Шелтер Бланк

Неоновая вывеска не жужжит привычно и не мерцает сломанной первой буквой у входа в контору. Красные отсветы не лежат на земле около дверей и вокруг слишком тихо и темно. Неро не знал, как Данте отреагирует, снова оказавшись возле конторы. Замрёт? Задумается? Нахмурится? Но тот только приподнимает бровь и кивает. — Дом, милый дом, ха? — говорит он довольно, приостановившись и глянув на Неро, а потом небрежно прижав его к себе за шею на краткий момент. — Вроде того, — пожимает плечами Неро, немного раздражённо отстраняясь и прикрывая ладонью изувеченное плечо справа. — Окей, идём, — пожимает плечами Данте в ответ и усмехается. — Это как вернуться с войны, где все мы что-то потеряли. — Это и была война, вообще-то, — криво и мрачно усмехается Неро. — И я на ней точно что-то потерял. Данте уже собирается сделать шаг, но потом передумывает и внимательно смотрит на Неро. — Но ведь и что-то приобрёл? — предполагает он осторожно. Неро прикидывает, приподняв бровь. — Да, несомненно,— говорит он со злой усмешкой, а голос — чистый сарказм. — Инвалидность и жизненный опыт, который мало кого заинтересует, если в бланке стоит «Инвалидность», — он закусывает губу и переводит дыхание. — К чёрту. Забудь. Данте фыркает, качая головой: — Пацан, да ты просто… — Я сказал, забудь, окей?! — срывается Неро, перебивая и отступая на шаг. Данте умолкает. Затем кивает и разводит руками. — Ладно, как скажешь, — он пожимает плечами. — Извини? Неро шмыгает носом и выдыхает, приходя в себя. — Спасибо, — говорит он, мазнув взглядом по лицу Данте. — За что? — приподнимает бровь Данте. — За… — Неро сглатывает, отводя глаза в сторону. — Понимание. — Придурок, — бросает Данте. — Подумай хорошенько, пацан — может, завтра извиняться придётся тебе. Данте молчит ещё пару секунд, а потом разворачивается и шагает к дверям конторы, а Неро устало и хмуро смотрит вслед. «Мне больше не за что извиняться. Да и не было никогда, понял?» Пауза затягивается, становится абсолютно пустой и дурацкой. И Неро говорит глухо и мрачно: — Ты не понимаешь. Мне не жаль чёртовой руки, я не нытик! Я просто… — тут он задумывается и говорит тихо: — Скучаю по моей детке. Моё… идеальное оружие. — Я не знаю, что в этих случаях говорят, — честно признаётся Данте, тоже вздохнув и почесав затылок. — Ну, хочешь, скажу, типа, что всё будет нормально? — Не хочу. Они стоят молча ещё несколько секунд и потом направляются вперёд. «Мне не за что извиняться». В слух Неро ничего не говорит, а только ожидает, когда Данте отойдёт ещё на пару шагов, и только потом направляется следом. Данте включает свет, и, вывеска за окном привычно зажигается, отбрасывая красноватые блики с той стороны ночного окна. Данте явно выглядит хозяином этого места. Этот антураж, этот незатейливый, но всё же кич, подходит ему просто идеально. И вообще, создаётся впечатление, что всё это время контора скучала по нему. Это так глупо, здесь же нет ничего, кроме столешницы, тяжёлого антикварного стула с высокой спинкой, красного дивана, музыкального автомата, явно знавшего лучшие времена, и бильярдного стола, но, чёрт возьми, весь этот хлам скучал по Данте. Наверное, это у них взаимно. По крайней мере, именно так Данте и выглядит. Неро хмыкает в сторону. — Что скажешь, пацан? — почему-то интересуется Данте, стоя посреди конторы и оглядывая залитые ярким светом, обшарпанные стены, дартс на одной из них, широкие окна, за которыми — темнота ночи, едва разбавленная красным свечением вывески; высокие потолки, на которых закреплены старые вентиляторы, едва ли вращающиеся теперь, — кстати, почему бы их не заменить или просто не снять к чертям? — дощатый пол, который, наверное, не мешало бы протереть. Но не сейчас, конечно же. И не завтра. Просто когда-нибудь. Неро удивлённо оглядывается, пытаясь уловить нечто, что привело Данте в хорошее расположение духа. Но это просто обшарпанная контора. Не такая уж и уютная, на первый взгляд, но зато тёплая и в ней полно света. — Выглядит… Нормально, — пожимает плечами Неро, усаживаясь на стол. — Как твоя контора. — Это мой дом, — довольно поизносит Данте. — Классное место, да? Неро невольно усмехается и на миг ему становится теплее. Но только на миг. «Это твой дом. Тебе повезло. У меня тоже был дом и ещё… Ну, там была голубятня в саду. Она теперь пустая — эти все голуби вернулись к хозяину, наверное. У меня ничего не осталось». Наверное, Данте ещё что-то спрашивал, а Неро, видимо, не ответил. Поскольку Данте теперь идёт к нему. Неро следит за его шагами, слышит, как подошвы ботинок гулко отстукивают по дощатому полу. Данте останавливается возле него, спрятав руки в карманы. И ничего не говорит, только пристально смотрит. И Неро вынужден поднять на него глаза, хотя веки кажутся неподъёмными и он устал, чертовски устал. Но он поднимает глаза, поскольку от этого взгляда, будто видящего насквозь, начинают гореть щёки. Будто Данте знает, о чём тот думает. И между ними натягивается эта неловкая, чрезвычайно прочная, вибрирующая нить тишины. И из-за неё надсадно