Шелтер Бланк

Этим вечером они идут в «Медную Клетку». Данте сказал, что Неро стоит заценить тамошнюю танцовщицу. Неро, в принципе, всё равно. Самая красивая женщина в его жизни осталась далеко позади. В прошлой миссии. Он помнит тёмные печальные глаза и тёмные волосы до плеч. Неро не верит, что когда-нибудь встретит такую же, поэтому он соглашается идти в «Медную Клетку». «Медная Клетка» встречает гостей приглушённой музыкой, достойной лучших порнофильмов, тёмно-красными стенами, увешанными чёрно-белыми фотографиями красоток, пожаловавших из начала прошлого века и непременно с сигаретой или трубкой в белых зубах, и замерших на снимках в тёмных рамках. У пилона танцует только одна танцовщица. Блондинка в чёрном бюстгальтере и юбке, едва ли прикрывающей крепкие ягодицы. Девушка выгладит вполне себе обыденно, но всё же она симпатичная. Неро отчего-то замечает, насколько же высока шпилька её чёрных лаковых сапог выше колен. Взгляд цепляется за момент, когда девушка переступает с каблука на носок, а потом тут же цепляется другой ногой за пилон, крутится разок-другой и прогибается назад. Парни за столиком награждают леди скупыми хлопками. Данте лишь бросает взгляд на танцовщицу, направляясь к бару. Посетителей здесь, кстати, пока не много, но так только лучше — когда придут люди, станет слишком душно. Барная стойка ультрафиолетом подсвечивает бутылки и бокалы на стеклянных полках. Всё предельно ясно, как и в любом баре. Вверху — самые дорогие напитки. Светлый Havana Club, например, стоит недёшево и поэтому интересно, кто его пьёт в этом-то баре. Неро думается почему-то, что тёмный алкоголь смотрится лучше в свете неона. Хотя, какая разница? Данте опирается локтями на стойку. — Эй, Джо, — зовёт он бармена. Бармен, до этого вытирающий бокалы и стоящий спиной к посетителям, оборачивается. Мужчина среднего возраста, но уже залысины на висках, одет в белую рубашку и чёрный жилет. На лице бармена возникает удивление и радость. — Эй, приятель! — отвечает он. — Ты пропал, и мы тут думали, не случилось ли чего! Данте усмехается и качает головой. — Просто ездил повидаться с родственниками, — беспечно говорит он. — А как жизнь? Никто не ломает мебель? Шесть «Змеиных Укусов». — С текилой и «Джеком»? — уточняет Джо. — М-м-м… Парень, или тебе с ликёром? — Данте оборачивается к Неро. — С текилой — самое то, — решает Неро, он никогда не пробовал «Змеиного Укуса», но не ударять же в грязь лицом? Данте жестом даёт знак бармену и тот приступает за работу, заодно начиная болтать. — Привет, — кивает запоздало бармен Неро. — Новенький? — Не особо, — нехотя отвечает Неро — он ненавидит этот вопрос. — Неро, если что. — Мой коллега, — поясняет Данте. — Я Джо. Рад тебя видеть в «Медной клетке», парень, — Джо приветственно чуть приподнимает руку. — Так вот. Особо никто не буянил, — докладывает он, деловито собирая с высокой невидимой отсюда полки маленькие стопки для шотов и отточенными привычными движениями извлекая откуда-то бутылку «Джек Дениелс», затем — золотистой текилы и тут же возвращая их обратно на свои места. — Но вот забавное было. В прошлый раз парень заходил, во вторник, что ли. Больше недели тому. Устроил здесь переполох. Говорил, что видел над Уэллс Фарго какой-то свет на крыше. Говорит, мол, свет, похожий, как, вроде, дверь какая-то огромная открылась. Но не на самой крыше, а НАД ней, улавливаешь? А потом, мол, всё закончилось, как не бывало, — бармен качает головой, усмехаясь и снова дотягиваясь до полу-полной бутылки текилы с металлической насадкой на горлышке, а затем разливает тонкой струйкой в стопки. — Сказал, что, наверное, дверь в Небытие открылась. Так и сказал, ха, «Небытие», зацени. И тут все такие: «Эй, Джо, больше парня не угощай». Данте смеётся и качает головой: — Чёрт, а я всё пропустил! Надо же. «Дверь в Небытие». Пацан, как тебе история? Он оборачивается к Неро на миг и тот успевает уловить его острый краткий взгляд. Неро всё время следил за Данте глазами, лениво прокручиваясь туда-обратно на высоком барном стуле. Заметил, что когда Данте