Я у мамы бета

Жизнь — малина! Странно думать об этом, крутясь на стуле от безделья и пытаясь прямо с разворота попасть очередной бумажкой в имитированное баскетбольное кольцо (оно же в реальности мусорка). Но жизнь и правда хороша! Все в ней! Отец меня принял с радушными объятиями, да и еще рассмотрел кандидатуру Мура с моей стороны. Не без оров, не без споров, не без маминых уговоров, но он согласился на то, чтобы я и мой кот все же имели какое-то будущее. И отпустил меня. Сложно, с хмурым лицом, но отпустил. И сказал на прощание, когда я покидала родительский дом, что я лучше любой дочери, какая могла бы быть: будь то омега или альфа или сама Мать Тереза. И вот уже неделю я официально и с полного согласия проживаю в квартире Мура и наслаждаюсь всеми прелестями жизни с любимым мужчиной. А именно: просмотры вечером фильмов, «домашний ресторан» с разогретой в микроволновке лазаньей и бокалом дорогого вина, совместные ванны, неожиданные сюрпризы, веселые моменты… А главное — регулярный и великолепный секс. Повторюсь: жизнь — малина!.. …Была. До этого момента. О, этот голос я узнаю везде. Этот острый темный взгляд. Эти черные как смоль непослушные волосы. Я помню еще то время, когда в них застревал каждый пролетающий мимо листочек. Точнее, как я сама их туда сыпала вместе с веточками и прочим хламом, прямо на голову этому кретину. Ненавижу. До сих пор ненавижу эти его большие почти черные глаза, которыми он смотрел на меня, как в душу, выплевывая из своего червозного рта ругательства. Ненавижу его с виду грациозные руки, но жестокие, которыми он бил меня, которыми он дергал меня за косы и таскал по земле, ужасно заразительно хохоча. Ненавижу все в нем и сладостно вспоминаю момент своей победы, когда я столкнула его в озеро, из которого мы с Марком тогда ловили рыбок. И ненавижу вспоминать, как он усадил меня жопой на блядский фонтан, когда мы были в старшей школе, и держал, пока холодная вода хреначила меня по мягкому месту. И как я потом шла домой, униженная, в новом и сыром платье, через которое просвечивалось нижнее белье. Ненавижу его. Его и его пуговицы, что он дарил мне на дни рождения. Те искренние знаки ненависти, те чувства, которые были просто невыносимыми. Они и сейчас невыносимы. От одного его появления хочется блевать. «Я помню о твоем дне рождении, но ты недостойна большего подарка, чем эта пуговица», — сказал мне он однажды. И с тех дней и до конца школы мы приносили друг другу пуговицы. Я отрывала их с костюмов моего отца, брала из швейных наборов матери, яростно отдирала со своих вещей, но никогда — никогда! — не пропускала возможности бросить эту мелочь ему в лицо и выплюнуть «Ненавижу». И вот ты передо мной. Свалился на голову… Как и ожидалось, в самое лучшее время в моей жизни. Сукин сын. Я вытерпела бы тысячу Сандерсов и миллион вопросов от каждого из них, но вытерпеть эти наглые глаза я просто не могу. — Вольф Луин… — шиплю я, медленно вставая со своего места и упираясь ладонями в свой стол за стойкой. Я столько раз представляла себе эту встречу. Как я надменно буду смотреть на него, как он рассыпится в извинениях и мольбах о прощении, как я гордо взмахну рукой, и охрана отца выволочет его, рыдающего, за порог «Адамс-компани», навсегда закрыв двери в бизнес, и он уползет в свою нору, убиваясь и найдя спасение только в шлюхах и алкоголе. И вот она реальность: я злая, полна эмоций, стою и смотрю на него, чуть ли не брызжа слюной от бешенства, а его взгляд надменный, смеющийся, и за спиной пара секьюрити, а с моей стороны… лишь стойка. И я должна быть вежлива с клиентом.  — Так я не ошибся, когда услышал эту фамилию, Сандра Адамс, — он так горд, так величественен. На устах усмешка. Он чувствует, как возвысился надо мной. — Работаешь на своего отца администратором на его же этаже?.. — он громко рассмеялся. О господи, это тот самый хохот. Сейчас более светский, более тихий и басовый, но все тот же. Тот же. — Я, кажется, говорил тебе о том, что ты ни на что не годишься, Сандра, что будешь висеть на шее у своего папочки… И я не удивлен, честно. Ты не обманула ожиданий, моя предсказуемая бета. Что ж, пожалуй, оставлю тебе денег на чай после встречи с мистером Адамсом, если ты будешь умничкой. Его рука тянется к моей щеке, чтобы привычно потрепать ее, как он делал когда-то, издеваясь надо мной, но на этот раз я замахиваюсь, чтоб ударить по ней, но он быстрее отдергивает руку, и я просто махаю своей в воздухе. Он еще раз ухмыляется и проходит в кабинет, охрана же остается здесь за дверью. Я медленно присаживаюсь, пытаясь не думать о своем позоре, но уже через минуту сметаю все бумаги и канцелярию со стола в полной ярости. Он тварь! Истинная тварь! Волк, шакал, который будет хихикать над твоими неудачами, который будет клясться в верности и идти с тобой на дело, а потом силой забирать всю добычу! Это не человек. Он — волк. Подлый серый волк. Только вот каждый знает, что в любой сказке на волка найдется свой волкодав.