Glade. Год третий.

Слипшиеся от наливки пряди волос твердыми сосульками пристают к горячим щекам, и я остервенело отбрасываю их за спину, впрочем, безуспешно. Отпружинив, каштановые сладкие сопельки возвращаются на место, как досадное раздражение. Перескочив через последнего, уже похрапывающего в обжимку с недоеденным початком кукурузы, приютеля, побыстрее бреду к Берлоге. Порываясь подальше сбежать от Минхо, я одновременно удалялась от Ньюта и Ника: единственные здесь люди, знакомство с которыми нельзя назвать неприятным. Ну, а оставаться в одиночестве на чужом празднике… бредовая затея. Тогда, неплохой идеей показалось, сперва, хорошенько отмыться от липучей сахарной жидкости, а после грохнуться спать у медяков в «кабинете», предварительно выдрав у кого-нибудь из шенков бутылку чистенькой прохладной воды на утро. А там наступит рассвет и мне, наконец-то, можно будет выпотрошить свое сознание, закидав вопросами каждого встреченного по пути мальчишку. Я прохожу по неровной кромке омраченной темнотой рощицы, пристально наблюдая за маленькой, мерцающей меж стволов, серо-белой звездочкой. Именно на эту звездочку, на деле признанную как свет от тусклой моргающей лампы, я ориентируюсь, бредя в сумрачном тумане. Сквозь мутную черную завесу на миг моргает красный огонек. Слева, чуть выше моей головы. Останавливаюсь и внимательно присматриваюсь, силясь сфокусировать то и дело расплывающийся двоящимися образами взгляд. Краснота моргает ещё раз, уж подальше в лесу. Я опрометчиво гонюсь за ней в нетерпении наконец то выяснить что же это такое. Однако спустя пару минут, ступая в сени шелестящей листвы, уже всерьез начинаю сомневаться в правильности так поспешно принятого решения. Кругом кромешная тьма. Я то и дело втыкаюсь носом в шершавую сырую кору какого-то дерева или спотыкаюсь о выныривающие из земли пеньки да узлы (по догадкам) прочного плюща и древесных корней, периодически пропахивая ладошками несколько дюймов влажной землицы. После прогулки по лесу необходимость сполоснуться намного возросла: руки снова в грязи, волосы в паутине, лицо в вообще не пойми чем. Но огонек исчез. Исчез так же внезапно и таинственно, как появился. Выжидаю, но красного светлячка больше не видно. Только пустая пронзительная темнота. Мне снова кажется, что меня запихнули в тот движущийся лязгающий и грохочущий ящик. И будто откликнувшись на болезненные воспоминания, ранка на спине остро кольнула. Давящий угольно-черный купол потихоньку возрождает те ужасные грезы, чудившиеся мне в первые секунды этого дня: неведомые монстры, мистические тени, уродливая неизвестность. Едва я приказываю себе не терзаться гнетущими мыслями, мотнув растрепанной головой, как вдруг позади раздается, оглушительный в этой жуткой тихой неизвестности, щелчок: совсем близко треснула веточка. Присев на месте, как подбитая, я изо всех сил напрягаю глаза, стараясь вытащить из темноты образ опасности. Медленно делаю отступ назад. Каждая мышца тела напряжена до предела; я слышу стук собственного сердца в ушах; дыхание остановилось. Я стою. Натянутая, точно струна гитары, звуки которой едва едва долетают до сюда. Медленно провожу мокрой ладонью по воздуху позади себя, и как только мочки пальцев упираются в шершавую мягковатую от мха кору дерева, моментально срываюсь и кидаюсь прочь из леса. Я бегу и бегу, порывисто размахивая руками и клочковато выплевывая кислород. Последний удар лиственной ветки по лицу, и я выношусь на прямую и ровную платформу. По инерции пробегаю ещё чуть чуть, замедляясь, а после согнувшись пополам и подперев тело руками, делаю один очень глубокий вдох. Вырывается громкий смешок. «Дурная и трусливая» мысленно ругаю себя за такую глупость. Похоже, уж точно шарики