Glade. Год третий.

Зло - это отраженная боль.©

***

На рассвете меня разбудила утренняя суета пробуждения, учиненная всеми прочими обитателями Берлоги. Деревянная постройка восхитительно пропускала звуковые волны, отчего ночью уши резал буквально каждый шорох, вплоть до отчетистого тонкого журчания из туалета, который, к слову, находился в противоположном крыле хибары. Поэтому, когда волна оживления совсем разрослась, принося на своих резвых волнах шумные голоса, топот ботинок и хлопанье дверей, сон сдался и сбежал под её мощным напором. В принципе, утро, вроде как, задалось. Ночью мне удалось поспать аж пять часов к ряду, не вздрагивая от очередного леденящего представления, великодушно организованного моей фантазией. А потому, организм долгосрочно запасся энергией и неспеша тратил её на поддержание хорошего настроения. К тому же, мой выкрик всего один раз стукнул по плесневелому воздуху Берлоги, так что, на данный момент, дела шли как нельзя лучше. Я натягиваю на себя помятую и слегка задубевшую черную футболку, которую всё же удалось отстирать от засохшей еды при помощи двадцати минут времени, ледяной водички ночного душа и десятка, теперь уже изодранных, пальцев. Во время сего процесса поймала себя на мысли, что уже слишком привязалась к этой тряпке, чтобы поступить как нормальный человек и просто избавиться от неё. И пусть она служила напоминанием о кое-чем ужасно гадком, но в тоже время она являла собой свидетельство чего-то очень и очень хорошего. Начались повседневные хлопоты: убрать постель, полностью одеться, постараться хоть как распутать волосы руками, спуститься вниз и пройти в душ, пока ещё не столпилась очередь... И вот тут-то в такое сладкое и медовое утро капнул тягучий кислый деготь. Пару раз поматерившись и перекрестившись, я все же невредимой спускаюсь со второго этажа по этому скрипящему уродству из досок. С облегчением укрепившись на полу, примечаю выныривающего из-под лестницы паренька (кажется один из Червяков) и радостная такому стечению обстоятельств сразу же мчу в душ, пока не набежала очередь. С энтузиазмом тяну на себя гуляющую в дверной лунке ручку, уверенная, что приютель только что, к моей удачи, освободил помещение. Но, вероятно, подлый Червячок вышел нихрена не из душевой, потому что в следующую секунду я едва не упала от открывшегося вида. Уинстон. И ладно бы он просто обливался водичкой и терся мочалочкой, но увы… - Твою мать… – в моем шепоте смешалось недоумение, испуг и обыкновенная девчачья брезгливость. Страж Мясников нагло дрочил, постанывая и подергиваясь. Прыщавая спина сотрясалась под мелкими струями пущеной воды, голова с сожмуренными глазами высоко запрокинута, а мускулистая рука полностью погружена в эту до ужаса захватывающую работу. Фу. Плюс один кошмар на ночь. Мдаа… К совместному проживанию с кучей парней ещё придется долго и упорно привыкать. Я рывком захлопываю дверь, едва Страж Живодерни начинает ошеломленно оборачиваться, и резво вылетаю из-под лестницы, крайне смущенная и обескураженная увиденным. Первый порыв - свалить. И я даже ему следую, но глубоко поглощенная в увиденное секундой ранее, врезаюсь в какого-то шенка, смазано толкаясь щекой в рельефный торс. Задираю голову, все ещё не в силах придать лицу нормальное выражение: моя детская психика опять, немного пострадала. Ньют лениво улыбается и широко зевает, крепко жмурясь. Он явно только проснулся: глаза ещё сощурены от давящих на них остатков сна, на руках и теле зияли красные отпечатки складок спального мешка, волосы немного свалялись и теперь спутанным комком пушились за правым ухом. Юноша продолжает свой вязкий зевок, откидывая светлые пряди челки назад. По торс голый, на плече болтается смятая темно-синяя футболка, ремень на брюках перекручен и коряво застегнут. - Шшш, Чайник. – парень делает пол шага назад, выравнивая дистанцию после столкновения, и заспанно вопрошает: - Что опять? - Да…там – я усердно тыкаю через плечо в сторону душа, запинаясь и всеми силами успокаивая свой голос. – Там…Уинстон. Ньют просто передергивает бровями, выказывая свое недоумение. Ему, похоже, от недосыпа даже говорить лень… - Слушай, а шенк прав, Чайник.