смеётся, то его зубы в ультрафиолете отсвечивают синеватым. А зрачки, когда по ним скользит зеленоватый луч светомузыки, светятся белым, но, кажется, заметить это никто, кроме Неро, не может. Или всем плевать. Если бы Неро верил в каких-нибудь вампиров, то не удивился бы, что в таком местечке, как «Медная Клетка» они могли бы устраивать свои закрытые вечеринки. — История — что надо, — запоздало отвечает Неро, кивнув якобы впечатлённо. — И правда, — соглашается Джо, доставая полупустую бутылочку со жгучим соусом. — Парень говорил, что подумал о Конце Света, ну, знаешь, как в библии. Потом начал орать, уверять, что мы все умрём. Уронил официантку. Неро усмехается, отсчитывая капли табаско, падающие в стопки на дно. Одна, две, три, четыре… А Данте в это время говорит: — Джо, вообще-то, ребята правы. У тебя могут возникнуть проблемы. Парень — полный псих. — Да я его здесь больше не и видел, — он пододвигает плотно составленные стопки к Данте и Неро. Данте отодвигает две в сторону Джо. — И не вздумай мухлевать, приятель, — предупреждает Данте беззлобно. — Я тебя не первый день знаю. Джо усмехается и отмахивается: — Вечер только начинается. Пока можно. — Опрокинули, — кивает Данте. Они быстро опустошают стопки и, видимо, традиционно, звонко ударяют донышками по дереву стойки, прижимая запястья к губам. — Чёрт, — выдыхает Неро, распахнув глаза. Напиток жжётся, как самый настоящий змеиный укус, наверное. — Ещё четыре, — тут же заказывает Данте, придя в себя. — Неро, ты как? — Давай, — машет рукой Неро, зажмурившись и борясь с обжигающим миксом во рту. — Чёртов табаско… Приятель, ты не переборщил? — Несомненно переборщил, — хмыкнув, кивает Джо, тоже жмурясь, а из под плотно сомкнутых век проступают слёзы, и Джо всхлипывает и сипит. — Это, чтобы заведение тебе понравилось. Я ведь профессионал. — Мне уже нравится заведение, — шмыгнув носом, отмахивается Неро. — Поэтому ещё шесть, Джо — говорит Данте, небрежно оттолкнув стопки тыльной стороной ладони. — Держись, пацан, всё только начинается. Джо, давай, не тяни. Джо кивает и быстро сгребает пустые стопки ладонью с барной стойки, чтобы наполнить новые «Змеиным Укусом». Девушку у шеста называют странным, чуть пугающим именем. Бессонница. У неё в зубах зажат длинный тонкий мундштук с незажжённой сигаретой. Бессонница — это что-то. Она знает все эти жесты и все эти движения, которые приковывают взгляды даже в стельку пьяных мужчин и женщин в клубе. Обутая в странные коричневые, будто поношенные, босоножки; одетая в пышную, прямо как у балерины, очень короткую коричнево-белую юбку с сотней полупрозрачных белых подъюбников, из под которых выглядывает чёрное нижнее бельё, плавает вокруг шеста, совершая такие немыслимые пируэты, что Неро, уже пьяный после скольких-то там «Кричащих Нацистов», «Горящих Нацистов», «Мёртвых Нацистов» и трёх супер сладких «Снежков», толкает Данте в плечо и говорит, усмехаясь: — Данте, это… ССС—Стильно, ха? — Парень, её ССС ты увидишь чуть позже, — прыскает со смеху нетрезвый Данте, заказывая очередных «Нацистов». В этот раз — «Пылающих». Неро ненавидит этот травяной вязкий привкус отвратительно-коричневого «Егерьмайстера», но «Нацисты» отлично делают своё дело, поэтому он не останавливает приятеля. Такие как Неро и Данте, трезвеют слишком быстро, поэтому пить нужно чаще. Бар как-то постепенно оказался забит, здесь теперь пахнет потом и алкоголем, сигаретным дымом и духами, здесь чертовски душно и громко, но Неро откидывается на красную спинку дерматинового дивана, упираясь плечом в плечо Данте и погладывая на танцовщицу, и ему вполне даже хорошо. Неро не знает эту песню. Медленная, с тяжёлым протяжным басом и вкрадчивыми, редкими звенящими нотками. Ночная и чертовски романтическая мелодия, кажется выпившему Неро. Она очень прочно вяжется с именем танцующей у шеста Бессонницы. Хотя, конечно, в жизни, когда двери бара закрываются, её зовут иначе. Но сегодня Бессонница — очень кстати. «Расслабься, моя любовь, не беспокойся обо мне. Не проливай слёзы по мне, всегда будь рядом со мной»… Неро