Glade. Год третий.

Приютели разбились по группам, плотным кольцом заточив огромный бьющийся в паленьях факел. Парни даже притащили пару тачек, предусмотрительно нагрузив их ветками и бревнами, чтобы огонь не погиб от голода раньше времени. Кто-то протягивал к жаркому пламени бледные пальцы, кто-то, ненадежно водрузив на прутики, жарил сосиски, яблоки, кукурузу и, не возьмись откуда появившийся, кусок сырого мяса. Некоторые парни из «первого ряда», выдвинув несколько тлеющих угольков из кострища, запекали молодой картофель. Остальные же посасывали из чашек разного вида жидкость, вызывая у меня нервный тик, или неспеша чавкали мясом из мисок. Клинт и какой-то незнакомый чувак притащили скамейку, на которой теперь покоилась угрюмая задница местного босса – Алби – и ещё троих шестнадцатилетних приютелей. Недолго думая, рядом водрузили тот заляпанный столик с «раздачи», и тогда, здешняя элита (по моему предположению) оккупировала и этот кусок дерева. Краем глаза я только успела заметить грузную фигуру Котелка, жестоко скидывающего засаленную бейсболку на землю и усаживающегося самый в центр скамьи, точно филин на жердочке. Ньют, Ник и я теперь стояли у замкнутого кольца из мальчишеских тел, высматривая место для посадки. Знакомцы привставали на цыпочки и отчаянно щурились, хотя проблем ни с ростом, ни со зрением, ни у кого из них я не наблюдала. И вот звонко шлепнув себя по колену, Ник ткнул пальцем в свободный клочок, застеленный спальными мешками, и заправски махнул рукой, делая уверенный шаг прямо в толпу. Я ожидала, что сейчас послышится визг, выкрики недовольства или простой богатый мат, но все, сидящие на земле, точно видя затылком, предусмотрительно подгибали ноги, пальцы, сгибали руки и двигали рюкзаки, освобождая пространство для пыльных кроссовок юноши. Ник грузно бухнулся, по инерции немного завалившись назад, а потом выровнялся, что то крикнул ребятам напротив и, получив ответ, кивнул головой, вскинув к нам руку в манящем жесте. Выловив сигнал товарища, Ньют так же скоро преодолел барьер из голов, рук и ног остальных приютелей. Он так же тяжело бухнулся рядом с Ником и потряс длинными волосами, под светом костра, превратившиеся теперь в нежно-золотые струи. Я стою, не зная, что делать. У ребят тут своя атмосфера, своя история у каждого, так что я чувствую себя вторженцем в чужие традиции. А мне даже невдомек могу ли присутствовать на этом сборище. Стою, неудобно сжавшись, и посматриваю на приютелей, рассчитывая, что решение придет само собой. И оно приходит: Ник толкает Ньюта, кивая на меня, и тот недоуменно вскидывает руки, скорчив мину мол «Чего застряла?». Возликовав в душе, и лишний раз, пометив для себя, что люди тут собрались и впрямь неплохие (некоторые), аккуратно ступаю в толпу, неуклюже балансируя и стараясь не отдавить кому-нибудь что-нибудь важное. И вот, когда я в очередной раз пытаюсь устоять на одной ноге, перепрыгнув через поедающего кукурузу приютеля, оба моих запястья крепко стискивают и с силой дергают назад. Я валюсь назад, крепко стукаясь копчиком о бугристую землю, и даже ватный спальник ни чуточку не смягчает удар. Поворачиваю голову вправо – Ньют с ухмылкой демонстративно разжимает пальцы, высвобождая из стальных тисков мое запястье, кошу взгляд влево – Ник с деланно коварной улыбкой проделывает то же самое. Оказывается парни разместились у самого подножья стола, то есть почти что у ног ихнего «вожака». - Ооо, да у нас места в партере – занудствую я, поглядывая из-под сбившейся челки на насесты, подмятые в основном самыми старшими из приютелей. - Никак острота?