- задумчиво покачиваясь в своей сонной прострации замечает юноша. - Ты действительно какая-то дерганная… - Какой шенк?- все ещё не придя в себя, отвлекаюсь на замечание Бегуна. А потом эпизод снова всплыл яркой картинкой, и я неприязненно взбрызгиваю руками: - Да хотя вообще пофиг! Пусть Строители замок на дверь поставят!- выпаливаю, впиваясь в лицо приютеля широко распахнутыми глазами.- Никогда в жизни больше не хочу видеть как кто-нибудь из вас там… - и я заминаюсь, не зная, каким словом удовлетворить неподдельный интерес, расцветающий в глазах собеседника. - Чего? – ожив от проклятия дремы, спрашивает Ньют, бодро подаваясь вперед. Признаться, меня несколько стесняет говорить о таком вслух. Однако в данной ситуации возмущение само вымывает слова, позволяя в одночасье перебороть свое «Я». Сердито нахмурившись, поджимаю губы: -Наяривает, вот чего. И я скрещиваю на груди руки, силясь не покраснеть. Ньют помолчал, глянул куда-то вбок, будто не расслышал, а потом идея просочилась в, все ещё спящее, сознание. Лицо юноши исказилось от широченной улыбки, и он громогласно заржал, сгибаясь пополам и хватаясь за меня рукой. Футболка скользнула с его дрожащего в хохоте плеча. Не слишком разделяя такое бурное веселье, терпеливо ожидаю, пока оппонент вновь станет способен продолжать разговор. Всё ещё отплевываясь смешками, юноша едва-ли выпрямился и утвердил: - Вот, в чём правда: смирись, что увидишь это… – Он сделал красноречивый жест правой рукой, и я закатываю глаза. – …ещё не раз. Мы же мужики всё-таки. И Ньют ободряюще хлопнул меня по плечу, проходя дальше и утопая в вышине кривой лестницы, откуда впоследствии приглушенно просвистело ещё несколько смешков. Во время завтрака назойливая сцена все прыгала и прыгала в мозгу, не давая поднести ко рту вилку с едой. В то утро во мне устойчиво закрепилась идея, что я ещё несколько дней к ряду не смогу спокойно поесть. Как и сходить в душ. Ну, проблемы удалось решить: вместо завтрака сходила и умылась под Кухонным краном. Выбравшись из стремительно заглатывающей одного за другим мальчиков Кухни, решаю сразу же отправиться к месту работы и скоротать время там, дабы «не проморгать» приход Мясников. Окунаюсь в блеклую серость раннего утра Приюта, усердно шлепая по густой короткой траве к уже поющей петушиными воплями Живодерне. Чем ближе деревянные загоны с покосившимися поперечными балками, тем гуще становились ароматы свежевырытой земли, навоза и подгнивших сосновых иголок. И это, по непонятной для меня причине, так успокаивало и уравновешивало, что я уже бегом пускаюсь вперед к мычащим коровам, лишь бы не выронить момент морального умиротворения. Эти деревенские запахи. Запахи фермы. Они явно были хорошо знакомы, и чем ближе я подбиралась к зверинцу, тем сильнее во мне коренилась уверенность, что похожему месту в моей жизни были посвящены немало теплых и приятных воспоминаний. Добежав до дощатого ограждения, я притормаживаю, отбрасывая назад спутавшиеся космы, и уже неспеша двигаюсь вперед, наблюдая за кишащей вокруг безмятежной размеренной жизнью. Вход на сегодняшнее место работы представлял собой широкую тропку, стиснутую с обеих сторон парой загонов и уходившую дальше вдоль деревянных ограждений вплоть до жутковатого небольшого домика. Пара коров, вероятно, проснувшихся раньше прочих и отошедшая от сгрудившейся у дальнего края загона кучи, лениво водила розовыми языками по пустой кормушке, вылавливая последние травинки и пучки вчерашнего сена. Животные сонно моргали и немного покачиваясь, вяло отмахивались длинными хвостами от приставучих жадных мух. Дальний баз, вдоль которого текла