пьяно кивает в такт звенящим ноткам и восхитительным скользящим движениям танцовщицы, демонстрирующей мастер-класс у пилона. Кажется, у женщины вовсе нет костей. Или она слишком любит, то, что делает. Нет, на самом деле, она двигается действительно странно, подмечает Неро. И слишком завораживающе… «Успокойся, моя любовь, не склоняй свою голову из-за меня. Обещай улыбаться мне, никогда не плачь по мне»… Неро запрокидывает голову и почему-то смотрит на Данте. Тот усмехается, расслабленно салютуя ему бутылкой пива, и незаметно подмигивает. Неро прыскает со смеху. И Данте тоже. «Ты знаешь, эти стены могут пасть, Но я по-прежнему буду держаться за тебя»… Неро чуть привстаёт на сидении и подпевает расслабленно и, наверное, громче, чем нужно, но он пьян наравне со всеми, поэтому никто не замечает. Они подпевают вместе с Данте и ещё с кем-то, глядя на высокую черноволосую танцовщицу с короткой причёской двадцатых годов прошлого века — холодные, плоские, гладкие локоны вокруг лица, подчёркивающие длинную бледную шею и покатые узкие плечи: «На высоте, выше, чем ты можешь себе вообразить». Наверное, Неро очень сильно пьян, поскольку ему кажется, что песня связана с чем-то личным, касающимся именно его. Если бы Данте был хоть немного трезвее приятеля, он бы сказал, что это нормально, даже если бы сейчас в баре врубили кантри. Неро смотрит на танцовщицу, накрашенную так, будто она только-только сошла с дирижабля, заблудившегося в пространственно-временном континууме, поднявшегося в воздух где-нибудь в Англии, во время первой мировой и вынырнувшего в современном Портленде. У Бессонницы очень чёрные глаза и тёмная помада, наложенная так, что губы кажутся совсем тонкими. Неро Бессонница кажется особенной — он таких никогда не видел! Вот она соскакивает со сцены и пробирается сквозь толпу, шагая в такт мелодии, театрально, утрированно прогибаясь вперёд-назад, разводя тонкими руками и так разделяя на ряды и без того расступающихся посетителей, которые заталкивают смятые купюры за узкий пояс её юбки. Девушка высокая, тонкая и гибкая, но её никто не касается и пальцем, разве что осторожно — за голое плечо, хотя топа на танцовщице вовсе нет, маленькая острая грудь полностью обнажена. Неро приподнимает бровь, понимая, что Бессонница направляется именно к ним с Данте, и приятель за его спиной оживляется и привстаёт. Неро бы смутился чужому вниманию, но выпивка держит его на высоте, поэтому он следит за вкрадчивой и нарочито угловатой походкой необычной красавицы, за внезапно резкими движениями тонких рук дамы, явившейся будто из винтажных порножурналов. Она подходит и их столику и все оборачиваются и осторожно аплодируют, а пивные стаканы, стопки и стаканы с разноцветными напитками замирают в руках. Парни и девчонки в толпе переглядываются, на лицах написано «Вот-вот-вот!» Бессонница заползает на столик и Неро усмехается, следя за танцовщицей, и откидывается на спинку, но та хватает его за чёрную футболку тонкими длинными пальцами, заставляя склониться к нему поближе. Неро внезапно начинает казаться, что он влюблён в эти огромные глаза янтарного цвета, в эти тонкие губы, кажущиеся тёмным бантиком, и узкое, белое, с высокими скулами, лицо… В эти блестящие чёрные короткие локоны, приглаженные просто идеально. Такие причёски никто больше не носит… А они, как выяснилось, такие классные! Данте говорит тихо на ухо, усмехаясь: — Не влюбляйся — сейчас будет её ССС. Неро не оборачивается к полудемону, его внимание приковано к леди, которая сейчас упирается узкой ладонью в низкий столик, весь покрытый круглыми липкими кругами от донышек стаканов и бутылок. У женщины такие тонкие запястья… Наверняка, очень бледные и в дневном свете были бы видны зеленоватые вены… Неро пьян, поэтому ему кажется, что Данте опоздал, поскольку он уже крепко влюблён в странную танцовщицу. Песня заканчивается, это ясно, и Неро начинает жалеть… И, как раз под протяжный стон, из колонок «Нет-нет-нет», Бессонница отпускает его футболку, заводит руку себе за голову и… стягивает парик. А потом