Фантомы

Раньше я не фотографировал — не снимал других и не любил сниматься сам. Да и некогда было. Но когда я узнал о смерти Летти и приехал на похороны, выяснилось, что у нас двоих имеется чуть ли не единственная совместная фотография. За все те годы, что мы друг друга знали!.. Потом, когда мы отыскали Летти живой и невредимой, и она вернулась домой, мне стало еще более неловко. Она хотела вернуть свою память как можно скорее, но в моем доме не оказалось почти ничего, что помогло бы ей это сделать. Присланные Хоббсом полицейские отчеты о наших похождениях оказались куда более полезны, чем все те вещи, что я сохранил в память о ней. И тогда я стал время от времени украдкой снимать членов семьи на телефон. Возможно, я просто расшатал нервы, начал становиться старым и сентиментальным. Не знаю. Теперь у меня было много причин делать фото. Летти постепенно приходила в себя, племянник рос, Мия все хорошела, ну, а Брайан… Брайан продолжал быть самим собой. Я до сих пор не знаю, чувствовал ли он — чувствовал ли я, что нам осталось немного. Но Брайана я снимал особенно часто. Фотографий накопилось порядочно. Если бы он вдруг вернулся и сказал, что ничего не помнит, я бы уж точно не попал впросак, как с Летти. Только он не мог вернуться. Процедура опознания не оставила на это никаких шансов. Он так сильно обгорел, что пришлось делать генетическую экспертизу. Но еще до того, как пришли результаты, я уже знал, что это он. Не увидел (от его лица и тела мало что осталось), а почувствовал, стоя рядом с ним — с тем, что лежало, запакованное в пластиковый мешок на столе в морге. Больше всего меня поразило, каким маленьким казалось это скрюченное тело, а ведь при жизни Брайан был выше меня. Ну, и конечно, запах. Запах обугленной плоти. Он ударил мне в нос, когда расстегнули молнию. Меня не вырвало, и я не упал в обморок — но был очень близок к тому и другому. Я не подпустил к телу ни Мию, ни Летти, что, может быть, было неправильно, но я до сих пор не жалею. Несколько дней мы были заняты подготовкой к похоронам, далеко не первым на моей памяти. Все было как всегда: столько хлопот, что и поплакать-то некогда. Но мне не хотелось плакать. «Мы справимся», — неустанно повторял я про себя. — «Справимся». Я был уверен, что смогу прожить без Брайана. Не так уж долго мы были вместе. Те пять лет, что мы не виделись, я даже особенно и не скучал. Но вскоре я понял, что есть большая разница между понятиями расстались и расстались навсегда. Я не мог утешить себя знанием того, что он сейчас в безопасности и ему хорошо. Я вовсе не был уверен, что он попал в рай. Что еще хуже, я больше не был уверен, что рай существует. Я не знал, видит ли Брайан меня сейчас, наблюдает ли за нами. Есть ли он где-нибудь? Осталось ли хоть что-то от его личности? Человек — не только плоть, не правда ли?.. Но Брайан был таким земным, он так любил жизнь, что я просто не мог представить его вне этого мира. Внутри меня постепенно скапливалась боль. Время не лечило раны — они ныли все сильнее. Я чувствовал, что мне нужно дать выход своим обиде и ярости, найти виновного, отомстить, иначе я просто сойду с ума. Много лет назад, после гибели отца, все было точно так же. Тогда я выплеснул все, что скопилось у меня на душе, на беднягу Кенни Линдера. И хотя после этого моя жизнь пошла к черту, внутри мне полегчало. На самом деле я понимал, чем грозит избиение человека до полусмерти. Но не смог остановиться. Я наказал его за то, что он сделал тогда, на треке; и себя за то, что ничего не мог сделать. Два года тюрьмы и пожизненный запрет на гонки — это была моя цена, моя кара. В случае с Брайаном мне было даже не на ком сорвать злобу: никто был не виноват. Как оказалось, это и вправду был всего лишь несчастный случай. Все улики это подтвердили. «Так бывает, — говорили мне. — Ничего не поделаешь». И это бесило меня больше всего: я стал тем, кем быть ненавидел — беспомощным, жертвой обстоятельств. Как-то раз, не выдержав, я полном одиночестве отправился в свою бывшую мастерскую — DT Garage. Незадолго до гибели Брайана мы с ним выкупили помещение, которое я арендовал в начале нулевых. Мы планировали начать заново наш семейный бизнес: открыть автомастерскую и тюнинговый салон в одном лице. Мы уже успели сделать ремонт, закупить оборудование… Потом Брайан попал в ту роковую аварию. Впервые оказавшись здесь без него, я