тропа, заняли чумазые бездеятельные свинки. Их откормленные пухлые животики розовыми пятнами раскрасили одну большую влажную лужу коричневой грязи. Окаймленный перекладинами квадрат, подпирающий входную дорожку слева, наводняли разномастные овцы. Они, натолкавшись в одно пушистое бежевое облако, с парой черных вкраплений, тихонько спали, склонив к подогнутым тонким ножкам косматые кудрявые головы. В самом центре овечьей семьи валялся черный лабрадор и порыкивал, дергая веками и повиливая хвостом. Я подхожу немного ближе, опираясь на грязноватую затертую перекладину ограждения, и наблюдаю за псом. Тому, вероятно, снилось нечто очень эпическое, поскольку черные лоснящиеся лапы безразборно дрыгались, из приоткрытой пасти доносились тихие попискивания, хвост мел землю, цепляя травинки недоеденного желтого сена. И тут, будто учуяв мою слежку, животное втянуло в свои влажные черненькие ноздри воздух, а затем распахнуло глаза и резво приподняло голову, упираясь в меня своими карими бусинками. Создание удивленно поглядело на источник незнакомого запаха, втянуло воздух еще раз, дернуло черным висячим ухом и подскочило, во весь дух несясь прямо к непрошенной гостье. Я отхожу на пару шагов, но совершенно не пугаюсь. Пес был настолько мил внешне, что было сложно представить его в качестве агрессивного охранника. Лабрадор подбежал к перегородкам, пролез под ними, потянулся, и затрусил ко мне, сонно повиливая хвостом. Я слегка склоняюсь к нему, аккуратно протягивая вперед ладонь. Собака шагнула вперед, внюхиваясь в новый запах, а затем подняла на меня свои умненькие глазенки и плюхнула задницу на траву, широко зевая. - Приятно познакомиться – умиляюсь я. А дивное создание просто глядело, сидя напротив. Присаживаюсь на корточки и принимаюсь теребить черное ухо лабрадора, но тот, если и доволен, то явно того не показывает, а только с надеждой глядит на меня, словно ждет что я превращусь в большую косточку. Потом нахожу у ближайшего загона палку и пытаюсь хоть немного растормошить это угрюмое создание, но пес вообще не реагирует. - Ты похож на Алби…- подмечаю я, в очередной раз нагибаясь за впустую брошенной палкой – Может тебя так и зовут? Пес прилег, по-прежнему не спуская с меня своего скучающего взора. Тогда, начинаю прыгать вокруг собаки как ненормальная, машу руками с палкой перед самым носом, легонько тыкаю в бока, но зверь просто недоумевает и немного иронично поскуливает, наблюдая за потугами Чайника. - Вот ты странная псина … - усаживаюсь я на корточки против лабрадора. - Здесь все хмурые как зад овцы. И ты тоже. Наверное, животные и впрямь со временем становятся похожи на своих хозяев. Ну, и потом, ты же то… – рассуждаю я перед мордой недоумевающего животного, но меня прерывают. - Совсем ты сбрендила, шизуха. Всё, хана. - саркастически замечает голос позади. Сперва даже показалось, что это пес заговорил. - Не я шатаюсь по Лабиринту полному гриверов - парирую в ответ, резво поднимаясь, но не удерживая радости в голосе. Непонятно откуда радость... – Вы даже собаку в депрессию загнали. Так же нельзя… Минхо только довольно хмыкает, переглянувшись с умиляющимся Ньютом и слегка поднимающим брови Уинстоном. - Его зовут Лай.- заметил последний. - Похож на Алби…-тыкаю я в радостное черное создание, завилявшее хвостом при виде Уинстона и махнувшее к нему, принимаясь натаптывать подле его ног круги, точно акула. Ребята понимающе ухмыляются. И тут изображение немного подплавилось, прошиваемое грохочущим дребезжанием. Двери в Лабиринт отворились. Я дергаюсь, приседая к земле, но прочие похоже вообще не удивлены, словно того и ожидали. А потом Уинстон делает шаг вперед, протягивая руку стянутую черными часами: - Сегодня со мной работаешь, Чайник. Меня зовут Уинстон. Я смотрю на эту протянутую руку и нерешительно замираю, вспомнив, что она делала этим утром. Ньют, заметивший мое замешательство, несдержанно