Шелтер Бланк

- Это был вполне нормальный пирог. Но потом что-то пошло не так и он превратился в уголь, - произносит Леди, потягиваясь, и её короткая светлая рубашка, расстёгнутая на три пуговицы, приподнимается, обнажая плоский живот и мягко прорисовывая рёбра на боках, а затем Леди деловито одёргивает рубашку и замечает будничным тоном: - Данте, я знаю, куда ты сейчас смотришь. - Не говори, что тебе это не льстит, - хмыкает Данте. - Ты выглядишь лучше, чем готовишь. - Жаль пирог, - кивает Триш, усаживаясь за стол и укладывая ногу на ногу. - Но мы хотя бы попытались. - Попытались в этот раз окончательно сжечь мой дом, - тоже кивает Данте, который сидит на стуле, вальяжно откинувшись на спинку и широко разведя колени. В кухне светло, на часах - около одиннадцати и поэтому никто ещё до конца не проснулся, а только-только умылись и кое-как стянулись в кухню попить кофе. Обычно так бывает, если за окном зима и дома гостят знакомые. Тогда по утрам все собираются в кухне, чтобы вместе позавтракать. Голоса негромкие, глаза сонные, чуть усталые. Все лениво стекаются в кухню, строят особые планы, например, покататься на лыжах или сходить на рождественскую ярмарку. Это очень светлые, какие-то медлительные, тихие утра. И действительно добрые. - Это не так, - замечает Триш в ответ о подозрении о намеренном сожжении дома, пересчитывая наличку в бумажнике. - Окей, если не хватит, я воспользуюсь твоей кредиткой, Данте. - Спасибо, что поделилась этой отличной новостью, - со вздохом говорит Данте. - Не за что. Триш подмигивает ему и делает глоток из стакана с апельсиновым соком. С громким стуком ставит его на стол и выходит из кухни. - Я возьму твой байк, - предупреждает Триш. - Очередная отличная новость, - всё ещё морщась от громкого стука, отвечает Данте. - Сегодня день хороших новостей. Триш подбирает с дивана свою курточку, отороченную мехом, торопливо проходит к двери, открывает. - Давай, Данте, делай что-то со своим настроением, - предлагает Триш, обернувшись. Данте только устало отмахивается. Потом она выходит и в конторе остаются двое: Данте и Леди. Данте лениво вытряхивает сигарету из смятой пачки «Лакиз», на столе, закуривает, щёлкнув зажигалкой, которую подобрал вчера со ступени, привычно подвигает пепельницу и снова крепко затягивается. - Просто охренеть, как сегодня светло, - внезапно, замечает Данте, бросив взгляд за окно и упёршись локтем в стол. Дым так же лениво и тяжело поднимается вверх и зависает сизым облаком над столом и Данте бросает краткий взгляд на свою полупустую кружку кофе. - Я думала, ты любишь, когда вокруг светло, - усмехается Леди и наливает себе кофе, потом усаживается на стол для готовки и кладёт ногу на ногу. Данте смотрит в окно молча и задумчиво, пожимает плечами в ответ, докуривая. Так, в полутишине и свете, они пьют свой первый кофе. Потом Леди прищуривается и смотрит на него. Затем говорит: - Я всё думаю, что было бы, если бы ты в тот раз не пришёл обратно. - В какой из тех? - он переводит на неё усталые глаза, которые в таком белом дневном свете кажутся почти совсем прозрачными. - В тот раз, когда ты вернулся с двумя упаковками пива. Да, это случилось как-то раз, много-много лет назад. Он пошёл на ту сторону, он был тогда молод и не умел отказывать. Мог бы не идти, но в тот раз у него были какие-то особые обстоятельства. Как и в этот раз, наверное. И в случае до этого, когда вмешался её папочка и попытался поднять чёртову башню… Всегда какие-то обстоятельства, которые заставляют его совершать подвиги и которые же и заставляют его об этих подвигах молчать. И вот он тогда сказал Леди: «Я мигом. Закажи пиццу к шести. Не скупись на сыр и пепперони.» Сказал - и беспечно ушёл в Ад. Беспечно, самоуверенно, как и всегда. Ушёл и пропал. И чёртову пиццу Леди ела в одиночестве. И на следующий день и потом. Он не вернулся, как обещал. Но он объявился позже. Правда, слишком много дней спустя, когда надежды уже давно не осталось. Он явился обратно похудевшим, мертвенно-бледным и весёлым, с двумя упаковками