял глаза и наткнулся на обжигающий, непривычно тяжёлый колючий взгляд. — Всё? — резко бросил Оливер. — Успокоился? А теперь послушай меня, — произнёс с нажимом и приблизил лицо почти вплотную. Марк шокировано замер, забыв, как дышать. Таким Вуда ему ещё никогда наблюдать не приходилось: строгое, совершенно незнакомое лицо с заострённым подбородком, упрямо сжатые губы, напряжённо сведённые брови. И мертвенная бледность, без намёка на какие-либо краски на лице. «Вампир, нависший над жертвой», — без капли иронии подумал Марк и обомлел, не смея пошевелиться под мощным напором чужой, нестерпимо тягостной энергетики, буквально пригвоздившей его к кровати. Продолжая буравить его этим жутким взглядом, Оливер яростно зацедил, не стесняясь злых слёз: — Если ты. Ещё хоть раз. Скажешь или даже подумаешь что-то подобное — я тебе не только рожу разобью, — он говорил очень тихо, но казалось, что он кричит, едва не вбивая каждое слово прямо в мозг, — я тебе таких пиздюлей навешаю, что тебя и колдомедики не откачают. — Практически выплюнув последнее слово, он сразу обмяк, больно вцепляясь руками Марку в плечи, будто утопающий за соломинку. — А потом — сам сдохну, — добавил тоскливо и с силой сжал пальцы. — Потому что не могу без тебя, дебила придурочного! Понял?! Марк сглотнул и промолчал, выдерживая этот безумный взгляд и не отводя глаз. Затем посмотрел на его рот... Моментально уловив, Оливер потянулся к нему, беспорядочно целуя лицо и чувствуя себя так, будто летит в пропасть, потом впился в приоткрытые отзывчивые губы с такой страстью, что у обоих дыхание перехватило. — Понял... — бормотал в перерывах между поцелуями Марк. — Прости... Прости, Ол... Был не прав... Вот я идиот! И ты тоже!.. — Люблю... — вторил ему тот. — Хрен ты теперь от меня отделаешься. Хрен! Мой! Ты понял?.. Мой! — ...твой... Твой! А ты?.. — Тоже твой... Чей же ещё. Только твой! Придурок ты! Придурок!!! Точно придурок... Всё напряжение, копившееся в течение этих недель, наконец-то прорвалось, как долго назревавший нарыв, выходя вместе с криками, ударом, кровью и сумасшедшими поцелуями, перемежаемыми бессвязным полувнятным шепотом. Они совершенно не соображали, что говорят друг другу. Какие-то бессмысленные глупости причудливо переплетались с самыми важными словами в жизни и выплёскивались наружу вместе с болью, страхом, отчаянием. И оба чувствовали, как накалённая атмосфера разряжается, исчезает, сменяясь дикой усталостью. — Что-то уже произошло, понимаешь? — глухо бормотал Оливер Марку в шею и тёрся носом о его скулу. — Ни за что не поверю, что ты не заметил и не обратил внимания, как я всё это время колдую твоей палочкой. Тебе ли не знать — почему, так что не притворяйся идиотом. — Он судорожно вдохнул знакомый запах, смешанный теперь с запахом лекарств. — Колдовать чужой палочкой можно только в одном случае: если с владельцем настолько устойчивая эмоциональная связь, что магия обоих настраивается на полную совместимость. Такую, что палочка их как бы «не различает». Такое даже между родственниками редкость! А я... — он запнулся и привычно прихватил зубами кожу, как постоянно делал раньше, но тут же отпустил и лихорадочно забормотал дальше: — Не знаю, как у тебя, но у меня ощущение, что я с тобой связан, будто заклятием Вечного Склеивания. Чуть шаг в сторону — и уже плохо. Блядь, так плохо! Я не знаю, насколько это нормально, но... вот. А ты? — Тоже, — послышался тихий ответ. Они так и уснули, тесно прижавшись друг к другу, забыв стереть засохшую кровь Марка, в которой были перепачканы оба, забыв даже раздеться и снять ботинки (в случае Оливера) и забыв, что судьба их практически висит на волоске. Забыв... * * * Дни шли за днями, сливаясь в