прыснул, повисая на плече у Минхо. Приветливо улыбаюсь, встряхивая головой и, найдя решение, хлопаю Стража Живодерни по мускулистому плечу: - Очень приятно. – с нескрываемым облегчением выдыхаю, видя ответный кивок ничего не заподозрившего парня. Уинстон недоуменно озирается на Ньюта, который уже буквально стоит на коленях, от приступа неумолимого гогота. Минхо изумленно вздергивает друга вверх, но тот глядит на меня прищуренными глазами и снова гнется от смеха. - Идем. – сурово молвил Уинстон, махнув рукой на тропу, уводящую к загонам. Ньют не отпускает мой взгляд, и я тихонько задерживаюсь на входе, пока Уинстон неспеша бредет вглубь Живодерни. Светловолосый отчаянно лыбится и голубые глаза его прямо таки лучатся, будто он рад только тому что ещё способен смеяться. Минхо сильно толкает товарища в плечо, направляя к воротам. Бегуны приступили к рысце, разогреваясь, и мне видно как Ньют начал увлеченно рассказывать другу нечто до крайности забавное, столило им немного удалиться. Не сложно угадать что именно. Ещё пара слов слетает с языка Ньюта, а потом раздается далекое, но мощное ржание-хрюканье Стража Бегунов. Минхо заваливается в сторону, но бег не прекращает. Парни скрываются в тени Лабиринта, неумолимо содрогаясь в хохоте, и я с улыбкой спешу вернуться к Уинстону. Первые минут тридцать или сорок Страж Живодерни водил меня по своим владениям, показывая что и где находится, объясняя главные принципы и порядки работы. Я только киваю, или утвердительно хмыкаю, мол «поняла». Уинстон рассказывал довольно подробно, посему потребности сыпать вопросами не возникало. В завершении, мы плывем по тропе туда, где полоса деревянных перекладин обрывалась, уступая место небольшой деревянной лачужке без передней стены. Две ненадежные ступеньки утыкались прямо в пол, обрамленный с трех сторон деревянными листами по два с половиной метра высотой. Приглядевшись, я различаю внутри два большущих массивных стола с затертыми расцарапанными столешницами, по правую и левую стороны. Между ними выстроились под обширным оконным проемом три металлические красные бочки; на вбитых в стену гвоздях беспорядочно висели ножи, топоры, стамески и прочие разделочные инструменты. Воображение красочно расписало возможные способы применения этих орудий, и потому я решаю отвлечься дальнейшим наблюдением за флегматичной жизнью обреченных на заклание созданий. - Вот и шенки. – промолвил Уинстон, кивая на вход. Вид у него был усталый и безразличный. На тропу высыпались около десяти ребят, оживленно щебечущих о чем-то. Мне вдруг стало неловко и неуютно. Рез ведь был их другом, а я… . В общем, чувство вины невероятно сложно истребить полностью… Мальчики сгрудились рядом со своим Стражем. Кто-то сонно ежился, кто-то, наоборот, бодренько перетаптывался на месте, потирая руки в нетерпении приступить к делу. - Парни, сегодня на вас доп. задача:... – возвестил Уинстон, упираясь руками в карманы темно - коричневых брюк. – …научить Чайника азам. Ребята поумолкли, прекращая зеки и обращая на меня взгляды. Скрещиваю руки и дергаю головой вперед, немного занавешивая лицо волосами – стало очень дискомфортно и я, естественно, пытаюсь отгородиться от прошибающего холодка неприязни, дунувшего от парочки юношей. - Ну, спасибо Уинстон! – выкрикнул щуплый парень лет четырнадцати-пятнадцати с очень светлыми короткими волосами и острыми, мелкими чертами лица. – Нет уж, нахер! – он махнул рукой, словно отгонял вредную муху и сплюнул в траву. Уинстон нахмурился и вопросительно склонил голову на бок. - Я рисковать не хочу! Ты, кажется, не заметил, но все, кто оказывается рядом с этой телкой рано или поздно наживает неприятностей на свою задницу! – он пронзительно глянул в мою сторону, поджав губы. Стискиваю зубы и гляжу в ответ, не чувствуя ничего кроме тысячи маленьких уколов в районе груди. Затем мальчик развернулся и двинулся в сторону того