- поражается Ник, наигранно приложив сомкнутые пальцы одной ладони ко рту. – Кто бы мог подумать… - продолжает иронизировать юноша, бережно зажимая обеими руками, принятую из рук соседнего мальчика напитанную золотистой жидкостью канистру. Жадно наблюдаю за плещущимися под самым горлышком волнами жидкого янтаря. Вожделенная бутыль теряется из виду в складках Никового пледа, оставляя в глотке досадную сухость. - На ка – толкает он меня в плечо, отвлекая от наблюдений за черноволосым парнем с перебинтованным носом, нахально расталкивающим ногами приютелей на противоположной стороне живого безугольника, и передает четыре солидных кружки – обычные гладкие металлические чашки, какие берут в поход или на рыбалку, что бы согреть утомленное студеной погодой тело. Вот только откуда мне это известно – непонятно… Единственное, что мозолит глаз – это внушительный размер: сосуды могут вместить не меньше полулитра. Оставляю одну себе, вторую передаю Ньюту. Тот вперился взглядом в, как всегда хмурого и серого, Алби, сосредоточенно изучающего танцующие языки пламени, подперев подбородок мощным кулаком. Сама же нервно скребу носком ботинка сухую землицу, в том небольшом лоскуте природы, что не скрыт сброшенной одеждой, постеленными тканями или бездействующими телами. И вот Ник неторопливо откручивают красную, поблескивающую крышечку, откладывает её себе на джинсовое колено, и аккуратно наклоняет канистру, позволяя искрящемуся в свете струящихся вверх красно-оранжевых лент, соку с булькающим шелестом пролиться в поблескивающий стакан. Как же хочется пить. Едва сдерживаюсь, что бы не облизнуться, пытливо вглядываясь в вожделенную тару. Рука Ника стискивает увесистый сосуд цепкими пальцами, и юноша, закатив глаза, протягивает его мне. Вопросительно взглянув на парня, цепляю кружку за ручку, пронзительно внюхиваясь в густой яблочный аромат. - Ты так смотрела, будто руку мне нафиг отгрызть готова. – Пожимает плечами приютель, вынимая у меня из ладони пустую чашу и пристраивая её на покрывале. – Налетай. Не сдерживаясь ни секунды, я набрасываюсь на яблочный сок, жадно припадая к гладкому железному краю и огромными колючими глотками опустошаю плошку на две трети, прежде чем Ньют, спохватившись перехватывает мою руку: - Что за… Чайник, это грёбаная наливка! – пронзительно цедит парень, сквозь нарастающую улыбку. За долю секунды я морщусь, прочувствовав наконец тоненькие пузырьки бражки, обжигающие горло и спиртовым раствором стукающие по вновь обострившемуся обонянию. Немного захлебнувшись, стараясь выплюнуть всё назад, теперь кротко фыркаю, резко дергая рукой. Из чашки выплескивается золотистая волна алкоголя, забрызгивая лицо и футболку. Тягучая сладкая бражка моментально сахарит кожу, приклеивая футболку к груди, а волосы к липким пылающим щекам. Под аккомпанемент смешивающегося хохота Ньюта и Ника в солнечном сплетении разливается жар. - Почему вы не предупредили? – ошарашено задаю я вполне резонный вопрос, утирая лицо рукой. - Да кто ж знал, что ты на неё набросишься, как хряк на помои? – громко выдает Ник, крутанув пальцем у виска. - Мля… почти до дна – протягивает Ньют, перевесившись через колено и заглядывая в мою чашку, на дне которой коварно переливалась яблочная наливка. Затем они с Ником переглядываются: между обращенными друг к другу напряженными взглядами точно протянулась заряженная нить. Потом Ник морщит нос, оголяя левый клык, и отмахивается: - Ну хрен с ним. – бросает он, и парни вновь откидываются, потягивая яблочное вино. А у меня между тем все потихоньку плывет в глазах. Тонкий дурман струится прямо в мозг, расслабляя все тело. Спустя пару молчаливых минут раздается блаженный вздох: – Черт побери, а ведь это первый долбанный выходной за всё время - протягивает Ньют после очередного глотка. - Точняк – пропел Ник, пристально глядя в огонь. А затем он развернул голову к другу, зубасто улыбнулся, и мальчишки, не сговариваясь, звонко чокнулись тренькнувшими кружками прямо перед мои носом. - Вкуснота…- чавкнул