за ролики заезжают. С вероятностью девяносто девять процентов в лесу никого не было. Это просто бредни наслушавшейся страшилок девицы. Широко зевнув, выпрямляюсь, шагая вперед с упрятанными в карманы ладонями. А там уже отчетливо видно, проливающее болезненный белый свет на траву, окошко Берлоги. Пятерней толкаю дверь и та, пискнув, ускользает прочь. На меня второй раз за день наваливается пронзительный запах сырой плесени. И без того уродливая хижинка в тусклом свечении запыленной лампы и вовсе похожа на дом с привидениями. Угловатые изломанные тени прыгают по стенам, забегают мне на лицо, щекочут дощатый потолок. Провернув незатейливый нырок под лестницей, нащупываю металлический стержень черного бака с водой, и тогда холодные струи обрушиваются на грязные оцарапанные руки. Лучи от лампы едва ли добегают до душевой, но пары маленьких серебристых пятнышек на стене вполне хватает, чтобы разглядеть, как потихоньку очищается и белеет кожа. Затем омываю сосульки, снова возвращая им вид волос. Стиснув зубы, обливаю горловую часть зеленой безрукавки, навсегда избавляясь от липучих сахарных крупинок на шее. И хотя с волос текут капли, на груди зияет круглое мокрое пятно, а руки исцарапаны, я дольно перевожу дух и увожу вверх алюминиевый клапан, закручивая кран. Ещё раз пробираюсь под опасной дикобразиной. В Берлоге, вдоль и поперек прошитой ноющими сквозняками, легко можно подхватить простуду, разгуливая с мокрой башкой. Странно, что меня беспокоит простуда, когда, казалось бы, есть вопросы и посерьезней, например: «за какие грехи меня засунули в каменный короб с толпой мальчишек?». И все же, я задираю сухой подол широкой футболки до самого лифа и, наклонив голову пониже, перетираю волосы, да так быстро, словно добываю первобытный огонь. Пронзительный скрип режет ухо: дверь медленно и зловеще приоткрывается. Сквозь расширяющуюся щель просовывается знакомое лицо с собачьим оскалом и безумно подрагивающими стальными глазищами: - Здарова киса… Меня прошибает дрожь. Это мягкое приторное обращение источало слишком много угрозы. - Мы снова встретились в этих стенах… - Худощавое тело, обтянутое красной футболкой протискивается внутрь. Горящие черные зрачки вцепились в мой оголенный живот, и я разжимаю похолодевшие пальцы, отпуская просыревшее изумрудное волокно. - Зря.- цокает он, кивая на футболку- Она нам не пригодится.- угроза делает шаг вперед. При его словах в животе все затрепетало и скукожилось. Как будто внутри у меня клетка с мышками, которые почуяли, что их вот вот кинут на корм шипящему удаву. Парень ступает ещё ближе, а я, струхнув, отскакиваю назад, непроизвольно крепко сжав кулаки. «Нужно бежать» - мысль маленьким серым мотыльком яростно бьется где-то в темноте сознания, и каждый удар этого маленького крылатого тельца вторит звуку бешено колотящегося сердца. Только бы улизнуть к двери, а там… Я все же крепко верю, что Ньют или Ник согласятся помочь мне. Нужно действовать быстро. Что-то мне подсказывает, что теперь, когда противник знает чего ожидать, я не смогу так же легко отбиться от него, как утром. Но прежде, попробую ещё одну вещь… - Эй, слушай – справляясь с дребезжанием в горле, взываю я – Давай просто разойдемся, окей? Приди уже в себя! Парень осклабился и приблизился ещё на шаг. Теперь можно. С напором бросаюсь в худощавое тело, плечом и головой пробивая в живот и грудину врага. Приютель отлетает в угол, и привалившись к мрачной затемненной стене, раздирающе кашляет в стиснутый кулак. Рванувшись ко входу отчаянно дергаю дверь на себя и вываливаюсь наружу, готовясь к забегу. Едва самого краешка моего сознания касается серебристая тонкая призрачная дымка надежды, что все получится, как вдруг меня сильно стискивают за