Я у мамы бета

Резкий, острый звук битого стекла вырывает меня из лап волка, и я быстро сажусь на кровати. Дыхание моё сбито, каждая мышца тела напряжена; как после самого страшного кошмара, по телу выступил холодный пот и волосы прилипли к лицу. Я, всё ещё не осознавая, что это всё был сон, смотрю в дверной проем, где минуту назад в ночной иллюзии мне привиделся Вольф. Теперь же там ошарашенно стоит Мур, а у ног его распластался своими осколками разбитый графин. Видимо, эта часть сна была реальна. Я в шоке. Макс в шоке. Все в шоке.  — Сандра… Тебе приснился кошмар? Я, всё ещё не веря во всё это, на эмоциях ото сна, ощущаю, как тёплые слёзы текут по моим щекам. О нет. Это был не просто кошмар. Неважно, говорил ли Вольф искренне, он смог наконец задеть меня, за столько лет, за столько ужасных лет, проведённых с ним, я ничему не научилась — поверила его словам, прониклась, и вот теперь мне снится, как его жёсткие губы касаются моих. И в этих снах я не сопротивляюсь. Я зарываюсь руками в волосы и медленно дышу. Спокойно. Главное, сохранять спокойствие. Какое мне дело до его чувств? Мне должно быть всё равно. Он испортил мою жизнь, почему же я должна вдруг волноваться за его «любовь»? Если это вообще любовь! Не будем забывать, что это за человек. Он бизнесмен, он волк, он хитёр и опасен, ему ничего не стоит соврать, ведь единственная его цель — втоптать меня в грязь, и он сам так сказал. Я ощущаю, как тёплые руки касаются моих плеч, затем моей спины, и медленно и нежно поглаживают. Мой тёплый кот прижимает меня к себе и согревает своей лаской, а меня всё ещё бьёт ознобом от прошедшего сна.  — Марк? — осторожно спрашивает Мур.  — Да, — после долгой паузы произношу я. Не хочу говорить ему. Ни за что не хочу рушить нашу идиллию об скалы сомнений. — Это Марк…