трехстенного деревянного шалаша, добавляя: - Сам разбирайся. И ещё раз сплюнул в сторону загона, где ничего не подозревая пробуждались пятнистые коровы. Я сдержанно морщусь, поплотнее обнимая себя руками и глядя в сторону коридора Лабиринта. Такая реакция была вполне ожидаема. Я за сегодняшнее утро раз триста перебрала всякие разные сюжеты развития событий в своей голове. Но обида на несправедливость происходящего и боль за то, что происходящее, вероятно, где-то и справедливо крепко занозили сердце. Ещё пятеро мальчишек отделились от группы и, бросая в сторону Уинстона косые сожалеющие взгляды, потопали следом за ушедшим парнем. Против Стража осталось только четверо юношей. Уинстон потер глаза, тяжело вздыхая: - Ещё есть желающие преспокойненько сдёрнуть? – пробубнил он и кивнул в след удаляющимся фигурам. Трое из оставшихся хмуро глядели в землю, точно решали невероятно сложную математическую задачку, неуютно ерзая на месте и избегая моего взгляда. Несколько долгих секунд ухала тишина. Но затем крепкий парень, многим выше меня с кучерявыми светло-русыми волосами и очень мощными плечами широко улыбнулся и шагнул вперед, упирая руку в бок: - Мы все покажем. – картаво отозвался он низким грудным голосом и приветливо зыркнул на меня золотисто-карими глазами. Каждое слово его будто немного вибрировало, выпрыгивая из легких. - Идем, цыпа – и он тепло подмигнул, подзывая к группе рукой. Остальные четверо нерешительно постарались полуулыбнуться и подняли свои закопанные в земле взгляды. Я же скованно продолжаю оставаться на месте, думая, как лучше поступить. А что если это просто уловка? Может позже последует месть за ушедшего друга? Как в такой ситуации понять, кто врет, а кто нет? - Да не бзди ты, не сожрем – нетерпеливо гаркнул жилистый темнокожий парень, недовольно тряхнув большой шапкой густого афро и двинувшись по тропе вглубь Живодерни. Трое других вяло потащились за ним. Тот картавый золотоглазый юноша полуобернулся и располагающе поднял уголки губ, призывно мотнув головой. Так улыбаются, когда протягивают кусок колбасы изголодавшейся побитой жизнью бродячей собаке. - Пошли уже, Чайник, не бойся. Решив рискнуть, несмело ступаю ближе, опуская руки. Парень одобрительно дергает бровями, и мы двигаемся следом за всеми. Но чувство тревоги все равно не покидает меня. Мясники набивались в ту жутковатую постройку с топорами и ножиками, по одному вытаскивая тяжелые белые мешки, перекидывая друг другу вилы и лопаты, распределяя между собой инвентарь. - Марк – доносится голос чуть выше моего уха. - Что? – очнувшись от наблюдений, вздрагиваю я. - Не тупи. Это имя такое. – улыбнулся парень. - Чай…Всмысле Паула. Осторожно протягиваю руку для закрепления знакомства. Марк хмыкает, останавливаясь, а потом обнимает мои пальцы руками, сворачивая их в кулак и бодая его своим собственным. - Здесь так здороваемся. – он опять заулыбался – Учись. И тогда тески недоверия и тревоги вдруг развалились, выпуская светлую и искреннюю улыбку. Несмотря на густую атмосферу тотальной неприязни, юноша, кажется, плевал на чужое мнение и оставался просто добрым человеком, потому, несомненно, располагал к себе. Остальные же поддавались градусу конформности куда больше, поскольку мне тяжело верится, что абсолютно каждый из Мясников непререкаемо убедился в моей повинности. Я уже сама почти перестала верить в неё… Первое задание, полученное на этой «милой» ферме – разбросать сено, крупу и прочий корм для животных. Марк являлся своего рода инструктором и мотал меня от лепешек коровника до перьев курятника, давая краткие указания и пояснения. Тот мулат, что обещал «не сожрать», недовольно поглядывая в мою сторону, смиренно помогал нам таскать траву, выволакивать мешки с зерном для птицы и возить тачки с остатками овощей и не пойми чего для свинок и овечек. Он ни говорил ни слова. Только косился на меня как на надоедливую муху, каждый