предплечья и, словно тряпичную куклу, швыряют обратно в злополучную хижину. - Эй, Рез…-окрикивает скрипучий хриплый бас и дверь захлопывается. Этот маньяк был не один. Вот теперь самоконтроль крошиться к херам. Когда сзади меня капканят уже другие ручищи, я начинаю яростно вырываться, истошно орать и неистово брыкаться, точно по конечностям пропустили электрический ток. Но все тщетно. Этот Рез мощным толчком впечатывает меня в стену. Правая часть лица принимает на себя весь удар, но боли не слышно. Она как-будто здесь, но скрывается за матовой ширмой. Совершенно не надеясь, что это сработает, рывком откидываю голову назад и врезаюсь затылком во что-то мягкое. Тиски становятся просто невыносимыми – ещё чуть чуть и он поломает мне к чертям руки. Кто бы мог подумать, что в таком доходяге столько силы… Рез рычит, точь в точь дикий пес, и рывком поворачивает меня лицом, на этот раз ударяя об стену спиной. Легкие взрываются раскаленным металлом. Хотя я не плачу, но истерично всхлипываю снова и снова, открывая рот, точно рыба. - Ты же не думала, что это– Парень ткнул себя в пухлый фиолетовый бугорок на щеке – сойдет просто так? – возвратив контроль над ситуацией Рез снова переключился на елейный голосок. - За чтоооо? – завываю я, вскидывая повисшую голову, но обращаясь вовсе не приютелю… - За что? – твердо и ясно повторяет Рез, уже совершенно другим тоном. В серых сощуренных глазах словно сверкнуло лезвие ножа. – А за что я оказался в этом аду? – молвит он, замирая внутри себя. Грянула тишина. А потом, в глазах его поднялся бешеный шквал. Пользуясь моментом, раздираю в мясо, ещё саднящую после лифта, глотку взвопив о помощи. Удар по горлу, погашает протяжный крик. Опять все замерло. А после, веки его немного опали, и он припал к моей шее, активно слюнявя её. Меня просто трясет от отвращения, гнева и собственной беспомощности. Я дергаюсь, извиваюсь и корчусь, но без толку. Вырываю правую кисть изо всех сил бью его по лицу. Вспыхнув, Рез жестко хватает руками ворот изумрудной ткани и раздирает её на две части. И тут мне удается в полной мере осознать всю безнадежность и неотвратимость ситуации. Дрожь сокрушительным валом прошибает грудь, не давая сделать даже тоненький вздох. Паника сжимает свои жестокие колючие когти, и я совершенно отдаюсь на её милость, когда холодная рука грубо пожимает мою талию. Отчаянно начинаю извиваться, пытаться ударить его ватными ногами, порывисто вожу туда сюда стиснутые, побелевшие от длительного захвата, руки. Один раз даже предпринимаю жалкую попытку вновь повторить удар головой, но противник болезненно пресек уже известный ему трюк. Резу все равно, он лишь коротко хмыкает на каждый мой потуг вырваться, склизко облизывая мою ключицу и шаря руками по телу, что ежесекундно вызывает рвотный рефлекс. Я морщусь и ежусь, забиваясь в комок, стараясь сжаться до размеров молекулы, а затем и вовсе исчезнуть навсегда. Приютель дико не-то кусает не то целует каждый участок до которого может добраться, его вспотевший горячий лоб трётся и мои плечи, руки, грудь. Я всхлипываю и гортанно кряхчу, когда стальная хватка на горле периодически усиливается, а потом, как-то разрядившись, убывает. Это все так мерзко отвратительно и низко, что мне не заставить себя разжать глаза. Как маленький ребенок, убежденный в своей невидимости, прячет глазки за ладошками, играя в прятки с кем-то из взрослых. И тут, сквозь прерывистое тяжелое возбужденное дыхание, я улавливаю тоненький тихий лязг ремня. Новый звук громогласно обрушился на мою голову, и разрушающий, рвущий на части страх наполнил каждую клеточку трясущегося тела. Я в ужасе распахиваю глаза. И в этот момент осознание проснулось. «Не сдамся» - очнувшись от шока, взревел