звенит в ушах и хочется чем-то прервать её, разрушить, избавиться от неё. Каким-то словом или любым звуком. Что-нибудь, чтобы кровь перестала так раздражающе шуметь в голове, сливаясь с призрачным звоном. Но слова как-то всё не складываются и Неро нащупывает позади на столешнице карандаш. Отталкивает его пальцами. Тот скатывается, падает, ударяется о доски пола и, кажется, создаёт как раз необходимое количество шума. А может, даже чуть больше — любой звук кажется непривычно громким в этой едва ли не осязаемой, густой, плотной тишине, ничто его не скрадывает. Но главное, что звон в ушах прекращается, а Данте оглядывается по сторонам, будто только что проснулся. Данте ничего не говорит. Смотрит на него из-под полуприкрытых век, а потом наклоняется и касается губами лба. Неро отводит глаза, но не отстраняется. — Я рад, что ты заглянул ко мне в гости, туда, — негромко, почти шёпотом произносит Данте как-то глухо. — Мне даже кажется, что я сначала ждал тебя там. — Не нужно патетики. Простого «спасибо» будет достаточно, — хмыкнув, отвечает Неро, так и не глядя на него. — Ты понятия не имеешь, почему я туда пошёл, так ведь, Данте? Тот усмехается без иронии: — Думаю, знаю. «Вот как! Умник». Неро вскидывает голову и смотрит с вызовом: — Окей, Тёмный Рыцарь. Поделись со мной, в таком случае. Взгляд у него выхолощенный, но Неро не из тех, кто сдаётся. Как всегда. Упрямый. Данте качает головой, всё усмехаясь: — Ты постоянно делаешь вид, что не умеешь читать между строк. «Опять за старое?!» — Пошёл ты! — отталкивает Неро, подавшись вперёд. — Ты всегда говоришь своими проклятыми «между строк»! Я пошёл, потому что меня послали туда. Я был тем Избранным, который должен был прийти, но ты ведь знал, не так ли? — он умолкает, внезапно устыдившись собственной вспышки необъяснимого гнева, и добавляет негромко, делая вид, что что-то ищет взглядом. — Мне нужно поспать. Я теперь всего лишь человек. Я чертовски вымотан. Люди быстро устают. Данте тоже раздражается. — О'кей, о'кей, только, Неро, — он смотрит на него с кривой усмешкой и качает головой. — Я ничего не знал ни о каких «избранных». Ничего общего с пафосом и избранными, и всем этим дерьмом. Понял? Если я тебя и ждал, то по другой причине. — И по какой же? Данте молчит пару мгновений, а потом говорит негромко, но резко, будто выплёвывая: — Неважно. Неро не хочет отвечать. Только лениво смотрит ему в глаза и чувствует, что и правда бесконечно устал. Так устал, что уже едва удерживает глаза открытыми. Будто его в один момент выпотрошили и отбросили оболочку куда-то в сторону. Будто вся тяжесть прошедшего турне в Ад просто упала на его искалеченные плечи именно сейчас, вместе со всем его ненормальным притяжением, огненным ветром, непрекращающимся отзвуком марша тысяч тяжёлых шагов, глухим гулом, зловещим шёпотом и оглушающим, доставшим до оскомины лязгом металла. — Я просто хочу спать, — говорит Неро глухо. — Мне нужно. Данте смотрит на его лицо, изучает его. Запоминает тёмные ресницы, опалённые до рыжины на самых кончиках, едва заметные мальчишечьи веснушки на прямой переносице, обветренные до кровавой красноты губы, длинный шрам от виска до щеки на бледной коже. У Неро, кажется, погасли глаза… Сколько бы Данте ни жил, сколько бы людей и не людей ни встречал, он до сих пор считает, что нет ничего хуже, чем когда глаза кого—то из близких угасают вот так внезапно. Это невозможно не заметить или забыть, и это долго не выходит из головы, — Данте знает, — он до сих пор помнит. А Неро уже давно и как—то незаметно стал ему одним из самых близких людей — других людей так близко у него уже больше не было. Триш, разве что. Но Триш… У Неро есть его человеческое сердце. Это то единственное, что Данте вообще ценил в людях в последнее время. «Дежавю», усмехается он незаметно. Человеческие души всегда казались ему как-то теплее. И при всей мальчишеской браваде Неро, при всей его храбрости и непоколебимости, упрямая душа его, — Данте чувствовал это, — едва ли не светилась. Неро не из тех, кто лжёт — в этом его слабость. Кажется, всегда была. Но и не из тех, кто принимает всё на веру, не взвесив изначально. Он просто из тех, кто взрослеет слишком рано. И из тех, чьи решения остаются неизменными, если они приняты раз и навсегда. Иногда это не самые мудрые решения, но чего уж там. Мы все через это проходили. И ещё он отличный боец. Если и иметь кого-то в команде, кого-то, кто прикроет и придёт даже в Преисподнюю, то это Неро. Возможно, слишком своенравный и вспыльчивый, но зато заслуживающий доверия. — Тогда идём спать, — говорит Данте не менее устало, чем Неро. — Если только нам повезёт и мы дойдём. — Угу, — глухо отвечает Охотник, потирая пальцами красные от ветра и дыма глаза. Данте хмурится и говорит ещё: — Неро, а ты… — но, вдруг, передумывает и не договаривает. А Неро и не спрашивает, а только соскальзывает со стола и отправляется вслед за Данте наверх, напоследок задев пыльную поверхность стола кончиками грязных пальцев. Сейчас — спать. Немедленно. Всё остальное — потом.