бросает его в Неро. — Нет, ну, что за чёрт?! — разводит он руками, неверяще глядя в лицо Бессонницы. Та криво усмехается и подмигивает ему. Неро замечает, что у неё длинные накладные ресницы. На лице Неро непонимание сменяется расстройством, а Данте прыскает со смеху и сочувственно хлопает приятеля по плечу под приветственные аплодисменты и смех толпы. Бессонница садится напротив и укладывает ногу на ногу на стол. — Эй, верни — эта штуковина мне ещё нужна, — замечает она, требовательно протягивая длинную руку через столик. У неё низкий голос, а на лице — глумливая улыбка. — Какого чёрта ты это сделала?! Я почти влюбился! — расстроено говорит Неро, но уже начинает смеяться, и передаёт ей парик. — Любовь — это такая непредвиденная штука, приятель. Постоянно ставит палки в колёса, — прищёлкивает языком Бессонница. — Внутри все фальшивки. Данте, угостишь? Сотню лет тебя не видела. Мне водки. Три раза, — сразу деловито говорит она, указывая тонким пальцем и обернувшись к официантке в латексном костюме с короткой юбкой. Ну вот, сказка о дирижабле из первой мировой окончательно разрушена. — Не все фальшивки! — замечает Неро в ответ. — А ты был влюблён? Она достаёт из-за пояса юбки смятые купюры и лениво пересчитывает их, быстро перебирая длинными пальцами. — Дважды, — приподняв бровь, говорит Неро. И не видит, как Данте тоже чуть приподнимает бровь, не вмешиваясь. — А почему расстался в первый раз, а? — она закуривает сигарету, вставленную в длиннющий мундштук, и подмигивает какому-то парню в ковбойской шляпе, который стоял недалеко от неё и подал огня. Неро пожимает плечами. — Потому что влюбился во второй раз? — предполагает он. — Значит, ты оказался фальшивкой для неё. Ну, если она любила тебя, а ты ушёл, — приходит к заключению Бессонница, стряхивая пепел на грязный пол бара. — О, перестань, детка, — отмахивается Данте, вмешиваясь. — Просто тебе пока не повезло. Будешь так себя вести — не повезёт никогда, я тебе уже говорил в тот раз, помнишь? — А-а-а, тот раз, — усмехается танцовщица, откидываясь на спинку и приподнимая нарисованные тонкие брови как-то мечтательно. — Лиз, вернись на землю и не порть нам праздник, — качает головой Данте, отмахиваясь. — Хм, — она приподнимает бровь и поглядывает на Данте с усмешкой. — Возможно, ты и прав, — загадочно тянет она. — Окей, мне жаль. И не называй меня «Лиз». Ненавижу имена. — Ни черта тебе не жаль, Лиз, — фыркает Данте ей в ответ. — Не груби мне, — она наставляет на Данте длинный указательный палец, но глаза её смеются. — Такие красавчики, как он, всегда кого-нибудь бросают и никогда не возвращаются. Или возвращаются к тем, к кому не следовало бы. Неро переводит глаза на беседующих, пока они перебрасываются репликами. И потом, наконец-то, приносят спасительные стопки с чистой водкой, и Неро тут же берёт одну себе. «Фальшивка. Отлично сказано», — думает он. — Но ты, думается, мог бы стать исключением, — внезапно произносит Бессонница, откидываясь на спинку диванчика и выпуская кольцо серого дыма из лениво, чуть развратно приоткрытого рта. Неро криво усмехается ей в ответ, чуть подаваясь вперёд и отставив стопку: — И откуда только тебе знать, ха? Та пожимает голым острым плечом. — Я много чего знаю, — говорит она. — Наблюдаю, наблюдаю… И Неро кажется, что её глаза на миг зажигаются жёлтым, а потом сразу гаснут. Наверное, просто воображение разыгралось — выпито-то уже немало. — И делаю выводы, — добавляет Бессонница. — Вот как, — мрачно произносит Неро. Данте фыркает и смеётся: — Перестань употреблять ту дрянь, которую ты употребила сейчас, и начнёшь говорить по-человечески и меньше наблюдать. Неро прищуривается, внимательней вглядываясь в узкое лицо, но на его плечо ложится тёплая тяжёлая ладонь. — Она в порядке, — говорит ему Данте негромко. — Лиз, что только ты за трепло? — Мне было не с кем поговорить о вечном последние… М-м-м… Десять дней? — она усмехается, а Неро становится серьёзным. — Ты уже достаточно сказала, — кивает Данте. — Ты грубый, — она предупреждающе поднимает палец, а потом берёт свою