какое-то мутное серое пятно, и ничего не менялось. Оливер по-прежнему на полном автомате посещал занятия, сразу после них отправляясь в Мунго, где болтался до самого отбоя, пока его не выпроваживали обратно в Хогвартс. Марк становился всё мрачнее и молчаливее, да и Оливера всё больше оплетала липкая паутина беспросветного уныния. Он старался, изо всех сил старался не падать духом и при Марке ни словом, ни жестом ни разу не показал ни намёка на отчаяние, но провести его, разумеется, не удалось. Да и было бы смешно на такое надеяться — тот улавливал не только все его мысли и настроения, но даже призрачные их оттенки. И грустил вместе с ним, постепенно уставая от изматывающей душу неопределённости и подвешенности своего состояния. Хотя иногда, по мере того, как нарастал их общий психоз и терпеть становилось невыносимо, выдержка окончательно летела к чертям, и тогда они решали проблему радикально: предварительно звукоизолировав палату заклинаниями, громко ссорились, ругались и орали друг на друга, давая выход раздражению и сбрасывая напряжение. А потом столь же бурно мирились, смеясь и неистово целуясь, но, впрочем, не переходя границ дозволенного. Всё-таки одно дело Хогвартс, и совсем другое — госпиталь, где каждый может войти в палату и увидеть впечатляющую картину, не предназначенную для посторонних глаз. Правда, один раз они всё-таки не сдержались. Потому что несмотря ни на какие треволнения и серьёзность ситуации (а может быть, наоборот, именно поэтому), обоим стало совсем уж невмоготу. В тот момент оба настолько слетели с катушек, что даже думать забыли о запирающих чарах, и просто чудо, что в палату никто не вошёл и не застукал их. Единственное, на что тогда у Оливера хватило угасающего рассудка — это запечатать Марку рот ладонью, зная о его привычке орать во время секса, как сумасшедший. * * * — Эй, Вуд! — окликнул его кто-то. Оливер вздрогнул, выныривая из тёмного царства безрадостных дум, в котором в последнее время пребывал всё чаще, практически отрешившись от реальности, и обернулся на голос. Неподалёку стоял Малфой, насуплено глядя на него. Рядом с ним был ещё один слизеринец, постарше. Оливер знал его — Лоррин Данэ, он тоже учился на седьмом курсе вместе с Флинтом. — Малфой? — удивился Оливер, слегка кивнув. — Данэ. Чего вам? — Вот, — мелкий белобрысик протянул ему какой-то пузырёк с непрозрачной тускло мерцающей жидкостью голубовато-молочного цвета. — И что это? — осведомился Оливер, не торопясь брать флакон в руки. — Противоядие для твоего Флинта, — пояснил Лоррин. Оливер вытаращил глаза, недоверчиво уставившись на них. — Но почему? — никак не мог понять он. — С какой стати? — Мистер Флинт попросил тебе передать. Сказал, что ты сегодня туда пойдёшь. В госпиталь, то есть. — Я каждый день туда хожу, — пробормотал себе под нос Оливер и посмотрел подозрительно. — А почему он сам не передал? — поинтересовался ровным тоном. — Он в отъезде, а это срочно. А у отца перед мистером Патчетом был небольшой должок, — забывшись, машинально пояснил Драко, но тут же спохватился и умолк, разозлившись на себя и приставучего нахала заодно. Как его Флинт терпит? — А откуда известно, что это — то, что нужно? — настырно не отставал «нахал». — Да это всё Эдриан, — махнул рукой Лоррин. — Пошёл к старшему Монтегю и выложил про его сыночка всё как есть. У нас болтают, что тот то ли на зелья подсел, то ли на какую-то маггловскую аналогичную дрянь. Не знаю, насколько это правда — Эдри молчит в последнее время. Сказал только, что они совместно с отцом Монтегю докопались-таки, что это был за артефакт, и неведомо какими путями сделали противоядие. Вроде мистер Монтегю сам помог — испугался за сыночка, да поздно. В общем, там