пива. Огляделся, щурясь и приставив ладонь ко лбу козырьком, и сказал: «Классно! Здесь солнце! Достала эта темень», а потом спросил у ошеломлённой Леди, кивком указав на упаковку в руке: «Пиво будешь?» Вот и всё. И по сей день, когда прошло уже столько времени, когда любые тайны изживают себя и гриф «совершенно секретно» снимается с любого эпизода из прошлого, Данте никогда не говорит ни о том крестовом походе, ни и о том, что он там увидел. Наверное, что-то ужасное. Но он так никогда и не проронил ни слова. Наверное, это его молчание о походе может дать форы только его молчанию о детстве и семье. В этом весь Данте. Иногда он болтает слишком много, иногда не говорит ничего. Но в любом случае, даже если он и говорит, то не бывает открытым до конца, он будто стоит как раз на грани, на которой сходятся тень и свет и накладываются друг на друга, оставляя его самого в полутени. И так он идёт по жизни, вдоль этой грани, придерживаясь её. Возможно, его молчание - издержки профессии. Но скорей - его личное восприятие. Например, даже о его первой встрече с Триш и о приключениях на острове Маллет Леди знает от самой Триш, а не от него. И Леди интересно, есть ли что-то или кто-то, чтобы заставить его не держаться этой полутени постоянно. - Ах, в тот раз, - Данте запоздало пожимает плечами. - Что необычного в пиве? - Ты серьёзно? Что необычного в том, что кто-то идёт на ту сторону, а потом возвращается с двумя упаковками пива? - Это был «Бад», что странного? - Странно, что в аду пьют «Бад». - Я же поделился с тобой. - Данте! - Окей, - Данте разводит руками и переводит взгляд на Леди. - Сходи, поговори об этом. Скажи им, что ты против того, чтобы в аду пили «Бад». - Почему ты… - она осматривается, находит тарелку с шоколадным печеньем возле раковины, берёт одно, кусает и говорит: - Никогда ничего не говоришь? Ты ведь так ничего и не рассказал ни разу о себе. Ты хоть кому-нибудь что-нибудь говоришь? Вот этот Неро - он же кто-то для тебя. Он что-то значит, не так ли? - И что? - чуть пожимает плечами Данте. - Ты и ему ничего не говоришь? Почему? - Потому что, Леди, - Данте тоже берёт печенье из упаковки, которая лежит на столе, надкусывает его. - Я не очень люблю болтовню по душам о славном беззаботном прошлом, о приключениях в старших классах и рождественских праздниках в кругу семьи. - У тебя было рождество в кругу семьи? - перебивает Леди, наставив у него указательный палец. - В смысле, Спарда приходил в костюме Санты? - Ты серьёзно? - Конечно, нет! Не было никакого рождества. И ты не хочешь знать, в каком костюме он иногда приходил, - хмыкнув, глухо проговаривает Данте, покачав головой, а потом вздыхает и поясняет: - Если бы я рассказывал о себе всё, тебя бы давно не было в команде. Ты бы просто убралась от меня подальше. Не всё, что я делаю или делал, - хорошо. Иногда происходят… Ну знаешь… Странные вещи. Но ты тоже не рассказываешь лишнего дерьма о себе. Тем более, мне. Я прав? - Это потому что я женщина, - низким, нарочито соблазнительным голосом произносит она. - Ха, нет, слишком поздно, я уже понял, что у тебя стальные яйца, к тому же ты упустила свой шанс, помнишь? - Шанс?! Я даже не пыталась… - Но, - он перебивает и наставляет на неё надкусанное печенье. - Даже ты не смогла бы слушать без содрогания сагу о моих потрясающих и леденящих кровь приключениях. Я пытаюсь тебя уберечь, ты должна быть мне благодарна. - О, как ты достал, - закатывает глаза Леди. - Ты можешь быть серьёзным хоть иногда?! Твои шутки не прокатят в этот раз. - Нет? - он с наигранной досадой прищёлкивает языком. - Очень жаль. Данте наспех доедает печенье и поднимается со стула. Потягивается. - Гляну, как там наш рыцарь, - сообщает он. С этими словами он уходит из кухни, а Леди настойчиво провожает его взглядом, болтая ногами и глухо задевая пяткой нижний шкафчик стола. И Данте, кажется, больше чувствует сам взгляд странных глаз, чем обращает внимание на этот стук. И, наверное, поэтому всё же оборачивается и, наконец, говорит негромко: - Особо нечего рассказывать. Не было рождества, об