рюмку. — Окей, поторопимся. Они берут рюмки и стекло ударяется друг о друга, а водка расплёскивается, потом все трое быстро выпивают и Бессонница морщится и промокает губы тыльной стороной ладони, звонко поставив рюмку на столик рядом с пустой рюмкой Данте. — Парни, с вами весело, но у меня работа, — она убирает длинные ноги со столика и поднимается. — Приятного вечера, — Бессонница подмигивает Неро. — Детка, непременно, раз ты здесь, — ухмыляется ей Данте, вынимая сигарету из своей пачки. — Э-э-э… Парик забыла, — неуверенно напоминает Неро, указывая пальцем на чёрное пятно на сидении диванчика. — Засмотрелась в твои глаза, — усмехается ему Бессонница, наклоняясь и подцепляя пальцами свой парик, а потом бросает едва слышно и небрежно, взглянув на Данте. — И, Данте, — она делает паузу и приподнимает нарисованную тонкую бровь: — Добро пожаловать в Шелтер Бланк. Данте приподнимает бровь и меняется в лице: — Когда? — Пару дней назад. — О, это просто отлично! — раздражённо вздыхает Данте. — Я согласна. Она подмигивает Неро и отходит, а потом теряется за в толпе. Кто бы она ни была — она чертовски милая и Неро даже не хочется выяснять кем она является здесь для Данте. Она странная, но люди больших городов вообще странные и, наверное, демоны не так уж далеко от них ушли. — Что такое Шелтер Бланк? — Странное место, — пожимает плечами Данте. — Не сейчас. Сейчас у нас по плану… — Ещё четыре водки, — заканчивает вместо него Неро, обращаясь к проходящей мимо официантке, одетой в красно-белый корсет и короткую пышную юбку, из-под красного ситца которой выглядывает кружевной чёрный фатин, и поводит плечами, потому что Данте одобрительно проводит пальцами по его шее сзади. Калейдоскоп лиц, стекла и смеха. Горькое, острое, сладкое — всё оседает на языке искрами, обжигается. Он помнит, привычный, краткий стеклянный звон, когда их пивные бутылки соприкасаются донышками. Неро отчаянно хочется, чтобы Данте его поцеловал прямо сейчас, посреди этой громкой музыки, которой он уже не разбирает. В который раз это «прямо сейчас». Сжал бы его плечи в объятиях, притиснул к спинке дивана и целовал. Уже в который раз ему хочется поцеловать Данте самому. Податься вперёд, коснуться губами губ почти невесомо, а потом приоткрыть его рот своими разомкнутыми губами и целовать, запустив пальцы в его серебристые гладкие пряди. А когда это желание становится невыносимым, потому что, как выяснилось, очень трудно противиться сексу под влиянием алкоголя, Неро оборачивается к приятелю в очередной раз, тот как раз закончил говорить о чём-то с каким-то бородатым парнем. Данте оборачивается и встречается глазами с глазами Неро. Неро смотрит. Данте молча указывает взглядом в сторону выхода из бара. На часах уже начало четвёртого. На улице стало ещё прохладней. Наверняка, скоро начнётся дождь — просто пахнет предутренним осенним дождём. Тяжёлое, прерывистое дыхание где-то совсем рядом, оно влажно греет шею и ухо. И это вымученное «Нхх», когда трудно сказать кому оно принадлежит… Возможно, обоим. — А, ч-чёрт… — шёпотом. И тихий ошеломлённый смех в ответ на выдохе. А потом его прерывает глубокий и краткий поцелуй. Один, потом, — Неро чувствует и никогда не ошибается, — будет ещё один и ещё. — Так? — тихо спрашивает Данте, сглатывая. Данте почти всегда спрашивает, хотя, наверное, знает: что бы он ни делал — это всегда хорошо. Забавно, как звучит голос Данте при этом — нервно. Да, нервно, хотя полудемон не из тех, кто хоть когда-нибудь нервничает. Неро вздрагивает и стонет, потом шепчет отрывисто: — Ай… Твою мать! И прогибается, стискивая зубы. В темноте, наполненной тайной, лихорадочной горячностью, деликатностью и синими тенями, — он видит, — Данте быстро и сосредоточенно облизывает губы, а потом закусывает нижнюю, выдыхает и зажмуривается крепко, подаваясь вперёд сногсшибательным рывком. Задевая Неро изнутри. И Неро судорожно хватается за скользкую горячую спину любовника, притискивая его к себе поплотнее, находя его ягодицу и прижимая к ней ладонь, чтобы ещё ближе, ещё сильнее. И откидывает