зеленоглазый – всё таки умеет Котелок стряпать… Вдумчиво изучаю дно своей кружки. Ну, выпила много – да; однако что теперь поделаешь? Да и, к тому же, жажда мучить перестала, что до недавнего времени было самой важной задачей. А затем, протяжно вытолкнув из груди горячий воздух, многозначительно изрекаю: - Ну, хоть поможет не свихнуться от страха – и после, запрокинув голову, залпом проглатываю остатки бражки. - Ты, только не отключись до начала речи. – Приглушенно свистит Ник, оперевшись на предплечье и ероша кудрявистую макушку. Какой речи? Никто не торопится просвещать меня, а самой даже лень вновь осыпать приютелей вопросами. Думаю мол «если это важно, то неизбежно скоро узнаю». Голова такая мягкая, легкая, а на глаза будто надели невесомые очки, стекла которых затейливо преломляют мир и наполняют его новыми странными красками. Неожиданным и приятным сюрпризом стало мелодичное бренчание, разлившееся над поляной. Заинтересованные лица на вытянутых шеях, как по команде, обратились к скамейке. Сидя на спинке самодельной садовой софы, некий светловолосый короткостриженый юноша, имя которого мне неизвестно (как и большинства), свободно водит пальцами по тугим струнам, удобно разместившейся на его колене, маленькой гитары. Сделав пару удачных недолгих проб, парень, похоже один из старших, прочистил горло и громко, но абсолютно бесцветно объявил: - Посвящаю это исполнение всем шенкам, дожившим до сегодня. Ну…и всем, кто не сумел… Едва смысл картавых слов пробился сквозь хмельную заслонку, сотни мелких холодных мурашек пронеслись по моему телу. Это была первая фраза за этот вечер, настолько шокирующая меня своей бесконечной унылой безнадегой. Первая фраза дававшая хоть какое-то представление о том, что может поджидать впереди. И это приютели называли праздником… Украдкой наблюдаю за реакцией своих новых знакомцев: Ник нахмурил брови, закладывая глубокую складку на лбу, и коротко отпивая из кружки; Ньют невидяще глядел в огонь, поджав губы. Лоб его тоже изрезали глубокие морщины. Тоскливый муссон навис над Приютом. Все вокруг на мгновение ушли в себя, стараясь перебороть уныние этих страшных слов. Впрочем, едва мелодичные, походящие на индейские, мотивы сорвались со струн гитары, муссон быстро улетучился. Снова загомонили мальчишеские голоса, посыпались шутки, дурашливые споры и пересуды. Вновь прояснилась прекрасная слепая безмятежность. Гитару подхватило нечто вроде флейты, таинственно и слегка фальшиво завывающей в ночи, но мне так и не удалось выследить, кто играл. Задумчиво погружаюсь в свет кострища. Сквозь яркую огненную гриву вновь проскальзывает размазанное лицо того черноволосого приютеля, которому я в порыве эмоций зарядила по носу. Он негромко переговаривается с сидящими по бокам парнями, перекидывая внимательный взгляд с одного на другого. Нужно бы извиниться перед человеком – судя по заявлениям остальных, ему неплохо прилетело. Пострадал ни за что. На несколько секунд край пламени прогибается, словно исполняя очередное па, а затем оседает, преломляя раскаленный ребящий воздух, сквозь который я отчетливо вижу самого ненавистного из сидящих здесь мальчишек. Тот самый, что напал на меня в душе, прикрыв кулаком в беспальцевой перчатке фингал на квадратной скуле, со скучающим видом слушает одного из приютелей. Тоненькие губы кривой дугой приспущены вниз, серые глаза почти не видно из-под наплывших век: ещё чуть чуть и парень точно уснет, слушая «до смерти интересные» рассказы своего товарища. Откровенно разглядываю парня, как ни странно, не испытывая к нему никаких эмоций: казалось бы ярость и гнев должны были сливаться в единый жгучий поток и выплескиваться на обидчика, но мне все равно. И тут веки его съезжают и он, как будто гончая, почуявшая неким шестым чувством дичь, перебрасывает