отце ты знаешь, брат был псих, а мать… ушла рановато, - он пожимает плечами, языком разыскивая крошки печенья за щекой. - Ммм… А в тот раз, о котором ты говорила… Меня «пришили» тогда впервые. Так-то. - Ты умирал? - глядит на него Леди удивлённо. Данте задумывается, потом неохотно кивает. - Ненадолго вышел из строя, ага. - Дай угадаю: твой брат снова оказался причиной? - Эй, я не на столько неудачник! Вообще-то, он оказался причиной, по которой я вышел из строя как раз таки ненадолго. Могло быть и хуже. Но это длинная история и я мало, что помню. - Вы странные, - замечает Леди безапелляционно. - Ммм… Есть немного, - чуть подумав, соглашается Данте. Данте усмехается как-то рассеянно, чешет затылок и потом будто бы сдаётся и вздыхает. И поясняет уже без шуток: - Я не пытаюсь быть тёмной лошадкой. Дело даже не в том, что мне не хочется вспоминать о чём-то, - тут он чуть разводит руками. - Я просто не должен рассказывать о том, сколько дерьма мне иногда приходится или приходилось творить, - он хмыкает. - Иначе я просто останусь… - Я думала, ты любишь быть одиночкой, - перебивает Леди, понимая, что он хочет, но не решается сказать в конце. - Люблю? Он хмурится и чуть удивлённо пожимает плечом. Наверное, сначала собирается ответить что-то другое, но потом передумывает и говорит: - Да никто не любит быть одиночкой. Это просто трёп, тебе ли не знать. Но у меня… нет другого выхода, потому что я не всегда бываю прав, а останавливаться нельзя. Такова моя работа. И моё призвание. Ну, и особенности происхождения тоже, - он раздумывает, а потом пытается объясниться и говорит неохотно: - Всё дело в том, что я не люблю терять надёжных людей из-за этого. Вообще, не люблю терять людей. Они важны. Мне… это важно, - он умолкает, снова раздумывая. - Ты, он… Мне нужно, чтобы так и оставалось. Поэтому даже когда я состарюсь и буду сидеть в кресле-качалке под клетчатым пледом у камина, не жди от меня разговоров по душам. - У тебя всё равно нет… - она запинается. - Камина. - Ну, может, потому и нет. - Данте. Сын Тёмного Рыцаря, - чуть усмехается Леди. - Это и был твой момент истины? А Данте подмигивает ей и его немного растерянный, задумчивый тон меняется на привычно ироничный, когда он негромко говорит: - Я всё сказал, детка. Ты - смотри не проболтайся. Леди хмыкает и отзывается: - Роджер. Данте разворачивается и направляется к лестнице. - Эй, Данте! - зовёт она, выглянув в контору и так и не соскочив со стола. - А? - он останавливается, схватившись за перила и чуть отклонившись назад на каблуке. В этот момент он становится похож на себя, каким был очень давно, когда Леди впервые его встретила. - Ты вообще-то из тех успешных парней, которые обречены на успех и шумные вечеринки, - говорит она и лёгкая усмешка трогает уголки её губ. - В смысле… - она задумывается и кивает. - Хорошо, что ты всегда возвращаешься. Данте наигранно высокомерно приподнимает бровь: - Это потому что я счастливчик. Она фыркает, а Данте замечает: - О, кстати. Ты сейчас похожа на одну психованную девчонку, которая трижды выстрелила мне в лоб при встрече. Леди изумлённо поднимает брови. Надо же, вот это совпадение. Обычно они никогда не говорят о прошлом. Она как-то рассеянно трогает волосы и убирает короткую чёлку со лба. - Серьёзно? - Но то, что ты не согласилась со мной на свидание, так и останется на твоей совести, - хмыкнув, предупреждает Данте. - Вот это как раз напоминает разговоры у камина. - Да? Окей. Нужно с ними заканчивать, чтобы не постареть слишком рано. - Я и тогда надеру тебе задницу, - криво усмехнувшись, отвечает Леди. - Ха, как тогда в библиотеке? - смеётся Данте в ответ, уже ступая по лестнице и ещё добавляет погромче: - Детка, открой окна, там всё ещё воняет твоим чёртовым тортом. Нужно как-то… проветрить здесь всё, - а потом повторяет сам себе тихо-тихо: - Вообще всё. - Эй! Я проиграла тебе случайно! - замечает Леди из кухни вместо ответа на просьбу. - Да-а, да-а, конечно, - хмыкнув, тихо говорит Данте сам себе, поднимаясь по ступеням. - Вы все так говорите.