голову, скользнув мутным взглядом по тёмно-синему потолку. А потом приоткрывает рот и выдыхает. И усмехается как-то рассеянно и пьяно. Весь его мир сужается до одной единственной комнаты, и в этом идеальном мире есть только двое, и нет секретов. И Неро будто глохнет, поскольку тогда не слышно ни капель по стёклам, ни тоскливого ветра — в этом маленьком мире всегда жарко и всегда шёпот оборванными, такими бессмысленными и вымученными фразами, всегда шелест простыней и глаза всё трудней держать открытыми. И здесь нет одиночества. Это единственный мир для Неро, он не одинок и при этом — счастлив так, что лёгкие переполняются светом и ветром. — Не… Он забывает, что собирался сказать и открывает глаза, чтобы встретиться с глазами любовника. — Чёрт, Неро… Неро, кажется, едва ли не всхлипывает, хватая его за плечи посильнее. Данте слегка отдаляется, и лицо его проваливается в синеватую темноту, но Неро отчётливо слышит его сердцебиение, ощущает его внутри себя — эта убийственная сладость движений, как всегда похожих на последний в жизни марш-бросок. И Неро прижимает своего любовника к себе, чтобы его мир никогда не разрушался, потому что потом, там, за ослепительной чертой — там всё чужое и чуждое ему. Хочется остаться здесь, где нет ни прошлого, ни будущего, всегда только настоящее и всегда самое обнажённое и правильное. И ни о чём не нужно думать. — Нет, — снова говорит Неро полудемону, пытаясь донести это очень личное. В этом мире нет секретов, поэтому Данте должен понимать его! Он слышит шелковистые, ритмичные, скользящие удары крови в висках и руки его слабеют. И это так ошеломляюще прекрасно, будто впервые, будто каждый раз — это самый первый раз. И следующий раз будет таким же… Да, вот так… — Нет? — разгорячёно, одним дыханием спрашивает Данте. — Что?.. Неро усмехается слабо и беспечно. — Неро, ты… — начинает Данте и не заканчивает фразу. Он, кажется, знал, что не закончит её. Неро вздрагивает. И этот голос… Голос Данте. Такой… Самый нужный голос на свете в этот момент! И Данте делает последний рывок и… Неро не слышит, что стонет, но ему всё равно, теперь уже не долго… А потом — о, да, вот она, эта ослепительная грань, когда силы превращаются в ничто и сердце переполняется кровью и останавливается. Неро закрывает глаза и позволяет себе слететь. Он откидывается на подушки, но ему кажется, что он падает глубоко в темноту и от этого немного кружится голова, а челюсти сводит от восторга. И в этом, наверное, нет ничего романтического, никаких высоких чувств, элементарная физиология, наверное, даже простая пошлость и всё не правильно, но, чёрт возьми, как же это хорошо… Неро приходит в себя, когда Данте целует его в губы. Это не то, чтобы отрезвляло так уж сильно — иногда для Неро было не так просто отойти от пережитого сразу, — но теперь различается тихий вой ветра за окном и слышно, как ударяет в стёкла ужасно надоевший дождь. И Неро довольно отвечает на поцелуй и лениво поглаживает Данте по голым плечам своими ещё слишком горячими ладонями. А потом Данте переворачивается на спину и расслабленно раскидывает руки в стороны, тыльной стороной ладони задевая его предплечье. — Вещи, которые мы делаем, — говорит Данте неопределенно, глядя в тёмно-синий ночной потолок. — Неправильные вещи, которые мы делаем, — лениво подхватывает Неро. — Классные вещи, которые мы делаем, — со слабой улыбкой произносит Данте в ответ, не оборачиваясь к любовнику. — Классные, — соглашаясь, произносит Неро негромко и медленно, однако внезапная опасная задумчивость всё же отступает и, тоже не сдержав утомлённой ухмылки, он хмыкает в потолок. Данте в ответ Неро усмехается из полумрака, потом на ощупь находит его ладонь, подносит к своим губам и небрежно целует. Данте глубоко выдыхает и говорит неожиданно бодро: — Чёрт, да. Затем выпускает его руку и снова ложится на бок. Он переворачивает Неро на бок, ленивого и пока ещё слабого и бессильного, чтобы прильнуть к нему со спины. Неро не возражает и даже забрасывает руку назад, чтобы коснуться мокрых от пота волос Данте, но