"Маски долой. Вот и всё"

Закрываюсь в своем кабинете, курю, травлюсь уже привычным никотином. Вредно, гадко, но что поделать, если помогает расслабиться и, вообще, привести мысли в порядок? С нашей работой вообще сложно остаться "чистым", в любом из смыслов. Немного походил по кабинету, погонял ладонью дым, окурки затушил, выкинул, дверь, вовремя вспомнив, открыл. Теперь можно работать. Или делать вид, что не просто так просиживаю форменные штаны. Снова завал из бумаг, гора папок на столе уменьшается как-то очень медленно. Хорошо, что хоть не трогает никто. Несколько «терпил», без особых «задвигов» за весь день – ерунда. Стараюсь вести себя адекватно, на разговоры просто не поддаюсь, а то Коляня заходил еще, болтун. Лишние скандалы ни к чему, иногда правда хочется послать всех и каждого. Однообразие изматывает, но сидеть тут все-таки лучше, чем возвращаться в пустую квартиру. Тоскливо там, душно, но вместе с тем, удобно и привычно. Сам себе хозяин. Упорно продолжаю заполнять акты, отчеты… Дел, разной степени просроченности, столько, что кажется, они никогда не закончатся. На душе совсем хреново – ерунда творится по всем фронтам. Расстояние между мной, моим другом и любимой женщиной катастрофично. На данный момент. Дэн, Ира, Алик, мать его, как живой перед глазами, Настя, девочка-припевочка… Никогда она мне не нравилась, хотя меня Клименко привлекать и не должна. Пусть ею Диня любуется. С Ирин Сергеевной мы поссорились, сначала показалось, что все как обычно, скоро помиримся. Теперь же кажется – самая настоящая пропасть. Я высказался резко, но, по сути, верно. Я всегда на стороне Зямы, всегда. Даже, если ору, как оглашенный, возмущаюсь, кулаками в стену стучу. Помогал столько раз, впрягался дела порешать, не чужая же. Но вот можно было не так резко, на самом-то деле. И не сказать, что сожалею о сказанном. Скорее о том, что, правда, так считаю. Параллельно с писаниной думаю о своей странной жизни, давно научился вот так, думать в двух направлениях. Как же раздражает макулатура эта, и вообще, хочется оказаться подальше отсюда. Уехать из города, на недельку или больше, не видеть коллег, «горячо любимых» граждан и задержанных уродов. Мечта о том, чтобы просто выспаться, провести выходной с Иркой, кажется ну совсем нереальной. Несбыточной. Если свободный от работы денек еще может случиться, то Зимина постоянно занята. То работа, то дома воспитывает Сашку. Чувствует себя виноватой перед пацаном, я понимаю. Стараюсь понимать, когда она в очередной раз отказывает. Но уверен, что не всегда умею свои эмоции скрывать – все на лице. Наверное, я сам не слишком настойчив в желании пообщаться с пацаном, найти какие-то точки соприкосновения. Возможно, так оно и есть. Боюсь испортить все, и еще, похоже, не уверен, что гожусь на роль отца. Странно как-то. Когда я с Санькой общаюсь, такое ощущение, что он смотрит на меня с усмешкой, мол, все про тебя знаю. От уныния спасает пачка сигарет, лежит рядом с органайзером, ополовиненная только за сегодняшний трудодень. Каждый день копаемся в такой грязи, что верить в лучшее получается с большим трудом, и то после пары стопок. Времена, когда мы с Диней мечтали стать милиционерами, защищать людей и, вообще, бороться со злом, кажутся жутко наивными. Дурачки... Оба, причем. С подполковницей мучительная неопределенность. И не вместе, и не раздельно. Беготня. То я к ней, то она ко мне. Хочется другого, я, правда, за себя говорю. Но что-то мне подсказывает, что Ире свет Сергеевне тоже нужно нечто большее. Смогу ли я стать тем, кто нужен рыжей лисичке? Вопрос спорный. Пока так все складывается, что нет. Мы зависли на одном уровне отношений. Убираю папку в сторону, смотрю на часы. Вечер, раньше бы сорвался домой скорее, раз работы нет. Но не теперь. Разминаю затекшую от письма руку, делаю первую затяжку. Выдыхаю немного дыма в потолок, в кресле устраиваюсь так, чтобы было удобно. Возникает желание положить ноги на стол, дурацкое такое… От релаксации и почти пойманного душевного равновесия отвлекает скрип двери. В кабинет просочился дорогой друг Антошин. Буквально за пару секунд успеваю схватить первое попавшееся дело, якобы начать читать. — Привет, — начинает этот оболтус. Разговаривать не хочется от слова «совсем». — Ты что-то хотел? Я занят, работы много, — бросаю так сухо и безразлично, как будто и не Денису. Больше чем другу. Брату. — Да это… — мямлит в ответ. Обоим неловко, трудно, напряженно. — Если что, ты можешь на меня рассчитывать. — Это все? — отрываюсь от букв, пляшущих перед глазами. Глупо, тупо и нелепо. Боюсь же за него, дурака. Нет же, герой, мать его… Никто нам не страшен, вернемся, найдем на задницу приключений. Без них же скучно. — Все. Ну… Я пошел тогда, — Антошин, переминаясь с ноги на ногу, хочет добавить что-то. Но молчит. Знаю же, как облупленного. Разворачивается и уходит. Прекрасно, вот и поговорили. С сигареты срывается пепел, прямо на брюки, плевать. Не могу его простить, не могу. Повел себя, как глупый мальчишка, признать силенок не хватает, что тормознул, решив вернуться. Закрываю глаза, в пальцах зажата сигарета. Ничего не хочется объяснять, ни Зиминой, ни Антошину. Пока нет на это ни сил, ни желания. Чувствую, что немного позже все уляжется, успокоюсь, помирюсь с Ирой. Она хорошая, просто все как-то... Не так.