всё очень сложно. — Да и какая тебе разница? — встрял Драко, заносчиво глядя. Он всё ещё дулся на Флинта за то его издевательство над своим внешним видом при проигрыше гриффам в квиддич, хотя умом и понимал, что был виноват и тогда от досады готов был и сам себе локти покусать. Как понимал и то, что Флинт, устроив это показательное наказание, оказал ему, по сути, услугу: он его проучил, все поржали и забыли, прекратив на него злиться. И это было намного лучше, чем какой-нибудь бойкот в слизеринском стиле — у них на факультете царили довольно жестокие нравы, а ведь, как ни крути, проиграли-то они именно из-за него, Драко. И хорошо ещё, что он именно Флинту под руку попался: тот проорётся и забудет, простит, а вслед за ним простят и все остальные, тогда как, например, тот же самый Монтегю затаился бы, а потом обязательно устроил исподтишка какую-нибудь подлость. Драко передёрнулся — старшекурсника Грэхема Монтегю он недолюбливал и сторонился: скользкий тип и реальный, неподдельный гад. Он встряхнулся, отрываясь от размышлений, и сварливо процедил: — Бери и иди спасать любовничка! — и замолк, одёрнутый Лоррином. Оливер вздохнул и только головой покачал, здраво рассудив, что сейчас не время ставить мальчишку на место. — Малфой, ты — маленький противный засранец, — всё же не удержался он, но сразу обезоруживающе улыбнулся, — но всё равно спасибо. Только... — он смерил обоих парней непонятным взглядом, — надеюсь, вы понимаете, что я сначала отдам это зелье колдомедикам на экспертизу? Ничего личного. — А ты неглуп, — неожиданно одобрительно усмехнулся Данэ. — Если бы не отдал, мы все, пожалуй, были бы сильно разочарованы. Оливер ошарашенно посмотрел на него, но моментально взял себя в руки, снова сделав взгляд нечитаемым. — Кто — «вы все»? — деловито уточнил он. Малфой и Данэ посмотрели на него с ещё большим интересом. — Ты действительно умён, — констатировал Малфой с удивлением. — А с виду и не скажешь. Оливер на это только усмехнулся: вот сопляк негодный! «Аристократ», мать его. Но комментировать не стал, иначе странный разговор затянется до поздней ночи, а ему уже пора в госпиталь. Поэтому Оливер лишь нетерпеливо передёрнул плечами. — Много болтаешь, Малфой, — перебил он белобрысого. — Ближе к делу. Тот невозмутимо продолжил: — Что ж, ты заслуживаешь кое-каких пояснений. «Мы все» — это мой и его, — он кивнул на старшего товарища, — отцы. Ну и мистер Флинт, конечно. — И, собственно, мы сами, включая Маркуса, — добавил Данэ. — Есть ещё кое-кто, но остальных тебе знать ни к чему. Они поспорили — хватит ли у тебя ума проверить зелье или нет, — начал объяснять он. — Отец ставил против тебя, — продолжил Малфой, — а мистер Флинт ответил, что ему показалось, что ты совсем не так прост, как кажешься. И, как выяснилось, угадал. Из-за тебя мой papa проиграл тысячу галлеонов. Оливер чуть не присвистнул: ставочки у них! Он, конечно, сам из не особо бедной семьи, но эти Малфои — точно на голову больные. — Значит, мистер Флинт решил меня проверить? Достоин ли я его сына или нет? — задумчиво проговорил Оливер, держась с поистине королевским достоинством и стараясь не показать, как сильно его это всё задело. Малфой с Данэ, наблюдая за ним, посмотрели теперь уже по-настоящему с уважением. Оливер закатил глаза: они что, всерьёз ожидали, что он сейчас начнёт бесноваться и вопить, словно баньши, брызгая гневной слюной и осыпая их проклятиями? Хорошего же они о нём мнения! А может ему ещё руки заломить и волосы на себе подрать, дабы не разочаровывать их? — Ты меня всё больше поражаешь, Вуд, — Данэ выгнул бровь. — А мы-то всем факультетом гадали: что Флинт в тебе нашёл и как до сих пор не послал тебя — он же никогда и ни