раз, когда с вил моих ссыпалось сено или жидкие отходы для свинок криво проливались на землю, вместо корыта. Все прочие мальчики деловито сновали от одного загона к другому, каждый занятый уборкой базов, дойкой коров, нарезкой мяса. Глядя на них и впрямь можно было решить, что приютели всю свою жизнь посвятили такой вот фермерской работенке. Они, но не я. В целом, Живодерня всем своим естеством давала понять, с самого первого часа, что мне здесь не место. Работу требовалось делать скоро и качественно, а у меня физически не хватало сил тягать здоровенные мешки или поднимать над головой вилы с пятидесятифунтовыми стогами сена, при этом успевая перемещаться от одного конца коровника к другому. Резать живность я сразу же категорически отказалась: не знаю как в прошлой жизни, но в этой животных люблю. Да, мне нравилась атмосфера деревенского зверинца. Вот только презрительные взгляды и чувствительные смешливые издевки со стороны оказывающихся неподалеку Мясников уничтожали и ту невеликую отраду. Ближе к обеду, Марк, со словами «пойду, отолью» свалил, оставив меня разводить обеденную жижу из гнилых овощей, хрящей, недоеденной каши и ещё какой-то херни для пухлых розовых хряков. Я автоматически толкаю здоровенную ступкой внутри небольшого зеленого таза, стоя подле свинарника. Измельчаю. Бадяжу. Трава на тропе передо мной зашуршала. Напротив остановился тот самый белесый мальчик, что ярко высказывал недовольство с утра. В какой-то миг мне даже подумалось, что глаза, нос, уши и губы его были искусственно уменьшены - настолько они не подходили к общему виду Мясника. Раздраженно оттопырив верхнюю губу, он замер с ведром земли в одной руке и перекинутой через плечо лопатой в другой. Развернулся и шагнул ко мне, едва не заезжая древком инструмента по лицу. Я настороженно замедляю свою работу, плотнее вжимаясь в неровную перекладину загона и демонстративно воротя подбородок от почти случившегося удара. Парень опускает эту деревянную «шпагу» пониже и цедит: - Валила бы ты отсюда... Я только вопросительно приподнимаю бровь, борясь с холодком внутри, и прекращаю мешать свиную похлебку. А пришелец надменно оглядел меня, точно статуэтку на аукционе, и утвердил: – Работать все равно нихрена не можешь, только волынку тянешь. Побазарь со своим дружком Бегуном. Ник же за тобой всегда весь плюк подтирает? Да? Так пусть не впихивает к нам больше. Глаза мозолишь. Копайся в своих огородах, торчи на Кухне, но сюда не суйся, усекла? Отвратительное обидное неприятие взвилось внутри и начало яростно кусаться и жалить горло. Похолодало сразу градусов на тридцать. Так нечестно. - Свалю при первой возможности. – пожалуй, недостаточно громко говорю я. Голос прозвучал как у наказанного ребенка, несмотря на все старания проявить безразличность и сухость. - Отлично. – осклабился приютель, уж было начиная разворачиваться в сторону база с овцами, но затормозил, и лицо его осветила кривая гадостная ухмылка. – Ах, да. Пока не забыл… Мальчик резко дернул древком лопаты вперед и вверх. Металлический звон кольнул уши, а потом таз в моих руках подлетел, выплевывая свое блевотное содержимое прямо на только что отстиранную черную футболку. Вонючая склизкая жижа волной хлестанула по шее, груди и правой щеке. Корытце и ступка шлепнулись на землю, ударяя по ногам. Я шиплю, с негодованием пытаясь прочистить глаза, отплевываюсь от угодивших в рот брызг, и с отвращением трясу руками, растерянно глядя на этого подонка. - Просто как напоминание, милашка. – невинно ухмыльнулся он, вертя лопату в руке. А затем взгляд его сделался тверже, но губы по-прежнему изгибались в полуулыбке: - Привет тебе от Карла. И он продолжил легко шагать дальше. Меня прошибают обида, ненависть и дичайшая несправедливость. Мелкие сердитые слезинки скатились по щекам, утопая в разводах свиных помоев. Как же хочется усесться прямо в эту грёбаную грязь и хорошенько