может дотянуться лишь до влажной прядки кончиками пальцев. А потом пальцы соскальзывают, и Неро убирает руку. Всё должно быть правильно. Так думает Неро этим утром, когда они с Данте валяются в постели голые и довольные, позволив себе ещё один день ничегонеделания. Просто это так хорошо иметь под боком кого-то, чтобы можно было, подчиняясь импульсам, не думать больше ни о чём и знать, что каждый жест и поцелуй, каждое скольжение пальцами по волосам и плечам будет вознаграждено тем же. Так хорошо, потому что Данте не собирается копаться у него в душе, этом его отличие от других людей. Но Неро кажется, что Данте — единственный человек, который знает Неро. Только вот Данте даже не человек. Наверное, он так и не успел познакомиться с людьми за всю свою жизнь одиночки. Вся эта магия и битвы… Люди, с которыми он успевал знакомиться, были солдатами Санктуса. Они умирали так быстро, что узнать их просто не представлялось возможным. Чтобы узнать людей нужно время, в их душах нужно копаться, чтобы им довериться. Неро не успевал. Был ещё незабвенный человек чести. Кредо. Но Кредо ушёл вслед за своими солдатами. Так и не успел стать самым лучшим братом на земле. Кирие Неро оставил в прошлом сам. Так или иначе, люди уходят от него. И он остаётся с демонами один на один. Неро переводит взгляд на Данте. Тот, подперев щёку ладонью, лениво смотрит на него своими спокойными светло-серыми глазами, будто понимает, но не хочет отвлекать. Лучше бы отвлёк. Но у Данте слишком хорошо развито чувство такта. Поэтому он лишь поглядывает спокойно, а блеклый свет ноябрьского позднего утра, льющийся из окна, делает его лицо непривычно бледным. — Я всё никак не могу понять, куда идти дальше, — зачем-то говорит Неро, и задумывается зачем он не удержался от реплики. Данте пожимает голыми плечами: — Душ и завтракать? — Хорошая попытка, — хмыкает Неро, потягиваясь. Раз уж начал, стыдно идти на попятную. Неро кажется, что у него в голове постепенно выстраивается схема дальнейших действий. А, возможно, давно была, только он не хотел принимать её. Данте усмехается: — Ну, ты уже большой мальчик, всё в твоих руках, — он грубовато и по-свойски, чуть лениво ладонью поглаживает его по животу и усмехается. — И твои руки неплохо со всем управляются. Неро усмехается. — Неплохо — и это всё? Данте приподнимает бровь, усмехнувшись: — Я мог бы сказать и больше, но ты же королева драмы. — Лучше бы ты следил за тем, что говоришь, — предупреждает Неро лениво, хватая простынь, быстро скручивая её в жгут и набрасывая её на шею Данте. — Ты знаешь, что я могу сделать, когда держу вот так, в петле? Данте усмехается, поглядев за окно, будто там есть ответ на вопрос, и предполагает: — Притянуть к себе и… Неро тихо смеётся, глядя ему в лицо. Когда он смеётся, его усмешка выглядит чуть высокомерной, но не настолько, чтобы этого могло задеть. Наоборот. Данте это чертовски нравится. Ему вообще сегодня всё нравится. Этот тусклый свет из окна, эти скомканные простыни… Данте знает, что имел в виду Неро, но он ненавидит переосмысливать жизнь и предвидеть шаги. Тем более чужие. Он любит жить моментом. Тогда жизнь кажется бесконечной и каждый из моментов становится незабываем. Всегда есть, что вспомнить, а потом будет новый момент, который так же нельзя не пережить. — Так что, в душ и завтракать? — спрашивает Данте, выбираясь из петли. — Я ещё не решил, — отвечает Неро, тут же снова набрасывая ему на шею жгут из простыни и упрямо притягивая Данте к себе. Тот без сопротивления опускается на локти над Неро. — Так решай? Его голос низкий и негромкий. Его голос… Неро едва заметно усмехается и закусывает губу. Неро притягивает Данте ещё ближе и их губы соприкасаются лениво и знакомо. Это утро должно остаться особым моментом в душе у Данте. И этот момент непременно должен оказаться светлым и тёплым. Неро обвивает руками его шею и закрывает глаза, чтобы слышать только шорох простыней, своё и чужое дыхание. Когда они лежат потом, чуть уставшие, измотанные, а за окнами — спокойное, молочно-белое сырое утро, навевающее