с кем раньше так долго не крутил. Вернее — он вообще ни с кем не крутил, мистер Флинт всё сокрушался, что не найдётся такого человека, который его сыночка сможет вытерпеть и приструнить. Несмотря на серьёзность положения, Оливер всё-таки не сдержался, от души рассмеявшись. А может, это просто от перенапряжения? Он уже не помнил, когда в последний раз нормально спал, а принимать зелье сна-без-сновидений мог позволить себе только в самом крайнем случае: у него и так-то всю жизнь на него странная реакция, а учитывая, что на голодный желудок его пить нельзя, а заставить себя поесть — буквально подвиг, то и вообще... Мало ему будет расторможенности всех реакций, так ещё ненароком вывернет от этой дряни. Смех оборвался также резко, как и начался. — Вы все — подлые змеи, — резюмировал Оливер. — Интриги, интриги, самим-то не противно? А Флинт мне ещё вечно загоняет, что я просто создан, чтобы учиться в вашем гадючнике. Да я бы там ни дня не выдержал: всюду ложь и неоправданное высокомерие. Удивляюсь, как это я оказался достоин вашего наисветлейшего, блядь, внимания. Оба слизеринца на это только многозначительно улыбнулись, даже не обидевшись. По-видимому, с их точки зрения, он только что не оскорблял их, а сделал изысканный комплимент. Психи какие-то. Нашли чем гордиться. — Уймись, Вуд, — усмехнулся Данэ. — Ты, собственно, чего хотел? Чтобы тебя за красивые глазки в семью пустили? Здесь так не принято, можешь сколько угодно воротить нос и гневно фыркать. К тому же ты с Гриффиндора, а представители вашего факультета славятся тупостью и привычкой бросаться на амбразуру, забыв включать мозги. Это была обычная проверка, совсем несложная для человека, обладающего хотя бы зачатками интеллекта. — Он сделал паузу и авторитетно добавил: — И ты её прошёл. Мои поздравления. Оливер почувствовал, как всё-таки начинает постепенно заводиться. Он что им — пикси лабораторная? Что за эксперименты над живыми людьми? Одно слово — слизеринцы. Априори засранцы и сволочи. — Да не сверкай ты так глазами, здесь этим никого не испугаешь, — вдруг добродушно заметил Данэ. — Радуйся, Вуд — мистер Флинт от тебя в восторге, можешь теперь с Маркусом беспрепятственно зависать. — Можно подумать, так не смог бы, — буркнул Оливер. — Так — ещё не факт, — снова влез Малфой. — Ты же вроде чистокровный, Вуд, сам должен знать... — при этих словах Оливер скривился: опять эта чистокровная хуйня! Блядь, как же надоело! И что самое противное — змеёныши правы: если избранник или избранница не нравились родителям, те вполне могли запретить всякие отношения, и никакая «искренняя и глубокая любовь» не помогла бы. А некоторые, особенно из этих всяких лордов и прочих аристократов, могли вообще заставить своих детей жениться на ком-нибудь, кого сами для них подыскали. Средневековье прямо, мать его! Сейчас, конечно, всё уже не так жёстко и строго, но тем не менее. Оливер содрогнулся, покосившись исподлобья, и вдруг резко успокоился. Поднявшиеся было обида и злость улеглись, и он с прохладцей посмотрел на своих собеседников. — Ты что-то ещё хотел, Данэ? — осведомился светским тоном у одного и перевёл изучающий взгляд на второго. — Или хотел всё же ты, Малфой? И потрудитесь, наконец, внятно объяснить мне, какое отношение ко всему этому имеете конкретно вы? Я слушаю. Внимательно. — У наших отцов с недавних пор кое-какие дела с мистером Патчетом, — важно пояснил Малфой. — Большего сказать мы не можем, извини. Оливер закатил глаза: и эти темнят! Что у них за тайная коалиция образовалась? Все эти полунамёки и недосказанность навевают на определённые мысли. — А вы с Флинтом, собственно, из своего романа тайны не делали, — философски пожал плечами Данэ, отрывая его от