***
Неприятные ощущения за грудиной стали проявляться на левом локтевом сгибе, сначала неявно, а затем преобразовавшись во вполне ощущаемую боль. "Отлично, только этого ещё не хватало". Обходной лист зиял ещё несколькими пустыми позициями, среди которых значился и медпункт. "Надо же, как раз вовремя!" О том, куда идти первей, теперь не могло быть и речи.***
Дыхание учащалось. Лицо пылало. Неожиданно на груди появился какой-то холодный кружок. Он то прижимался к коже, то, отделившись от кожи, задерживался на несколько секунд уже на другом её участке. Я открыл глаза. Виола как раз убирала стетоскоп, а две верхних пуговицы моей рубашки были расстёгнуты. - Ты абсолютно здоров, пионер! А это... - прохладные пальцы прикоснулись к горячему лбу. Не холодные, а именно успокаивающе-прохладные. - Это всего лишь волнение... пионер. Всего лишь волнение. - Голос глубокий, грудной, спокойный. И что, странно, никакой издевки, или ехидства. Еле заметная улыбка, в основном глаза. - Ладно. - Она убрала пальцы с моего лба. - Где там твой обходной? - Она подошла к столу, где он лежал, расписалась в нём и протянула мне. - Ты заходи, если что... пионер.***
- Можешь звать меня Виола. И её лицо мне кажется смутно знакомым. "Виола." В мозгу вдруг стала выстраиваться цепочка. Последним звеном в этой импровизированной цепочке было изображение обложки альбома группы. На белом фоне четыре виолончелиста. "Как же их звали?" Попытка вспомнить отозвалась головной болью, прибавившейся к боли в локтевом сгибе и неприятным ощущениям за грудиной. Я взглянул на неё внимательнее. В изяществе ей вряд ли можно было бы отказать. Как, впрочем, и этому инструменту. В "той" жизни я любил слушать его звук. Или нет? "О них принято судить по внешним формам. В оркестре виолончели в основном на вторых-третьих позициях. Изящные завитки "эфов", обтекаемые формы, то, как их обычно держат. Но мало кто знает, что и их "серебряные" струны могут звучать как стальные. Что могут оживать и говорить сами за себя, а не быть в стороне... Что могут звучать и как барабанная дробь, и как пронзительный крик, и как тяжкий стон, и как грозный рык, и наоборот - обволакивать, смеяться, шептать, порхать... Причём делать это сами, а не быть вынужденным придатком к чему-либо. Но вот мелодия заканчивается, и вновь остаётся лишь оболочка. Кто успел или смог увидеть за её внешней красивостью хотя бы часть из перечисленного - тот узнал и не забудет. И каждый раз будет открывать что-то новое, а не видеть лишь оболочку". - Х-хорошо... В-Виола... "Это вот что такое сейчас было?!" Организм, впрочем, явно был озабочен куда более земными вопросами и реагировал соответственно. Попытки воспрепятствовать потерпели провал. Я зажмурился. Ну, и что теперь?***
- Я... - Её лицо обозначило интерес. - А можно я не сейчас уйду? - Ну, конечно же, можно! - Она улыбнулась, а бархат её голоса, казалось, можно было потрогать и гла-адить, гладить, прикасаясь подушечками пальцев, как самым чувствительным местом на руках... - Но этому ведь есть причины, не так ли? Я сглотнул и кивнул. Речь пока давалась с трудом, но мазохистом становиться что-то расхотелось... да и не хотелось особо никогда. - Б-болит... Здесь, - показываю на грудину, - и здесь, - большой палец правой руки ложится на левый локтевой сгиб. К выражению её лица прибавилась сосредоточенность. - Как давно? Не тяни, пионер. Врать смысла не было. Но и говорить правду было тоже как-то не очень. Впрочем, один министр правды, не оруэлловский, но существовавший вполне реально, как-то сказал: "Нужно говорить правду. Но не всю правду". И я решил последовать его совету. - Около часа назад. Она понимающе покивала головой. - Дела сердешные. - "Откуда она знает?!" Утвердительный кивок головы произошёл сам, без всякого моего участия. - Сиди, сейчас всё будет.***
Ей не откажешь в профессионализме. Принятое лекарство подействовало, не мгновенно, конечно ("Скоро только кошки родятся!"), но стало легче. И всё это время Виола была рядом. Наконец, она спросила: - Ты как себя чувствуешь? Врать не было смысла. Смущение сменилось благодарностью. - Лучше, Виола... - я чуть было не назвал её по отчеству. - Лучше. Намного. Спасибо вам. Она удовлетворённо хмыкнула. - Позволь тебе кое-что рассказать. - Виола устроилась поудобнее. Далее последовал рассказ. Она, как и следовало ожидать, и -надцать лет назад была весьма хороша собой, что, впрочем, нисколько не повлияло на то, что в мединститут поступила своим умом, а не соблазнительными формами. Внимание девушке, впрочем, было обеспечено. Насколько мне удалось понять, питающие надежды вьюноши покупались лишь на оболочку, но никто и не думал заглянуть на то, что под ней. Так было, пока на третьем курсе не появился он. Не сказать, чтобы так уж блистал внешними данными, но сказанное им позволило ей взглянуть на него по-другому, не так, как на остальных претендентов. Слова, стояния вместе у окна опустевшей аудитории, совместная работа на лабораторных, наконец, первые робкие прикосновения к ладони, улыбка... Рассказ был прерван глубоким вздохом. - ... И я пожалела его. Она прикрыла глаза и зарделась.