повыть, отпуская из груди саднящую боль. Вот только это неправильно. Как бы старательно люди не уверяли, что нужно подставлять другую щеку не верю! Нужно знать себе цену и давать отпор, даже если дела хуже некуда. Нельзя спускать такое нелепое обращение с собственной личностью, от того, кто ничем не лучше вас. Отстаивайте свою гордость. Меня гнетет и колотит. С не то рыком, не то всхлипом швыряю измазанный опустевший таз в спину этого козла, утирая тыльной стороной ладони влажные дорожки. Металл треснул приютеля по голове, звонко отлетая и укатываясь в загон, где любопытно глазели за действом хрюшки. Парень презрительно сморщился и дернулся ко мне, высвобождая руки от ведра и лопаты. Я готовлюсь получить мощный удар, но в тоже время непререкаемо буду и сама молотить его изо всех сил. Плевать. Пусть меня в Кутузку закинут хоть на пожизненное, но он свое получит. - Эй! – хрипло выкрикнул Уинстон, выходя из «мясной лавки» с окровавленным топором в руках. – Ну и плюк! Озверели совсем?! Разошлись по работам, быстро! – отбрил он и требовательно глянул на трясущегося от негодования парня. Тот досадливо остановился и пнул лужицу грязи, так что брызги окатили мои пыльные штанины. Морщась от унижения, терплю. Но когда этот кусок дерьма ещё и победно усмехнулся, не выдерживаю, кидаясь на него. - Чайник, твою мать! – ревет Уинстон, с размаху вколачивая свой топорик в столб и спускаясь сюда. Чьи-то руки без лишних слов, обхватывают мой живот и отрывают от земли, едва я успеваю приблизиться к цели, уволакивая брыкающееся тело в противоположную атаке сторону. - Сколько можно? – зло ною сквозь сжатые зубы, высвобождаясь из рук озадаченного Марка. Пустая тоска тянет внутренности. Вот бы рядом оказался Ник. Стив. Минхо. Ньют. С ними уютно, спокойно, даже несмотря на обилие подколов и мата. А тут чувствуешь себя точно в навозной яме со змеями. «Однако, невозможно всю свою жизнь прятаться за другими, нежась в теплом песке беззаботного умиротворения!» - резонно брякнул критик-человечек внутри. – «У каждого свои проблемы!» И то верно. Под прессом безнадеги усаживаюсь в траву подле загона, усиленно оттирая лицо от разводов грязи и глупых ненужных слез. Марк стоит рядом и всем своим видом демонстрирует, что не заметил соленые капли, бегущие по щекам. - Сходи, ополоснись, а после обеда будем загородки в коровнике подтягивать. – как ни в чем не бывало прокартавил он и протянул мне руку, тепло сверкая глазами. - Ты слишком добрый для этой работы. – устало выдыхаю я, обтирая грязную ладонь о единственный чистый участок штанов, а после вкладываю её в теплую руку Марка. Единственный кролик в яме с гадюками… Тот дергает меня вверх, посмеиваясь: - Ты слишком плохо думаешь о нас, цыпа. Просто шенки намаялись уже со всеми этими долбанными казнями и драками.- он вздохнул и потер глаза, выгоняя печаль. – Сама скоро поймешь, какого это… Парень прервался, отвернулся и просто ушел, поправляя сбившуюся клетчатую рубаху. Несколько минут я неподвижно сижу и успокаиваюсь. Потом поднимаюсь и бреду к трехстенному помещению, которое местные окрестили «Мясной лавкой», где находился один единственный кран на всю Живодерню. Полное обеденное время у меня расходуется на то, чтобы как следует отмыть лицо и руки от смрадной жижи, а заодно отскрести хоть какие-то её части с одежды. После, плетусь к коровнику, попутно восстанавливая душевное равновесие. У покосившихся, кое-где обломанных, выгоревших перекладин, оживленно болтали Марк и ещё четверо приютелей. Они крутили в руках жестянки с гвоздями, молоточки и напильники, изредка перешучиваясь и усмехаясь. Мое приближение, словно цунами, подчистую смыло всякую расслабленность и легкость, заставляя мальчишек затащить на лица встревоженную внимательность. Один только Марк, по-прежнему дружественно улыбаясь, подтащил меня к этому приятельскому кругу, громко объявляя: - Вот, шенки. Это-Паула. Я скукоживаюсь, но киваю, ища, куда бы запрятать взгляд. – Эти гоблины будут с нами работать.