свой вязкий взгляд прямо на меня. Порывисто выпрямившись, и сдвинув голову правее, похоже, думая, что мое лицо ему почудилось, парень прищуривается. Удостоверившись, что это не рожденный плавящим воздух жаром мираж, зверь прожигает меня каким-то странным кошмарненьким взглядом – но это не злость, как ни удивительно. Так мог бы глядеть кот, которого увлекает игра с особенно изворотливой и ловкой мышкой. Губы парня разъезжаются в собачьем оскале-улыбке, и тут его лицо исчезает, как и весь костер, загороженное чьей-то фигурой, выросшей у самого моего носа. Вздергиваю подбородок и фокусируюсь. Саркастически приподняв бровь, уперев мускулистую руку в бок и неотрывно глядя на меня, Минхо недовольно отпивает из стальной кружки и, наклонившись, вворачивает её в ватное покрывало меж моих кроссовок. - Это место предназначалось для моей задницы. – Юноша тыкает в меня пальцем, едва не попадая в лоб, так, что мне приходится вжать голову в плечи и, оперевшись на руки, откинуться назад. Минхо окидывает насмешливым вопросительным взглядом сидящих рядом парней, скрещивая на груди, обтянутые черной футболкой руки. Ньют и Ник одновременно улыбаются поглядывая на азиата, вероятно, предчувствуя очередную назревающую словесную перепалку. - Что?- растерянно лепечу я, вообще не улавливая проблемы. Парень щурит глаза, и я замечаю, что в каплях смолы снова вспыхнул огонек, и это не просто отражение костра. Он как-то странно, озорно ухмыляется и поясняет: - Специально для лохов: места Чайников, Жижников, шизиков – парень слегка поводит головой из стороны в сторону при каждом новом названии -… и трахнутых на голову…- здесь Минхо вздергивает одну бровь и делает легкий кивок на меня…- находятся там – Рука приютеля взметается в противоположную от нас сторону, а затем, так же спокойно, ложится на бок своего хозяина. Я устало смотрю в лицо юноши. Наверное, выпитый яд и впрямь крепко пришибает всякий испуг и неловкость, а заодно осмотрительность и рассудительность, потому что издевательски задрав бровь я устало мурлыкаю первую банальность, влетевшую в черепную коробку: -Тогда почему ты всё ещё здесь, шенк?- новое слово так удивительно естественно слетело с языка, словно являлось самой обыденной в мире фразочкой. Будто вместе с яблочной наливкой в меня засыпали порцию здешнего сленга, и из его зернышек постепенно прорастали колкие наворотные словечки. Да и потом, забавно смотреть на приютелей, которых обливают их же речами. Минхо приподнимает уголок губ, а затем прыскает, не отрывая пронзительно черных глаз от меня. - Ладно, не поднимайте волну, пеньки –благоразумно увещевает Ник, взмахивая рукой и досадливо морща слегка веснушчатый нос. - Настохужела уже – с задорной искренностью буркает Минхо и, не сказав больше ни слова, нагло втискивается между мной и Ньютом, с глубокозначительной ухмылочкой наблюдающим за своим товарищем. Я вырываюсь из двустороннего зажима крепких бицепсов и подскакиваю, не желая находиться в такой тесной близости с этим хамлом. От резкого подъема изображение скакнуло. Неуклюже качнувшись и по инерции протопав пару шаркающих шагов вправо, восстанавливаю равновесие, прикладывая холоднее пальцы к горячему виску. - Засранец – шиплю я. А после, крутанувшись на месте, неуверенным кривым шагом начинаю пробираться к выходу из этого клубка приютелей. Спасибо Нику и Ньюту, но посиделки с этим грубияном только больше расшатывают нервы. - Сядь ты обратно. Я же стебусь. – сквозь не то смех- не то хрюканье выкрикивает Минхо. Не оборачиваясь, вскидываю руку с оттопыренным средним пальцем. Последний комментарий приглушенно долетает до правого уха: - Вот Чайники придурочные… – в сердцах бросает, до чертиков надоевший голос, а потом гомон прочих мальчишеских речей, слившись с гитарой и флейтой, полностью заполняет мой слух.