"Маски долой. Вот и всё"

Торопливое утро, пью кофе, почти не чувствуя вкуса, – лишь бы проснуться. Так же быстро и привычно добираюсь до работы, ничего нового или необычного. Холодный ветер противно пробирается под пальто, пока я бегу от машины к входу в отдел. Киваю патрульным, здороваемся, и иду дальше. Перекидываюсь парой фраз с дежурным, жму руку Коляне и иду к своему логову. Эх, молодой Коля, восторженный еще, верит, что можем спасти мир от всей этой грязи, что справедливость в любом случае будет торжествовать. Жаль, что совсем скоро эта наивная вера сменится цинизмом и усталостью, осознанием, где и как мы живем. Серая дверь, просторный кабинет на двоих человек, вешалка, плакат на стене. Дом родной, одним словом. Все то же самое, разве что поток «дорогих» граждан больше обычного. И каждый жаждет, что помогут ему сию минуту, отложив остальные проблемы на потом. «Вы же милиция, вы должны мне помочь» – и такое же вечное: «Вам за это деньги платят» – ну просто шикарные фразы, за которые говорившего хочется придушить. А еще лучше стукнуть по голове всей той грудой дел, что лежит на столе и в сейфе. Когда поток страждущих иссяк, прикрываю глаза, откидываюсь в кресле. Такое чувство, что работы не стало меньше, а вчерашняя писанина мне приснилась. Макулатуры на столе столько, что можно кабинет обклеить, еще на коридор останется. Кажется, что я сам растворяюсь во всей этой суете, дыме сигарет, сладком чае украдкой, телефонных звонках, шагах, голосах, ответах. Вот кто меня тянул за язык? Пообещал Насте, придется выполнять, видимо. Но надежду еще никто не отменял, наивно думаю, что блондинка забудет о своей просьбе. Да где там. Робко скребется в дверь, я отзываюсь, а она, так же загадочно улыбаясь, становится серьезной и начинает рассказывать. Офигеваю от услышанного, это кажется абсурдом – чтобы подростки, дети еще, избили взрослого мужика? Ерунда какая-то… Потираю лоб, пытаюсь собрать мысли в кучу. — Давай, веди пострадавшего своего, — отмахиваюсь, Клименко выходит, возвращается с мужчиной глубоко асоциального вида. Запах алкоголя и давно немытого тела первые несколько секунд вышибают слова напрочь, но меня выручает сам дядька, начинает рассказывать. Мда, досталось ему сильно… Похоже, что темнит – глаза бегают, мямлить под конец стал. А Настя ну дико раздражает своим поведением. То вскакивает, то перебивает на полуслове. Наконец-то могу их выпроводить, с обещанием разобраться. Беру на адрес Агапова и Черенкова, едем пообщаться с пацанами. После короткого разговора с пареньком и провокаций все становится яснее некуда. Твари… А вот подвыпивший Андрюха молоток, хорошо сработали. Лешка тоже молодец, вовремя про собаку спросил. Пока спускаемся на лифте, приходит понимание дальнейших действий. Все-таки сложно поверить, чтобы мальчишки, которым еще и пятнадцати нет, творили такой беспредел. Маленькие, озлобленные уродцы… Из таких потом получаются настоящие отморозки, уверенные в своей безнаказанности. Поймать парней среди таких же малолеток не сложно, да они и сами себя выдали, дурни. На допросе пацан и бомж, ими же избитый. Тянет время, молчит. Ну, ничего, разговорим, никуда не денется, партизан, мать его. — За что избили мужика? — задаю вопрос, четко, строго, пока еще спокойно. Но чувствую, что это ненадолго. — Мы никого не трогали, — с самым честным видом заявляет малолетний балбес. — Ну, зачем ты врешь? Вы нас отлавливали во дворах, мы ж прятаться начали… — укоризненно качает головой пострадавший. — Дело серьезное, парень. Спрашиваю в последний раз, — кое-как удается сдерживаться, глядя на тупое подростковое