Шелтер Бланк

Неро снова стоит на слепящем полуденном солнце возле ворот Монастыря. Бросает немного удивлённый взгляд на обёрнутый фольгой кусок сладости в своей руке, будто понятия не имеет, откуда тот взялся. — Творожный пирог... но у меня нет времени, — бормочет он немного хмуро и тут же отшвыривает его в медную резную урну. И запоздало ощущает укол вины. Он бежит домой знакомой дорогой. По правую руку — море под обрывом, и магнолии, и ещё — придорожные цветы, по левую — дома и сады. Всё теперь кажется ему совсем другим. Даже запах с побережья. Он столько раз покидал это место, отправляясь на задания, и всегда был рад, возвращаясь на просоленные ветром белые улочки. Здесь был его дом. А теперь он уже не уверен, сможет ли когда-нибудь вернуться сюда. Просто, слишком много всего случилось, и сложно понять, есть ли у него вообще теперь дом. Ему кажется, что он застрял где-то посередине и не знает, стоит ли это, знакомое с детства, место, эти лица, светлые стены монастыря, эти придорожные цветы и каждый из закоулочков того, чтобы всё оставить и уйти, куда-то в Ад, следуя за «прочными узами». Ему не нравится то, что судьба его кому-то заранее известна. Он всегда был уверен, что сам является строителем своей судьбы, как бы пафосно это ни звучало. И до определённого момента так оно и было. Но потом появилась эта, мать её, обезумевшая статуя и всё испортила. И теперь ему нужно бежать из белоснежного приморского городка его детства прямиком в Ад, следуя за призрачной надеждой, намертво вцепившейся изнутри в его грудную клетку и, кажется, оплетающей его лёгкие колкими витыми ветвями так, что дышать всё труднее и труднее с каждым шагом. Сложным становится всё: видеть печальные глаза Кирие, слушать тихий голос Анны, смотреть в серьёзное лицо Кредо на глянцевой фотографии. И думать о Данте теперь тоже сложно. Поэтому Неро останавливается перед тёмно-коричневым низким забором и так стоит, сжимая в правой руке каменные бусы, поигрывая с одной-единственной, с зелёной. Эта зелёная бусина должна что-то значить. Не просто так Сильва вдела её в ожерелье. Что-то подсказывает Неро, что Сильва никогда ничего не делает случайно. Неро выдыхает и открывает полукруглую калитку во дворик. Осталось самое последнее и самое тяжёлое. Он делает шаг. Он не находит Кирие в доме. И не зовёт её, чтобы оттянуть момент, когда придётся заговорить с ней. Он молча ищет её во дворе и встречает у достроенной голубятни. Кирие сидит на траве возле пустой распахнутой клетки с голубями, откинувшись на руки, ветерок треплет её тёмные распущенные волосы. И Кирие кажется ему такой красивой в этот миг бесповоротного прощания, что у него сводит сердце. Он подходит и молча садится рядом. Кирие оборачивается к нему на мгновение и на лице её — лёгкая печальная улыбка, а в глазах — далёкая грусть и целое море тёплого света. Неро протягивает руку и убирает с лица Кирие прядку, растрёпанную ветром. — Ты выпустила голубей? — негромко спрашивает он, оглядывая пустую голубятню. — Да, — улыбается Кирие со вздохом, не глядя на него. Он кивает. — Почему? Кирие пожимает плечами и говорит своим звонким, но совсем негромким голосом: — Потому что, какая же это свобода, если им всегда нужно возвращаться обратно? Неро распахивает глаза и смотрит на неё. И сердце сжимается и ноет. И ему хочется сказать «Я люблю тебя, Кирие, ты даже не понимаешь, насколько, но я не могу объяснить!», а вслух произносит: — Они вернутся к прежнему хозяину. — Они вольны выбирать. Смотри, — Кирие протягивает руку и откуда-то с ветви ей на запястье садится белый голубь, один из тех, кого она выпустила сегодня. — Видишь? Он останется… Она поглаживает его пальцами по спине, и голубь ежится и поглядывает на Кирие своими блестящими глазами-бусинами. Неро касается его хвоста, и, голубь встряхивается, насупливается, но не взлетает. И Кирие улыбается легко, глядя на птицу благодарно. — Что… — Неро сглатывает, — что сказала тебе Сильва? — Что мой избранный уже избран другим и это окажется прочными узами. Всегда был избран… — спокойно говорит Кирие, а потом кратко, чуть устало пожимает плечами. — Просто я хотела удержать ещё ненадолго, но… — она вздыхает. — Пусть будет, как решено. Я не могу держать вечно. Она оборачивается к Неро и усаживает голубя ему на колено. Неро осторожно гладит его правой рукой, и голубь поднимает крыло и бесстрашно и гордо начинает наводить свой голубиный марафет. Неро смеётся, Кирие улыбается ему: — Неро, я… — она кивает своим мыслям, — я отдаю тебе своё лучшее. Кредо говорил, это лучшее во мне… Моё прощение. — Кирие, не… — Дай мне сказать, — перебивает девушка, не глядя на него. — Перестань возвращаться. Этим ты разбиваешь мне сердце. Я больше не стану ждать тебя — я просто не могу. Это… так больно… Постоянно ждать, а потом понимать, что всё ненастоящее… — Это было настоящее! — возражает Неро. — Нет, не было, — качает головой Кирие. — Просто... тогда мы ещё не знали. Неро потирает бровь тыльной стороной ладони и кладёт голову на плечо Кирие. Она, не глядя, гладит его волосы тонкими пальцами, и глаза Неро застилают слёзы. Тёплые слёзы благодарности и вины. — Прости меня, — шепчет он осипшим голосом. — Нечего прощать, — отвечает Кирие с лёгкой улыбкой, от которой Неро ни на миг не становится легче. — Иди. Неро кивает нерешительно, снимает голубя со своего колена и целует Кирие в тёмную макушку. — Ты — самое лучшее, что было со мной, — шепчет он ей в волосы. — Пусть я и не заслужил. — Заслужил, — тихо отвечает Кирие, сглатывая слёзы. — Уходи, Неро. Уходи сейчас. Это хорошее время для прощания. — Ты… — он закусывает губу, не понимая, от чего ему так тяжело дышать — от горя или от счастья. — Только береги себя, Кирие. — И ты, — медленно кивает она. И Неро поднимается на ноги и разворачивается. Чтобы не посмотреть случайно ей в глаза ещё раз — ведь он больше никогда их не увидит. Он просто больше никогда не вернётся, и это означает, что ещё одна, последняя нить его прошлого разорвана навсегда. Он заходит в дом, не думая, не глядя по сторонам. Проходит в оружейную и закрывает футляр с Красной Королевой, потом забирает и пистолет. Идёт к выходу, подбирает ключи со столика возле гардероба, снимает с кольца подарок — пёстрого чёртика, — «на удачу?», — кладет его и портмоне в карман и покидает дом, ставший ему теперь чужим, не обернувшись ни разу. И он чувствует — это действительно навсегда. Но если бы он обернулся — он бы остался. Кирие не смотрит ему вслед. Она остаётся сидеть в саду, и ветер утешающе поглаживает её по тёмным волосам и шепчет что-то о прочных узах, о заходящем солнце, о свободе и цветах…