***

Кусая губы, пальцы, ногти, даже просто кожу на руках, я вот уже несколько часов сижу на кухне своего родного загородного дома. От волнения, недоумения и шока болит голова. Я могу только упрямо смотреть в одну точку и думать, думать, думать о… Вольфе. Чёрт! Этот дьявол всё же заставил меня думать о нём. Не то чтобы очень хотелось, но когда твой злейший враг клянётся тебе в любви, это немного, совсем капельку, но выворачивает всё твоё естество. Он перемолол мне мозги настолько, что по ночам я вижу сны с ним, и мало того, что с ним, так ещё и романтические сны… По моей коже бегут холодные мурашки. Брр. Нет, это всё вино. Вино и шок, иного объяснения не вижу. Я не испытываю к нему влечения, да и никогда не испытывала. Да, он красив, я признаю, как красивы тысячи других мужчин и женщин, но ведь я не хотела ни одного и ни одну их тех, кого считала внешне привлекательными, ранее. Не хочу и его. И я определённо не хочу целовать его во снах или где-то еще, но почему тогда моё подсознание упрямо навязывает мне эту идею?.. Всё из-за этого чёртового признания. Всё из-за этой мелочи, ворвавшейся в мою спокойную жизнь. Теперь всё вверх дном. И не за что держаться. Раньше была установка, какие-то примитивные понятия о добре и зле: Вольф Луин — зло, всё остальное, что не Вольф Луин, — добро. Теперь же… А что теперь? Он всё ещё зло. Зло, которое влюбилось в меня. А может и не влюбилось вовсе, Сандра, давай мы будем скептиками, прошу! Давай на всё смотреть критически. Это же Вольф, нам нужно сомневаться в любом его слове, даже если он скажет «2+2=4» — поставь под сомнение. И уж точно не верь его спланированным признаниям в любви.  — Дочка? — я отвлекаюсь от своих мыслей и обращаю затуманенный взор на отца. — Мать сказала, что ты пришла ко мне. Ты что-то хотела?  — Да, я…  — Он тебя обидел? Ударил? — прерывает меня отец. Он садится напротив и его пронизывающий серый взгляд встречает мой. — Изменил?.. Эх, папа… А если изменила я, но во сне?  — Отстань от Мура, — раздражённо бросаю я. Он всё ещё не смирился с тем, что делит дочь с другим альфой. — Сейчас есть вещи поважнее. И посерьёзнее. На последнем я ставлю акцент и, кажется, отец понимает меня. Он ровно садится на стуле и кивает, разрешая мне говорить дальше.  — Наш план… Ну, ты помнишь. Это всё… Эх. Я в общем… Как сказать… — надо же, когда я репетировала слова в своей голове, получалось лучше. — Ну короче! Вольф… То есть господин Луин мне признался в любви. На этом я замолкаю и смотрю на отца. Он не удивлён. Пожимает плечами.  — Хм. Так быстро.  — Да, пап, ещё кое-что… Я ведь не сказала тебе, но мы с Вольфом… то есть с господином Луином, мы с ним вроде как знакомы. — Почему мне так стыдно это говорить, как будто я ему соврала?  — Знакомы? — он незаметно напрягается. Незаметно, но только не для меня.  — Ну да, мы были с ним знакомы ещё до нашего плана. Учились вместе в школе. И… Надо сказать, наши отношения были весьма… можно сказать, близкими. Он расслабляется.  — Ну тогда тем более понятно, откуда такое раннее признание. Любил тебя ещё в школе, встретил спустя столько лет — и решил выложить все как на духу. Это хорошая новость.  — Мы взаимно ненавидели друг друга. Наступает тишина. Мучительная, можно сказать. Я замечаю, как явно сердится отец и как он думает о чём-то. Приходит мама, что-то делает на кухне. А мы молчим. Молчим и смотрим друг на друга.  — Это тот, что пуговицы дарил? — с явной надеждой на обратное спрашивает отец. Мама обращает на нас внимание. О пуговицах я рассказала ещё будучи ребенком, так как родители всё равно замечали их отсутствие на моей и своей одежде. В итоге, со временем я стала чаще упоминать некого одноклассника, который делал мне пакости, или же, с победой возвращаясь домой, во всеуслышание повествовала о своих подвигах против вечного зла. Я называла его имя, но не фамилию, и, по видимому, со временем оно уже стерлось из памяти родителей, ведь прошло столько лет…  — Да, — тихим шепотом произношу я. Папа аж взлетает, стул падает, мама вздрагивает. Он ходит по комнате, сложив руки за спиной, а я пытаюсь думать о хорошем. Не выходит.  — О чём ты думала?! Почему не сказала мне сразу?! Ты хоть понимаешь, что поставила на кон все мои труды за столько лет?! Более того, ты поставила на кон себя — а вдруг он бы украл тебя или убил?! Даже думать об этом не хочу! Но ты всё равно согласилась, хотя и знала о вашей вражде! Какой кошмар! Так, — он останавливается, закрывает глаза и протирает уголки двумя пальцами, — отныне никаких встреч.  — Но…  — Без «но»! Сандра, никаких планов, никаких соблазнений, всё, я сказал! Забудь об этом. — Я удивленно смотрю на него. Понятна его злость. Даже некоторое отчаяние. Ещё десять минут назад все для него складывалось удачно, а тут он узнал, что тот парень, который усаживал его дочь жопой на фонтан, оказывается, стал очень влиятельным человеком с возможностями, который и вправду мог просто похитить меня на той встрече. А он сам меня туда отправил. — Забудь обо всём. Я сам всё решу. Надо было сразу так и поступать. С этими словами, не дав мне опомниться, он быстро покидает комнату, как бы закрывая этот вопрос окончательно. Я — ошарашена, мама — спокойна. Она почти всегда спокойна после смерти Марка, потому что стала пить таблетки. Она поднимает стул, садится на место отца, в её движениях нет суеты, одна грация и краткость. Мама сидит на самом краешке и смотрит прямо на меня, а я под этим взглядом совсем раскисаю, глаза наполняются слезами.  — Он признался мне в любви…  — И что с того? Я замираю от этих слов. Возможно, маме не понять меня, только лишь потому, что в её честь слова любви лились достаточно часто. Я знаю из их с папой прошлого лишь то, что они рассказывали, а они рассказывали о том, что вместе ещё со школы. Но неизвестно, сколько чужих разбитых сердец и костей полегло на костре их чувств. Маме может быть даже и неизвестно, какого это, отказывать, ведь она сделала единственный выбор в своей жизни — она выбрала отца, а все остальное для неё и за неё уже делал он. Потому для неё мои мучения не понятны. Я знаю цену любви, я знаю, что значит быть отвергнутой и как это больно, я знаю, какого это, когда тебя выбирают из тысячи других. И мне было бы плевать на чувства Луина, если бы не едва уловимое отчаяние в его голосе. Если бы не его злость на моё опоздание. Это такая мелочь, но… Он человек, который всё планирует заранее. Он планировал это признание. Он готовился. Его речь не была от чистого сердца, он написал её заранее, откорректировал до идеала, выучил и рассказал, словно отчёт на совете директоров. И моё опоздание, которое нарушило его план, которое поставило под сомнение даже факт того, что я приду, заставило его сильно нервничать, пить вино и, как следствие, очень сердиться. И что же, к чему всё это, Сандра?.. А к тому, что у меня нет ощущения, что он врёт. Что он играет. А если так, то вот оно, то самое: долгожданная месть в моих руках. Я могу разбить ему сердце. Сказать ему «прощай». Исчезнуть из его жизни. Ведь это будет больнее всего для любящего сердца — быть отвергнутым. Тем более с такой гордостью, как у Луина. Конечно, он переживёт это, но вряд ли когда-либо ещё полюбит. Он не создан для нежной любви. Его любовь именно такая, она — жесткая, граничащая с ненавистью, но смертельная привязанность. Это зависимость. И страшнее всего для наркомана лишиться своего наркотика. И я должна лишить его. Это же то, чего я так долго ждала, верно? Это ведь единственная причина, по которой я стала помогать отцу. Хватит обманывать себя — проблемы бизнеса меня не волнуют, деньги меня не волнуют, мне лишь хотелось видеть больше, как можно больше его страданий. И вот он, в моих руках, вложенный самим вампиром в мои руки осиновый кол. Осталось лишь нанести удар.