упрямство. —Мы не били его! — смотрю, как малец кривит губы. Противно. Ну, откуда столько жестокости? Это ненормально, это просто за гранью. А дальше становится еще хуже, хотя вроде и некуда. Влад, избитый, рассказывает про свою подругу – ее детишки подожгли, спящую. Облили бензином и кинули спичку. На этом фоне заверения, что они учатся хорошо, и вообще, все у них в шоколаде, выглядят еще гаже. Какого хрена тогда такое творить?! Не понимаю. Не могу представить, чтобы дети занимались вот этим… Но и избитым не верить нельзя. Пусть они пьют давно. А вот школьники, сотворив ужасы, логично ушли в неосознанку… Уроды. Семьи благополучные, одеты, обуты, всякие телефоны и компы есть. Чего еще надо? Какая херня должна быть в голове, чтобы пойти и начать сжигать людей? Бить? Ответа не нахожу. Хозяин убитой собаки рассказывает, что такой жестокости даже в Афгане не видел. От его слов мурашки по телу, сил все это слушать просто нет. Нужен перерыв, хотя бы немного. Рывком распахиваю дверь, выхожу в коридор, кажется, здесь даже дышится легче. Сажусь на корточки, потираю лицо, пытаюсь поверить в невероятное. Эти «детишки», младшему из которых всего тринадцать, законченные мрази. Искалеченных людей ничем оправдать нельзя. Или нет? Стечение обстоятельств? Вранье бомжей? Прямо не дело, а «Что? Где?Когда?»… И ответы на вопросы надо найти как можно скорее. Ко мне подходит Черенков, поднимаюсь на ноги. Нужно что-то делать, решать. — Лех, давай троицу эту из моего кабинета по домам. Малолеток в обезьянник, пусть посидят до вечера. Ничего нового не скажут, если отпущу, – а вместе с парнями и мне до вечера сидеть. И голова раскалывается, жуть… Хочется спать. Отдел пустеет понемногу, конец рабочего дня как-никак. В кабинете сажусь за рабочий стол, по телу проходится теплая, душная волна, и я незаметно для себя отрубаюсь. Из вязкого, тяжелого сна, не принесшего облегчения, меня вырывает звонок телефона. Полуприкрыв глаза, беру трубку. На том конце провода Ирина Сергеевна. Иришка, Ира, моя… Улыбаюсь. Хоть что-то хорошее за последние часы. Уже девять вечера, по ее словам. Говорит, телефон в кабинете своем забыла. Щурюсь от света настольной лампы, в памяти что-то противно царапает. Машинально что-то отвечаю Зиминой, кладу телефон обратно. Точно… Влад говорил, что парни снимали зверства на телефон. Куда катится мир? Выкуриваю сигарету, иду в кабинет начальницы. Что ж, либо убедимся, что обвиняем не напрасно, либо подтвердим их невиновность. Неплохо. Собственные шаги отдаются эхом в тяжелой голове. Поскорее бы вырваться из всего этого. Заглядываю в окошко к вечному Олегу, интересуюсь личными вещами. Позади себя, из клетки, слышу возмущение троих отморозков. Мол, права не имею. По позвоночнику словно холод прошелся – точно виновны, сами только что это подтвердили. Бред, не может быть… Какой-то частью разума пытаюсь не соглашаться с происходящим. Автоматически благодарю Олега, иду к себе. Морально пытаюсь настроиться на просмотр видео, получается так себе. Включаю, вслушиваюсь в пустую болтовню о пиве, Лысом, контрольной, парке. Неужели, правда ошиблись, и предъявить тинейджерам нечего? В следующую секунду меня буквально прибивает к креслу – кадры сменяют друг друга. Дебильный смех, беготня по двору за несчастным бомжом, снег, пронзительные крики мужика, попытки закрыть лицо, безо всякой надежды на то, чтобы вырваться. Внутри все сжимается и холодеет, смотрю на экран, но ничего не вижу. Зверье, малолетнее, тупое зверье, быдло. Машинально сжимаю кулаки, пытаюсь побороть вспыхнувшую ярость. Дальше еще хуже – видео с поджогом бомжихи, издевательства