сонливость и лень, медленно вплывающее сквозь стекло единственного окна, то каждый из них думает о своём. Точнее, об одном и том же, но по-своему. И, наверное, было бы правильней сказать об этом вслух, но, кажется, всё уже давно сказано и теперь остаётся только лежать, думать об этом и оставаться молчаливым. Но думать вскользь, не углубляясь, чтобы не испортить себе покой и лень очередного бесполезного, но чертовски согревающего утра без секретов и тайн. Когда так близко — разве могут быть секреты? Неро приподнимается на локте и, смахнув чёлку с высокого лба, рассматривает Данте. Взгляд останавливается на шраме. Неро теперь не решается коснуться его, но Данте замечает задумчивый взгляд светлых глаз. — Порядок. Скоро всё подрихтуется и буду как новенький, — подмигнув, говорит Данте. — Он должен был исчезнуть, — всё же замечает вслух Неро. Данте чуть пожимает плечами: — Ну, наверное, что-то случилось. — М-м. Спасибо, а теперь без этого «наверное», если можно. Данте задумывается на миг. — Неро, я знаю не больше чем ты, — неохотно отвечает он, а Неро, конечно же, сразу улавливает это нежелание открывать всё и сразу. Неро хмыкает и прищёлкивает языком. — Другого ответа я и не ожидал. — Ничего серьёзного, — говорит Данте и по его тону становится ясно, что он не настроен на дальнейшее обсуждение вопроса. И в комнате тут же всё становится иначе, а воздух теперь кажется не тёплым и тягучим, а колким, будто сквозь него прорастает иней. Нет больше смысла тут торчать. — Ну и зашибись, — отмахнувшись, иронично произносит, будто выплёвывает Неро и встаёт, отбросив простынь. — О, нет. Ты куда? — прикрывая глаза, интересуется Данте лениво. — Это мой маленький секрет, — бормочет Неро чуть раздражённо, выбираясь из постели. — У нас всегда есть что-то, чтобы держать в тайне, так? Не заботясь о том, чтобы прикрыть голую задницу, Неро направляется в ванную, шлёпая босыми ногами по деревянному полу, и на ходу потягиваясь. Он ещё оглядывается, глазами разыскивая одежду, но сдаётся, потирая ладонью лицо и ероша волосы. А Данте следит за ним спокойными глазами и молчит. Только когда дверь захлопывается, Данте приподнимется на локтях, склоняет голову и чуть касается шрама ребром ладони. И устало произносит: — Так мы квиты теперь, ха? — и, разумеется, слыша лишь тишину в ответ, висящую в блеклой светлой комнате, Данте добавляет. — Новый день только что настал, а ты мне уже всё испортил. Поздние утра в Портленде в самом начале зимы всегда белые и укутанные тяжёлым вязким туманом. Когда это происходит, то в домах зажигают свет, чтобы рассеять холодные неприятные сумерки. Когда днём в доме горит свет, то чёрт его знает, почему обычно вспоминается что-то из детства, что-то тёплое, меланхоличное, давно ушедшее. И хочется куда-то идти, что-то делать, с кем-то говорить, только бы не оставаться с этим туманным утром один на один. Данте хоть и лёгкий на подъём, но будто тоже иногда переживал подобное, даже если на него это не похоже. И к этому моменту он успел быстро принять душ и сбежать от этого тоскливого утра. А вот Неро, несмотря на желание выпутаться из мутного тягучего савана хмурого утра, решительно не мог заставить себя выбраться из постели. Это было необычно, но в последнее время в его жизни произошло так много чертовщины, что одной странностью больше, одной меньше — это уже ничего не решало. Данте оделся и отправился вниз, бросив на ходу, что скоро заглянет Триш с завтраком. Ещё немного — и Неро начнёт думать, что портлендские утра ничуть не лучше портлендской ночи. А может быть, даже хуже. Наконец, Неро стаскивает одеяло, садится на постели и лениво потягивается, потирает ладонями лицо и смотрит за окно. Сырой туман липнет к стёклам и, — Неро знает, — если сейчас приоткрыть форточку, то в комнату ворвётся запах жжёных листьев и воды. Нужно спускаться вниз и Неро нехотя выбирается из постели, чтоб одеться. Он натягивает футболку, красную, с выцветшим орлом на груди, принадлежащую Данте, и не без самодовольства замечает, что она на него фактически как раз. Он хмыкает.