вдруг впал в неистовство и принялся крушить все подряд. Я швырял инструменты и бил стекла, расколотил ящики и ту немногую мебель, что мы успели поставить в контору. Я проклинал Бога за то, что он отнял у меня Брайана, и самого Брайана за то, что он был так неосторожен. Я кричал в пустоту, что готов никогда больше не садиться за руль, лишь бы О’Коннер вернулся с того света. Лишь бы он снова был со мной!.. В конце концов, обессилев, я упал лицом в пыль и разрыдался, впервые за долгое время. Летти ничего не сказала, когда на следующее утро застала меня за уборкой в полностью разгромленном гараже. Она лишь молча засучила рукава и принялась мне помогать. Когда мы прервались, чтобы отдохнуть, я с благодарностью поцеловал ее. Она поцеловала меня в ответ, а потом мы занялись любовью. После этого меня немного отпустило. Я все-таки открыл мастерскую и начал работать, хотя уже и без прежнего энтузиазма. Помог сестре с переездом в Глендейл; обручился, а вскоре и женился на Летти. Когда Джек немного подрос и Мия захотела выйти на работу, стал брать к себе племянника, если смена сестры выпадала на субботу или воскресенье. Иногда я или Летти забирали Джека из садика, а потом стали встречать из школы. Джек стал моей отрадой. Он был очень забавным малышом — смышленым и жизнерадостным, как его отец, хотя поначалу не больно-то походил на него внешне. Джеку тоже нравились тачки. Правда, он был еще подростком, когда я понял, что ему не стать настоящим уличным гонщиком. Дело было не в том, что он плохо водил — уж этому-то я мог его научить. Но племяннику не хватало огня. Того особенного азарта, что бывает у ребят, которые соревнуются на улицах. Джек всегда был слишком спокойным, слишком рассудительным — совсем как его мать, Мия. Просчитывал любое дело на десять ходов вперед, планировал будущее. Он не любил рисковать, если считал, что риск неоправдан. Может, Люк Хоббс был и прав, сказав как-то, что в рядах копов парню самое место. Все равно, я не слишком обрадовался, когда Мия сказала мне, что Джек решил поступать в полицейскую академию. Но я перестал с ним общаться вовсе не из-за этого. Племянник менялся. Сначала из пухлого малыша он превратился в худого неуклюжего подростка, потом вытянулся еще сильней и обзавелся мускулами. Его лицо вдруг стало лицом Брайана, каким оно было много лет назад, когда мы впервые увидели друг друга. Джек стал до жути похож на отца. Тот же нос, те же брови и скулы, родинки на шее… Даже зеленое пятнышко на радужной оболочке левого глаза, словно маленький зеленый островок посреди моря синевы — и оно было! Он говорил, как Брайан; двигался, как Брайан. Наверно, он и дышал точно так же. Мне стало слишком больно смотреть на него. Рана, едва успевшая зажить за все эти годы, вдруг снова заявила о себе. Присутствие Джека каждый раз неизбежно вызывало череду воспоминаний, возвращало меня в прошлое. Сам того не ведая, племянник давал мне иллюзию присутствия Брайана, а потом так же случайно ее разрушал, сказав или сделав что-то, что было свойственно скорее мне или Мие. Да, в Джеке была частичка каждого из нас. Он был нашим общим ребенком, и я любил его больше жизни. И вместе с тем я не мог его видеть. Его полицейский значок стал удобным поводом для ссоры и расставания. Но миновало почти три года, и судьба вновь свела нас вместе. В самом деле, глупо было бы избегать племянника до конца жизни только потому, что он стал похож на своего отца. Глупо и несправедливо по отношению к Джеку. Я был рад вновь увидеть его, несмотря ни на что. С облегчением я осознал, что теперь его вид не расстраивает меня так сильно, как когда-то. Хотя Джек был все так же похож на Брайана — даже сильнее, чем раньше. Две вещи окончательно довершили метаморфозу: племянник осветлил волосы и пошел работать под прикрытием. Но дело было не в его работе и не в том, что он связался с шайкой Санчесов и вынужден был стать уличным гонщиком. В глазах Джека вдруг вспыхнул тот озорной огонек, который когда-то заставил меня пристальнее приглядеться к его отцу. Этот огонек загорался всякий раз, когда Брайан смотрел на меня или на Мию. Джек точно так же смотрел на ту конопатую девчонку. И тогда я понял, что все повторяется. Жизнь — колесо, катящееся по бесконечной дороге, а теми, кто мы есть, нас, кроме всего прочего, делает и любовь. Странным образом эта мысль успокоила меня, заставив уняться мое горе.