внутренний голос. И тут маленькое пятнышко благоразумия отряхнулось от слоя паники и воодушевленно прошептало: «Нужно бороться». Буду сражаться до самого конца. Когда бледная жилистая рука уже полезла в приспущенные штаны, я напрягаю шею и опрокинув свое тело вперед бью коленом. Удар, попавший в область правого бока, вышел неловким и смазанным, давая мне только треть секунды, чтобы с криком рвануть к двери. Со звериным рыком преследователь обрушился на меня, едва кончики трясущихся пальцев ощутили холодную гладкость дверной ручки. Рез в броске обхватывает мою спину, заваливая нас вперед. При падении я только успеваю заметить тонкую трещинку в полу, куда скрылся перепуганный мохнатый паучок, а затем висок, щека, глаз – всё разрезает молотоподобный удар. Лицо заливает горячая жидкость. Со сдавленным постаныванием приподнимаю голову. Правый глаз крепко заплыл, точно его кто-то запаял снаружи. Надеясь хоть немного привлечь внимание ору и ору, стараясь не думать о кипящем горле и вращающемся окружении. Когда изображение в единственном видящем глазу перестало двоиться, активно шевелю руками и ногами, выбираясь из-под тела приютеля, но тот рывком оборачивает меня и нависает сверху. Я замираю. На меня смотрят горящие не человеческие глаза. Пригвоздив мои запястья к полу своими локтями, Рез, тяжело вздымаясь, оскаливается в безумной улыбке. Он замирает в миллиметре от моего лица, а затем его рука медленно ускользает вниз по моему животу. Я брыкаюсь, кусаюсь, мечусь, трясясь в приступе неудиржимого отчаяния, не желая хоть на самую крохотную каплю облегчить ему задачу. И вот, когда отвратительные костлявые пальцы заползли под резинку трусов, раздается громкий деревянный удар, и в тот же миг неведомая сила снимает с меня тяжесть. Она тяжелым ошеломленным грузом бухается на спину. Краем глаза замечаю, что на него точно ушат воды вылили. Сидит на полу, растопырив руки и ошеломленно открыв рот, смотрит куда то вверх. Рез отползает, скрываясь с моего поля зрения. На последок я только отчетливо вижу, как пелена пьяного возбуждения медленно тлеет, испепеляемая новым, грозным и страшным взглядом. Перекатываюсь на бок и продолжаю трястить на просыревших досках Берлоги, всхлипывая от отвращения и боли, обхватывая руками голый живот. Я не могу заставить себя подняться, не в силах даже присесть или попросту посмотреть на то, что только что случилось. Просто тупо пялюсь в стену, на которой корчатся хохочущие тени. - Чёртов ублюдок… - презрительно шипит голос правее моей головы. Раздается череда шмякающих ударов, хруст, вскрики и стоны. Затем теплые ладони сжимают мои предплечья и рывком поднимают. Я пытаюсь подставить ноги, опереться на них, сделать хоть что-то, но перед глазами мелькают лишь скользкие слюнявые поцелуи, холодные руки, скользящие по телу и бешенные, горящие звериным огнем серые глаза с расширенными зрачками. Некто немного разжимает пальцы, словно проверяя устою я, или же нет. Я проваливаю испытание: колени съезжаются, и уже деревянный пол хибары снова готов к дружелюбным объятьям. И на этот раз меня выручают: обхватив талию одной рукой и забросив мою кисть себе на шею, спаситель натурально вытаскивает мое трясущееся всхлипывающее и коченеющее тельце на свежий воздух. Свесившаяся голова немного приходит в норму, и взгляд потихоньку собирает тысячи осколочных изображений в единый паззл. Мускулистая рука, со вздувшимися венками и сбитыми окровавленными костяшками сдавливает мне живот. Во рту пересохло, и я с усилием сглатываю. Едва слюна смачивает горло, оно снова вспыхивает жаром, словно в рот залили раскаленный металл: закашливаюсь, продолжая безвольно болтаться на руках у спасителя. Я бы и рада облегчить ему задачу, да только черепушку