размышлений. — Весь Хог в курсе. — Ну, хорошо, — Оливер устало вздохнул, чувствуя себя так, будто не беседовал только что с двумя сокурсниками всего каких-то жалких полчаса, а как минимум вручную вспахал весь огород Хагриду. — Я всё понял, передайте мистеру Патчету, что я его тоже люблю. — Он смерил их красноречивым взглядом и высокомерно приподнял бровь, намеренно копируя все жесты и ужимки попеременно обоих парней, стоящих перед ним. Затем изогнул тонкие губы в насмешливой улыбке. Лоррин, наблюдая за ним, помимо воли отдал должное его умению держать себя. Может, пора пересмотреть свои взгляды и перестать придавать такое значение глупым факультетским стереотипам? Он решил обязательно подумать над этим позже. — Впрочем, нет, — продолжил тем временем Оливер. — Я сам ему скажу. А теперь прошу меня извинить — мне пора, — он одарил их напоследок ослепительной улыбкой. — Только... зелье я всё равно проверю — мало ли что вы мне тут наплели. — Коротко кивнув, он развернулся, намереваясь уйти. — Эй, Вуд, — окликнули его сзади. Он обернулся через плечо. — А Маркус тебе правду говорил — ничерта ты не гриффер, — вернул ему ухмылку Данэ, и они с Малфоем, одобрительно улыбнувшись, пошли по коридору. Оливер только головой покачал: да они что все — сговорились, что ли? Почему у всех возникает это бредовое и абсолютно ошибочное мнение? Впрочем, пофиг. «Гриффер, Данэ, гриффер», — мысленно возразил слизеринцу Оливер и вдруг хмыкнул: изрядно подпорченное настроение неожиданно исправилось. Затем, зажав в кулаке заветный фиал, он поспешил в кабинет директора, чтобы воспользоваться его камином и переместиться прямиком в Мунго. * * * — Это правда? — боясь поверить, в сотый раз переспрашивал Оливер. — Правда, мистер Вуд, — в сотый раз терпеливо отвечал ему мистер Литтл, лукаво улыбаясь. Оливер почувствовал, как у него внезапно закружилась голова. Чёрт, что-то у него подозрительно часто голова кружится. Совсем он себя довёл: не ест ничего и почти не спит. Если бы не Шон с близнецами, он задолго до этого счастливого дня помер бы, нахрен. — М-мистер Литтл, — пошатнувшись, пробормотал он, чувствуя, как всё вокруг качается и плывёт, а в ушах нарастает странный гул. — Можно мне... — не договорив, он отключился, рухнув на пол, прямо целителю под ноги. Тот, всплеснув руками, отлевитировал его на диванчик рядом и применил Энервейт. Оливер вздрогнул, приходя в себя и ошалело хлопая глазами. — Ну что же вы, молодой человек? — укоризненно сказал мистер Литтл, попутно применяя к нему диагностические чары. — Нельзя так наплевательски относиться к своему здоровью! Вы знаете, что у вас почти полное физическое, нервное и частичное магическое истощение на фоне общего сильнейшего переутомления? Как вы ещё на ногах держитесь? — Эм... вот и не удержался, — смущённо посмотрел на него Оливер, заливаясь ярким румянцем. Хорошо ещё, что никто не стал случайным свидетелем его феерического полёта на пол. Кроме целителя, конечно, но вот как раз мистер Литтл не вызывал волнения: тот, небось, и не такое на своём веку повидал, что ему какой-то там дурацкий позорный обморок здорового взрослого парня. Блядь, стыдоба, да и только! Оливер покраснел ещё больше. — Только не говорите Марку, пожалуйста, что я свалился, как анемичная мадемуазель из плохого романа, — попросил он. — Он же меня на смех поднимет. — Вот уж не думаю, — мистер Литтл добродушно засмеялся. — Мелани, — подозвал он проходящую мимо колдосестру, — принесите, пожалуйста, успокоительного и восстанавливающего зелий для молодого человека, — и кивнул на Оливера. Тот посмотрел на девушку и пробормотал, скованно улыбнувшись: — Привет, Мел. Колдосестра была знакомая. Впрочем, здесь, в этом отделении, за