над собакой, тот же полупьяный гогот, шутки, самодовольство. Не осознавая, что делаю, с силой захлопываю ноутбук. Невозможно на такое смотреть, внутри все кипит, протестует, беснуется. Закрываю лицо руками. Дрожь в пальцах и не думает проходить. Нужно остынуть, просто необходимо, иначе закончится все очень плохо и для дегенератов-школьников, и для меня. Иду по коридору, пытаюсь отдышаться, прийти в себя. Вдох-выдох, перед глазами круги, яркими пятнами фрагменты видео, осталось несколько метров до мужского туалета. Сую голову под ледяную воду, она тысячами брызг оседает на одежде, зеркале. Совсем чуть-чуть отрезвляет, ненависть угасает ровно настолько, чтобы не поубивать парней на месте. Поднимаю голову, смотрю в зеркало, забрызганное водой. Лицо, как чужое, искаженное, а в глазах пугающая решимость. И во что я ввязался? А все Настя, блин… Добрая душа. У обезьянника оказываюсь чуть ли не мгновенно. — Открывай! — требую у Казакова. Олег молча делает то, что прошу. Тащу пацана до допросной за шкирку. Извивается, орет, пытается сопротивляться. Ярость, застилающая прочие чувства, конечно, не лучший советчик. Но только не сейчас. Заталкиваю мальчишку в помещение, что-то рявкаю, вытаскиваю стул. Спрашиваю действительно последний раз и спокойно. Но затем меня накрывает, и я теряю контроль. Ору что-то про сломанные пальцы, требую признаний. Первый удар по лицу, вижу, как маленький уродец испуган. Не мои методы – бить детей – но передо мной сейчас не ребенок. Мразь, ничтожество, пытающееся прикрыться папой-адвокатом. Привык, что все дозволено. Хватаю ублюдка за грудки, не чувствуя его веса, приподнимаю и впечатываю спиной в стену. — Я не понимаю, зачем тогда?! Зачем? Вы же дети! Вы ублюдки, отморозки… За что вы так с людьми? Ну?! За что? — повышаю на задержанного голос, ору, понимая, что все, тормоза у меня отказали, и я не смогу остановиться. Уродец трясется у стены, смотрит на меня жалобно, боится. А на улице был героем, каратель хренов. Отхожу, от напряжения потряхивает, пока заряжаю пистолет. — Я тебя убью, если не скажешь, за что? — направляю оружие на падаль. — Мне плевать, что будет. Мне плевать, что ты ребенок. Ну?! Сейчас передо мной не мальчишка, годящийся в сыновья, а цель. В висках пульсирует желание пристрелить, уничтожить, а в голове звучит его смех на видео… А он трясется и молчит, не верит в происходящее. Испуган. Тем, кого они пытали, тоже было больно и страшно. — Я не знаю! — истерический визг этого гаденыша заставляет усмехнуться. Палец, словно чужой, нажимает на курок. Гремит выстрел, пуля входит в деревянный подоконник, школьник сползает по стене, захлебываясь в рыданиях. Что-то ору вбежавшему Олегу, хватаю мальчишку за шкирку, поднимаю на ноги. Дуло оказывается у виска пацана. — Даю последний шанс, — почти спокойно, как мне кажется. — Для смеха, — ноет подросток, а у меня перехватывает дыхание. Для смеха? Типа смешные шутки?! — Что?! — Посмеяться, — захлебываясь, парнишка почти не стоит на ногах. Что-то ору ему в ответ, не слыша себя и никого вокруг. То самое состояние аффекта. — Друзьям показать, — до сознания доходят эти слова. Снова обрушивается вакуум, как через толщу воды слышу требование отдать оружие. Разжимаю пальцы на куртке гаденыша, он падает на пол, отползает в сторону. Прикрываю глаза, выдыхаю. Все. На сегодня действительно все. Как в замедленной съемке иду к выходу, отдаю Олегу пистолет, говорю, чтобы этого придурка не отпускали, остальных тоже. Иду к себе в кабинет, ярость толчками постепенно отходит на второй план. Плевать, что будет завтра, сегодня я сделал все, что мог.