словно пилят на части. Приподнимаю голову, силясь увидеть лицо человека, на которого в данный момент мысленно сыплется вся благодарность, на какую я способна. И вдруг что-то происходит. Все как-то мутнеет, а краски становятся неестественно яркими и крупными желеобразными каплями наплывают одно на другое. Вески сдавливает ледяное покалывание. Глаза точно вываливаются наружу. Тело дрожит, готовое развалиться на части в любую секунду. Желудок разрывает спазм. Сквозь частые вздохи хриплю не своим голосом: -Стой… Меня неспеша кладут на колени и неаккуратно сбрасывают руку. Встаю на карачки, и липкая кислая рвота мгновенно выходит наружу. Зловонная жижа заливает траву. Вместе с нею утекает этот необъяснимый туманный яд из головы. Постепенно нормальное зрение возвращается. Решаю постоять ещё немного, что бы удостовериться в долгосрочности новоприобретенного состояния относительной нормы. Дрожь тонкими иглами пробегает от груди до кончиков пальцев. Мерзкое и склизкое воспоминание нагло запрыгало перед глазами, стискивая в груди что-то тяжелое и очень гневное. Я жмурюсь. Жмурюсь так крепко, как только могу, ища спасения хоть в этой бездонной темноте – все лучше… все лучше чем это. И тут нервы натянулись, словно леска, упорно обхватывающая крючок с крупной рыбиной. Огненный комок вспыхнул в затылке. Пальцы до побеления сжались сами собой. А уже в следующую секунду я яростно бью кулаком в невинную рыхлую и мягкую землю, с клочьями выдергивая траву. Впрочем, пламенный ком отдал весь свой жар на бой с травянистым покровом, а потом просто умер, растаяв и шепнув на последок что-то неразборчивое. Пячусь назад и усаживаюсь, прикладывая ледяные пальцы к вискам, и чуть не обжигаясь. Шаги удаляются. В темноте ночи я только вижу, как высокую фигуру съедает темнота. И слава всем силам. Пусть идет, лишь бы держал язык за зубами Далеко впереди по-прежнему пылает яркий трехметровый факел, словно ничего и не произошло. Словно не было последних двадцати самых отвратительных в моей жизни минут… Голова беспощадно кружится и я зажимаю её руками, прикрывая глаза. Проходит несколько блаженных секунд, в течении которых мне удается просто вслушиваться в стук своего сердца, не замечая отвратных образов перед глазами. Похоже, что я отключилась, потому что из забвения вырывает грубоватый толчок в плечо. Я часто моргаю, откидываю с лица влажные волосы, а потом неспеша поднимаю взгляд. И едва не отключаюсь снова. Это Минхо… МИНХО! Тот бугай и грубиян, вечно сочащийся шуточками и насмешками и прочим дерьмом буквально спас меня… А теперь вот стоит и нахмуренно, немного недовольно протягивает белую полную канистру. Вылупившись на него, медленно сжимаю пальцы на гладкой рукояти, словно проверяя, не шутка ли это. Парень опять безразлично скрещивает руки, а я с трудом перевожу взгляд, принимаясь жадно пить воду. Затем полощу рот, умываю лицо. Отложив канистру в сторону, упираюсь руками в дерн и пытаюсь привстать. Но ноги так немилосердно трясутся, что я мешком валюсь обратно. Голова вновь начинает пылать, срывая с губ жалобный стон. Немного потупив взгляд, я нокаутирую свою гордость и протягиваю вверх руку. Парень недоверчиво поднимает бровь, но всё же, довольно жестко, хватает мое запястье и рывком поднимает. Неуверенно переступаю с ноги на ногу, будто заново учась ходить. По определенным причинам, мне стыдно смотреть ему в глаза. Минхо продолжает стоять, нетерпеливо и напряженно вздыхает, отвернув голову и старательно не глядя в мою сторону. И тут до меня доходит: футболка то превратилась в два рваных куска, повисших на плечах. При этом грудь в белом лифе, немного съехавшем в сторону, и нервно подергивающийся живот абсолютно открыты. Вот что не так. Вдруг в голову