всё то время, что он здесь провёл, почти все целители, колдосёстры и вообще весь медперсонал стал ему знаком. И говоря тогда Флинту, что его здесь чуть ли не боготворят (в определённом смысле), он ничуть не соврал. Молоденькие целители и практиканты, старше его всего на несколько лет, были, несмотря на серьёзную профессию, довольно весёлым народом. Они действительно искренне поражались, как Оливер выдерживает невыносимо тяжёлый, по их мнению, характер своего парня и при этом умудряется оставаться в здравом уме. А однажды эти шутники даже скинулись на подарочек и со смехом вручили ему «Орден Мерлина I степени» из сувенирной лавки шуточных товаров в Косой аллее. Оливер, конечно, воздал должное их юмору и даже улыбнулся, но Флинту его не показал и вообще об этом ни словом не обмолвился — тот в связи с болезнью стал совершенно несносен и точно не оценил бы. Вон как взбеленился тогда, когда он первый и единственный раз заикнулся о чём-то подобном, поэтому Оливер старался лишний раз его не нервировать. — Привет, Олли, — улыбнулась та в ответ. — Как твой Марки? Судя по твоим сияющим глазам, всё хорошо? — Да, — в полной прострации выдохнул Оливер, наконец-то полностью осознавая, что это не сон, и чувствуя, как сердце заходится от нереального чувства облегчения, что весь кошмар позади и всё наконец-то в порядке. То есть — почти в порядке. Конечно, Марку ещё долго восстанавливаться, но главное — Малфой с Данэ не обманули: Пьюси действительно сделал правильное противоядие. Вот так вот! Так сложно... и так просто. И Флинт теперь поправится! Приняв из рук Мелани несколько пузырьков, Оливер под требовательным взглядом целителя послушно выпил все положенные зелья и почувствовал, что буквально валится с ног. — М-мистер Литтл, — заплетающимся языком сказал он, — я сейчас к Марку... — Нет-нет, ни в коем случае, — замотал головой тот. — Вы сейчас немного посидите, придёте в себя и отправитесь отдыхать. — Но... — попытался возразить Оливер. — Безо всяких разговоров! — категорично отрезал мистер Литтл. — К Маркусу сейчас нельзя — он погружен в магический сон, чтобы организм смог безболезненно перенести приём противоядия. Так что давайте, молодой человек, потихоньку до камина и восстанавливаться — скоро вам понадобятся силы, чтобы поддержать больного и помочь ему окончательно избавиться от болезни. А вот это, — он протянул шкатулку, в которой позвякивали выставленные в ряд пузырьки с зельями, — будете принимать согласно схеме, — мистер Литтл указал на сложенный пергамент, всунутый между пузырьками. — Я знаю, вы человек ответственный, так что надеюсь на вас, — и подтолкнул Оливера к камину, до которого за разговором уже успел довести его. Оливер посмотрел на него совсем уж сонно. — Спасибо, мистер Литтл, — с чувством поблагодарил он и исчез в зелёном пламени, намереваясь по прибытии дисциплинированно завалиться в кровать и проспать как минимум сутки. * * * Оливер спал и ему снилось лето. И море. Из воды на берег к нему выходил живой и здоровый Флинт и весело смеялся, а на смуглой, загорелой коже блестели капельки воды, радужно переливаясь на солнце. И в этом мире не было никакого Волдеморта, и даже Монтегю не было. И не было изнуряющих, выматывающих душу бессонных ночей и следующих за ними дней как в тумане, полных отчаяния и безнадёжности. Ничего не было. А были лишь солёные брызги, которыми вредный Флинт, отряхиваясь, окатил его с ног до головы, горячий песок и много-много солнечного света. Оливер безмятежно улыбнулся во сне. Наверное, он действительно очень сильно устал. _________________ (1) Амброзиус Флюм — владелец «Сладкого Королевства», кондитерской в Хогсмиде. (2) Литтл — (англ. little) — небольшой, маленький.