Я у мамы бета

«Нанести удар», ха! Легко сказать, трудно сделать! Я прикусываю губу, сидя в мягком кресле в гостиной загородного поместья Луин. Никогда не думала, что буду сидеть в его доме. Здесь всё достаточно сдержанное, в лучших традициях хай-тек стиля, стол со стеклянными вставками; исключительно белая — я б даже сказала белоснежная — мебель на чёрном паркете. Такой же белый с длинным ворсом мягкий ковёр, а также огромная чёрная плазма на стене, возвышающаяся над искусственным камином. По цветовой гамме здесь выделяются только растения, которые растут прямо «из пола». На самом же деле, широкую полосу земли на тёмном паркете просто плохо видно. Ровно спустя неделю после признания в ресторане (видимо, именно столько Вольф думает достаточно для того, чтобы отказаться от всего и прыгнуть к нему в объятия) волк отправил мне послание. Я всю неделю проверяла ящик своего рабочего стола, а по итогу он просто кинул письмо в ящик Мура! Хорошо, что его нашла именно я. Там так же чётко, без лишних сантиментов, как и в прошлый раз, было написано время и место встречи, но кто ж знал, что место — его дом. Указанный адрес был мне не знаком, но, когда мы заехали на такую же огороженную охранную зону, как у дома моих родителей, мне стало не по себе. Всё же даже при встрече в ресторане я пугалась, а на его территории я абсолютно беззащитна. И вот я тут. Сижу вся на нервах от ожидания, пока господин Его Величество Я Вас Гнобил Пятнадцать Лет Чтобы Признаться В Любви соизволит явиться. На всякий случай, я кручу в руках телефон, чтобы, в случае чего, нажать на кнопку экстренного вызова. Тогда несколько десятков телохранителей сорвутся со своих постов по периметру нашего семейного домашнего очага и ринутся искать меня в любой точке планеты, указанной в геолокации. Но, надеюсь, всё пройдёт хорошо. Просто выплюну в нахальную морду Вольфа свой красноречивый отказ, посмакую немного привкус победы в этой многолетней войне, развернусь и покину его жизнь, хотелось бы, навсегда. Но почему-то подобные мысли не радуют меня, как должно было бы быть. И вот, наконец, я вижу тёмный силуэт, спускающийся по винтовой лестнице. Размеренные тихие шаги, словно поступь лесного охотника, точно знающего своё дело. В его жизни всё под контролем. Всё, кроме любви ко мне. Он выходит ко мне, и, надо сказать, я удивлена его сегодняшним обликом. Обычно уложенные вьющиеся волосы тёмным ореолом окружают голову, одежда — домашняя, какая-то светлая футболка и длинные хлопчатые тёмные штаны. Ноги босые, а глаза — ясные, чёрные. Он останавливается рядом с креслом, на котором сижу я, и отсюда я чётко вижу чёрный ободок его глаз. Интересно, соврал ли мне сон, и правда ли глаза его на самом деле синие? Интересно, соврал ли он, и правда ли он любит меня? Он окидывает меня едва уловимым взглядом. По легенде для Мура, я поехала к «подруге с работы». Он знает, что с кем-то я иногда вечерами сижу на телефоне, так что легенда под сомнение не ставилась, но всё же для её поддержания одежда моя — изумрудный свитер и белые джинсы, не слишком выделяет мои женские прелести, а рыжие вьющиеся волосы затянуты на голове в тугой хвост. Я в принципе и не собиралась соблазнять Луина, но всё же хотелось быть более привлекательной, чтобы, знаете, как в фильмах — шикарная женщина и валяющийся у её ног мужчина.  — Отлично выглядишь, — вдруг произносит он. В его голосе, кроме привычного холода, слышится волнение. Хотя виду, конечно же, он не подает: даже не смотрит в мою сторону больше. В его руках — два винных бокала, которые он держит за ножки, ну и сама бутылка красного.  — Я не буду пить, — чётко произношу я. Он игнорирует и ставит бокалы на кофейный столик.  — Будешь, — чёткий спокойный ответ. Я даже не удивляюсь. Это ж Луин.  — А вот и нет. И вообще я пришла, чтобы сказать…  — Что ты меня не любишь, — перебивает меня он. С еле слышимым шепотом «что?» я смотрю на него, спокойно вгоняющего штопор в пробку бутылки. Ни одна жилка не дрогнула. Никаких эмоций. Сконцентрирован на своей задаче. — Я знаю. Я ошарашено смотрю на него. Он открывает вино — пробка как по маслу выходит из бутылки; разливает вино по бокалам — ни одной капли не пролито. Все так идеально, что меня аж начинает подташнивать. Хотя, конечно, не из-за этого. Я не знаю, что мне говорить. Я вообще потеряла всякую уверенность в том, хочу ли я сказать ему это. Хочу ли разбивать ему сердце.  — А также я знаю, что ты пришла унизить меня. Также я в курсе, что ты думаешь обо мне: что я самоуверенный ублюдок. И конечно же я знаю, что ты ненавидела меня всю свою жизнь и не можешь полюбить за неделю. — Он смотрит на меня. Протягивает бокал. Я машинально его беру, лишь бы он продолжал говорить. — А ещё, я знаю, что ты трахаешься с Муром, и он тебя, конечно же, устраивает. В этот момент все моё тело пронзает как током. Не от его искрометных замечаний, конечно, он обо всём догадался — он умён, а также отлично меня знает. Я просто не понимаю, к чему он ведёт и очень — очень! — боюсь за Мура. Он не должен был его вплетать сюда, на это я не рассчитывала. Я отпиваю часть вина из бокала, лишь бы утихомирить свои нервы.  — А говорила, что не будешь пить, — опять эта усмешка. Она всё же выползла. Правда, лишь ненадолго. Его лицо снова становится серьёзным. Он садится напротив, крутит бокал в руках. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо ещё.  — Ты просто хорошо выстраиваешь логические цепочки, — поправлю его я.  — Спасибо за комплимент. Хотя это скорее комплимент для младшеклассника, чем для взрослого мужчины.  — Ты всё умеешь испортить…  — А вот это уже похоже на дельный комплимент. Я отпиваю ещё. Сажусь на самый край кресла.  — И что теперь? Раз ты всё понял сам, я могу идти? — я выжидающе смотрю на него. Нет. Конечно же он не отпустит меня. Во всяком случае, я надеюсь на это. Что бы там ни было, разговор зашёл про Мура — естественно он знал о нём, раз письмо упало именно в наш почтовый ящик, но я не думала, что он станет трогать его. Он отпивает первый глоток. Медленно смакует вкус, затем глотает — чётко выделенное адамово яблоко подскакивает и опускается. Он тянет. Интригует.  — И зачем ты приезжала?  — Послушать ещё немного откровений, — отыгрываюсь я. — Вдруг у тебя ещё что-то в запасе есть.  — Ну, а как же, — он ставит бокал на стол, наклоняется и ставит руки на колени, закрывая пальцы в замок. Тёмные глаза аж блестят от предстоящих событий. Сейчас начнется буря. — Я знаю, например, что ты не веришь в мои чувства. — Я лишь усмехаюсь. — Я не знаю, Сандра, каких доказательств ты от меня ждёшь, ведь чувства это не что-то материальное, верно? Но я могу дать тебе то, что интересует твоего отца. Ведь именно для этого он подослал свою любимую дочку прямо ко мне в руки?.. Я замираю в полном шоке. Опустошаю бокал и ставлю его на стол, рядом с его, едва начатым. По спине и рукам бегут мурашки. Он резко — с необычайной для него несдержанностью — встает и берет в руки папку, лежащую на одной из ступеней лестницы. Он обо всём знал. Знал, к чему приведёт наш диалог. Словно знал каждое моё слово, каждую реакцию. Он всё приготовил заранее: вино, папка; всё, что угодно. И резкость — не злость, а лишь нетерпение. Ему не терпится привести всё к финалу, к которому он сам пришёл в своей голове. Неделя давалась не мне на раздумья, а ему — чтобы оценить все варианты событий и выделить самый вероятный.  — Вы там, верно, за идиота меня все держите, раз думаете, что такой нелепейший способ — подослать ко мне женщину, которая меня охмурит, — заставит меня раскрыть все карты моей жизни. Обидно, что именно ты в это веришь. Ну что ж, не буду обманывать ожидания, — он протягивает мне папку, и я беру её дрожащими руками. — Это тебе. Отнеси отцу, как трофей. Там всё, что он хотел бы знать, но не более. Сыграй хорошую девочку, получи конфетку за поведение, а я подыграю — сделаю вид, что мистер Адамс раскусил меня, подчинюсь, подпишу договор. Я всё равно это собирался сделать. — Он наклоняется ниже, прямо к моему уху и шепчет: — Надеюсь, этого достаточно, мисс Адамс, чтобы вы поняли, что Мур мне и в подметки не годится. От этих его слов я злюсь и, выйдя из транса, рукой толкаю его в грудь, чтобы отодвинуть от себя. Но это, конечно, не срабатывает. Он усмехается и сам отстраняется, а я резко встаю, чтобы не смотреть на него снизу-вверх. Между нами чуть меньше полуметра, но я не боюсь этого, наоборот — чем он ближе ко мне, тем я злее.  — Да, ты можешь быть сколько угодно умён, но ты никогда не понимал, что значит «любить». Я признаю, хорошо, я признаю, что ты молодец, что ты прекрасно продумал эту встречу, но я бы никогда не предпочла Муру кого-то вроде тебя — ты бесчувственный, глубоко рациональный, эгоистичный педант, не способный ни на нежность, ни на сострадание, ни на альтруизм, ни на любовь. Ты никогда не делал ничего спонтанного, твоя жизнь — алгоритм, и меня в этом алгоритме быть не может. Я не из цифр, если ты не заметил, не из единиц и нулей, так что уж прости, но ебись-ка ты со своей любовью сам! Ах, ну и да. Я тебя ненавижу. С этими словами я резко разворачиваюсь, но альфа ловит меня за руку. Его тонкие казалось бы пальцы крепко сжимают мою кисть, аж до боли. Я кричу «пусти!», но всё в темноту. Мне становится страшно. Ужасно страшно увидеть его глаза. Он разворачивает меня к себе и жёстко ловит моё лицо другой рукой, поворачивает на себя… Индиго. Сон был прав. Это цвет индиго. Но прав был сон не только лишь в цвете его глаз. Но и во влаге и холоде губ. Во властности поцелуя. В страсти. В шершавости языка, в крепкости рук, в мягкости непослушных волос… И в том, что сопротивляться я не стану. Нет, нет, нет… Боже! Это так приятно. Это словно бы глоток воды после долгих лет жажды. С какой же лютой страстью он целует меня, как жаждуще жестко кусает нижнюю губу, как сплетается языком с моим, словно мы были в разлуке сотню лет. Он как будто всё знает, точно знает, что мне будет приятно вот так, и что по-другому делать лучше не надо. И точно знает, что я хочу, чтобы он прижимал меня к своему торсу, крепко обнимая за талию, и что я хочу, чтобы иллюзия «насилия» не исчезала, потому не отпускает кисть моей сжатой в кулак руки. Только так я смогу хоть частично оправдать свои действия перед своей же совестью. Мы продолжаем жадно целоваться, не понимаю, сколько проходит времени, пока он вдруг не прерывает всё это. Отстраняется, тяжело дыша, проходит пальцами по своим губам, потом указывает этой же рукой на папку на полу, которая выпала из моих рук, разворачивается и без слов уходит наверх. Я, словно очнувшись ото сна, собираю все документы, кидаю на столик, забираю телефон и ухожу. Стремительно спускаюсь вниз, по пути осмысливая все произошедшее, быстро обуваюсь, сажусь в машину и прошу отвезти меня домой. В последний момент поднимаю голову и вижу через окна в пол его — он смотрит, как машина отъезжает. Затем что-то пишет в телефоне и мне тут же приходит сообщение: «Это не входило в мой "алгоритм". Но мне понравилось быть спонтанным».