бомбардирует воспоминания. Губы, Руки. Поцелуи. Засосы. Жмут. Терзают. Щупают. Кривлюсь, чувствуя себя такой грязной, такой прогнившей после этого. Не думая, цепляю опороченную ткань и стаскиваю её с себя, отбрасывая прочь, в надежде, что она утащит в своих путах и злополучные воспоминания. А затем порывисто подхватываю канистру и выливаю на себя всю воду до последней капли, силясь буквально отмыться от этой мерзости. На мне кругом следы этого козла: руки, живот, шея. А теперь пусть холодная вода уносит все это к чертям. Пару мгновений стою и обтекаю, закрыв глаза. Поскольку я перед Минхо в неоплатном долгу, приходится догадываться о причинах его недовольства и устранять их. Закрываю верхнюю часть тела руками, что бы не смущать сопящего рядом приютеля, и поворачиваюсь. Он потер глаза, а потом, незаметно пробежав по мне взглядом, махнул рукой, шагая вперед: -Пошли… - Нет – так умоляют раненые солдаты, заметившие единственного врача на поле боя. – Нет, я…я не могу. Это чистая правда. В толще серо-синей дымки всплывает темный сгусток в форме лавочки. Она вросла в землю возле огорода, подперев высоченную стену. – Ты иди. Я это… только в себя приду. – Кряхчу я и, поежившись от холода, двигаю в сторону покосившейся скамьи. Не хочу никого видеть, никаких осточертевших взглядов, никаких вопросов…ничего больше…Даже присутствие одного человека прознавшего об этой мерзости для меня просто невыносимо. - Ну ты и бестолочь, Чайник, - доносится в спину, как ни в чем не бывало - Одна на лавке дрыхнуть будешь? Собственно, шенк может сподобится закончить начатое…- слова одно за другим бомбардируют мозг, пока я окончательно не торможу. Смысл просочился глубже в голову, и все внутри снова заверещало. Оборачиваюсь и плетусь обратно к парню. Он смазано кивает и, не дожидаясь пока я с ним поравняюсь, идет к затухающему вдалеке кострищу. Шаркаю по траве, отчаянно удерживая осаду, от гадких воспоминаний. Всё эти сцены мелькают перед глазами, словно слайды фильма. Капли воды неспеша ветрятся при ходьбе высасывая тепло из, и без того, заледеневшего тела. Я вибрирую, точно в лихорадке. Зубы начинают мелко постукивать друг об друга, словно кто то чокается маленькими фарфоровыми чашечками на светском приеме. Поскольку Минхо опережает меня на пару футов, я позволяю себе отнять руки, прижатые к лифу, и старательно дышу в сжатые ладони, что бы хоть немного согреться. И тут уж он не выдерживает. Юноша замирает на месте. Уж было я решила, что сейчас парень благоразумно отправится спать или продолжать посиделки у костра, а меня отпустит и дальше консервироваться в пустой безнадеге тревог, как происходит нечто странное. Приютель задирает руки и сгребает складки черной футболки, утягивая её со спины. Сперва, меня как пришибло. Первая мысль, что теперь уж и этот козел попробует завершить начатое Резом. Нервы совсем напряглись, а потом, звякнув, немного вжикнули, не выдержали и треснули, распадаясь на несколько сотен маленьких ниточек. Вместо того, чтобы постараться бежать я булькающее всхлипываю, шарахаюсь назад и, свесив голову, косо стискиваю лицо и голову ладошкой под пологом спутанных волос, быстро вдыхая и выдыхая в такт бьющемуся сердцу. Может Рез прав? Может мы все реально в аду? Может я просто схожу с ума, а это лишь плод воображения побитого мозга? Что вообще не так с этими людьми? - Чего опять? – требовательно произносит парень, явно недоумевая. – Я тут проявляю самопожертвование. На этих словах я вздергиваю голову. Юноша стоит по торс голый и протягивает мне скомканную черную ткань. Я несмело сжимаю её в кулаке. Горячая и мягкая. - Это ещё с чего? – хриплю я, кашлянув напоследок. Невольно поглядываю на его торс: мешковатая безрукавка скрывает очень и очень неплохо сложенное тело. - Ты трясешься, как разрядом шибанутая. Будешь и дальше так зубами молотить- перебудешь всех нахер.