- добавил парень, устраиваясь подле перил и окидывая рукой собравшихся. Мулат неохотно вздернул брови и кивнул. Сутулый худой парень с рыжеватыми волосами до подбородка выдавил из себя мелкую улыбку, двое других просто покрутили в руках инструменты, старательно изображая сосредоточенность на деле, к которому еще не приступили. Начинается работа. Перетаскиваем новые бревна, крепим, перевязываем, пилим, перебиваем гвозди, чистим от стружки и грязи. И хотя в ходе ремонта напряжение потихоньку выветривалось, под конец дня от него всё-таки осталась тонкая плёночка, невесомо преграждающая доступ к расслабленному человеческому общению. Последний гвоздь был накрепко приколочен, и теперь все мы устало уныло сидели рядом с коровником, тяжело вздыхая, попивая водичку и зевая. Вечерело. Я гляжу на этих понурых депрессующих меланхоликов, валяющихся на единственном невытоптанном участке зелени, и мне жутко хочется принести в такую печальную рутину хоть немного радости. Может тогда им станет получше? Трудотерапия творит чудеса. Я в очередной раз убеждаюсь в этом. Все мысли упорядочиваются и выравниваются, позволяя подмечать то, что доселе казалось незначительным. Пока таскала бревна и откручивала старые трухлявые паленья, в голове безостановочно крутилась фраза Марка, будто кто-то забыл выключить старую кассету с повтора. «Ты слишком плохо думаешь о нас, цыпа. Просто шенки намаялись уже со всеми этими долбанными казнями и драками.» - опять и опять волчком моталось по голове, требуя полного переосмысления. И мне открылось новое значение... Марк не оправдывал своих товарищей. Он был абсолютно прав. Они все действительно не плохие люди, просто забитые и уставшие от постоянных страхов и стрессов, надтреснувшие под их тяжестью и озлобленные на судьбу за то, что приходится вот так кошмарно проживать свою юность. И всю эту безнадегу нужно хоть во что-то выталкивать. На этот раз под руку попалась я. Но мне не хочется становится такой же, как они. Озлобленность – это убивающая и тяжелая ноша. Осознав такую вот истину, уже больше не злюсь ни на кого из них. Обиду тоже удалось отпустить. Негодование ссохлось, уступая душу сочувствию и сожалению. Но что толку в моем сочувствии, если ничего не меняется? Поэтому усиленно кручу шестеренки в голове, продумывая как бы вытащить приютелей и себя из тоски в оставшееся до ужина время. Нужно нам немного порадоваться. Порадоваться как вчера за обедом… Я медленно поворачиваюсь, гуляя глазами по здешним локациям. И тут взгляд падает на бодающего какого-то маленького теленка быка. Под лоснящейся бронзовой шкурой играли мощные стальные мышцы и сухожилия. Животное буркнуло, толкнув рогами «ребенка» и надоедливый теленок пугливо отпрыгнул поближе к сгрудившейся пятерки черно-белых коровок. У меня вырывается смешок от того, какое безумие в очередной раз выдумал мозг. Мальчики недоуменно воззрились на нарушителя их депрессивного молчания. Создавалось впечатление, что посмеяться – это уже прямое нарушение общественного порядка Живодерни. Ну, сейчас или никогда. - Эй, парни, как насчет добавить немного веселья? – задорно шепчу я, теребя в руках прихваченную двухметровую веревку. Мулат, имя которого, как выяснилось, было Нил, закатил глаза, Марк снисходительно усмехнулся, словно отец, потакающий повадкам своего детища. Трое других выпучили внимательные взгляды, на дне которых ярко трепыхался жаждущий приключений озорной огонек. - Что опять Чайник? – не без интереса пробурчал рыжеволосый Мясник, потирая шею. Его имя мне ранее удалось подслушать: Адам. - Как считаете… – осторожно начинаю я, скручивая петлю в руках и прослеживая движение своих пальцев, а потом, выдержав паузу, обвожу мальчиков взглядом. – Вы решитесь устроить кое-что классное, но то, что определенно вызовет нервный тик у Алби?