– Немного возмущенно поясняет парень – Да и потом ты в одном… –он запинается, но я поняла суть, а потом будто в доказательство его взгляд косо скользит гораздо ниже моих глаз и задержавшись там, скрывается за страдальчески зажмуренными веками. – Короче оденься и всё. – Отрезает приютель, крутанувшись и продолжив свой ритмичный шаг, зачесывая рукой черные растопыренные волосы. Больше не препираясь, поступаю именно так. Вырвался несдержанный вздох блаженства, охвативший меня в момент, когда ткань заскользила по трясущемуся и ещё приютившего на себе капельки влаги, телу. Футболка такая горячая и просторная, точно в простыне с подогревом сижу. -Ооо- кайфуя произношу я, прямо ежась от удовольствия. – Классно. В ответ только приглушенное хмыканье. Недолгий путь до общего костра прошел в абсолютном молчании. Завал чернеющих головешек, инкрустированных оранжевыми переливающимися угольками, все ещё гнал вверх волну преломляющего воздух тепла. Вокруг, словно котята у печки, сгрудилась храпящая и сопящая куча приютелей. Они улеглись точно так же как и сидели на празднике, укрыв площадку подле костра большущим ватно-шерстяным настилом, и все глубоко и сладко спали. Мы подобрались к тому краю, где сидели самые старшие из мальчишек: теперь скамейки перенесли чуть подальше, освободив место для пятерки синих спальников, четыре из которых уже взбугрились и мерно похрапывали, проглотив своих хозяев. Один мешок опустошенной скорлупой уныло ждал возвращения своей начинки. - Заваливайся здесь…– раскрытая ладонь ткнула в одинокий ватный чехол -… и дрыхни -Приглушенно дал указания юноша. Он развернулся и потонул в темноте, на секунду поймав отсвет тлеющих поленьев, черными глазами. Усаживаюсь, всунув в спальник ноги и уложив подбородок на колени. Сквозь тенистую гущу ещё различимо движение. В паре метров от меня, у берега этого спящего моря стоят четыре фигуры, едва слышно шепчась друг с другом. Быстро пригнувшись, ускользаю в мешок и, как могу, обостряю свой слух и зрение. В подползшем к ним языке света от бывшего кострища на секунду мелькает светлый волос, а потом уже пять высоких теней неслышно уходят за силуэт отброшенных от общего лагеря скамеек. Сгрудившись плотным кольцом, ребята явно переговариваются, вот только даже тонкого шепотка не долетает до моего уха. Тогда просто пялюсь в пятерку теней, надеясь хотя бы узнать говорящих. Когда глаза окончательно поддались влиянию окружающей среды и приспособились к отсутствию света, мне удалось различить обладателей двоих теней. Растрепанная макушка с длинной шевелюрой, возвышающаяся над всеми прочими могла принадлежать единственному знакомцу пришедшему на ум. Кроме Ньюта зрачки выделили кудрявистую голову Ника, который пару раз так резко взмахнул рукой, что можно было подумать он готов врезать кому-то из своих собеседников. Логика подсказала, кто был третий. Двоих других мне вычислить так и не удалось. Немного погодя все тени смешались между собой, а потом три сгустка мрака отделились и разбитым строем скоротечно исчезли вдалеке. Последние же двинулся прямо к костру. Как только светлый блик тронул лицо Минхо, юноша скривился и болезненно поморщился. Следом за ним на освещенный участок заступил Алби. - … утром решим… - зашуршали теперь уже не вырываемые расстоянием слова. - Наплюй и расслабься. Тебе ещё Бегунов вести … - пробасил Алби и, хлопнув Минхо по плечу, двинулся прочь. Минхо проворчал что-то явно неприличное, нагнулся, выудил из кипы рук, ног и тканей серо-черное одеяло и закутавшись в вату с головой бухнулся на земь, скрываясь от последних волн света умирающего костра.